|
Создание духовно-рыцарских орденов и их стремительное
развитие в значительной мере изменили всю стратегическую расстановку сил в
Святой Земле. Вся первая четверть XII века — это, по существу, борьба новых
христианских государств, причем лишь изредка выступающих единым фронтом,
против отдельных мусульманских эмиров, которые с не меньшей яростью воевали и
между собой. Рождение наднациональных корпоративных союзов, не признающих
государственных границ и получающих постоянную материальную и людскую
подпитку из Европы, дало новый толчок развитию крестоносной идеи. Ведь помимо
чисто военного усиления христианских сил на Востоке, не меньшую роль играла и
мощная пропагандистская кампания, проводимая иоаннитами и тамплиерами в
Европе. Трактат Бернара Клервоского «Хвала новому воинству», по сути, подвел
философскую базу под принцип христианской священной войны. Во главу угла
теперь становится не культ святых мест, идущий из Темных веков, но идея
борьбы за христианскую веру вообще, против мусульман и язычников. Завоевание
Святой Земли, с этой точки зрения, — очень важный, но всего лишь первый шаг:
за ним должны следовать новые, вплоть до полного торжества христианства.
Но, как известно, всякое действие рождает противодействие.
Исламский мир, для которого нашествие крестоносцев было словно гром среди
ясного неба, начал довольно быстро приходить в себя. Изменившаяся историческая
ситуация вдохнула новую жизнь в идеологию исламского джихада — борьбы за
веру.
Автором первичной концепции джихада был сам пророк
Мухаммед — собственно, иначе и быть не могло, ведь для любого мусульманина
вся сущность бытия содержится в Коране. Алимы — учителя веры — лишь объясняют
верующим, как понимать ту или иную суру. Так и идея джихада в целом основана
на словах пророка Мухаммеда: «Сражайтесь с теми, кто не верует в Аллаха и в
последний день, не запрещает того, что шпре-тили Аллах и его посланник, и не
подчиняется религии истины — из тех, которым ниспослано Писание, пока они не
дадут откупа своей рукой». При этом надо сказать, что идея джихада, как ее
высказывает Мухаммед, сложна и многослойна. Основой его является борьба за
веру внутри себя; внешняя война — вторична. Да и само острие этого «внешнего»
джихада у Мухаммеда направлено против язычников-многобожни-ков, а не «людей
Писания» — христиан и иудеев. Ис-лам:, например, категорически запрещает
насильственное обращение в свою веру «людей Писания» — ведь ОНИ идут по
верному пути, но лишь впали в заблуждение. Платят они джизью — тот самый
«откуп своей рукой» — и пусть заблуждаются дальше — все равно, рано или
поздно, придут к правильной вере.
До начала крестовых походов такое понимание джихада было,
в целом, господствующим. Стремление распространить ислам «до краев мира» —
одна из основ мусульманского вероучения («джихад» и переводится кпк
«стремление»), но войны с христианами — это не борьба с врагами, а лишь
желание наставить «заблудших» на путь истинный. Мусульмане часто воевали с
христианами — так, знаменитый Гарун-ар-Рашид считал своим долгом раз в два
года идти походом на Византию — но эти войны не отличались ни особой яростью,
ни каким-то необыкновенным упорством. Пер-кый крестовый поход серьезно
изменил ситуацию, а концепция «священной войны», озвученная св. Берна-ром и
принятая на вооружение рыцарями-монахами, потребовала адекватного ответа от
мусульман.
Первой ласточкой подготавливающегося ответного удара по
крестоносцам стал написанный в 1105 году трактат суннитского ученого из
Дамаска аль-Сулами «Китаб аль-Джихад» («Книга джихада»). Аль-Сулами не путал,
в отличие от своих современников, франков с византийцами, и видел в
крестоносной экспедиции христианский джихад. Триумф франков он объяснял
моральным и политическим разложением ислама и халифата. Он требовал от
мусульман очищения и сплочения перед лицом сильного и беспощадного врага, но
тут же заверял в неизбежности конечной победы ислама.
Идеологическое обоснование новой версии джихада было
продолжено последователями аль-Сулами. Сильная группа алимов из числа
сторонников «джихада до победного конца» осела в Дамаске, постепенно усиливая
свое влияние за счет беженцев из захваченных областей. Теоретики джихада
действовали и в других суннитских областях — Халебе и Мосуле*. Именно из Халеба
вышло наиболее полное, энциклопедическое описание учения и правил джихада — «Бахр
эль-Фаваид» («Море драгоценных добродетелей»). В этом трактате самым
подробным образом рассмотрены все вопросы, связанные со священной войной — ее
виды, основные принципы, права и обязанности участников, правила раздела
добычи. Скрупулезность порой доходит почти до абсурда — например, животные,
участвующие в джихаде, также участвуют в разделе добычи, причем «подарок
слону должен быть большим, чем подарок верблюду или ослу». Не забывает автор
трактата и о себе подобных, — упаси Аллах, забудут при дележе, а ведь
«ученый, который находится в мечети, молится, держит в руке перо и знает
предписания ислама, тоже воин, и его перо острее меча».
* Шиитское направление ислама имело иное понимание
джихада. Шииты считали, что джихад может объявить только имам, а поскольку он
сокрыт от людей, то и джихад до приближения конца света объявлен быть не
может. Поэтому Фатимиды Египта не использовали понятие «священной войны» в
своей борьбе с крестоносцами.
Но как бы ни изощрялись ученые алимы в подробнейших
разработках правил джихада, они понимали, что идеи, не подкрепленные реальной
силой, остаются лишь благими пожеланиями. Нужен был военный вождь, способный
поднять знамя священной войны. Маудуд и Ильгази не справились с великой
задачей и не оправдали надежд теоретиков джихада. Но вторая четверть XII
века, наконец, дала лидера, который смог сплотить .шачительную часть сил
исламского мира в борьбе против крестоносной угрозы. Им стал атабек (т. е.
наставник эмира) Мосула Имад ад-Дин Зенги, который в течение года завоевал
всю Северную Месопотамию, а в 1128 году, стремительно вторгшись в Сирию,
овладел Халебом, находящимся у самых границ Анти-охийского княжества.
Зенги действительно выделялся на фоне своих неудачливых
предшественников, и не столько полководческими талантами, сколько ясным
пониманием своих политических целей. Его главной задачей было объединение
всех мелких мусульманских эмиратов Сирии и Северной Месопотамии (а в
стратегической перспекти-ае — и присоединение Египта), с тем, чтобы уже
объединенными усилиями обрушиться на крестоносные государства. Задача весьма
обширная, и, фактически, решена она была только при его преемниках, но и сам Зенги
добился немалого на этом поприще.
Понимая, что мусульманские распри серьезно ослабляют
единый антикрестоносный фронт, Зенги многое- сделал для идеологической
обработки мусульман в нужном ему духе. Он организовывал и поддерживал мадрасы*
(медресе) и ханаки**, в которых проповедовались идеи возрождения и очищения
ислама, объединения исламских сил перед лицом крестоносной опасности.
Фанатики джихада из числа алимов и суфиев активно агитировали за Зенги как
избранного самим Аллахом вождя священной войны.
* Мадраса — учебное заведение, в котором преподавались
Коран и религиозный закон.
** Ханака — помещение, в котором жили и совершали свои Обряд'ы
суфии — мусульманские монахи.
Нельзя, впрочем, сказать, что Имад ад-Дин Зенги полностью
оправдал ожидания своих сторонников. Большую часть времени он тратил на
борьбу против своих соперников-мусульман, дважды ходил походом на непокорный
ему Дамаск, умный правитель которого, Муин ад-Дин Анар, в конце концов в 1139
году решился вступить в союз с крестоносцами.
Дамаск так и не покорился Зенги. Однако исламский вождь
сумел произвести и несколько серьезных ударов по крестоносцам. В 1137 году он
нанес им тяжелое поражение при Барине и едва не взял в плен иерусалимского
короля Фулька Анжуйского. А в 1144 году, используя благоприятную политическую
ситуацию (незадолго до этого скончались Фульк Анжуйский и византийский
император Иоанн Комнин, сын Алексея), Зенги двинулся на восточный форпост
христиан — Эдессу, и после недолгой осады взял эту важнейшую крепость
штурмом. В результате христианское владычество за Евфратом рухнуло, и в
опасности оказалась уже столица христианской Сирии — Антиохия.
Известие о падении Эдессы вызвало настоящую панику в странах
Латинского Востока. Со дня на день ожидали наступления Зенги на Антиохию или
Иерусалим. Казалось, наступил последний час крестоносных государств — такой
грозной виделась мощь армий Имад ад-Дина. Но, к счастью для франков, как раз
в это время вспыхнуло восстание в Мосуле, Зенги двинулся на его подавление, а
оттуда уже не вернулся, так как в 1146 году он был убит своим собственным
рабом. Но до этого положение представлялось критическим, и крестоносцы
обратились с мольбой о помощи к папе римскому и европейским государям.
Просьба левантийских христиан сначала вызвала в Европе
неоднозначную реакцию. Папство в это время переживало не лучшую эпоху в своей
истории, ведя отчаянную борьбу за святой город с Арнольдом Бреши-анским —
еретиком-реформатором. В 1145 году эта «битва за Рим» как раз достигла своего
апогея. Папа Пуций II был убит в сражении при попытке штурма Капитолия, его
преемник Евгений III бежал к италийским норманнам, а Арнольд Брешианский
суровой рукой наводил в Риме свои порядки. В общем, апостольскому престолу
было не до Палестины. По этой же причине не откликнулись на восточный призыв
и свирепые италийские норманны Рожера Гвискара — наследники славы великого Боэмунда.
Так же прохладно отреагировали вначале и немцы — для них поход в Святую Землю
казался помощью извечным соперникам — французам, которые составляли,
напомним, 4/5 всех крестоносных ополчений Леванта.
Но и в самой Франции единства не было. Молодой и
энергичный король Людовик VII рвался в поход: ему очень хотелось загладить
тяжелый грех — в 1143 году По его приказу сожгли церковь в Витри (шла распря
с графом Шампанским), и в огне погибло около тысячи христиан. Короля в его
рвении поддерживали и молодые соратники, но мудрый и осторожный аббат Су-герий
— этот Ришелье XII века — отговорил Людо-ВИКа от скоропалительного решения.
Наконец, Постановили обратиться к главному духовному авторитету Европы —
Бернару Клервоскому.
Святой Бернар оправдал надежды «Христова воин-СТВв». Было
ли это желанием помочь старым друзьям-|.1мплиерам, или клервосцем руководило
искреннее религиозное чувство — сказать трудно. В конце концов, может быть,
тут была и гордыня, стремление испытать настоящую степень своего влияния. Во
всяком случае, на съезде в Везеле в 1146 году, получив формальный к.-фт~бланш
от римского первосвященника (который, кстати, был его учеником), Бернар
произнес яркую проповедь в пользу крестового похода. Проповедь имела огромный
успех: крест принимали сотнями, так что и результате приготовленных заранее
матерчатых крестов не хватило, и Бернару пришлось вырезать их из собственной
одежды.
Весну и лето 1146 года клервоский монах провел в
непрерывных проповедях во Франции. Путешествие его ныло триумфальным, и, как
он сам писал папе Евгению III, «когда я проповедовал и говорил, число их
(принявших крест) умножалось. Замки и города стоят пустыми, семь женщин едва
могут найти одного мужчину».
Этот грандиозный успех и последовавшее за ним приглашение
архиепископа майнцского посетить германские земли подтолкнули Бернара к мысли
привлечь к походу и германского императора Конрада III, а с ним и до этого
индифферентный к крестовой идее немецкий народ. Речь Бернара в Шпейере перед
императором и немецкой знатью стала подлинным шедевром ораторского искусства.
Конрад III, ранее и не помышлявший ни о каком походе, в слезах просил у
Бернара крест, а за императором потянулись и многочисленные дворяне. Сам клервоский
затворник изумлялся этому достижению и называл духовную победу над Конрадом
чудом из чудес. Но и этим не удовольствовался неистовый францисканец. Он и
сам проповедовал перед народом в западной части Германии, и рассылал десятки
посланий по всем германским землям.
Триумф был не меньшим, чем во Франции: казалось, вернулись
времена Клермонского призыва. Крестовая лихорадка охватила сотни тысяч людей;
под знамена Людовика и Конрада собирались гигантские армии, в ходу было
предсказание, что воины Христа завоюют Багдад и Вавилон, а затем поставят на
колени и весь Восток.
Второй крестовый поход закончился сокрушительным провалом.
Причин тому немало, но главной все же была потрясающая некомпетентность
вождей похода — Конрада III и Людовика VII. Пожалуй, не было такой ошибки,
которой бы они не допустили. Впрочем, ошибка — это мягкое слово, более точным
было бы другое определение: «преступление». Так, Конрад, презрев тяжелые
уроки Арьергардного похода, двинулся в Малую Азию, не дожидаясь своего
главного союзника. Сокрушительное поражение немецкого воинства под Дорилеей
(на той самой земле, где ровно полвека назад покрыли себя славой воины первого
крестового похода) и последующее паническое отступление с брошенными обозами
унесли девять десятых императорского войска. Людовик VII, напуганный таким
развитием событий, повел свою армию по другому маршруту, гораздо более
трудному и опасному, ЧТО едва не кончилось катастрофой. Наконец, дойдя до Антальи,
французский король, недолго думая, садится на корабли со своими рыцарями и
оставляет на произвол судьбы всю свою пехоту и примкнувшую к ней вооруженную
крестьянскую массу. И более ста тысяч французов навеки остается лежать в
земле Малой Азии.
По и после того, как король и император привели-таки
остатки своих некогда колоссальных армий в Святую Землю, череда нелепых
действий была продолжена. Казалось бы, цель похода ясна: освобождение Эдессы
и затем атака на наследников Зенги — Зефе ад-Дина и Мосуле и Hyp ад-Дина,
засевшего в цитадели Хале-(1.1. Несмотря на потери, сил для такого похода
было шкише достаточно —' вместе с войсками левантийских государств
крестоносная армия насчитывала более пятидесяти тысяч человек. Но вместо
этого европейские властители решили напасть на Дамаск — главного союзника (!)
Иерусалимского королевства. Чего здесь было больше — алчности (Дамаск — очень
богатый город) или полного непонимания ситуации — сложно сказать. Но последствия
этого решения окончательно определили неудачную судьбу похода. Долгая осада
плюс нежелание «старых» крестоносцев воевать с собственными союзниками
привели к естественному результату. После того, как было получено сообщение,
что на выручку Дамаску спешат сыновья Зенги, а правитель города Анар
пригрозил бывшим союзникам, что вынужден будет сдать город этим своим
единоверцам, осада была снята.
Неудача под Дамаском окончательно отвратила обоих
европейских монархов и их сподвижников от идеи продолжения похода.' Сначала
Конрад III, а за ним, после некоторого раздумья, и Людовик VII, покинули
неласковую для них сирийскую землю. Второй крестовый поход провалился. Его
единственной удачей стало событие, произошедшее на другом конце мира, у
берегов Атлантического океана. Успехом этим было завоевание Лиссабона (ныне —
столица Португалии), которое совершили голландские и английские рыцари
(естественно, совместно с португальцами). В свое время эта группа
крестоносцев решила отправиться в Святую Землю кружным путем, на кораблях
через Атлантику, а затем и через все Средиземное море. Во время стоянки в
Порто они согласились помочь португальскому королю Алфонсу взять эту
важнейшую крепость. После четырехмесячной осады Лиссабон пал 21 октября 1147
года.
Эта малая победа, тем более одержанная не в Святой Земле,
не могла, конечно, подсластить пилюлю глобальной неудачи похода. Все
крестоносное движение пережило тяжелый удар. Со всей очевидностью была
показана неэффективность старой крестоносной стратегии. Гигантские армии,
обремененные не менее огромными обозами и сотнями тысяч фанатично
настроенных, но плохо вооруженных крестьян, оказались неспособны преодолеть
обширные пространства, отделяющие Европу от Палестины. Второй поход, вообще,
стал последним крупным крестовым деянием, в котором приняли участие большие
массы крестьянства. С этого времени новые крестоносные экспедиции становятся
в полной мере военными предприятиями, с более продуманной системой снабжения,
транспортировки и вооружений. И, в то же время, с этого момента крестоносное
движение начинает терять что-то очень важное — то, что составляло дух
великого Первого похода. Духовный подвиг, конечно, не сразу, а постепенно,
превращается в сугубо практическую задачу военной и политической стратегии.
Еще будет последний паладин-крестоносец Ричард Львиное Сердце, но само
движение уже никогда не достигнет прежних высот самоотречения и самозабвения.
Героический период заканчивался, наступала пора будней.
А теперь самое время вновь вернуться в Восточное Средиземноморье
и посмотреть, к каким последствиям привела неудача крестового похода здесь, в
Святой Земле. И сразу надо сказать, что, как это ни парадоксально, сильного
ухудшения в положении латинских ихударств Востока не наступило. «Старая
гвардия» и без серьезной поддержки извне оказалась вполне спо-iобна выполнять
основную задачу — оборону границ и крепостей. Конечно, стратегическая
инициатива была утрачена, наступление на исламский мир стало не-ткшожным. И,
в то же время, неожиданным следствием Второго похода, даже несмотря на его
неудачу, стала приостановка мусульманского натиска на христианский Левант. Hyp
ад-Дин, талантливый сын и преемник Зенги, хорошо понял, что любая крупная
победа или удачное наступление приведет только к тому, что из Европы нахлынет
новая армия фанатиков, в которой могут оказаться и более талантливые
полководцы, нежели Конрад III и Людовик VII. Поэтому Hyp ад-Дин принял
единственно верное решение: не дразнить зверя в его логове, а заняться
объединением исламских земель. Цели было две — Дамаск и Египет.
Первая задача была решена уже в 1154 году. К •тому времени
скончался талантливый правитель города Анар и власть захватила партия сторонников
джихада. Hyp ад-Дин фактически был их вождем и поэтому вскоре получил Дамаск
как на блюдечке, почти без борьбы. Со второй дело обстояло сложнее.
Египетские Фатимиды были шиитами исмаилитского юлка, то есть еще большими
врагами правоверных суннитов, чем католики. Победа Hyp ад-Дина для НИХ
означала смерть, и не только в политическом смысле; поэтому Фатимиды готовы
были идти на любые уступки христианам, лишь бы спасти свою шкуру.
Иерусалимский король Амальрих, толковый политик, сменивший недалекого Балдуина
III, сполна воспользовался новой ситуацией и фактически сделал Египет своим
протекторатом.
Это очень не понравилось Hyp ад-Дину, и он направил в
Египет большую армию под командованием талантливого курдского военачальника Ширкуха.
Вначале Ширкуху улыбнулась удача, но вскоре Фатимиды, объединившись с Амальрихом,
сумели вытеснить курда с его армией из Египта. Через три года, в 1167 году, Ширкух
повторил попытку и вновь вынужден был отступить перед фатимидско-крестоносным
войском. Лишь с третьего раза, в 1169 году, ему удалось овладеть Египтом,
воспользовавшись разрывом Фатимидов с крестоносцами по вине последних. Уже
через несколько месяцев Ширкух умер, и реальная власть в Египте перешла к его
племяннику Салах ад-Дину из курдского рода Эйюбидов, более известному в
истории как Саладин.
Саладин показал себя выдающимся политиком (а впоследствии
и хорошим полководцем). Уже в 1171 году, после смерти султана аль-Адида, он
отстранил Фатимидов от власти, сделал суннизм государственной религией и сам
объявил себя султаном, но... под верховной властью Hyp ад-Дина. А в 1174
году, когда Hyp ад-Дин скончался, Саладин двинул свое войско на Дамаск, якобы
с целью помешать междоусобице и в интересах сына Hyp ад-Дина, аль-Малика.
Дамаск был взят без боя, но умный курд не торопился уступать власть законному
претенденту. А когда сыновья бывшего султана сами двинулись на него, Саладин
разбил их поодиночке, оттеснил аль-Малика в Халеб и провозгласил себя
основателем новой династии Эйюбидов. С этого времени и началась на Ближнем
Востоке эра Саладина.
Уже в 1177 году новый султан почувствовал себя достаточно
сильным, чтобы начать, наконец, с крестоносцами войну на уничтожение. Но
первый блин вышел комом: его огромная армия была наголову разбита небольшой
ратью семнадцатилетнего иерусалимского короля Балдуина IV Прокаженного. После
этого было еще целое десятилетие чередующихся побед и поражений. Но если
решительная победа над крестоносцами Саладину долго не давалась, то в борьбе
с мусульманскими противниками удача оказалась на его стороне. В 1183 году он
без боя овладел Халебом, а еще через три года уже и Мосулом. Можно сказать,
что в исламском мире вра-i он у него больше не было. Крестоносные государства
султан окружил почти со нсех сторон и начал подготовку к решающему
столкновению. Важнейшей задачей было повышение |ффсктивности армии, которая,
хотя числом и превосходила крестоносную, но заметно уступала ей по бое-вым
качествам. Здесь Саладин сделал ставку на дисциплину и
личную преданность. С этой целью он полностью отка-аался
от услуг добровольцев джихада, т. н. газиев и, говоря современным языком,
перевел армию на профессиональную основу. Ядро войска составляли воины-курды,
для которых Саладин был не только султаном, но и родовым вождем. Родственные
связи у курдов-горцев чрезвычайно важны, и потому каждый курдский воин был
готов идти за своим лидером хоть на край света и против любого врага, а при
необходимости готов был отдать за него жизнь. Большую часть . 11 > м и и
представляли тюркские солдаты — потомки покорителей Востока, сельджуков.
Тюркская кавалерия считалась одной из лучших в мире, была вооружена
дальнобойными, сложносоставными луками длиной более одного метра. Но, быстрая
и маневренная, при лобовом ударе она не могла выдержать натиск Тяжелой
рыцарской конницы, что не раз приводило мусульман к поражениям. Саладин прекрасно
пони-м.1,/1, где самое уязвимое место в его войске, и для противодействия
рыцарям создал специальный корпус мамлюков — тяжеловооруженных конников,
которые при необходимости могли биться и в пешем строю. По своему социальному
статусу мамлюки были рабами, лично преданными господину, который был владыкой
жизни и смерти для. любого из них. Но в первую очередь это были
высокопрофессиональные воины, постоянно совершенствовавшиеся в воинском
искусстве, и по боевой выучке они не уступали гордому франкскому рыцарству.
Вот с таким войском, подкрепленным наемными отрядами
легкоконных туркмен и бедуинов, Саладин в июне 1187 года перешел Иордан —
границу Иерусалимского королевства — и двинулся в район Тивериадского озера.
По-видимому, в тот момент исламский лидер не имел намерения вступить с
крестоносцами в решающую битву. Его целью была Тивериадская крепость, которая
могла бы затем стать плацдармом для дальнейшего наступления. Но жизнь решила
иначе, и это вторжение, начавшееся как обычный набег, коих ранее были
десятки, завершилось самой тяжелой катастрофой для всего крестоносного
движения. 5 июля 1187 года у деревушки Хаттин крестоносное войско только что
избранного иерусалимского короля Гвидо де Лузиньяна было наголову разгромлено
армией Саладина. Сам король, иерусалимский патриарх, великий магистр
тамплиеров Жан де Ридефор, сеньор Трансиордании Рено де Шатийон*, а с ними и
еще сотни рыцарей попали в плен, а армия была почти полностью перебита.
Катастрофа под Хаттином произвела ошеломляющее впечатление
в христианском Леванте. Уныние и панику, охватившие франков, трудно описать
словами. «Все погибло» — таким было господствующее мнение. И, пожалуй, только
этим можно объяснить полное отсутствие сопротивления Саладину в первые месяцы
после Хаттина. Ведь несмотря на тяжелое поражение, крестоносцы обладали еще
довольно значительными силами и целым рядом мощных крепостей. Но... крепости
сдавались, едва завидев передо-ш,1о разъезды султанской армии, замки
крестоносцев гостеприимно распахивали ворота перед небольшими мобильными отрядами
тюркской кавалерии. Уже девятого июля (!) без сопротивления сдалась Саладину
крупнейшая крепость и важнейший порт крестоносцев^— Акра. Затем в течение
нескольких недель пали Бейрут и Сйдон, Арзуф и Хайфа, Яффа и Аскалон.
Казалось, христианскому владычеству в Святой Земле пришел конец.
Крестоносцев спас стратегический просчет Салади-на. Вместо
того, чтобы двигаться на север и уничтожить последние приморские твердыни
«Христовых воинов» — Тир, Триполи и Антиохию (с Лаодикеей), султан повернул
на восток и направился к Иерусалиму. С военной точки зрения — решение
абсурдное, ведь захват побережья фактически ликвидировал бы всякую
возможность помощи извне, и Иерусалим, находящийся в глубине страны, сам упал
бы к ногам завоевателя, как спелый плод. Вероятнее всего, это решение можно
объяснить сильным давлением фанатиков джихада, один из которых, аль-Фадил,
был начальником канцелярии Саладина. Как военный, Саладин, видимо, понимал,
что Иерусалим — всего лишь не самая сильная крепость. Но он был еще и вождем
джихада... А для сторонников священной войны Иерусалим имел колоссальное
значение как третий священный город ислама (после Мекки и Медины) с одной из
главных мусульманских святынь — мечетью Омара. Религия одержала верх — Саладин
повернул к Иерусалиму, и второго октября город пал.
Взятие Иерусалима было высшей точкой карьеры великого
курдского полководца. Его еще ждут впереди победы, но никогда больше он не
будет так близок к своей окончательной цели. То время, которое Саладин
потратил под Иерусалимом, сыграло с ним злую шутку. За эти месяцы крестоносцы,
наконец, оправились от первоначального шока после Хаттин-ского поражения и
сумели собраться с силами. Когда поздней осенью султан двинулся на Тир, его
уже ждал город, хорошо подготовившийся к осаде. После нескольких безуспешных
штурмов Саладин был вынужден отступить. На следующий год курдский
военачальник двинулся уже на Антиохийское княжество
Весть о Хаттинской катастрофе и падении Иерусалима
повергла Западную Европу в траур. Римский папа Урбан III, получив известие об
этом, от огорчения скончался на месте. Во всех католических храмах служили
траурные мессы, печальная новость передавалась из уст в уста, а новый папа
объявил на семь лет повсеместный Божий мир до тех пор, пока не будет
освобожден Иерусалим. Перед лицом такого несчастья примирились многие старые
враги — император и папа, французский и английский короли, вечно враждующие
между собой итальянские государства. Призыв Клемента III к новому крестовому
походу вызвал такое воодушевление, что скоро уже стали интересоваться не тем,
кто принял крест, а удивлялись на того, кто его не принял. В первый же месяц
1188 года приняли крест Филипп II Август, Генрих II Плантагенет и его сын и
наследник Ричард Львиное Сердце. В массовом порядке вербовались в крестоносцы
и немецкие рыцари и бароны, хотя сам старый император Фридрих Барбаросса
отнюдь не спешил.
Воодушевление было очень велико — не меньше, чем после Клермонской
проповеди. Но уже через несколько месяцев наступило отрезвление. Начало этому
положил сбор «Саладиновой десятины» — т. е. десятой части всех доходов и
движимого имущества на нужды крестового похода. За сто лет, прошедших после Клермона,
времена сильно изменились. Европа научилась считать деньги, и когда сбор
налога пошел полным ходом, ахнула, уяснив для себя, в какую цену обойдется
поход в далекую и, в общем, чужую Палестину. Многие начали отказываться от
уплаты налога, и, пожалуй, впервые общественное мнение по этому вопросу
раскололось. Светские тенденции в Европе все более набирали силу, банальная
жадность активно противостояла религиозному рвению. Многие бароны и рыцари
рвались повоевать (а тут еще и цель святая), но выкладывать за это
собственные денежки — увольте! И именно с Третьего похода начинает
развиваться своеобразное «крестовое наемничество». Во-первых, рыцарь,
отправлявшийся в поход, освобождался от десятины, а во-вторых, многие вассалы
стали требовать от своих сюзеренов плату за участие в походе.
Все эти дискуссии и проблемы оттягивали начало «святого
странствования». А тут еще английский принц Ричард поднял мятеж против своего
отца и вступил в союз с французским королем Филиппом Августом. В Европе вновь
заполыхала война. Лишь к лету 1189 года этот конфликт разрешился со смертью
Генриха II. Ричард I был провозглашен королем Англии, и после долгого
перерыва подготовка к походу была продолжена.
Так и случилось, что император Фридрих Барбаросса,
последним принявший крест, в поход отправился первым. В то время еще
сохранялась опасность, что Саладин завоюет все морские порты Леванта, и Фридрих
решил идти в Сирию сухим путем — старой доброй дорогой Боэмунда и Готфрида.
Его войска двинулись в путь весной 1189 года. Не обошлось, как водится, и без
стычек с византийцами; хотя на этот раз они не переросли в полномасштабную
войну. Поэтому лишь в марте следующего года германская армия переправилась в
Малую Азию. Войско Фридриха было далеко не так велико, как армии предыдущих
походов — во всяком случае, не более ста тысяч человек*. Но теперь это была
армия почти полностью профессиональная, лишенная плохо вооруженной
крестьянской массы.
* Включая обозную и другие вспомогательные службы, а
также прислугу. Собственно боевой состав армии можно оценить в тридцать-пятьдесят
тысяч человек, если исходить из численности тяжеловооруженных рыцарей — у разных
авторов она колеблется от трех до пяти тысяч человек.
Долгое время поход Фридриха I протекал весьма успешно. Все
атаки сельджуков были легко отбиты, удалось даже взять столицу турецкого
султаната — Иконий. В начале лета 1190 года немцы перевалили через Тавр и
вышли в киликийские долины. Путь на Сирию был открыт. Но здесь нелепая
случайность перечеркнула все расчеты. При переправе через горную речку старый
император поскользнулся и был сбит водным потоком. Вытащили его уже мертвым.
Фридрих I Барбаросса. Миниатюра XIII века
Смерть Фридриха Барбароссы произвела сокрушительное
впечатление. Войско, лишенное руководства, фактически распалось. Большинство
немецких рыцарей и солдат отказались
идти дальше, считая,
что гибель великого императора предвещает и гибель всей
крестоносной рати. В итоге лишь небольшая часть армии двинулась в дальнейший
путь под руководством сына Барбароссы, Фридриха Швабского. Этот отряд дошел
до Антиохии и вскоре принял участие в осаде Акры. Остальное войско морем
вернулось на родину.
Для французских и английских крестоносцев поход протекал
более гладко. Ими был избран более легкий морской путь (и с этого времени все
крестоносные экспедиции будут исключительно морскими), и весь 1190 год отряды
«Христовых воинов» прибывали на сборный пункт — Мессину на Сицилии. Уже
здесь, на Сицилии, начались серьезные трения между французами и англичанами
и, как следствие, между их лидерами. В конце концов Филипп II Август 30 марта
1191 года отплыл из Мессины, не дожидаясь союзника, и вскоре благополучно
прибыл под стены осажденной Лкры.
Более эффектно складывалась крестоносная эпопея у Ричарда
Львиное Сердце. Чего стоит одна только романтическая история, связанная с
попыткой кипрского правителя Иоанна захватить невесту Ричарда .— Пгренгарию Наваррскую,
корабль которой был штормом отнесен к берегам Кипра. Могучий английский рыцарь
не простил обиды и... цветущий плодородный остров, жемчужина Средиземноморья,
был завоеван меньше чем за месяц, в мае 1192 года. Еще удивительнее то, что
это, абсолютно случайное, приобретение оказалось впоследствии самым
долговечным из крестоносных государств, без особых потрясений просуществовав
в этом качестве до конца XV века.
Кипрская авантюра задержала Ричарда, и под стены Акры он
прибыл последним из крестоносных вождей, в июне 1191 года. До его появления
осада Акры крестоносцами продолжалась уже два года. Ее начал отпущенный из
плена Саладином Гвидо де Лузиньян. Шла она довольно вяло. Крестоносцы отрезали
Акру с суши, построив мощный укрепленный лагерь вдоль городской стены.
Штурмовать, однако, не осмеливались, ожидая все новых подкреплений. Тем
временем С ал ад и н окружил уже сам крестоносный лагерь, и осаждавшие
оказались одновременно и осажденными. Это мало влияло на снабжение пилигримов
— европейский флот полностью господствовал на море — но обстановку в лагере,
безусловно, создавало нервную. Добавлял неразберихи и чрезвычайно пестрый
состав «Христова воинства». Кого тут только не было — итальянцы и немцы,
испанцы и шведы, англичане и французы, шотландцы и австрийцы — словом, едва
ли не все европейские народы. А если добавить к этому соперничество вождей, Гвидо
де Лузиньяна и Конрада Монферратского — героя обороны Тира, Фридриха
Швабского и австрийского эрцгерцога Леопольда, великих магистров обоих
рыцарских орденов... Прибытие французского короля Филиппа Августа на время
притушило амбиции: по рангу он был, безусловно, высшим среди всех. Но тут
явился Ричард Львиное Сердце, сам претендующий на руководство походом, и
национальные трения разгорелись с новой силой.
Акра в итоге все же была взята в июле 1191 года, но к тому
времени раскол среди крестоносцев зашел уже слишком далеко. Между
«французской» и «английской» партиями дело едва не дошло до открытых схваток;
взятие Акры нисколько этих противоречий не сгладило, п в результате
взбешенный Филипп Август объявил, что не-.чдоровье не позволяет ему
продолжать поход, и 3 августа покинул Акру вместе со всем своим войском.
Ричард I Львиное Сердце
Потеря почти половины армии предрешила дальнейшую судьбу
похода. Еще целый год Ричард Львиное Сердце, оправдывая свое грозное
прозвище, сражался как лев. Дважды он двигался на Иерусалим и дважды был
вынужден отступить. Выдающиеся победы чередовались у этого «великого воина,
но слабого полководца» с нелепыми поражениями. Ричард I заслужил в походе
свою бессмертную сла-ву: еще долго исламские матери пугали его именем СВОИХ
детей; но в конце концов он должен был смириться с тем, что великая мечта —
освобождение Иерусалима — осталась только мечтой. Разочаровавшийся во всем
английский король заключил в итоге перемирие с Саладином на условиях последнего
и отбыл в Европу.
Третий крестовый поход закончился относительной неудачей.
В актив крестоносцам можно занести лишь н.чятие Акры и нескольких небольших
приморских городов. Иерусалим был потерян, и теперь крестоносные владения
составляли только узкую полоску суши вдоль восточного побережья Средиземного
моря. Но в то же время такой результат похода стабилизировал ситуацию.
Наследники Саладина — а сам великий султан умер в 1193 году — больше не
стремились к войне, которая требовала от них напряжения всех сил и огромного
количества денег. Крестоносные государства получили передышку. Подсчитано,
что из следующих ста лет восемьдесят были мирными. Страна получила
возможность развиваться, строить, торговать, а не только воевать — ив этом
главная заслуга Третьего крестового похода.
|
