|
Геродот. История. Книга третья.
Талия.
1-9
10-19 20-29 30-39 40-49
50-59 60-69 70-79
80-89 90-99
100-109 110-119
120-129
130-139 140-149
150-160
50. Когда
Периандр убил свою супругу Мелиссу32, то, кроме этой беды,
поразила
его еще и другая. Было у него от Мелиссы двое сыновей семнадцати и
восемнадцати
лет. Дед их по матери Прокл, тиран Эпидавра, вызвал юношей к
себе и
обласкал их (как это и естественно, ведь они были детьми его
дочери).
При расставании, провожая их, дед сказал: "Знаете ли вы, дети, кто
умертвил
вашу мать?". Старший юноша вовсе не обратил внимания на эти слова,
а
младший, по имени Ликофрон, принял их так близко к сердцу, что,
возвратившись
в Коринф, не здоровался с отцом, как с убийцей матери, не
говорил
с ним и не отвечал на его вопросы. В конце концов, Периандр
распалился
на сына страшным гневом и изгнал его из дома.
51. А,
изгнав [младшего] сына, Периандр стал расспрашивать старшего, о чем
с ними
говорил дед. Тот рассказал отцу, как ласково с ними обошелся дед, а
о
словах Прокла при расставании не упомянул, так как не понял их смысла.
Периандр
же возразил на это: невозможно, чтобы дед не намекнул им на
что-нибудь,
и продолжал настойчиво расспрашивать сына. Наконец юноша
вспомнил
и передал ему слова деда. Периандр же понял смысл и пожелал в
полной
мере показать сыну строгость. Он послал вестника в дом, где жил
изгнанный
сын, и запретил [хозяевам] принимать юношу. Теперь, куда бы ни
приходил
Ликофрон, отовсюду его прогоняли, так как Периандр грозил [карой]
людям,
приютившим сына, и приказывал изгонять его. Так вот, постоянно
гонимый,
он, наконец, пришел в дом друзей, которые хотя и со страхом, но
все же
дали ему приют, как сыну Периандра.
52. В
конце концов, Периандр повелел объявить через глашатая: всякий, кто
примет
[в дом] его сына или будет говорить с ним, должен уплатить священную
пеню
(определенную сумму денег) в святилище Аполлона. Поэтому-то никто не
желал
больше говорить с изгнанником или давать ему приют в своем доме. Да и
сам
Ликофрон уже не пытался больше склонить кого-нибудь к нарушению
отцовского
приказа, но терпеливо выносил свою участь, скитаясь под
портиками
Коринфа. На четвертый день [после этого] Периандр увидел сына,
немытого
и голодного, и сжалился над ним. Подавив свой гнев, тиран подошел
к
Ликофрону и сказал: "Сын мой! Что тебе милее: твое нынешнее положение
или
власть
и богатства, которые теперь мои, но будут твоими, если ты
подчинишься
отцовской воле? Ты, сын мой, наследственный владыка
"блаженного"
Коринфа, избрал, однако, жалкую жизнь нищего, восстав в гневе
на
того, кто менее всего должен вызывать твой гнев. Если, действительно,
случилась
у нас беда, из-за чего ты питаешь подозрение, то это также и моя
беда:
меня она касается ближе всего, потому что я ее виновник. Но теперь,
когда
ты изведал, насколько лучше возбуждать зависть, чем сожаление, и что
такое
распалиться гневом на родителей и на владык, то вернись в отчий
дом!".
А Ликофрон только ответил отцу: отец должен уплатить священную пеню
богу
[Аполлону] за то, что разговаривал с ним. Тогда Периандр понял, как
неисправимо
зло и как неодолимо оно в его сыне, и отослал Ликофрона на
корабле
с глаз своих в Керкиру, которая тогда также была ему подвластна. А,
отправив
сына, Периандр пошел войной на своего тестя Прокла, главного
виновника
его несчастий. Он завоевал Эпидавр и самого Прокла захватил в
плен
живым.
53.
Когда со временем, достигнув преклонного возраста, Периандр убедился,
что не
в силах больше управлять городом, он послал на Керкиру за
Ликофроном,
чтобы передать ему власть. Ведь своего старшего сына Периандр
считал
неспособным [к управлению] из-за его слабоумия. Ликофрон, однако,
даже не
удостоил ответом отцовского посланца. Периандр же, искренне
полюбивший
юношу, вторично послал за ним свою дочь, сестру юноши, думая,
что тот
хоть ее-то послушает. А та приехала и сказала: "Брат! Неужели ты
предпочитаешь
отдать власть в чужие руки и позволишь расхитить отцовское
добро,
вместо того чтобы возвратиться и самому владеть всем? Вернись домой,
перестань
терзать себя. [Ложная] гордость – это плохое качество. Не
исправляй
беду бедою. Многие ведь отдают предпочтение [гуманному] духу
закона
перед его буквой, но многие также, добиваясь материнской доли
[наследства],
теряют отцовскую. Царская власть таит в себе опасности; ведь
многие
жаждут ее, а отец уже дряхлый старик. Не отдавай своего достояния
чужим!".
Так сестра приводила ему по отцовскому внушению самые веские
доводы.
А брат отвечал, что не приедет в Коринф, пока знает, что отец жив.
Когда
она передала такой ответ Ликофрона, Периандр в третий раз послал
вестника
объявить, что сам готов жить на Керкире, Ликофрон же должен
приехать
в Коринф и наследовать царскую власть. Сын согласился на это.
Тогда
Периандр стал готовиться к отплытию на Керкиру, а сын его – в Коринф.
Однако
керкиряне, услышав об этих замыслах, умертвили юношу, для того чтобы
Периандр
не приезжал на их остров. За это-то Периандр и хотел отомстить
керкирянам.
54. А
лакедемоняне высадились на Самосе с сильным войском и осадили город.
Они
проникли до городской стены и уже взобрались на башню (что стоит в
предместье
со стороны города). Тогда подошел на помощь Поликрат с сильным
отрядом
и оттеснил их назад. А с другой башни на вершине горы наемники и
большой
отряд самосских горожан сделали вылазку. Однако после короткой
схватки
они были отброшены лакедемонянами и обратились в бегство.
Лакедемоняне
же преследовали и убивали их.
55.
Если бы все лакедемоняне в этот день сражались так же доблестно, как
Архий и
Ликоп, то Самос был бы взят. Эти два воина, Архий и Ликоп, только
вдвоем
проникли в город по пятам бегущих самосцев, но пали, когда путь
назад
был отрезан. С внуком этого Архия, сыном Самия (его также звали
Архием),
я сам познакомился в Питане, спартанском округе, откуда он был
родом.
Он говорил о самосцах с большим уважением, чем обо всех прочих
чужеземцах.
Его отец получил имя Самия, потому что дед нашел на Самосе
доблестную
смерть. По его словам, он уважает самосцев за то, что те
похоронили
его деда и воздвигли ему памятник за счет города.
56.
Лакедемоняне же после 40-дневной безуспешной осады города Самоса
отплыли
назад в Пелопоннес. По одному известию (конечно, недостоверному),
Поликрат
подкупил лакедемонян самосскими деньгами, будто бы приказав выбить
монету
из позолоченного свинца, а те, получив эти деньги, отплыли домой.
Так
окончился первый поход в Азию лакедемонских дорийцев.
57.
Враждебные Поликрату самосские [изгнанники], покинутые на произвол
судьбы
лакедемонянами, отплыли оттуда на остров Сифнос. Они ведь нуждались
в
деньгах, а Сифнос тогда процветал и был самым богатым из всех островов.
На
острове были золотые и серебряные рудники, такие богатые, что на
десятину
доходов с них сифнийцы воздвигли в Дельфах одну из самых пышных
сокровищниц.
Ежегодно граждане [острова] делили доходы между собою. Когда
они
воздвигли эту сокровищницу, то вопросили оракул, долго ли продлится их
благоденствие.
Пифия же дала им такой ответ:
Лишь
когда белизной пританей засияет сифнийский
И когда белой оградой оденется
рынок, тогда-то,
Благоразумный, засады древесной,
багряного вестника бойся.
И действительно,
тогда уже у сифнийцев рыночная площадь и пританей были
украшены
паросским мрамором.
58. В
то время, однако, они не могли понять смысла предсказания, и даже
тогда,
когда самосцы были уже у ворот. Ведь едва лишь самосцы бросили якорь
у Сифноса,
как отправили послов на одном корабле в город. А в древние
времена
все корабли окрашивали в красный цвет (суриком), и это-то и имела в
виду
Пифия, советуя сифнийцам "остерегаться древесной засады" и
"багряного
вестника".
Так вот, послы по прибытии потребовали у сифнийцев ссудить им 10
талантов.
Когда сифнийцы отказались, самосцы стали опустошать их поля.
Узнав
об этом, сифнийцы поспешили на помощь, но потерпели поражение и
большая
часть их была отрезана от города. После этого сифнийцам пришлось
заплатить
100 талантов выкупа.
59. На
эти деньги самосцы купили у гермионян остров Гидрею, что у
Пелопоннеса,
и поручили его охрану трезенцам. Затем они основали на Крите
город
Кидонию, хотя туда они отправились не с этой целью, а для того чтобы
изгнать
с острова закинфян. В Кидонии самосцы остались и жили там пять лег,
благоденствуя.
Поэтому и святилища, ныне стоящие в Кидонии (между прочим, и
храм
Диктинны), воздвигнуты самосцами. На шестой год они потерпели
поражение
в морской битве от эгинцев и критян и были проданы в рабство. У
их
кораблей эгинцы отрубили носы с изображениями вепря33 и посвятили в храм
Афины
на Эгине. А сделали это эгинцы в гневе на самосцев, которые еще при
царе
Амфикрате первыми напали на Эгину, причинив эгинцам много вреда, но,
конечно,
и сами потерпели от них урон. Это было причиной теперешнего похода
на Крит
против самосцев.
60.
Остановился же я несколько подробнее на самосских делах потому, что
самосцы
воздвигли на своем острове три самых больших сооружения во всей
Элладе.
Во-первых, они пробили сквозной тоннель в горе высотой в 150 оргий,
начинающийся
у ее подошвы, с выходами по обеим сторонам. Длина тоннеля 7
стадий,
а высота и ширина по 8 футов. Под этим тоннелем по всей его длине
они
прокопали канал глубиной в 20 локтей и 3 фута ширины, через который в
город
по трубам проведена вода из одного обильного источника. Строителем же
этого
водопроводного сооружения был Евпалий, сын Навстрофа, мегарец. Это
одно из
трех сооружений. Второе – это дамба в море, возведенная вокруг
гавани.
Дамба эта 20 оргий высотой и более 2 стадий в длину. Третье
сооружение
– величайший из известных нам храмов34. Первым строителем этого
храма
был Рек, сын Филея, самосец. Ради этих-то сооружений я и рассказал
более
подробно о самосских делах.
61.
Пока Камбис, сын Кира, находился еще в Египте и творил там безумные
деяния,
двое братьев из племени магов подняли мятеж. Одного из них Камбис
оставил
в Персии управителем своего дома. Этот-то человек и поднял
восстание,
хорошо зная, что кончину Смердиса держат в тайне и что в Персии
об этом
известно лишь немногим, большинство же считает, что Смердис жив. На
этом-то
маг и построил свой замысел захватить царскую власть. Был у него
брат, который,
как я уже сказал, вместе с ним поднял мятеж, по внешности
очень
похожий на Смердиса, убитого по приказанию своего брата Камбиса. А
был он
не только похож на Смердиса, но даме и имя его было Смердис.
Этого-то
человека, своего брата, маг Патизиф убедил, что все для него
устроит,
и "сесть на престол пригласил"35. А, посадив [брата] на престол,
Патизиф
разослал глашатаев по разным областям [персидской державы], а также
и к
войску в Египет [с вестью], что отныне надлежит повиноваться Смердису,
сыну
Кира, а не Камбису36.
62.
Итак, глашатаи повсюду объявляли об этом; между прочим, был отправлен
глашатай
и в Египет (царя он застал с войском в Акбатанах в Сирии)37.
Выступив
посредине [царского] стана, глашатай объявил повеление мага. А
Камбис,
услышав такую весть, подумал, что глашатай говорит правду и
Прексасп
его предал, не исполнив приказания умертвить Смердиса. Царь
посмотрел
на Прексаспа и сказал: "Так-то ты, Прексасп, выполнил мое
поручение?".
А тот отвечал: "Владыка! Неправда это, что брат твой Смердис
восстал
против тебя. Никогда уже не выйдет у тебя со Смердисом ссоры – ни
большой,
ни малой. Ведь я сам лично исполнил твое повеление и своими руками
предал
тело его погребению. Если теперь и мертвые воскресают, тогда можно
ожидать,
что и мидийский царь Астиаг восстанет против тебя. Если же на
свете
все осталось, как прежде, то, конечно, от Смердиса уж больше не
угрожает
тебе никакой беды. Так вот, я думаю, нужно воротить глашатая и
допросить,
кто его послал требовать повиновения царю Смердису".
63.
Такой совет Прексаспа пришелся по душе Камбису. Тотчас же нагнали
глашатая
и привели назад. А когда он явился, Прексасп сказал ему вот что:
"Человек!
Ты говоришь, что пришел вестником от Кирова сына Смердиса. Так
вот,
скажи нам правду и иди с миром: сам ли Смердис лично дал тебе это
поручение
или один из его слуг?". А тот отвечал: "Я-то ни разу не видел
Смердиса,
сына Кира, с тех пор как царь Камбис отправился в Египет. Но маг,
которого
Камбис назначил управителем своего дома, дал мне это поручение и
сказал,
что Смердис, сын Кира, так велел объявить вам". Так отвечал
глашатай
и сказал сущую правду. А Камбис сказал: "Прексасп! Ты честно
выполнил
мое поручение, ты не виновен. Но кто же в Персии восстал против
меня,
обманом присвоив себе имя Смердиса?". Прексасп же отвечал: "Мне
думается,
царь, я знаю это. Маги восстали против тебя: Патизиф, которого ты
оставил
управителем своего дома, и брат его Смердис".
64.
Когда Камбис услыхал имя Смердиса, ему сразу же стало ясно, что
Прексасп
прав и что сновидение его сбылось. А видел он во сне, что некто
принес
ему весть: Смердис восседает на царском троне и головой касается
неба.
Тогда царь понял, что напрасно погубил брата, и стал его оплакивать.
Оплакав
же брата и страшно подавленный всем этим несчастьем, Камбис вскочил
на
коня и решил немедленно выступить в поход на Сусы против мага. А когда
царь
вскакивал на коня, отпал наконечник ножен его меча и обнаженный меч
рассек
ему бедро. Рана была в том самом месте, куда он прежде сам поразил
египетского
бога Аписа. Камбис решил, что рана смертельна и спросил об
имени
города. Ему сказали, что [город называется] Акбатаны. А Камбису еще
прежде
было предсказано оракулом в египетском городе Буто, что он окончит
жизнь
в Акбатанах. Камбис думал, что умрет в главном городе Мидии –
мидийских
Акбатанах [глубоким] старцем. Оракул же, стало быть, имел в виду
сирийские
Акбатаны. И действительно, когда на вопрос Камбиса ему назвали
имя
города, безумие внезапно оставило царя: так сильно его потрясли
известие
о восстании мага и рана. Царь понял предсказание оракула и сказал:
"Здесь
суждено окончить жизнь Камбису, сыну Кира".
65.
Тогда царь ничего [больше] не прибавил. Но приблизительно через
двадцать
дней он велел призвать к себе знатнейших персов из своей свиты и
сказал
им вот что: "Персы! Постигло меня несчастье, которое я [до сих пор]
хранил
в глубочайшей тайне, и эту тайну ныне я открою вам. В Египте было
мне
одно сновидение – о, если бы я никогда его не видел! Предстал [во сне
предо
мною] прибывший из дома вестник и сообщил, что Смердис восседает на
царском
троне, головой касаясь неба. В страхе, что брат лишит меня
престола,
я поступил скорее поспешно, чем благоразумно. Ведь, стало быть,
не
в человеческой власти отвратить определенное Роком. А я, безумец,
посылаю
Прексаспа в Сусы убить Смердиса! Когда свершилось это злодеяние, я
жил
без опасений, вовсе не помышляя о том, что кто-нибудь после устранения
Смердиса
восстанет против меня. Совершенно не ведая грядущей судьбы, я стал
без
нужды братоубийцей и вот, тем не менее, теперь лишился престола! Ведь
это
был Смердис, маг, о мятеже которого провозвестило мне в сновидении
божество.
Так вот, злодеяние это совершено мною, верьте мне, и Смердиса,
Кирова
сына, нет уже в живых. Маги владеют теперь вашим царством –
управитель
моего дома и брат его Смердис. А тот, кто, скорее всего, должен
был
бы отомстить за причиненный мне магами позор,– этот самый человек
преступно
умерщвлен своим самым близким родственником. А так как его теперь
уже
нет в живых, то я хочу затем высказать вам, персы, перед смертью мою
последнюю
волю – то, что лежит тяжелым камнем у меня на сердце. И вот я
наказываю
вам, заклиная нашими царскими богами всех вас и, прежде всего,
вас,
здесь присутствующие Ахемениды: не допускайте, чтобы власть снова
перешла
к мидянам! Но если они захватили власть коварством, то и вы также
должны
вырвать ее у них коварством; если же они добыли власть силой, то и
вы
также отвоюйте ее у них силой оружия. Если вы совершите это, то да будут
ваши
нивы тучными, а жены и скот плодоносны, и тогда вы навеки останетесь
свободными.
Если же вы не отвоюете у них власть и даже не сделаете попытки,
то
в противоположность к этому желаю вам [засухи и бесплодия]. И, кроме
того:
да постигнет [тогда] каждого перса такой же жалкий конец, как и
меня".
Так говорил Камбис и горько плакал о своей жалкой участи.
66.
Персы же, увидев своего царя плачущим, разодрали на себе одежды и
разразились
громкими рыданиями. После этого скончался Камбис, сын Кира,
пораженный
сухой гангреной в кости, когда [от воспаления] омертвело бедро.
Царствовал
же Камбис всего семь лет и пять месяцев. Детей у него вовсе не
было
– ни сыновей, ни дочерей. А персов, слышавших последнюю речь Камбиса,
охватило
сильное недоверие [к словам царя], будто маги захватили власть.
Персы
заподозрили, что Камбис своим рассказом о кончине Смердиса хотел
только
обмануть их и возбудить против Смердиса всю Персию.
67.
Итак, они поверили, что Смердис, сын Кира, действительно вступил на
престол.
Ведь Прексасп решительно отрицал теперь, что умертвил Смердиса:
после
смерти Камбиса ему было опасно сознаться, что он своей рукой убил
Кирова
сына. А маг после кончины Камбиса, обманом присвоив себе, имя
Смердиса,
Кирова сына, спокойно процарствовал семь месяцев, недостававших
Камбису
до полных восьми лет царствования. За это время маг успел даровать
всем
своим подвластным великие милости, так что после смерти мага все
азиатские
народы, кроме самих персов, горько оплакивали его. Ведь он
разослал
вестников ко всем подвластным народам, объявив освобождение от
податей
и военной службы на три года38.
68.
Объявил же маг об этих милостях тотчас по вступлении на престол. А на
восьмой
месяц обман открылся вот каким образом. Отан, сын Фарнаспа, по роду
и
богатству был одним из самых выдающихся людей в Персии. Этот Отан первым
заподозрил
мага, что тот вовсе не Киров сын Смердис. 06 этом Отан заключил
из
того, что маг никогда не выходил из царского дворца и не призывал пред
свои
очи никого из знатных персов. А, заподозрив мага, Отан поступил вот
как.
Дочь его, по имени Федима, была супругой Камбиса, и теперь, как и все
остальные
жены Камбиса, стала супругой Смердиса. Так вот, Отан послал к
этой
своей дочери спросить, кто теперь ее супруг, с которым она делит ложе,
Киров
ли сын Смердис или кто другой. Дочь велела передать в ответ, что не
знает:
она ведь никогда раньше не видала Кирова сына Смердиса и ей
неизвестно,
кто ее теперешний супруг. Тогда Отан вторично послал к ней со
словами:
"Если ты сама не знаешь Смердиса, сына Кира, то спроси Атоссу, кто
ее
и твой муж. Ведь она-то уж непременно должна знать своего собственного
брата".
На это дочь велела передать вот что: "Я не могу спросить Атоссу и
вообще
не вижу ни одной из других царских жен. Ведь этот человек – кто бы
он
ни был – сразу же по вступлении на престол отделил нас одну от другой".
69.
Когда Отан услыхал этот ответ, его подозрения стали все более
усиливаться.
Он послал тогда дочери третье поручение, гласившее вот что:
"Дочь
моя! Ты – благородного происхождения и должна решиться поэтому на
опасное
дело, которое поручает тебе ныне отец. Ведь если это не Смердис,
сын
Кира, а тот, кем я его считаю, то он дорого заплатит за то, что делит с
тобой
ложе и властвует над персами. Он не должен остаться безнаказанным.
Поэтому
сделай так. Когда он взойдет к тебе на ложе и ты заметишь, что он
уже
заснул, то ощупай его уши. Если у него окажутся уши, считай, что делишь
ложе
со Смердисом, сыном Кира; если же нет, то – с магом Смердисом". В
ответ
Федима велела передать, что подвергнется великой опасности, если
сделает
это. Ведь если у ее мужа действительно нет ушей и он поймает ее при
ощупывании,
то, наверное, казнит. Тем не менее, она все-таки сделает это.
Итак,
она обещала отцу выполнить это поручение. А этому магу Смердису царь
Камбис,
сын Кира, велел отрезать уши за какую-то немалую вину. Так вот, эта
Федима,
дочь Отана, исполнила все, как обещала отцу. Когда наступил ее
черед
идти к магу (ведь у персов жены поочередно посещают своего супруга),
Федима
пришла, чтобы разделить с ним ложе. А когда маг погрузился в
глубокий
сон, она ощупала его уши. Тогда Федима легко убедилась, что у мужа
нет
ушей, и лишь только наступил день, она послала к отцу сообщить об этом.
70.
Отан же пригласил к себе Аспафина и Гобрия, знатных персов, самых
преданных
своих друзей, и поведал им все. А те сами уже подозревали, что
это
так, но теперь, после сообщения Отана, всецело убедились. И они решили,
что
каждый из них привлечет к их союзу еще одного перса, которому особенно
доверяет.
Так, Отан привлек Интафрена, Гобрий – Мегабиза, Аспафин –
Гидарна.
Когда их стало шестеро, то прибыл в Сусы39 из Персии Дарий, сын
Гистаспа
(ведь отец его был правителем Персии). Так вот, по прибытии Дария
шестеро
персов решили принять в сообщники и его.
71.
А эти семеро, собравшись, заключили клятвенный союз и держали совет.
Когда
пришла очередь Дарию высказать свое мнение, он сказал им вот что: "Я
думал,
что, кроме меня, никому не известно, что у нас теперь царем маг, а
Киров
сын Смердис мертв. И только ради того я так быстро и приехал в Сусы,
чтобы
вызвать вас на борьбу с магом. А так как я вижу теперь, что и вам, а
не
мне одному только известно об обмане, то предлагаю немедленно приступить
к
делу. Промедление смерти подобно!". На это Отан ответил: "Сын
Гистаспа!
Отец
твой – доблестный муж. И ты, несомненно, нисколько не уступаешь ему
доблестью.
Однако не торопись так безрассудно с нашим делом, но приступай к
нему
более осмотрительно. Сначала нас должно быть больше, а затем уже
следует
браться за дело". Дарий возразил на это: "Господа здесь
присутствующие!
Если вы примете совет Отана, то знайте, что вам предстоит
жалкая
гибель. Ведь кто-нибудь непременно донесет магу, чтобы получить
выгоду
себе одному. Лучше всего, конечно, чтобы вам тотчас действовать на
свой
страх и риск. Но раз уж вы решили набрать еще сообщников и доверились
мне,
то давайте совершим это дело сегодня. Иначе знайте: если мы упустим
сегодняшний
день, то я сам пойду к магу с доносом на вас, чтобы никто
другой
не успел упредить меня".
72.
Отан, видя такую горячность Дария, отвечал на это: "Если уж ты
вынуждаешь
нас спешить, не оставляя времени на размышление, то скажи, как
нам
проникнуть во дворец и напасть на магов? Ты знаешь, конечно, что там
расставлена
стража, и если ты сам ее не видел, то слышал об этом. Как же мы
минуем
ее?". Дарий же отвечал ему так: "Отан! На многое можно дать ответ
не
словами,
а делом. Об ином же можно рассуждать, но за словами не следует
никакого
славного деяния. Вы прекрасно знаете, что вовсе не трудно миновать
стражу.
Ведь никто не станет задерживать столь знатных людей либо из
почтения
к ним, либо из страха. Затем у меня есть самый благовидный
предлог,
под которым мы и пройдем: я скажу, что только что прибыл из Персии
и
желаю передать известие от отца. Где ложь неизбежна, там смело нужно
лгать.
Ведь лжем ли мы иди говорим правду – добиваемся одной цели –
[выгоды].
Одни, правда, лгут, желая убедить ложью и [затем] извлечь для
себя
выгоду, так же как другие говорят правду, чтобы этим также приобрести
корысть
и заслужить больше доверия. Таким образом, мы стремимся [в обоих
случаях]
к одной цели, только разными путями. Если бы мы не искали выгоды,
то,
конечно, правдивый так же легко стал бы лжецом, как и лжец – правдивым.
Итак,
привратники, которые добровольно пропустят нас, вскоре получат
награду.
А кто посмеет противиться нам, с тем мы расправимся, как с врагом.
Тогда
мы проникнем во дворец и – за дело!".
73.
После этого Гобрий сказал вот что: "Друзья! Когда еще, как не ныне,
представится
нам такой удобный случай отвоевать власть или погибнуть в
тщетной
борьбе за нее? Теперь над нами, персами, владыка мидянин, маг, и к
тому
же безухий. Те из вас, кто стоял при смертном одре Камбиса, без
сомнения
помнят, какими проклятиями грозил отходящий царь персам, если они
оставят
власть в чужих руках. Тогда мы, конечно, не поверили ему, думая,
что
Камбис говорил это с целью обмануть нас. Поэтому я за то, чтобы принять
совет
Дария и не расходиться, а прямо с нашего собрания идти против мага".
Так
сказал Гобрий, и все согласились с ним.
74.
Пока эти [семеро персов] держали совет, случилось вот какое
происшествие.
Маги решили привлечь на свою сторону Прексаспа, оттого что
ему
пришлось на себе испытать жестокость Камбиса (царь ведь убил стрелой
его
сына); кроме того, и потому, что Прексасп был единственным человеком,
кто
знал о кончине Смердиса, которого он убил своей рукой; и, наконец,
потому,
что Прексасп пользовался большим уважением у персов. По этой же
причине
маги послали за ним, назвали его своим "другом" и связали клятвой
строго
хранить тайну и не открывать никому обмана, которым они одурачили
персов.
За это они сулили Прексаспу золотые горы. Получив согласие
Прексаспа,
маги дали ему второе поручение. Они объявили, что созовут всех
персов
под стены царского дворца, а он должен с башни заверить народ, что
над
ним действительно царствует сын Кира, а не кто иной. Маги избрали на
это
именно Прексаспа, конечно, потому, что персы доверяли ему больше всех и
он
часто заявлял, что Смердис, сын Кира, жив, решительно отрицая его
убиение.
75.
Прексасп изъявил свою готовность, и маги, созвав народ, велели ему
взойти
на башню и [оттуда] обратиться к народу. А Прексасп намеренно
позабыл
об их приказаниях. Речь свою он начал с [Кирова] родоначальника
Ахемена
и перечислил всю родословную Кира. Когда же в заключение дошел до
Кира,
то прославил благодеяния его персидскому народу; а, перечислив эти
благодеяния,
он, наконец, раскрыл всю тайну. До сих пор, по его словам, он
молчал
обо всем, так как признаться было опасно. А ныне настало время,
когда
необходимо открыть всю правду. Так вот, Прексасп рассказал, как он по
повелению
Камбиса сам, своими руками, умертвил Кирова сына, а теперь, по
его
словам, [над персами] царствуют маги. Затем он призвал страшные
проклятия
на главы пер сов, если те не отнимут власть у магов и не отомстят
им,
и стремглав ринулся с башни. Такова была славная кончина Прексаспа,
который
всю жизнь прожил как достойный человек.
76.
А семь персов между тем решили немедленно напасть на магов. Помолившись
богам,
они выступили [к дворцу], еще ничего не ведая об участи Прексаспа.
Свернув
с дороги, они стали еще раз держать совет. Отан и его сторонники
настоятельно
советовали отложить дело, пока не утихнет народное волнение.
Дарий
со своими приверженцами были за немедленное выполнение замысла и
против
всякой отсрочки. Когда они еще спорили, появилось семь пар ястребов,
которые,
преследуя две пары коршунов, рвали и терзали их. Увидев это
знамение,
все семеро приняли совет Дария и направились во дворец,
ободренные
явлением вещих птиц.
77.
Когда семь [заговорщиков] подошли к [дворцовым] воротам, произошло
именно
то, что ожидал Дарий. Стража почтительно пропустила знатных персов,
совершенно
не подозревая их намерений. Боги вели их, и никто [из стражи] ни
о
чем их не спрашивал. Так они проникли во двор, где их встретили евнухи,
докладывавшие
царю. Евнухи же стали расспрашивать заговорщиков, что им
нужно
здесь, и, расспрашивая, осыпали бранью привратников, зачем те
пропустили
их. Дальше идти евнухи запрещали. А заговорщики, подав друг
другу
знак, выхватили свои кинжалы и пронзили на месте тех, кто им
препятствовал.
Сами же бегом устремились в мужские покои.
78.
А в это время оба мага как раз находились во дворце и совещались о
поступке
Прексаспа. Так вот, услышав шум и крики евнухов, они бросились
назад
и, как только поняли, что происходит, взялись за оружие. Один из них
второпях
схватил лук, а другой – копье, и началась рукопашная схватка. Тот,
у
кого был лук, не мог пустить его в ход, так как заговорщики были уже
слишком
близко и теснили их. Другой же защищался копьем и ранил Аспафина в
бедро,
а Интафрена в глаз. Интафрен лишился глаза, но, впрочем, не умер от
раны.
Так один из магов ранил двоих персов. Другой же, так как его лук
оказался
бесполезен, нашел убежище в покое, выходившем на мужскую половину,
и
хотел запереть за собой дверь. Однако вместе с ним туда успели ворваться
двое
из семи [заговорщиков] – Дарий и Гобрий. Гобрий схватился с магом, а
Дарий
стоял около в нерешительности, боясь в темноте поразить Гобрия. А
Гобрий,
заметив, что Дарий бездействует, закричал, почему тот не наносит
удара.
Дарий отвечал: "Боюсь, как бы не поразить тебя". Гобрий возразил на
это:
"Рази мечом нас обоих!". Дарий повиновался, нанес удар кинжалом и
по
счастью
поразил мага.
79.
Умертвив магов, заговорщики отрубили у них головы. Раненых же
[товарищей]
они оставили на месте, так как те были слишком слабы, а также
для
охраны дворца. Остальные же пятеро, захватив с собой головы магов, с
криком
и шумом выскочили из дворца. Затем они созвали прочих персов,
объяснили
им, что произошло, показывая отрубленные головы, и стали убивать
всех
магов, попадавшихся на пути. Когда же персы узнали о подвиге семерых и
об
обмане магов, то не захотели отстать [от заговорщиков]: они выхватили
свои
кинжалы и бросились убивать всех магов, каких только могли найти; и
если
бы не наступила ночь, то ни одного мага не осталось бы в живых. Этот
день
все персы считают величайшим праздничным днем и справляют его весьма
торжественно.
А зовется у персов этот праздник "избиение магов". Ни одному
магу
нельзя в то время показаться на улице, и все они сидят дома.
80.
Когда волнение улеглось и прошло пять дней, заговорщики стали
совещаться
о [будущем] устройстве государства. Они держали речи, которые
иным
эллинам, правда, кажутся невероятными, но все же действительно были
произнесены.
Так, Отан высказался за то, чтобы передать власть всему
персидскому
народу. Он сказал: "По-моему, не следует опять отдавать власть
в
руки одного единодержавного владыки. Это и неприятно, и нехорошо. Вы
знаете
ведь, до чего дошло своеволие Камбиса, и испытали на себе
высокомерие
мага. Как же может государство быть благоустроенным, если
самодержец
волен творить все, что пожелает? И действительно, если бы даже
самый
благородный человек был облечен такой властью, то едва ли остался бы
верен
своим прежним убеждениям. От богатства и роскоши, его окружающих, в
нем
зарождается высокомерие, а зависть и без того присуща человеческой
натуре.
А у кого два этих порока, у того уже они все. Он творит множество
преступных
деяний: одни – из-за пресыщения своеволием, другие – опять-таки
из
зависти. Конечно, такой властитель должен бы быть лишен зависти, так как
ему,
как государю, принадлежит все. Однако самодержец по своей натуре
поступает
со своими подвластными, [исходя из] совершенно противоположного
[взгляда].
Ведь он завидует "лучшим" людям за то только, что те здравы и
невредимы,
а любит самых дурных граждан. Более всего он склонен внимать
клевете.
Это человек, с которым ладить труднее всего на свете. За
сдержанное
одобрение [его поступков] он распаляется, видя в этом
недостаточную
почтительность, а за высокое уважение он недоволен тобой, как
льстецом.
Но вот я перехожу к самому плохому: он нарушает отеческие обычаи
и
законы, насилует женщин, казнит людей без суда. Что до народного
правления,
то оно, прежде всего, обладает преимуществом перед всеми
[другими]
уже в силу своего прекрасного имени – "исономия". Затем
народ-правитель
не творит ничего из того, что позволяет себе самодержец.
Ведь
народ управляет, [раздавая] государственные должности по жребию, и эти
должности
ответственны, а все решения зависят от народного собрания. Итак,
я
предлагаю уничтожить единовластие и сделать народ владыкой, ибо у одного
народоправства
все блага и преимущества"40.
81.
Таково было мнение Отана. Мегабиз же советовал передать власть
олигархии
и говорил вот что: "То, что сказал Отан об отмене самодержавной
власти,
повторю и я. Но что до его второго предложения – отдать верховную
власть
народу, то это далеко не самый лучший совет. Действительно, нет
ничего
безрассуднее и разнузданнее негодной черни. Поэтому недопустимо нам,
спасаясь
от высокомерия тирана, подпасть под владычество необузданной
черни.
Ведь тиран, по крайней мере, знает, что творит, а народ даже и не
знает.
Откуда же, в самом деле, у народа разум, если он не учен и не имеет
никакой
врожденной доблести? Очертя голову, подобно [бурному] весеннему
потоку,
без смысла и рассуждения, бросается народ к кормилу правления.
Пусть
ценит народное правление лишь тот, кто желает зла персам! Мы же
облечем
верховной властью тесный круг высшей знати (в их числе будем и мы).
Ведь
от "лучших" людей, конечно, исходят и лучшие решения [в
государственных
делах]"41.
82.
Таково было мнение Мегабиза. Третьим же объявил свое мнение Дарий в
таких
словах: "По-моему, Мегабиз верно отозвался о народе; на олигархию же
у
меня взгляд иной. Если мы возьмем из трех предложенных нам на выбор форм
правления
каждую в ее самом совершенном виде, т. е. совершенную демократию,
совершенную
олигархию и совершенную монархию, то последняя, по-моему,
заслуживает
гораздо большего предпочтения. Ведь нет, кажется, ничего
прекраснее
правления одного наилучшего властелина. Он безупречно управляет
народом,
исходя из наилучших побуждений, и при такой власти лучше всего
могут
сохраняться в тайне решения, [направленные] против врагов. Напротив,
в
олигархии, если даже немногие [лучшие] и стараются приносить пользу
обществу,
то обычно между отдельными людьми возникают ожесточенные распри.
Ведь
каждый желает первенствовать и проводить [в жизнь] свои замыслы. Так у
них
начинается яростная вражда между собой, отчего проистекают смуты, а от
смут
– кровопролития. От кровопролитий же дело доходит до единовластия, из
чего
совершенно ясно, что этот последний образ правления – наилучший. При
демократии
опять-таки пороки неизбежны, а лишь только низость и подлость
проникают
в общественные дела, то это не приводит к вражде среди подлых
людей,
а, напротив, [между ними] возникают крепкие дружественные связи.
Ведь
эти вредители общества обычно действуют заодно, [устраивая заговоры].
Так
идет дело, пока какой-нибудь народный вождь не покончит с ними. За это
такого
человека народ уважает, и затем этот прославленный [вождь] быстро
становится
единодержавным властителем. Отсюда еще раз ясно, что
единовластие
– наилучший образ правления. Наконец, одним словом: откуда у
нас,
персов, свобода? Кто даровал ее нам? Народ, лучшие люди или
единодержавный
властитель? По-моему, все же если свобода дарована нам
единодержавным
властителем, то мы должны крепко держаться этого [образа
правления]
и вообще не нарушать добрых отеческих обычаев, ибо "мало
хорошего
в этом""42.
83.
Таковы были эти три мнения. А четверо остальных из семи примкнули к
мнению
Дария. Когда же Отан, который стремился ввести у персов демократию,
понял,
что его предложение отвергнуто, то сказал собравшимся вот что:
"Друзья!
Итак, решено, что один из нас станет царем. Будет ли он избран по
жребию,
решением персидского народа или как-нибудь иначе – я, во всяком
случае,
не буду соперничать с вами. Не желаю я ни сам властвовать, ни быть
подвластным
и отказываюсь от престола с тем условием, чтобы ни сам я, ни
мои
потомки никогда не подчинялись никому из вас". После таких слов все
шестеро
согласились на его просьбу. Поэтому Отан отказался от царства и
остался
в стороне от борьбы за власть. И поныне еще его дом – единственный
независимый
дом от царя в Персии – подчиняется царской власти, поскольку
сам
желает этого, но не должен нарушать персидские законы.
84.
Остальные же шестеро [персов] стали держать совет, как справедливее
всего
поставить царя. Прежде всего, они решили: если один из них будет
избран
царем, то должен жаловать Отану и всем его потомкам ежегодно по
наилучшей
мидийской одежде и [посылать] другие самые почетные дары, обычные
в
Персии. А решили они жаловать ему эти дары ради того, что он первым
задумал
восстание и привлек [всех] их к заговору. Таковы были особые
преимущества,
предоставленные Отану. А для всех семерых было постановлено,
чтобы
каждый из них по желанию мог входить без доклада в царский дворец,
если
только царь не почивает у своей жены. Далее, царь должен был брать
себе
супругу только из семейств заговорщиков43. О царской же власти они
решили
вот что: чей конь первым заржет при восходе солнца, когда они выедут
за
городские ворота, тот и будет царем.
85.
Был у Дария конюх, сметливый парень, по имени Эбар. Этому-то человеку
Дарий
после собрания сказал вот что: "Эбар, вот как мы решили о царской
власти.
Чей конь первым заржет при восходе солнца, когда мы поедем верхом,
тот
и будет царем. Если ты знаешь какое-нибудь хитрое средство, то устрой
так,
чтобы я, а не кто другой получил [персидский престол]". Эбар ответил
так:
"Господин! Если только от этого зависит, быть тебе царем или нет, то
соберись
с духом и не беспокойся, так как раньше тебя никто не будет царем.
Есть
у меня такое зелье". А Дарий сказал ему: "Так, если ты
действительно
знаешь
какое-нибудь хитрое средство, то поспеши и не теряй времени: ведь
завтра
[рано утром] дело у нас должно решиться". Услышав это, Эбар сделал
вот
что. С наступлением ночи он привел за ворота одну из кобылиц, которую
жеребец
Дария более всего любил, крепко привязал ее и затем подвел к ней
жеребца.
Много раз он обводил его вокруг кобылицы и, наконец, пустил
покрыть
ее.
86.
На рассвете все шестеро мужей по уговору сели на коней. Когда они
оказались
за воротами и приблизились к тому месту, где прошлую ночь была
привязана
кобылица, конь Дария бросился вперед и заржал. На ясном небе в то
же
время сверкнула молния и загремели громовые раскаты. Это неожиданное
значение
посвятило Дария на царство, словно по предварительному условию.
Тогда
другие соскочили с коней, пали к ногам Дария и поклонились ему, как
царю.
87.
Так вот, по одному известию это [избрание Дария] подстроил Эбар. Но
есть
и другое известие (ведь персы рассказывают об этом событии двояко),
будто
тот же Эбар сунул руку в половые части кобылицы и затем спрятал руку
в
штаны. Когда же затем с восходом солнца кони готовы были устремиться
вперед,
Эбар вытащил свою руку и поднес к ноздрям Дариева жеребца, а тот,
почуяв
кобылицу, зафыркал и заржал.
88.
Так-то Дарий, сын Гистаспа, был провозглашен царем44. И были ему
подвластны,
кроме арабов, все народы Азии, которые покорил Кир, а затем
вторично
Камбис. Арабы никогда не были под игом персов. Они стали, однако,
друзьями
персов после того, как пропустили Камбиса в Египет через свою
землю45.
Дарий взял себе в супруги знатнейших персиянок, во-первых, двух
дочерей
Кира – Атоссу и Артистону (Атосса уже была прежде женой своего
брата
Камбиса, а потом мага; Артистона же была еще девицей). Затем он
вступил
в брак с дочерью Смердиса, Кирова сына, по имени Пармис и, наконец,
с
дочерью Отана, которая раскрыла обман мага. Могущество Дария было
беспредельно.
Прежде всего, он повелел высечь из камня и поставить
рельефное
изображение46 всадника с надписью, гласившей: "Дарий, сын
Гистаспа,
обрел себе персидское царство доблестью своего коня (следовало
имя)
и конюха Эбара".
89.
А, сделав это, Дарий разделил персидскую державу на 20 провинций
[округов],
которые у персов называются сатрапиями47. Учредив эти округа и
назначив
их правителей, царь установил подати по племенам. Многие соседние
народности
были объединены в одну сатрапию, а иногда. Кроме ближайших
соседей,
к ней присоединялись и народности другой, более далекой сатрапии.
Распределение
же сатрапий и ежегодных взносов податей он произвел следующим
образом:
тем, кто вносил подати серебром, царь назначил плату по весу
вавилонского
таланта, а платившим золотом – по евбейскому весу. Вес
вавилонского
таланта составляет 78 евбейских мин48. В царствование Кира и
потом
Камбиса не было еще установлено никакой определенной подати, но
только
добровольные дары. Из-за этого обложения данью и некоторых других
подобных
мероприятий Дария в Персии говорили, что Дарий был торгаш, Камбис
–
владыка, а Кир – отец, потому что Дарий всю свою державу устроил
по-торгашески;
Камбис – оттого, что был жесток и высокомерен; а Кир –
оттого,
что был милостив и ему они обязаны всеми благами.
90.
От ионян же, азиатских магнетов, эолийцев, карийцев, ликийцев, милиев и
памфилов
(ибо для всех них была установлена единая подать) поступало 400
талантов
серебра. Это была первая область, установленная царем49. А от
мисийцев,
лидийцев, ласонцев, кабалиев и гитеннов [поступало] 500 талантов.
Это
был второй округ. От геллеспонтийцев по правую сторону от входа, затем
от
фригийцев, азиатских фракийцев, пафлагонов, мариандинов и сирийцев
налоги
и подати составляли 360 талантов. Это был третий округ50. Из Киликии
доставляли
360 белых коней (по одному на каждый день в году) и 500 талантов
серебра.
Из них 140 талантов расходовалось на содержание конницы,
охранявшей
Киликию, а 360 талантов получал Дарий. Это – четвертый округ.
91.
Область от города Посидея, основанного Амфилохом, сыном Амфиарая, на
границе
между Киликией и Сирией, до Египта, кроме Аравийской земли,
свободной
от податей, должна была платить 350 талантов подати. В этот округ
входят
вся Финикия, так называемая палестинская Сирия и Кипр. Это пятый
округ51.
Из Египта, из соседней с Египтом части Ливии, Кирены и Барки52,
которые
были включены в египетский округ, получалось 700 талантов, не
считая
доходов с рыбной ловли на Меридовом озере. Так вот, помимо этих
денег
и поступающего в счет подати хлеба, с этого округа взималось еще 700
талантов.
Ведь для персов и наемников, занимавших Белую крепость в Мемфисе,
доставляется
120 000 медимнов хлеба. Это – шестой округ53. Саттагиды же
вместе
с гандариями, дадиками и апаритами платили 170 талантов. Это –
седьмой
округ54. Из Сус и остальной Киссии поступало 300 талантов. Это –
восьмой
округ55.
92.
Вавилон же и остальная Ассирия платили 1000 талантов серебра и
доставляли
500 оскопленных мальчиков. Это – девятый округ56. Акбатаны,
остальная
Мидия, парикании и ортокорибантии платили 450 талантов. Это –
десятый
округ57. Каспии же, павсики, пантимафы и дариты вместе платили 200
талантов.
Это – одиннадцатый округ58. Народности от бактрийцев до эглов
платили
300 талантов подати. Это – двенадцатый округ59.
93.
Из Пактики, Армении и соседних областей до Евксинского Понта поступало
400
талантов. Это – тринадцатый округ60. Сагартии, саранги, фаманеи, утии,
мики
и жители островов Красного моря, куда царь выдворяет так называемые
переселенные
народности, вместе платили 600 талантов. Это – четырнадцатый
округ61.
Саки и каспии платили 250 талантов. Это – пятнадцатый округ62.
Парфяне
же, хорасмии, согдийцы и арии платили 300 талантов. Это –
шестнадцатый
округ63.
94.
Парикании и азиатские эфиопы платили 400 талантов. Это – семнадцатый
округ64.
На матиенов, саспиров и алародиев была наложена подать в 200
талантов.
Это – восемнадцатый округ65. Мосхам, тибаренам, макронам,
моссиникам
и марам было приказано платить 300 талантов подати. Это –
девятнадцатый
округ66. Что до индийцев, то этот самый многочисленный народ
из
всех нам известных и подать должен был платить самую большую
сравнительно
с другими, именно 360 талантов золотого песку. Это – двадцатый
округ67.
95.
Так вот вавилонские серебряные таланты в переводе на евбейский вес
составляют
9880 талантов, и если принять отношение золота к серебру как 1 к
13,
то ценность золотого песка составляет 4680 евбейских талантов. Таким
образом,
общая сумма всех ежегодных поступлений Дарию составляла 14 560
евбейских
талантов. При этом цифры более мелких доходов я не принимаю в
расчет.
96.
Эти подати поступали Дарию из Азии и из небольшой части [стран] Ливии.
Позднее
стали доставлять также подати с эллинских островов и от европейских
народностей
вплоть до фессалийцев. А сохраняет царь эти свои сокровища, вот
каким
образом: он приказывает, расплавив металл, выливать его в глиняные
сосуды.
Когда сосуд наполнен, его разбивают. Всякий раз, когда нужны
деньги,
царь велит отрубать, сколько требуется золота.
97.
Таковы были эти округи и размеры податей. Только одну Персидскую землю
я
не упомянул в числе земель, обложенных данью, потому что персы живут в
стране,
свободной от податей. Но есть еще народности, которые, правда, не
платят
дани, а доставляют дары. Это – эфиопы, живущие на границе с
Египтом68
(их покорил Камбис во время похода на долговечных эфиопов); затем
обитатели
области у священной Нисы69, которые справляют известные
празднества
в честь Диониса. Эти эфиопы и соседние с ними народы такого же
происхождения,
как и каллатии в Индии; они живут в подземных жилищах. Оба
эти
эфиопских племени доставляют в дар царю, каждые три года (и делают это
до
нашего времени) 2 хеника самородного золота, 200 стволов эбенового
дерева,
5 эфиопских мальчиков и 20 больших слоновых клыков. Даже колхи и их
соседи
до Кавказского хребта70 (до этих пор ведь простирается персидская
держава,
области же к северу от Кавказа уже не подчинены персам) налагают
на
себя подати в виде добровольных даров. Так вот, эти народы еще и поныне
посылают
царю по 100 мальчиков и 100 девочек. Наконец, арабы ежегодно
посылают
1000 талантов ладана. Эти дары они шлют царю помимо подати71.
98.
Большое количество этого золота, часть которого индийцы посылают царю в
виде
упомянутого золотого песка, добывают вот каким способом. На востоке
Индийской
земли есть песчаная пустыня72. Ведь из всех известных нам
восточных
азиатских народов у восхода солнца индийцы – первый народ, о
котором
у нас есть, по крайней мере, определенные сведения. Ибо восточнее
Индии
простираются пески и пустыня. В Индии есть много разных племен,
говорящих
на разных языках. Некоторые из них кочевники, другие же – нет.
Одни
обитают в болотистой дельте реки [Инда] и питаются сырой рыбой,
которую
они ловят со своих бамбуковых лодок (целая лодка делается из одного
колена
этого бамбука). Эти индийские племена носят одежды из тростникового
[лыка].
Тростник они срезают в реке, затем разделяют на полосы, сплетают
наподобие
циновок и носят в виде панциря.
99.
Далее к востоку обитают кочевые индийские племена, питающиеся сырым
мясом.
Они называются падеями73. Обычаи их, по рассказам, вот какие. Когда
кто-нибудь
– мужчина или женщина – занедужит, то, если это мужчина, его
убивают
ближайшие друзья – мужчины же. Ведь, по их словам, недуг, снедающий
больного,
загубит для них его мясо. А тот уверяет, что вовсе не страдает от
недуга.
Они же, не внимая его словам, умерщвляют его и затем поедают труп.
Если
же недуг поражает женщину, то ближайшие родственницы больной поступают
с
ней так же, как мужчины. Что же касается старцев, то их торжественно
закалывают
[и приносят] в жертву [божеству] и также съедают. Впрочем, до
преклонного
возраста доживает у них немного людей, так как всякого убивают
уже
раньше, если он страдает каким-нибудь недугом.
|
