|
Серьезные изменения, происходившие в средневековом
европейском обществе XI в., не обошли стороной и еще одну могучую силу того
времени — христианскую церковь. XI век стал веком великой реформы церкви, временем,
заложившим основы ее почти безграничной власти — если не над телами, то над
душами европейцев. Но этот век был и веком Великого раскола единой Вселенской,(т.,
е. всемирной) церкви — окончательного разделения восточной и западной ветвей
христианства. Таким образом, это столетие было для церкви во всех отношениях
определяющим. Но прежде чем рассматривать те перемены, которые навсегда
изменили лицо церкви, взглянем на то, что же представляла собой христианская
церковь к уже известному нам рубежу — 1000-му году от Рождества Христова.
Надо признать, что ее положение в этот период никак нельзя
было назвать блестящим. Бури, сотрясавшие Европу в предшествующую эпоху, не
могли не отразиться и на состоянии церкви. Сильнейший удар но пей, как
действительно вселенскому установлению, нанес распад империи Карла Великого —
наследницы <л;жы Римской империи. К концу IX века этот распад стал
окончательно свершившимся фактом. А вместе с Империей рухнуло и то, что
складывалось веками — слипая имперская церковь — особый общественный институт,
этакий симбиоз светской и духовной власти, который начал складываться еще при
Константине Великом. Именно в это время западная церковь (в восточном
христианстве происходили свои серьезные события, но о них сейчас речь не
идет) вступает в период, который позже назвали «темным столетием». Глубокому
упадку, поразившему церковь, в немалой степени способствовали и
разрушительные набеги норманнов, арабов и венгров. Разрушение храмов,
массовая гибель паствы и клира, неспособность церковных деятелей
противопоставить что-либо этим смертоносным нашествиям — все это вызывало в
обществе глубокое разочарование и в христианских идеалах, и в самой миссии
церкви как общественного установления.
Наиболее острые формы кризис церковной жизни принял в Западно-Франкском
королевстве, Лотарингии и Италии. Повсеместной стала торговля духовными
должностями — епископов, аббатов и т. д. Купивший должность светский феодал
или простой мирянин открывал себе путь к обогащению за счет паствы, получению
обширных земельных владений и значительных властных полномочий. Такую
практику в церковной жизни именовали «симонией» — по имени известного
евангельского персонажа Симона Волхва, пытавшегося купить у апостолов «дары
Святого Духа». Конечно, вчерашние миряне, в одночасье ставшие церковными
иерархами, далеко не всегда стремились соблюдать установленные церковью
законы и обычаи. Так, почти повсеместно нарушался целибат — традиция,
запрещавшая священнослужителям заводить семью. Вообще, рост влияния мирян в
церкви привел к значительной порче нравов духовенства и монашества, к
обмирщению церкви: и клирики, и даже монахи подражали в быту светским
феодалам, женились или заводили любовниц, передавали по наследству своим
детям церковное и монастырское имущество. Можно себе представить, какой
авторитет у паствы имели такие, с позволения сказать, «духовные отцы».
Стоит сказать, что монастыри вовсе не были изобретением X
века. История монашества как особой формы служения Богу к тому времени
насчитывала немало столетий. Первые монахи (кстати, само слово происходит от греческого
monachos — отшельник) появились в Египте и Палестине еще в III веке. Во второй
половине IV века эта форма христианского аскетизма появляется и в Западной
Европе: святой Мартин Турский, получивший позднее почетное прозвище «отец
монашества», основывает на территории Аквитании несколько монастырей. В то
время они представляли собой, скорее, колонии отшельников, нежели то, что в
более поздние эпохи называлось «монашеским братством». Регламентация
монашеской жизни и появление самого раннего монастырского устава связаны с
именем другого католического святого — Бенедикта Нурсийского, основавшего в
530 году в горах близ Неаполя первый бенедиктинский монастырь Монте-Кассино.
На устав монастырской жизни, предложенный св. Бенедиктом,
стоит взглянуть более пристально: ведь многие его положения сохраняли свою
силу и в более поздние времена — вплоть до наших дней.
Бенедикт определял монастырь как школу служеавителей
монашества — в конце концов, большинство монахов было неподдельно предано
подлинным Христовым заповедям. Даже сам уход от мира часто был в ту эпоху
протестом против обмирщения Церкви, против греховной светской жизни. Поэтому
духовное перерождение бенедиктинского монашества вызывало у значительной
части искренних последователей первоначальной чистоты христианства
недовольство сложившейся в монастырях обстановкой. Эти-то новые веяния в
монашеской среде и дали в X веке толчок особому феномену в истории монашества
— клюнийскому движению, сыгравшему вскоре немалую роль в оздоровлении церкви.
Первый (и главный) монастырь нового типа был основан в 910
году в Бургундии, около местечка Клю-ни. В отличие от других многочисленных
аббатств, Клю-нийский монастырь с самого начала оказался вне сферы действия
«права частной церкви» и вообще был свободен от каких бы то ни было светских
властей. Его основатель, герцог Аквитанский, на вечные времена отказался от
всяких прав на монастырь и передал его под покровительство папы римского. Эта
юридическая формулировка освобождала Клюни в том числе и от власти местного
епископа и делала его, в условиях слабости папства, фактически ни от кого не
зависимым. И такое освобождение монашества от любого влияния извне, будь то
епископ или светский сеньор, стало одной из основ клюнийской программы
реформ.
В первую очередь, клюнийцы направили свои усилия на
устранение очевидных нарушений бенедиктинского устава, вызванных обмирщением
монастырей. Основной задачей монашества стала молитва за мирян перед Богом,
что, в преддверии ожидаемого почти всеми скорого конца света, имело особое
значение. Месса в Клюни отличалась повышенной торжественностью и в течение
дня не прерывалась ни на секунду. Непрерывные молитвы, обращенные к Богу,
черные одежды монахов, символизирующие отказ от всего мирского, небывало
пышная обрядность — все это, особенно по мере приближения фатальной даты/I;I
HI пего общества была борьбой за первоначальные идеалы христианства, нашла
самый живой отклик в Сердцах миллионов прихожан. Резко возросший страх перед
Господним гневом, как никогда усилившийся в мшце X века, чрезвычайно
обострил, к тому же, религиозные настроения масс. Церковь была единственным исгупником
за человека перед Творцом, и авторитет (ТОГО посредника между Богом и людьми,
и прежде пеего передового отряда — клюнийцев — стал быстро расти1!
Монашество, основательно подрастерявшее свой престиж во времена «темного
столетия», вновь начало мо.пфащать себе уважение паствы.
11о особенно вырос авторитет клюнийского братства iimvie
того, как минула роковая дата «тысячного» года. Ведь в глазах огромного
большинства жителей Европы, ОТ последнего нищего до императора Священной
Империи, спасение мира от Страшного Суда и Божьей кары ныло несомненной
заслугой клюнийских монахов, «от-молншпих» род людской перед Богом. И это
новое монашество дало первый толчок тому, что позже стали называть великой
церковной реформой.
Клюнийское движение за обновление церкви было поддержано
вскоре самыми разными силами: видными идеологами монашества, римским
апостольским престолом, германским императором Генрихом III, а с середины XI
века — и широким народно-демократическим движением. Это грандиозное по своим
масштабам явление имело несколько главных целей, каждая из которых в тот или
иной отрезок времени выходила на первый план. На первом этапе важнейшей
задачей стала борьба против симонии, тесно связанного с ней «права частной
церкви», и за так называемую «чистоту церкви» — то есть, против обмирщения
духовенства, нарушения целибата и других католических канонов. Самый острый
характер в новых исторических условиях приняла борьба против симонистских
священников, а по существу, — против стоявших за ними светских владык,
стремившихся, естественно, к сохранению «ручной», «карманной» церкви,
находящейся у них в почти полном подчинении.
Одним из удивительных парадоксов данной эпохи, без
сомнения, стала поддержка, оказанная монахам-новаторам Генрихом III —
императором Священной Римской империи, а, следовательно, крупнейшим из
феодалов того времени. Уже по самой природе своей власти обреченный быть
главным симонистом, Генрих III неожиданно встает на сторону радикально настроенного
духовенства. Этот весьма противоестественный (и кратковременный) союз,
безусловно, во многом опирался на саму неординарную личность германского
императора, чье несколько экстравагантное мировоззрение позволило ему уже
тогда получить полушутливое, полусерьезное прозвище «король монахов». Но,
вероятно, немалую роль в подобном решении императора сыграло желание главы
светской власти, опершись на сильно возросший авторитет монашества,
приструнить зарвавшихся местных баронов, считавших себя в своих вотчинах этакими
неподконтрольными никому царьками. Как бы то ни было, эта непредвиденная
поддержка сыграла очень большую роль в развернувшихся вскоре событиях и
позволила реформаторскому движению значительно окрепнуть политически и
идеологически. Как раз в годы правления Генриха III оформляются две главные-
группировки реформаторов: умеренная, главным идеологом которой стал
итальянский монах Петр (Пьетро) Дамиани, и радикальная, возглавленная лотарингским
монахом Гумбертом.
Петр Дамиани был суровым аскетом-отшельником, искренне
преданным идеалам первоначального, «чистого» христианства. Обладая,
несомненно, недюжинным (•риторским даром, Дамиани вскоре собрал вокруг себя
большое число последователей — как из числа монахов, так и из мирян. В своих
проповедях Петр-отшельник гневно обрушивался на гибельную для церкви практику
симонии; немало доставалось от него и священнослужителям-перерожденцам,
погрязшим в мирских грехах, и всемогущим светским феодалам. Однако, при всем
том, очевидно понимая, что бороться с сим почти повсеместным злом не под силу
отдельным отшельникам или даже целым монастырям, Дамиани сделал ставку на
союз церкви с верховной имперской властью. Всячески возвеличивая
пошатнувшийся авторитет папства, итальянский монах-оратор заговорил о
потребности прочного союза между троном и алтарем, О необходимости того,
чтобы духовная власть наделяла светскую «святостью», а светская предоставляла
бы духовной защиту. В политике Генриха III, благоволившего сторонникам борьбы
с испорченностью церкви, Дамиани видел подтверждение правильности своих кплядов.
Он не замечал явной ущербности такой позиции: ведь как бы Дамиани ни
восхвалял саксонскую династию императоров, нельзя было отрицать того факта,
что «рыба гниет с головы» — и сам папа в те годы был саксонским ставленником,
и многие аббаты и епископы получали власть в обителях и епархиях по
соизволению императора. И все же вклад итальянского отшельника в дело
церковной реформы трудно переоценить: он стал одним из первых, кто в
изменившихся исторических условиях во весь голос призвал к защите священных
идеалов христианства.
Другим крупнейшим идеологом движения церковных
реформаторов стал лотарингский монах Гумберт из Муайен-мутье. Его позиция
совпадала с точкой зрения Дамиани в главном: скандальному торгу духовными
местами должен быть положен конец. Однако признание необходимости этого было
их единственной точкой соприкосновения; далее у двух духовных лидеров
появлялись серьезные расхождения. В своем резком критическом памфлете «Adversus
simoniacos» — «Против симонистов» (не будучи крупным оратором, Гумберт
предпочел прославить себя на литературном поприще) — лотарин-гский монах
яростно обрушивался на королевскую власть, являющуюся, по его мнению, главной
виновницей униженного положения церкви. «Нужно желать французскому королю, —
гневно восклицает Гумберт, — этому сыну ужаса, этому антихристу, новому
Юлиану, скорейшего исчезновения, чтобы он не мог увековечить своих нечестивых
дел и сажать на епископские, священнические и монастырские места своих
любимцев-проходимцев». В глазах Гумберта даже такой «лучший» император, как
Генрих III, должен попасть в ад, так как сам прибегает к симонии, назначая по
своему усмотрению епископов и аббатов. Он тем самим становится соучастником
всех мерзостей, харак-к'ризующих продажную и разлагающуюся церковь. Кто
товарищ воров и разбойников, тот и сам стано-иится таковым», — вот жесткое и
окончательное резюме неистового лотарингца.
Не останавливаясь на этом, Гумберт обрушивается и на
сторонников Петра Дамиани. «Нет ничего общего между королем и истинным
представителем партии реформы, и ни о каком союзе между ними не может быть I,
речи», — утверждает Гумберт, явно направляя эти слова в адрес умеренных
реформаторов. Всякое объединение короля (или императора) и священника — зло;
усилия церкви должны быть в первую очередь направлены против всякого
вторжения светской власти в самостоятельную церковную жизнь; руководство этим
«Христовым даром» должно быть исключительно прерогативой .■шостольского
престола во главе с папой римским. Этот ипжнейший вывод лотарингского
Златоуста заводит его гораздо дальше своих предшественников, но вскоре он
становится знаменем всех радикально настроенных реформаторов. Программа Гумберта
встретила значительную поддержку и у священнослужителей, окружавших папский
престол. Среди этого «околопапского» клира постепенно выделяется, а вскоре
явно выдвигается на первый план монах Гильдебранд — бывший секретарь папы
Григория VI, который впоследствии стал одним из величайших представителей апостольского
престола и шипел в историю под именем Григория VII.
В разгар этой яростной полемики как-то незаметно и
буднично произошло событие, имевшее огромное значение для всей последующей
эпохи. В 1054 году папский легат в Константинополе, а им был, по странному
совпадению, все тот же Гумберт, предал анафеме и отлучил от церкви
константинопольского патриарха Михаила Керулария и отбыл из восточной
столицы. В о гнет на это срочно собранный византийским императором церковный
собор, в свою очередь, предал анафеме папских легатов, а в их лице и самого
римского папу. Так началась Великая схизма (раскол), навсегда разделившая восточную
и западную ветви христианства. Обе церкви продолжали претендовать на звание
вселенской (католической — по латинскому произношению, кафолической — по
греческому). Впоследствии, видимо, чтобы избежать путаницы, за восточной
церковью закрепилось наименование «православная» (ортодоксальная).
Во время всех этих событий неожиданно умирает император
Генрих III. Ему наследует малолетний сын — будущий Генрих IV. В эти дни
поднимают голову все противники саксонской монархии — как в Германии, так и вне
ее. Крупнейшие германские феодалы весьма неохотно подчиняются регентше при
юном германском короле (но не императоре — императорскую корону может
возложить только папа), страну сотрясают раз^ доры, центральная власть
приходит в упадок. В Италии события приобретают еще более серьезный оборот.
Борьба продажного симонистского духовенства со сторонниками реформ из
словесных стычек и взаимных проклятий переходит в фазу открытой войны. И
здесь, впервые в истории средневековья, на авансцену выходит «господин
народ».
Особенно острый характер носят события в Милане, одном из
богатейших европейских городов. Миланцы, уже давно выражавшие недовольство симонистским,
погрязшим в грехах, духовенством, переходят от слов к делу. Во главе
вспыхнувшего антисимонистского восстания стоят так называемые патарии
(«тряпичники»), предводительствует которыми пламенный монах-проповедник Ариальд.
Патарии громят дома продажных священнослужителей, закрывают симонистские
церкви, наконец, при поддержке большинства населения, изгоняют из города архиепископа
со всей его свитой. Миланский первосвященник бежит в Рим, обращаясь с жалобой
к папе. Но в то же самое время туда прибывают и представители патариев, с
такой же жалобой на архиепископа и симонистское духовенство. Под давлснием
начальника своей канцелярии — а это все тот же небезызвестный Гумберт — и
других лидеров ради-кального крыла реформы, папа принимает сторону па-гприев.
Так в первый (и, кажется, единственный) раз в истории складывается союз
апостольского престола и 1>снол1оционного народного движения. Патарии
ликуют, ( имонистское духовенство в ужасе.
Па самом пике происходящего внезапно уходит в мир иной
папа Стефан П. Симонисты немедленно, с нарушением всех церковных канонов и
при поддержке регентши Агнессы, избирают нового папу — Бенедикта X. И тут
впервые во весь голос высказывается I ильдебранд. Он категорически отвергает
неправедно избранного папу и ненавязчиво, но веско напоминает Агнессе, что
императорская корона для ее сына Генриха находится пока что в его руках.
Вслед за )тим наскоро собравшиеся кардиналы выбирают мместо низложенного
Бенедикта нового первосвященника, которым становится ставленник реформаторов
Николай II. Сопоставив имеющиеся возможности, Аг-несса примиряется с выбором Гильдебранда
и его сторонников. Бенедикт X уходит в небытие и вскоре умирает в полной
нищете в приюте для бедных. Партия реформы одерживает первую по-настоящему
крупную победу.
Николай II в глазах патариев становится символом борьбы с
симонией и продажностью духовенства. Он пользуется небывалой поддержкой
римского населения, на его стороне активно выступает многочисленное
монашество. Опираясь на эти социальные группы, новый первосвященник, при
активном содействии Гильдебран-да, Гумберта, епископа луккского Ансельма и
других радикалов, приступает к осуществлению программы реформ. В папском
дворце в Латеране собирается крупное совещание реформаторского духовенства
(синод), получившее позднее название Латеранского собора. Через синод новый
глава апостольской церкви проводит три важнейших декрета: об избрании папы
исключительно коллегией кардиналов, без какого-либо участия императора; о
запрещении симонии как неправедного обычая, позорящего святую церковь; об
отрешении от должности всех священнослужителей, нарушающих целибат. Более
того, Николай II не удовлетворился тем, что его декреты были санкционированы Латеранским
собором, и потребовал от всех присутствовавших на нем клятвы в том, что они
будут бороться с симонистами и женатыми священниками.
Постановления Латеранского собора были активно поддержаны патариями
и их сторонниками: по городам Италии прокатилась целая волна народных
выступлений против симонистов и «греховодников». Но эти же решения встретили
яростное противодействие среди значительной части духовенства, привыкшего к
светским наслаждениям и отстаивавшего, по его мнению, «истинные» основы
христианства. На этот раз на стороне симонистов энергично выступила верховная
светская власть в лице Агнессы и взрослеющего Генриха IV. В 1061 году недавно
коронованный юный император отказался признать декреты Николая II и, созвав
специальный синод в Базеле, объявил, что эти декреты не имеют силы, так как
нарушают интересы императорской власти. Так началось противоборство папства и
Империи, и никто не мог тогда предположить, что эта война будет с переменным
успехом идти более шестидесяти лет и лишь в 1122 году закончится компромиссом
в Вормсе. В ходе этого противостояния сторону папы примут нормандские рыцари,
овладевшие к тому времени Южной Италией, и борьба выплеснется из стен соборов
на поля сражений, собирая свою кровавую жатву.
В 1073 году Гильдебранд, долгие годы руководивший
действиями апостольского престола из-за спины своих ставленников, решил, что,
наконец, пришло его время. При огромной поддержке римского народа (кто мог
знать тогда, что через десять с небольшим лет она обратится в столь же
всенародную ненависть?), Гильдебранд избирается новым папой и принимает имя
Григория VII. Имя это ко многому обязывает: ведь первым папой, носившим его,
был Григорий Великий, доктор церкви, давно причисленный к лику святых и в известности
соперничающий с крупнейшими христианскими деятелями всех времен. И бывший
монах не посрамил своего нового имени — его понтификат остался в истории как
один из наиболее ярких.
Талантливый политик, самый яростный и последовательный
проводник реформаторской линии в христианской церкви, он сразу взял быка за
рога. Во всем послушный ему синод подтвердил обязательность для духовенства
всех декретов, принятых Латеранским собором. Но Григорий VII пошел дальше. Он
выдвинул программу небывалого усиления папской власти. Программа эта,
именуемая еще «Папский диктат», определила всю политику апостольского
престола на века вперед. Исключительная важность этого документа для
понимания многих дальнейших событий, в том числе напрямую связанных с
крестоносным движением, заставляет привести здесь этот документ полностью:
«Папа начертал:
1. Римская церковь создана единым Богом.
2. Только Римский епископ по праву зовется вселенским.
3. Только он один может низлагать епископов и восстанавливать
их.
4. Легат его на соборах занимает первое место пред
всеми епископами, даже будучи в низших степенях (священства), и может
приговаривать их к низложению.
5. Папа может низлагать отсутствующих.
6. С отлученными им не должно находиться в одном и
том же доме.
7. Ему одному надлежит, смотря по надобности, издавать
новые уставы, учреждать новые епархии, каноникаты превращать в аббатства и
наоборот, богатую епархию делить, бедные соединять.
8. Он один вправе распоряжаться знаками императорского
достоинства.
9. Одному папе все князья лобызают ноги.
10. Только его имя поминается в церквах.
11. Он один в мире именуется папой.
12. Он может низлагать императоров.
13. Он может, по мере надобности, перемещать епископов
с кафедры на кафедру.
14. В любую церковь, куда угодно, он может ставить
клириков.
15. Поставленный папою может быть во главе какой
либо церкви, но не может быть в положении подненном; равно не может он
принимать высшей степени от какого-либо епископа.
16. Ни один собор без его соизволения не может
называться всеобщим.
17. Ни одно постановление, ни одна книга не могут быть
признаны каноническими без его санкции.
18. Никто не смеет отменить его решения, а он сам отменяет
чьи угодно.
19. Никто ему не судья.
20. Никто не смеет привести в исполнение приговор над
взывающим к папскому престолу.
21. Важные дела любой церкви должны восходить до
него.
22. Римская церковь никогда не заблуждалась и шфсдь,
по свидетельству Писания, не будет заблуждаться.
23. Римский епископ, канонически поставленный, заслугами
св. Петра непреложно получает святость.
24. По его изволению и разрешению подвластные могут
быть пожалованы.
25. Без собора он может низлагать и восстанавливать
епископов.
26. Не считается католиком тот, кто не согласен с Римской
церковью.
27. Он может освобождать подданных от присяги плохим
владыкам».
«Диктат папы» вызвал мощное противодействие со стороны
императорской власти. Теперь уже не шла речь 0 принятии или непринятии
императорами реформистских декретов — авторитет папства вырос к этому времени
настолько, что они быстро вводились явочным порядком. Но новый документ
затронул самое святое для любой верховной власти — он поставил под сомнение бе
иладычество над обществом. Генрих IV никак не мог ЭТИМ смириться, и, до этого
скрытая, с улыбочками и кинжалом за пазухой, борьба сразу вступила в фазу
открытого неистовства и ярости. Историки обычно называют этот период временем
борьбы за инвеституру, то есть за то, кто должен передавать полномочия
епископам и прелатам — император или римский первосвященник. Но, несмотря на
всю важность данного вопроса, за этой исступленной борьбой стояло нечто
гораздо большее — высшая власть над всем христианским миром, и от итогов
этого противостояния зависела история всей Европы.
Первую победу в этой войне одержал Григорий VII. Когда в
1076 году Генрих IV отверг притязания папы на инвеституру и на собранном им в
Вормсе соборе (где присутствовало только подвластное императору германское
духовенство) объявил о его низложении, бывший монах не остался в долгу.
Григорий VII созвал в Риме собор французских и итальянских прелатов; опираясь
на них, он отлучил короля от церкви, заявил о лишении его королевской власти
над Италией и Германией и освободил всех его подданных от присяги на
верность. Если император рассчитывал на поддержку немецких феодалов, то он
жестоко просчитался. Будучи недовольными усилением имперской власти, и помня
об угрозе возможного отлучения от церкви, германские магнаты отступились от
своего сюзерена.
И гордый германский монарх, властелин половины католического
мира, был сломлен. Генрих стал искать примирения с папой. В январе 1077 года
он прибыл к замку маркграфини Тосканской Матильды — преданной сторонницы
Григория VII (и, по слухам, его любовницы), где в это время находился папа.
Лишь после трех дней неслыханного уничижения, когда император в рубище и
босиком, под ледяным альпийским ветром, на снегу, терпеливо ждал папского
решения, наместник Христа на земле сменил гнев на милость. Замок этот
назывался Каносса, и с тех пор это слово стало нарицательным. Каносса стала
чудовищным унижением светской верховной власти и величайшим триумфом в
истории папства. Однако сохранить плоды этой огромной победы Григорий VII не
сумел.
Получив прощение папы, Генрих IV довольно быс-||)о навел
порядок в Германии, сурово покарал отступников и по-королевски наградил тех,
кто оставался ему верен. Когда император вновь почувствовал себя сильным, он
перешел в контратаку. Собранный им съезд германских епископов и прелатов
снова низложил Григория VII и взамен него избрал папу-немца Климента III.
После этого Генрих с войском двинулся на Италию. Григория VII поддержали
сицилийские норманны, но их действия в Риме, с которым они обошлись, как с швоеванным
городом, настолько озлобили римское население, что Григорий был вынужден
бежать от гне-ii.i горожан в норманнские владения, где вскоре и умер. Лишь в
1093 году новый апостольский глава — француз Урбан II — отвоевал, наконец,
Святой Город у лжепапы Климента III, который бежал в Германию. Именно с этого
папы-француза и начинается история гого, что через несколько столетий назовут
«крестовыми походами в Святую Землю». Но об этом — особый разговор
|
