|
Геродот. История. Книга пятая.
Терпсихора.
1-9 10-19 20-29
30-39 40-49
50-59 60-69 70-79
80-89 90-99 100-109 110-119 120-126
50. На
этом тогда дело и кончилось. Когда же наступил назначенный день для
ответа
и они встретились в условленном месте, Клеомен спросил Аристагора:
"Сколько
дней пути от берегов Ионийского моря до [столицы] персидского
царя?".
Тут Аристагор, человек, впрочем, хитрый, который сумел бы ловко
обмануть
царя, совершил ошибку. Ведь если он хотел завлечь спартанцев в
Азию,
то ему следовало бы скрыть истину, а он все-таки решил сказать
правду,
именно, что идти до царской столицы надо три месяца31. Тогда
Клеомен,
не дав Аристагору закончить дальнейшую речь об этом пути, сказал:
"Друг
из Милета! Покинь Спарту до захода солнца! Ты хочешь завести
лакедемонян
в землю на расстоянии трехмесячного пути от моря: это
совершенно
неприемлемое условие для них!".
51. Так
сказал Клеомен и отправился домой. Аристагор же взял оливковую
ветвь и
пошел вслед за царем. Войдя затем в дом Клеомена, он попросил
выслушать
его как просителя, молящего о защите, но предварительно отослать
ребенка
(рядом с Клеоменом стояла его единственная дочь, по имени Горго,
восьми
или девяти лет). Клеомен велел Аристагору высказать свои пожелания и
смело
говорить при девочке. Тогда Аристагор сначала предложил царю 10
талантов
за исполнение своей просьбы. Когда Клеомен отказался, Аристагор
стал
предлагать царю все больше и больше денег, пока не пообещал 50
талантов.
Тогда девочка воскликнула: "Отец! Чужеземец подкупит тебя, если
ты не
уйдешь!". Клеомен обрадовался совету дочери и ушел в другой покой, а
Аристагору,
ничего не добившись, пришлось покинуть Спарту. Ему не удалось
даже
обстоятельнее рассказать об этом пути к царской столице.
52. С
этим путем в Сусы дело обстоит ведь так. На всем его протяжении есть
царские
стоянки и отличные постоялые дворы, и весь путь про ходит по
населенной
и безопасной стране. Двадцать таких стоянок расположено на пути
через
Лидию и Фригию на расстоянии 941/2 парасангов. Из Фригии путь ведет
непосредственно
к реке Галису, где есть [горный] проход, через [ворота]
которого
необходимо пройти для переправы через реку. У [ворот] прохода
находится
сторожевое укрепление с сильной охраной32. За рекой следует
Каппадокия,
и по ней на расстоянии 104 парасангов до границы Киликии
расположено
28 стоянок. На этой границе надо пройти через два прохода и
миновать
два сторожевых укрепления33; на пути через Киликию – три стоянки
на расстоянии
151/2 парасангов. Границу Киликии и Армении образует
судоходная
река по имени Евфрат34. В Армении находится 15 стоянок с
заезжими
домами и сторожевым укреплением на протяжении 561/2 парасангов. Из
этой
[Армении] путь ведет в Матиену; [здесь] 34 стоянки на расстоянии 136
парасангов.
По этой стране протекают четыре судоходных реки35. Через все
эти
реки надо переправляться на судах. Первая река – Тигр, затем вторая и
третья
под [одним] названием Забат. Но это – разные реки, и начинаются они
не в
одной местности. Первая из упомянутых рек течет из Армении, а вторая –
из
Матиены. Четвертая же река называется Гинд. Ее Кир в свое время разделил
на 360
каналов. Затем путь идет [через эти проходы] в страну Киссию, где на
расстоянии
421/2 парасангов находится 11 стоянок до реки Хоаспа, которая
также
судоходна. На ней лежит город Сусы. Всех этих стоянок от Сард до Сус
111 и
столько же постоялых дворов.
53.
Если этот царский путь правильно измерен парасангами и если 1 парасанг
равен
30 стадиям (что так и есть на самом деле), то из Сард до царского
дворца
в Сусах (по имени Мемнония) 13 500 стадий, так как путь составляет
450
парасангов. Если считать на каждый день по 150 стадий, то на весь путь
придется
как раз 90 дней.
54.
Таким образом, Аристагор из Милета совершенно правильно указал
лакедемонянину
Клеомену, что до царской столицы надо идти три месяца. Если
же кто
пожелает точнее узнать продолжительность пути, то я могу и это
сообщить:
следует добавить к этому еще путь от Эфеса до Сард. И
действительно,
все расстояние от берегов Эллинского моря до Сус, которые
называются
также Мемноновым градом, – 14 040 стадий. Ведь от Эфеса до Сард
540
стадий, и поэтому трехмесячный путь удлиняется на три дня36.
55.
Между тем, покинув Спарту, Аристагор прибыл в Афины, которые тогда
только
что освободились от тиранов, именно вот каким образом. Гиппарха,
сына
Писистрата и брата тирана Гиппия, убили Аристогитон и Гармодий по
происхождению
Гефиреи (Гиппарху ясно предвозвестило его участь сновидение).
После
его смерти тирания в Афинах продолжала существовать еще четыре года и
была не
менее, а скорее даже более жестокой, чем прежде.
56. А
сновидение Гиппарха было вот какое. В ночь перед Панафинейским
праздником
предстал Гиппарху во сне статный и красивый человек и обратился
к нему
с такими загадочными словами:
Сердцем,
о лев, терпеливым терпи нестерпимую муку.
Рок
справедливою карою всех нечестивцев карает.
На
следующее утро Гиппарх сообщил (как доподлинно известно) об этом сне
снотолкователям.
А затем, не обратив больше внимания на сновидение, устроил
торжественное
шествие37, где и нашел себе смерть.
57.
Гефиреи же, к которым принадлежали убийцы Гиппарха, по их собственным
словам,
пришли первоначально из Эретрии. А, как я узнал из расспросов, они
были
[по происхождению] финикиянами, прибывшими вместе с Кадмом в землю,
теперь
называемую Беотией. Здесь они поселились, получив по жребию
Танагрскую
область. Отсюда кадмейцев сначала изгнали аргосцы, а этих
Гефиреев
затем изгнали беотийцы, и они пришли в Афины. Афиняне же приняли
их .в
число граждан на известных условиях, наложив на них много
ограничений,
не стоящих упоминания38.
58. А
финикияне эти, прибывшие в Элладу с Кадмом (среди них были и
упомянутые
Гефиреи), поселились в этой земле и принесли эллинам много наук
и
искусств и, между прочим, письменность, ранее, как я думаю, неизвестную
эллинам39.
Первоначально у кадмейцев письмена были те же, что и у остальных
финикиян.
Впоследствии же вместе с изменением языка постепенно изменилась и
форма
букв. В то время из эллинских племен соседями их были в большинстве
областей
ионяне. Они переняли от финикиян письменность, изменили также
по-своему
немного форму букв и назвали письмена финикийскими (что было
совершенно
справедливо, так как финикияне принесли их в Элладу)40. Ионяне
также
издревле называют книги кожами, потому что при отсутствии папируса
они
писали на козьих и овечьих шкурах41. Еще и поныне многие варварские
народности
пишут на таких шкурах42.
59. И
мне самому пришлось видеть в святилище Аполлона Исмения в беотийских
Фивах
кадмейские письмена43, вырезанные на нескольких треножниках и большей
частью
сходные с ионийскими. Надпись на одном треножнике гласит:
Амфитрион
меня посвятил, одолев телебоев.
Эта
надпись, быть может, относится ко временам Лаия, сына Лабдака, внука
Полидора,
правнука Кадма.
60. На
другом треножнике начертана шестистопным размером вот такая надпись:
Скей,
кулачный боец, тебе Аполлон-дальновержец,
Верх
одержав, посвятил меня, жертвенный дар несравненный.
Этот
Скей, быть может, был сыном Гиппокоонта. Если только это – он, а не
тезка
посвятившего сына Гиппокоонта, то треножник относится ко времени
Эдипа,
сына Лаия.
61. На
третьем треножнике также надпись в шестистопном размере, гласящая:
Лаодамант
сей треножник тебе, Аполлон остроокий,
Царь
иждивеньем своим посвятил как дар несравненный.
При
этом-то царе Лаодаманте, сыне Этеокла, изгнанные аргосцами кадмейцы
направились
в землю энхелеев. Гефиреи же остались в стране, но
впоследствии,
теснимые беотийцами, ушли в Афины. В Афинах они воздвигли
святилища,
к которым остальные афиняне, однако, не имеют никакого
отношения.
Эти святилища сильно отличаются от других святилищ, особенно же
– святилище
и тайные обряды Деметры Ахейской.
62. Так
вот, я рассказал о сновидении Гиппарха и о происхождении Гефиреев,
к роду
которых принадлежали его убийцы. Теперь я должен снова возвратиться
к
повествованию о том, как афиняне освободились от тиранов. Итак, Гиппий
правил
как тиран и был сильно ожесточен против афинян из-за убиения
Гиппарха.
В это время Алкмеониды, афинский род, изгнанный Писистратидами
после
попытки вместе с другими изгнанниками возвратиться с помощью военной
силы
(при этой попытке освободить Афины они потерпели даже жестокое
поражение),
укрепили местечко Лепсидрий к северу от [дема] Пеонии. Отсюда
Алкмеониды
строили всяческие козни Писистратидам. Так, они получили от
амфиктионов
подряд на сооружение теперешнего дельфийского храма, которого
тогда
еще не существовало. Так как они были богатым и уже издревле
уважаемым
родом, то и воздвигли храм, еще более великолепный, чем
предполагалось
по замыслу. Хотя по договору они должны были строить храм из
известкового
туфа, но соорудили фасад его из паросского мрамора.
63.
Итак, по рассказам афинян, Алкмеониды во время пребывания в Дельфах
подкупили
Пифию деньгами, чтобы она всякий раз, как спартанцы вопрошали
оракул,
по частному ли делу или от имени государства, возвещала им [волю
божества]
освободить Афины. Получая постоянно одно и то же изречение,
лакедемоняне
наконец отправили войско во главе с Анхимолием, сыном Астера,
человеком,
весьма влиятельным в городе, изгнать Писистратидов из Афин (хотя
спартанцы
находились с Писистратидами в самой тесной дружбе). Ведь они
считали
веление божества важнее долга к смертным. А отправили войско
спартанцы
морем на кораблях. Пристав к берегу в Фалере, Анхимолий высадил
свое
войско. Писистратиды же проведали заранее о походе и вызвали помощь из
Фессалии,
так как у них уже прежде был заключен союз с фессалийцами. По
просьбе
Писистратидов фессалийцы единодушно решили послать тысячу всадников
с царем
Кинеем из Кония во главе. С такими союзниками Писистратиды
придумали
вот какой способ войны. Они велели вырубить деревья на Фалернской
равнине,
так что эта местность стала доступной для действий [фессалийской]
конницы.
Затем они двинули эту конницу против спартанского войска. При
стремительной
атаке [фессалийцев] погибло много спартанцев и среди них сам
Анхимолий.
Уцелевшие воины были оттеснены к кораблям. Так закончился первый
поход
из Лакедемона, и в Алопеках в Аттике (близ храма Геракла, что в
Киносарге)
есть могила Анхимолия.
64.
После этого лакедемоняне снарядили в поход на Афины более
многочисленное
войско во главе с царем Клеоменом, сыном Анаксандрида, но
отправились
на этот раз не морским путем, а по суше. Когда спартанцы
проникли
в Аттику, то их прежде всего встретила [фессалийская] конница, но
после
схватки быстро обратилась в бегство, оставив на месте более 40
убитых.
Уцелевшие же тотчас прямым путем возвратились в Фессалию. А Клеомен
вместе
с афинянами, желавшими свободы, занял нижний город и стал осаждать
тиранов,
которые заперлись в Пеларгической крепости.
65.
Однако лакедемоняне, конечно, никогда бы не захватили [крепости и]
Писистратидов
(они ведь не намеревались вести осады, а Писистратиды сумели
хорошо
обеспечить себя продовольствием и питьевой водой). После немногих
дней
безуспешной осады спартанцы возвратились бы в Спарту, если бы тут не
произошло
события, рокового для осажденных и счастливого для осаждающих:
сыновья
Писистратидов попались в плен при попытке тайно увезти их из Аттики
в
безопасное место. Это обстоятельство смешало все расчеты Писистратидов, и
им
пришлось взамен выдачи детей сдаться на поставленных афинянами условиях:
покинуть
Аттику в течение пяти дней. Писистратиды удалились в Сигей на
Скамандре
после 36-летнего владычества над афинянами. Писистратиды, так же
как и
прежние афинские цари из рода Кодра и Меланфа, первоначально были
пришельцами
из Пилоса и потомками Нелея44. Поэтому-то Гиппократ в память
Несторова
сына Писистрата дал своему сыну то же имя Писистрат. Так-то
афиняне
освободились от тиранов. А что "совершили они достойного упоминания
и какие
беды претерпели"45 после освобождения [от тиранов] и до восстания
Ионии
против Дария, именно до прибытия в Афины милетянина Аристагора с
просьбой
о помощи, – об этом-то я прежде всего и хочу рассказать.
66.
Афины, правда, уже и прежде были великим городом, а теперь после
освобождения
от тиранов стали еще более могущественными. Двое людей стояли
тогда
во главе города: Алкмеонид Клисфен, который, как говорят, подкупил
Пифию,
и Исагор, сын Тисандра (предков его я, однако, не могу назвать). Его
родичи,
впрочем, приносят жертвы Зевсу Карийскому. Эти-то люди боролись за
власть
в городе. Клисфен потерпел поражение и стал заискивать перед простым
народом.
После этого он заменил четыре филы, на которые прежде делились
афинские
граждане, десятью новыми. Прежние названия фил, которые назывались
по
именам четырех сыновей Иона – Гелеонта, Эгикора, Аргада и Гоплета46, он
отменил
и взял названия по именам других племенных героев и, кроме того,
чужого
– Эанта. А это имя он взял (хотя Эант и не был афинянин), потому что
тот был
соседом и союзником города.
67. Это
преобразование Клисфен, мне думается, произвел, подражая своему
деду с
материнской стороны, тирану Сикиона. Этот-то старший Клисфен во
время
войны с Аргосом запретил рапсодам устраивать состязания в Сикионе
потому
именно, что в эпических песнях Гомера почти всюду воспеваются
аргосцы
и Аргос. Затем тиран хотел изгнать из страны [героя] Адраста, сына
Талая,
храм которого стоял и поныне стоит на самой рыночной площади в
Сикионе,
за то, что тот был аргосцем. Клисфен прибыл в Дельфы вопросить
оракул,
изгнать ли ему Адраста. Пифия же изрекла ему в ответ: Адраст – царь
Сикиона,
а он [Клисфен] – только жестокий тиран. По возвращении домой, так
как бог
не позволил тирану уничтожить почитание Адраста, Клисфен стал
придумывать
средства, как бы заставить Адраста добровольно уйти из Сикиона.
Когда
он решил, что средство найдено, то послал в беотийские Фивы и велел
сказать,
что желает призвать в Сикион героя Меланиппа, сына Астака. Фиванцы
согласились,
а Клисфен призвал Меланиппа в Сикион, посвятил ему священный
участок
у самого пританея и воздвиг храм в самом неприступном месте города.
Призвал
же Клисфен Меланиппа (это тоже нужно добавить) потому, что тот был
заклятым
врагом Адраста из-за убийства Адрастом его брата Мекистея и тестя
Тидея.
После посвящения храма Клисфен отнял у Адраста жертвоприношения и
празднества
и отдал их Меланиппу. Сикионцы же всегда воздавали Адрасту
великие
почести. Ведь он был сыном дочери Полиба и получил [царскую] власть
в
Сикионе после кончины не имевшего сыновей царя Полиба. Среди других
почестей,
которые сикионцы оказывали Адрасту, они прославляли еще и его
"страсти"47
[представлениями] трагических хоров. Вместо Диониса они таким
образом
почитали Адраста. Клисфен же передал теперь [трагические]
представления
Дионису, а остальной культ – Меланиппу.
68. Так
Клисфен поступил с Адрастом. А названия дорийских фил он заменил
другими,
чтобы они не были одинаковыми с аргосскими. При этом он позволил
себе
издевательства над сикионцами. Так, он выбрал новые имена [фил] от
свиньи
и осла и прибавил к ним только окончания. Только своей собственной
филе он
дал имя от слова "власти" [[rxh], именно архелаи, других же
назвал
гиаты,
онеаты и хереаты. Такие названия носили там филы не только при
Клисфене,
но и еще 60 лет после его кончины. Затем [сикионцы] пришли к
взаимному
соглашению и восстановили прежние названия фил: гиллеи, памфилы и
диманты.
К ним они добавили еще четвертую филу и назвали ее членов
эгиалеями
по имени сына Адраста Эгиала.
69. Это
сделал Клисфен Сикионский. Клисфен же Афинский, сын дочери Клисфена
Сикионского
(названный по имени деда), в подражание своему тезке Клисфену
так же,
думается, презирал ионян, как и тот дорийцев, и равным образом не
желал,
чтобы имена фил у афинян были одинаковыми с ионянами. Ведь, как
только
Клисфен привлек на свою сторону ранее бесправный народ афинский, он
изменил
названия фил и увеличил их число. Именно он поставил вместо четырех
старост
фил десять и распределил также демы по десяти на каждую филу.
Теперь,
когда народ был на стороне Клисфена, он был гораздо сильнее своих
противников.
70.
Исагор же на этот раз был побежден и со своей стороны придумал вот что.
Он
призвал на помощь лакедемонянина Клеомена, который был его гостеприимцем
со
времени осады Писистратидов. Впрочем, ходили слухи о связи Клеомена с
женой
Исагора. И вот Клеомен сначала отправил в Афины глашатая с
требованием
изгнать Клисфена и вместе с ним много других афинян, над
которыми,
как он считал, "тяготела скверна". Это все он сделал по наущению
Исагора.
Действительно, Алкмеониды и их приверженцы были повинны в
кровопролитии,
но ни сам он48, ни его друзья не были причастны [к нему].
71.
"Запятнанными же скверной" афиняне назывались вот почему. Был в
Афинах
некто
Килон, победитель в Олимпии. Он до того возгордился, что стал
добиваться
тирании. С кучкой своих сверстников он пытался захватить
акрополь.
Когда это ему не удалось, Килон сел как "умоляющий о защите" у
кумира
богини. Старосты навкрарий49, которые тогда правили Афинами,
склонили
Килона с товарищами уйти оттуда, обещав сохранить им жизнь. Вина
же за
убиение Килона и его приверженцев лежит на Алкмеонидах. Это событие
произошло
еще до времени Писистрата.
72.
Когда Клеомен через глашатая потребовал изгнать Клисфена и запятнанных
скверной,
сам Клисфен тайно бежал из города. Тем не менее Клеомен явился в
Афины с
небольшим отрядом и по прибытии изгнал 700 семейств, запятнанных
скверной,
по указанию Исагора. Затем царь вновь сделал попытку распустить
совет50
и отдать всю власть в руки 300 приверженцев Исагора. Когда совет
воспротивился
и не пожелал подчиниться, Клеомен, Исагор и их приверженцы
захватили
акрополь. Остальные же афиняне объединились и осаждали [акрополь]
два
дня. А на третий день они заключили [с осажденными] соглашение, по
которому
все лакедемоняне покинули страну. Тогда исполнилось прорицание,
данное
Клеомену. Ведь, когда Клеомен поднялся на акрополь, чтобы занять
его, он
вступил также в священный покой богини51 якобы с целью помолиться
ей. Не
успел царь переступить порог, как жрица поднялась с седалища и
сказала:
"Назад, чужеземец из Лакедемона! Не вступай в святилище! Ведь сюда
не
дозволено входить дорийцам!". А тот возразил: "Женщина! Я – не
дориец, а
ахеец".
Так, вот, Клеомен пренебрег прорицанием [жрицы] и все-таки силой
проник
[в святилище] и поэтому должен был снова покинуть страну со своими
лакедемонянами.
Остальных же [приверженцев] Исагора афиняне заключили в
оковы и
казнили. В числе казненных был и дельфиец Тимесифей, о силе и
доблестных
деяниях которого я мог бы рассказать очень многое.
73.
Так-то сторонники Исагора были заключены в оковы и казнены. Афиняне же
после
этого возвратили Клисфена и 700 семейств, изгнанных Клеоменом, и
отправили
посольство в Сарды заключить союз с персами52: они были убеждены
ведь,
что предстоит война с Клеоменом и лакедемонянами. Когда посольство
прибыло
в Сарды и изложило свое поручение, то Артафрен, сын Гистаспа,
сатрап
Сард, спросил: "Что это за народ, где обитает и почему ищет союза с
персами".
Получив разъяснение послов, сатрап дал им такой краткий ответ:
"Если
афиняне дадут царю землю и воду, то он заключит союз, если же нет, то
пусть
уходят". Послы же, желая заключить союз, согласились, приняв это на
свою
ответственность. Впрочем, по возвращении на родину они подверглись
суровому
осуждению за эти самостоятельные действия.
74.
Между тем Клеомен считал себя крайне оскорбленным афинянами на словах и
на деле
и стал собирать войско со всего Пелопоннеса. О цели похода царь,
правда,
умалчивал, хотя желал отомстить афинскому народу и поставить
тираном
Исагора (Исагор ведь вместе с ним покинул акрополь). Так вот,
Клеомен
с большим войском вступил в Элевсин, а беотийцы по уговору заняли
Эною и
Гисии, пограничные селения в Аттике. А с другой стороны напали
халкидяне
и стали опустошать аттические поля. Афиняне же хоть и оказались
между
двух огней, но решили потом припомнить это беотийцам и халкидянам и
выступили
против пелопоннесцев в Элевсине.
75.
Когда оба войска должны были уже сойтись для битвы, сначала коринфяне
сообразили,
что поступают несправедливо, одумались и возвратились домой. За
ними
последовал Демарат, сын Аристона, второй спартанский царь, стоявший во
главе
лакедемонского войска вместе с Клеоменом. До этого времени он был в
согласии
с Клеоменом. Из-за этой-то распри в Спарте был издан закон,
запрещающий
обоим царям вместе идти в поход (прежде ведь отправлялись в
поход
оба царя). А когда теперь один из царей был отстранен от начальства
над
войском, то и один из Тиндаридов должен был оставаться дома: ведь до
этого
оба Тиндарида как помощники и защитники выступали в поход [со
спартанским
войском]53.
76. И
вот когда остальные союзники в Элевсине увидели, что лакедемонские
цари в
распре, а коринфяне покинули боевые ряды, то и сами также
возвратились
домой. Так-то дорийцы в четвертый раз вторглись в Аттику.
Дважды
приходили они врагами и дважды – на защиту афинской демократии.
Первый
раз – в то время, когда основали Мегары (этот поход будет, пожалуй,
правильно
отнести ко временам афинского царя Кодра).Второй же и третий раз
спартанское
войско вышло из Спарты, чтобы изгнать Писистратидов. А
четвертое
вторжение – теперешнее, когда Клеомен во главе пелопоннесцев
вступил
в Элевсин. Так-то теперь в четвертый раз дорийцы проникли в
Аттическую
землю.
77.
Итак, это вражеское войско бесславно распалось. Тогда афиняне, решив
отомстить,
сначала пошли войной на Халкиду. Беотийцы же выступили на помощь
халкидянам
к Еврипу. Заметив идущих на помощь беотийцев, афиняне решили
прежде
напасть на них, чем на халкидян. Афиняне вступили в сражение с
беотийцами
и одержали полную победу: множество врагов они перебили и 700
человек
взяли в плен. Еще в тот же самый день афиняне переправились на
Евбею,
напали на халкидян и также одолели их. После победы они оставили
4000
клерухов-поселенцев на земле гиппоботов (гиппоботами назывались
халкидские
богачи)54. Пленных халкидян вместе с беотийскими пленниками
афиняне
также бросили в оковах в темницу. Через некоторое время пленники,
правда,
были отпущены за выкуп в 2 мины. Оковы же, которыми они были
связаны,
афиняне повесили на акрополе. Оковы эти находились там еще и до
моего
времени и висели на стене, опаленной пожаром [в войне] с мидянами,
против
святилища на западной стороне. На десятую часть выкупа [за
пленников]
афиняне посвятили богине медную четверку коней. Она стоит сразу
налево
при входе в пропилеи на акрополе. Надпись на ней гласит:
Рать
беотян и халкидян совместную мы укротили,
Гордых
афинян сыны, подвигом бранным своим.
Мрачной
темницей и цепью железной их буйство смирили
И
десятину Палладе сих посвятили коней.
78.
Итак, могущество Афин возрастало. Ясно, что равноправие для народа не
только
в одном отношении, но и вообще – драгоценное достояние. Ведь, пока
афиняне
были под властью тиранов, они не могли одолеть на войне ни одного
из
своих соседей. А теперь, освободившись от тирании, они заняли безусловно
первенствующее
положение. Поэтому, очевидно, под гнетом тиранов афиняне не
желали
сражаться как рабы, работающие на своего господина; теперь же после
освобождения
каждый стал стремиться к собственному благополучию.
79. Так
обстояли дела у афинян. Фиванцы же после этого отправили послов в
Дельфы
вопросить оракул об отмщении афинянам. А Пифия ответила: одним им не
удастся
отомстить афинянам, и приказала фиванцам созвать "собрание, полное
шума"55,
и просить о помощи ближайших соседей. По возвращении послы созвали
народное
собрание и сообщили изречение оракула. Узнав от послов, что им
следует
обратиться за помощью к ближайшим соседям, фиванцы сказали: "Разве
не
ближайшие наши соседи танагрийцы, коронейцы и феспийцы? Они всегда ведь
охотно
сражаются на нашей стороне и помогают нам. Почему же нам нужно еще
просить
их об этом? Нет, нужно думать, что смысл изречения оракула иной!"56.
80. Во
время обсуждения [в собрании] один из слушателей сказал: "Мне
думается,
я понимаю, что имеет в виду наше изречение оракула. Как гласит
сказание,
у Асопа57 было две дочери – Фива и Эгина. Они были сестрами, и
поэтому,
я полагаю, бог советует нам просить помощи у эгинцев". Так как
никто,
по-видимому, не мог дать лучшего совета, то фиванцы тотчас же
отправили
на Эгину послов, согласно изречению оракула, просить о помощи
эгинцев
как своих ближайших [родственников]. На просьбу фиванцев эгинцы
обещали
прислать им помощниками Эакидов58.
81.
Когда же фиванцы в союзе с Эакидами пытались напасть на афинян и
потерпели
тяжкое поражение, то снова отправили послов на Эгину: они
отказываются
от помощи Эакидов и просят о помощи людьми. Тогда эгинцы,
кичась
своим великим богатством, вспомнили о стародавней своей вражде к
Афинам
и по просьбе фиванцев начали теперь без объявления войну с
афинянами.
Ведь в то время как афиняне теснили беотийцев, эгинцы
переправились
на военных кораблях в Аттику и опустошили Фалер и много
других
мест на побережье. Этим они и нанесли великий урон афинянам.
82.
Стародавняя же вражда эгинцев к афинянам началась вот отчего. В
Эпидавра
земля не давала плодов. Об этой беде эпидаврийцы вопросили оракул
в
Дельфах. Пифия же повелела им воздвигнуть кумиры Дамии и Авксесии, и
тогда
их несчастья кончатся. Затем эпидаврийцы вопросили бога: сделать ли
им
кумиры из меди или из мрамора. Пифия же не позволила им ни того, ни
другого,
но только из ствола взращенной человеком маслины. Тогда
эпидаврийцы
попросили афинян разрешения вырубить маслину59, так как они
считали
афинские маслины самыми священными. Впрочем, говорят, что в то
время
нигде не было маслин, кроме как в Афинах. Афиняне согласились при
условии,
если эпидаврийцы будут ежегодно приносить жертвенные дары Афине
Палладе
и Эрехфею. Эпидаврийцы приняли эти условия и, получив просимое,
воздвигли
кумиры, вырезанные из этих маслин. Тогда их земля стала вновь
приносить
плоды, и эпидаврийцы выполнили свое обещание.
83. В
это время и еще ранее эгинцы находились в зависимости от Эпидавра.
Между
прочим, для ведения судебных дел и улаживания споров между гражданами
эгинцам
тогда приходилось ездить в Эпидавр. С этого времени, однако, эгинцы
начали
строить военные корабли и необдуманно отложились от Эпидавра. При
враждебных
столкновениях эгинцы наносили [большой] урон эпидаврийцам, так
как они
господствовали на море, и даже похитили у них упомянутые кумиры
Дамии и
Авксесии. Кумиры эти эгинцы взяли с собой и воздвигли их в глубине
страны
в месте под названием Эя (приблизительно в 20 стадиях от города).
Поставив
там эти кумиры, эгинцы приносили богиням жертвы и умилостивляли их
[плясками]
и насмешливыми песнями женских хоров. Каждой богине они
назначали
по 10 хорегов. В песнях этих хоров, впрочем, никогда не
высмеивались
мужчины, а всегда только местные женщины. Существуют, впрочем,
такие
же священные обряды и у эпидаврийцев, а кроме того, еще и тайный
культ60.
84.
Между тем после похищения этих кумиров эпидаврийцы перестали выполнять
свои
обязательства афинянам. Тогда афиняне через послов выразили
эпидаврийцам
свое негодование. Эпидаврийцы же, приведя доводы, объявили,
что
вовсе ни в чем не виноваты. Пока эти кумиры, говорили они, были в их
стране,
они выполняли свои обязательства. Афиняне же должны требовать
жертвенных
даров от згинцев, потому что кумиры ведь теперь у них. Тогда
афиняне
отправили послов на Эгину с требованием возвратить кумиры. Эгинцы
же
отвечали, что у них нет никаких дел с афинянами.
85. Так
вот, после отказа эгинцев, по афинскому преданию, на Эгину была
послана
от имени всей общины одна триера с афинскими гражданами. Прибыв на
Эгину,
они пытались стащить эти кумиры с подножий, так как они ведь были
изготовлены
из афинского дерева, и увезти их. Так как статуи нельзя было
таким
способом сдвинуть с места, то афиняне накинули на них канаты и
потащили.
В то время когда они тянули канаты, внезапно загремел гром и
одновременно
началось землетрясение. Люди же с триеры, тянувшие канат, от
этого
потеряли разум и в безумии стали убивать друг друга, как враги, пока
из всех
их не остался в живых только один, который и возвратился в Фалер.
86. Так
было дело, по рассказам афинян. Эгинцы же утверждают, что афиняне
прибыли
не на одном корабле; ведь один корабль и даже несколько большее
число
кораблей эгинцы легко бы отразили, даже если у них самих вовсе не
было бы
кораблей. Нет, афиняне напали на их землю со множеством кораблей, и
они,
эгинцы, уклонились от морской битвы.. Впрочем, эгинцы не могут точно
разъяснить,
потому ли они уклонились от морской битвы, что чувствовали свою
слабость,
или же оттого, что желали сделать так, как они и действительно
сделали.
Во всяком случае афиняне, так как эгинцы не приняли боя,
высадились
с кораблей и направились к статуям. Но так как они не могли
стащить
их с оснований, то накинули канаты и потянули статуи, пока наконец
влекомые
ими обе статуи не сделали то же самое (я, правда, этому сказанию
не
верю, но кто-нибудь другой, быть может, и поверит), именно они пали
перед
афинянами на колени. С того времени они и остались в таком положении
до сего
дня61. Так, по сказанию, поступили афиняне. А сами эгинцы,
продолжает
эгинское сказание, узнав о предполагаемом походе афинян,
заручились
помощью аргосцев. Когда афиняне вступили на эгинскую землю, то и
аргосцы
прибыли на помощь, тайно переправившись из Эпидавра на их остров.
Аргосцы
напали на ничего не подозревавших афинян и отрезали их от кораблей.
В этот
момент и загремел гром и началось землетрясение.
87. Так
гласит аргосское и эгинское сказание. Оно согласно с афинским
преданием
лишь в том, что только один афинянин благополучно возвратился в
Аттику.
Аргосцы же, кроме того, утверждают, что этот единственный человек
остался
в живых после уничтожения ими афинского войска, тогда как афиняне
приписывают
гибель своего войска божеству. По афинскому преданию, впрочем,
даже и
этот один не спасся, но погиб вот при каких обстоятельствах. Он
прибыл
в Афины с вестью о несчастье. А жены воинов, участников похода на
Эгину,
узнав о том, что из всех спасся только он один, пришли в такое
возбуждение,
что окружили его со всех сторон (каждая с вопросом, где ее
муж) и
искололи несчастного своими булавками от [застежек на] платье. Так
погиб
этот человек. Афинян же это злодеяние женщин, по-видимому, еще более
опечалило,
чем поражение. Они не знали, чем бы им еще иначе наказать
женщин,
и заставили их переменить одежду на ионийскую. До того времени ведь
афинские
женщины носили дорийскую одежду, совершенно одинаковую с
коринфской.
Теперь они должны были носить льняные хитоны, чтобы не
употреблять
застежек.
88.
Собственно же говоря, эта одежда первоначально была не ионийской, но
карийской.
Ведь в стародавние времена все эллинские женщины носили одежду,
которая
теперь называется дорийской62. Аргосцы же и эгинцы поэтому решили,
напротив,
ввести обычай делать отныне женские застежки в полтора раза
длиннее
прежнего, а затем, чтобы женщины посвящали в святилище этих богинь
прежде
всего застежки. Вообще было запрещено приносить в дар в святилище
все
предметы аттического производства и аттическую глиняную посуду и впредь
пить
там только из глиняных сосудов местного изделия. Еще и в мое время
аргосские
и эгинские женщины из ненависти к афинянам носили застежки
длиннее,
чем раньше.
89.
Первоначально повод для вражды афинян к Эгине был именно такой, как я
рассказал.
Когда теперь фиванцы стали звать их на помощь, эгинцы охотно
откликнулись
в память происшествия с этими кумирами. Итак, эгинцы начали
опустошать
берега Аттики. Когда же афиняне захотели выступить в поход на
Эгину,
пришло из Дельф изречение оракула, гласившее: афиняне должны
подождать
30 лет со времени нашествия эгинцев, а на 31-м году, посвятив
храм
Эаку, начать войну с Эгиной, и тогда их чаяния исполнятся. Если же они
теперь
тотчас выступят против Эгины, то за это время их ожидает много
неудач
и успехов, и только под конец они все же одержат полную победу.
Услышав
это изречение, афиняне, правда, посвятили храм Эаку (он стоит еще и
теперь
на рыночной площади), однако не захотели 30 лет спокойно терпеть
обиды
эгинцев.
90. Во
время приготовлений афинян к походу, чтобы отомстить [эгинцам],
однако,
возникла помеха со стороны лакедемонян. Лакедемоняне ведь, узнав,
что
Алкмеониды подстроили Пифии и что сделала Пифия с ними и с
Писистратидами,
раскаялись в том, что им пришлось изгнать своих друзей из
их
страны, и распалились гневом на афинян за их неблагодарность. Кроме
того,
их побуждали [выступить против Афин] и из речения оракулов,
предрекавшие
им много бед от афинян. Эти изречения оракулов прежде были
неизвестны
спартанцам, и только теперь спартанцы познакомились с ними,
когда
Клеомен привез их в Спарту. Клеомен же нашел эти изречения на
афинском
акрополе. Прежде владевшие ими Писистратиды после изгнания
оставили
их в святилище, а Клеомен взял их оттуда63.
91.
Когда лакедемоняне получили эти изречения оракулов и увидели, что
могущество
афинян возросло и что у них нет больше охоты подчиняться
спартанцам,
тогда-то спартанцы поняли, что аттический народ, будучи
свободным,
пожалуй, сравняется с ними могуществом. При господстве же
тиранов,
думали они, афиняне останутся слабыми и готовыми к подчинению. И
вот,
уяснив себе все это, спартанцы вызвали Гиппия, сына Писистрата, из
Сигея
на Геллеспонте, куда бежали Писистратиды. Когда Гиппий прибыл на зов,
спартанцы
послали вестников к остальным союзникам и сказали им вот что:
"Союзники!
Мы признаемся, что поступили неправильно. Побуждаемые ложными
изречениями
оракула, мы изгнали самых лучших наших друзей, которые обещали
держать
Афины в подчинении, из их родного города. Потом мы отдали город во
власть
неблагодарного народа, который, получив с нашей помощью свободу,
высоко
поднял голову. Он с позором изгнал нас и нашего царя из города и
теперь
высокомерно заносится. Это особенно хорошо должны были почувствовать
их
соседи – беотийцы и халкидяне, да, пожалуй, и кое-кто другой скоро
почувствует,
что он просчитался. Раз уж мы совершили эту ошибку, то давайте
теперь
вместе попытаемся отомстить им. Поэтому мы призвали вот этого Гиппия
и вас,
посланцев от городов, чтобы сообща обдумать это дело и общими силами
возвратить
его в Афины, вернув ему то, чего мы его лишили".
92. Так
говорили лакедемоняне. Большинство союзников, однако, не одобрило
этих
слов. Остальные, правда, предпочитали молчать, а коринфянин Сокл
сказал
вот что: "Поистине, скорее небо провалится под землю, а земля
поднимется
высоко на воздух над небом, скорее люди будут жить в море, а
рыбы –
там, где раньше жили люди, чем вы, лакедемоняне, решитесь уничтожить
свободу,
восстановив господство тиранов в городах. Нет ведь на свете
никакой
другой более несправедливой власти и более запятнанной кровавыми
преступлениями,
чем тирания. Если вы действительно считаете прекрасным и
справедливым
такое положение вещей, именно, что тираны властвуют над
городами,
то сначала поставьте себе самим тирана, а потом уж навязывайте
его
остальным. А теперь, хотя сами вы никогда не испытали тирании и всеми
силами
стараетесь, чтобы ничего подобного не проникло в Спарту, вы хотите
поступать
так несправедливо с союзниками. Будь у вас одинаковый опыт с
нами,
то вы судили бы об этом правильнее. Государственный строй в Коринфе
ведь
был вот какой. Коринф прежде находился под властью немногих [ знатных
родов],
и эти так называемые Бакхиады правили городом. Они отдавали [своих
дочерей
замуж] и брали жен из своей среды. У одного из Бакхиадов – Амфиона
–
родилась хромая дочь по имени Лабда. Так как никто из Бакхиадов не желал
брать
ее в жены, то ее взял замуж некто Эетион, сын Эхекрата, из селения
Петры,
но по происхождению, собственно, лапиф и потомок Кенея. Детей у него
не было
ни от этой жены, ни от другой. Так вот, он отправился в Дельфы
вопросить
оракул о потомстве. Не успел Эетион, однако, вступить в
святилище,
как Пифия обратилась к нему вот с какими словами:
Эетион,
нет почета тебе, хоть ты чести стяжал себе много,
Лабда
родит сокрушительный камень; падет он
На
властелинов-мужей и Коринф покарает.
Это
изречение оракула Эетиону как-то стало известно и Бакхиадам. А они уже
раньше
получили в Коринфе темное изречение, намекавшее на то же самое, что
и
изречение Эетиону. Оно гласило так:
В
скалах приимет во чреве орел, но льва породит он
Мощного
и сыроядца: сокрушит он многим колени.
Крепко
сие разочтите, коринфяне, те, чья обитель
Славной
Пирены вокруг и твердыни высокой Коринфа.
Прорицание
это, данное раньше Бакхиадам, было им тогда непонятно. Теперь
же,
узнав об изречении Эетиону, они тотчас поняли, что прежнее их
прорицание
соответствует Эетионову. Уяснив себе смысл прорицания, Бакхиады
оставались
спокойными, потому что хотели погубить будущего младенца
Эетиона.
А как только жена его родила, Бакхиады послали десять человек из
своей
среды в то селение, где жил Эетион, чтобы убить младенца. Так вот,
эти
люди пришли в Петру и, ворвавшись в дом Эетиона, потребовали младенца.
Лабда
же вовсе не подозревала, зачем они пришли. Думая, что они требуют
ребенка
из дружелюбия к его отцу, она принесла младенца и отдала в руки
одному
из них. А они уговорились дорогой, что взявший сначала на руки
ребенка
и должен его бросить оземь. Когда же Лабда принесла и отдала
младенца,
то дитя по божественному внушению улыбнулось. Этот человек
заметил
[улыбку младенца], и какое-то чувство жалости удержало его от
убийства.
Тогда он передал младенца второму, а тот третьему. Так ребенок
прошел
через руки всех десяти человек, и ни один не захотел его погубить.
Тогда
они отдали дитя назад матери и вышли из дома. Однако, остановившись у
дверей,
они начали перебранку и взаимные обвинения. Особенно же они
обвиняли
первого, взявшего ребенка, за то, что тот не выполнил уговора.
Наконец
через некоторое время они решили снова вернуться в дом и всем
вместе умертвить
младенца. Однако суждено было Коринфу претерпеть несчастья
от
потомства Эетиона. А Лабда, стоя у самых дверей, все это слышала. В
страхе,
как бы эти люди не раздумали и, снова взяв ребенка, не убили бы
его,
она взяла его и спрятала, как ей казалось, в самом потаенном месте,
именно
в сундуке. Она думала, что если эти люди придут и начнут поиски, то
обыщут
все. Так оно и случилось. Они вернулись и принялись искать младенца,
но не
нашли. Тогда они решили возвратиться домой и объявить тем, кто им дал
это
поручение, что все исполнено, как было приказано. Так вот, вернувшись
домой,
они так и сказали. А сын Эетиона после этого стал подрастать, и так
как
остался в живых благодаря сундуку, то получил от сундука имя Кипсел64.
Возмужав,
Кипсел вопросил оракул в Дельфах и получил в ответ двусмысленное
прорицание.
Уповая на это прорицание, он сделал попытку овладеть городом и
захватил
власть в Коринфе. А прорицание было вот какое:
Счастлив
сей муж, что ныне в чертог мой вступает,
Эетинов
Кипсел; царь славного града Коринфа
Будет
все же он сам и дети его, но не внуки.
Таково
было это прорицание. А Кипсел, воцарившись в Коринфе, был жестоким
правителем:
многих коринфян он изгнал, а других лишил имущества, а больше
казнил.
После 35-летнего царствования он благополучно окончил свои дни.
Наследовал
его царство сын Периандр. Вначале Периандр был милостивее отца,
а
потом, вступив в общение через послов с Фрасибулом, тираном Милета, стал
даже
еще кровожаднее. Так, Периандр послал глашатая к Фрасибулу спросить
совета,
как ему, установив самый надежный государственный строй, лучше
всего
управлять городом. Фрасибул же отправился с прибывшим от Периандра
глашатаем
за город и привел его на ниву. Проходя вместе с ним по полю,
Фрасибул
снова и снова переспрашивал о причине прибытия его из Коринфа. При
этом
тиран, видя возвышающиеся над другими колосья, все время обрывал их.
Обрывая
же колосья, он выбрасывал их, пока не уничтожил таким образом самую
красивую
и густую часть нивы. Так вот, проведя глашатая через поле и не дав
никакого
ответа, тиран отпустил его. По возвращении же глашатая в Коринф
Периандр
полюбопытствовал узнать ответ Фрасибула. А глашатай объявил, что
не
привез никакого ответа и удивляется, как это Периандр мог послать его за
советом
к такому безумному человеку, который опустошает собственную землю.
Затем
он рассказал, что видел у Фрасибула. Периандр же понял поступок
Фрасибула,
сообразив, что тот ему советует умертвить выдающихся граждан.
Тогда-то
тиран начал проявлять величайшую жестокость к своим гражданам.
Всех
уцелевших от казней и изгнаний Кипсела теперь прикончил Периандр65.
Затем
он велел из-за своей супруги Мелиссы66 в один день раздеть всех
женщин
в Коринфе догола. Он отправил ведь послов в Феспротию на реке
Ахеронте67
вопросить оракул мертвых [о вверенном ему] в заклад имуществе
какого-то
гостеприимца, Тогда явилась [тень] Мелиссы и сказала, что ни
знаками,
ни словами она не укажет места, где лежит добро. Она ведь
совершенно
нагая и мерзнет, так как ее погребальные одежды не были сожжены
вместе
с ней и потому она не может ими пользоваться. В доказательство
правдивости
своих слов она напомнила Периандру, что он положил хлебы в
холодную
печь. Когда послы сообщили об этом Периандру (для него ответ
Мелиссы
был достоверным доказательством, так как он совокупился с ней уже
бездыханной),
он тотчас же после этого известия повелел через глашатая всем
коринфским
женщинам собраться в храм Геры. Они пришли, нарядившись в свои
самые
красивые одежды, как на праздник, а тиран поставил своих
телохранителей
в засаде и велел догола раздеть всех женщин без разбора –
как
свободных, так и служанок. Одежды же их Периандр приказал бросить в яму
и
сжечь, призывая Мелиссу. После этого Периандр вновь отправил послов в
Феспротию,
и тогда тень Мелиссы указала место, куда она спрятала [вверенное
ему]
сокровище гостеприимца. Вот, лакедемоняне, что такое тирания! Вот
каковы
деяния тиранов! А мы, коринфяне, уже тогда были весьма удивлены,
услышав,
что вы послали за Гиппием, а ныне и еще больше дивимся вашим
речам.
Мы заклинаем вас поэтому эллинскими богами не вводить в городах
тирании!
Но если вы все же настаиваете и желаете вопреки всей
справедливости
вернуть Гиппия, то знайте, что коринфяне не одобряют ваших
действий".
93. Так
говорил Сокл, коринфский посол. А Гиппий, призывая тех же эллинских
богов,
отвечал ему: как раз коринфянам-то еще больше всех придется желать
[возвращения]
Писистратидов. Придет день, и они еще натерпятся от афинян.
Так мог
говорить Гиппий потому, что никто на свете не знал так точно
прорицаний
оракулов, как он. Прочие же союзники сначала молчаливо слушали.
А когда
они услышали откровенную речь Сокла, то один за другим нарушили
молчание
и присоединились к мнению коринфянина. Они заклинали лакедемонян
не
затевать недоброго в эллинском городе.
94. Так
эти замыслы расстроились. А Гиппий уехал оттуда. Македонский же
царь
Аминта предложил ему в дар город Анфемунт, а фессалийцы – Иолк.
Гиппий,
однако, отклонил оба предложения и снова возвратился в Сигей,
который
некогда Писистрат отнял мечом у митиленцев. Завладев городом,
Писистрат
поставил там тираном своего незаконного сына Гегесистрата
(рожденного
от аргосской женщины), который не без борьбы отстаивал это
наследство
Писистрата. Ведь митиленцы и афиняне из городов Ахиллея и Сигея
вели
постоянные войны друг с другом. Митиленцы требовали назад Сигейскую
область,
а афиняне оспаривали их право [на нее], указывая, что на земли
древнего
Илиона эолийцы имеют отнюдь не больше прав, чем они, афиняне, и
другие,
кто помогал Менелаю отомстить за похищение Елены.
95. Во
время этих войн в битвах случилось много замечательных происшествий.
Между
прочим, после одной стычки, в которой победили афиняне, поэт Алкей
спасся
бегством, но его оружие попало в руки афинян, и они повесили его в
храме
Афины в Сигее. Алкей же воспел это событие в песне и послал ее на
Митилену,
чтобы сообщить о несчастье своему другу Меланиппу. Митиленцев же
с
афинянами примирил Периандр, сын Кипсела, которого они выбрали
посредником.
А примирил он их вот на каких условиях: каждая сторона
получала
то, что у нее было. Так-то Сигей остался за афинянами.
96.
Гиппий же после возвращения из Лакедемона прибыл в Азию и пустил все
средства
в ход против афинян: он клеветал на них Артафрену и делал все
возможное,
чтобы подчинить Афины себе и Дарию. Когда афиняне узнали о
происках
Гиппия, они отправили послов в Сарды, убеждая персов не верить
афинским
изгнанникам. Артафрен же велел передать послам: если афинянам
дорога
жизнь, то пусть они примут назад Гиппия. А афиняне наотрез отклонили
эти
предложения, сообщенные послами. Не согласившись же, они твердо
решились
открыто воевать с персами.
97. Как
раз во время такого враждебного настроения к персам прибыл в Афины
милетянин
Аристагор, изгнанный из Спарты царем Клеоменом. Ведь этот город
был
тогда после Спарты самым могущественным из остальных эллинских городов.
Аристагор
явился в народное собрание и повторил то же самое, что он уже
сказал
в Спарте. Он говорил о богатствах Азии и о персидской военной
тактике,
о том, что в бою они не применяют ни щита, ни копья и поэтому их
легко-де
одолеть. К этому он добавил еще, что Милет – афинская колония и
что
долг Афин как могущественной державы спасти город. Аристагор давал
всевозможные
обещания и просил так настойчиво, пока не убедил афинян. Ведь
многих
людей, очевидно, легче обмануть, чем одного: одного лакедемонянина
Клеомена
ему не удалось провести, а 30000 афинян он обманул68. И вот,
афиняне
постановили поэтому послать на помощь ионянам 20 кораблей под
начальством
Меланфия, одного из самых уважаемых афинских граждан. А эти
корабли
стали началом всех бед для эллинов и варваров.
98.
Аристагор же отплыл вперед. По прибытии в Милет он принял решение, от
которого
не ожидалось никакой пользы ионянам. Да это и не входило в замыслы
Аристагора
(он хотел этим только раздражить царя Дария). Тиран послал
вестника
во Фригию к пеонам, которых Мегабаз переселил с реки Стримона как
пленников
[в Азию] (во Фригий они жили в местности и в селении,
[предназначенных]
только для них). Когда вестник пришел к пеонам, то сказал
им вот
что: "Пеоны! Послал меня Аристагор, тиран Милета, предложить вам
свободу,
если вы пожелаете последовать его совету. Вся Иония охвачена
восстанием
против царя. Теперь вы можете благополучно возвратиться на
родину.
Добраться до моря вы должны сами, а оттуда уже мы позаботимся [о
вас]".
Услышав эти слова, пеоны с радостью согласились. С женами и детьми
они
поспешно направились к морю. Некоторые из них, впрочем, побоялись идти
и
остались во Фригии. Прибыв на побережье, пеоны переправились оттуда на
Хиос.
Когда они были уже на Хиосе, на берегу появился большой отряд
персидской
конницы, преследовавший пеонов по пятам. Так как персы уже не
нашли
пеонов, то послали им на Хиос приказание возвратиться. Пеоны же не
подчинились;
тогда хиосцы отправили их с Хиоса на Лесбос, лесбосцы же
перевезли
в Дориск, откуда они по суше прибыли в Пеонию.
99.
Аристагор же после прибытия афинян с 20 кораблями и в сопровождении 5
триер с
Эретрии предпринял поход на Сарды. А эретрийцы примкнули к походу
не в
угоду афинянам, а ради самих милетян, которым они хотели отплатить за
[старую]
услугу. Милетяне ведь пришли на помощь эретрийцам в войне против
халкидян,
когда самосцы помогали халкидянам против эретрийцев и милетян.
Так
вот, когда прибыли афиняне и прочие союзники, Аристагор и начал поход
на
Сарды. Сам он, однако, не пошел с войском, но остался в Милете, передав
главное
командование двум другим милетянам: своему брату Харопину и другому
горожанину
– Гермофанту.
100. С
этим флотом ионяне прибыли в Эфес; затем они оставили корабли в
Коресе
в Эфесской области, а сами с большим войском выступили в глубь
страны,
взяв себе в проводники эфесцев. Они шли вдоль реки Каистра69,
переправились
затем через Тмол, прибыли в Сарды и взяли город
беспрепятственно.
Они захватили весь город, кроме акрополя. Акрополь же
защищал
сам Артафрен со значительной военной силой.
101. А,
взяв город, эллины не разграбили его вот почему. Дома в Сардах были
построены
в большинстве из камыша, и даже у кирпичных домов были камышовые
крыши.
Когда какой-то воин поджег один из домов, огонь тотчас же
распространился
от дома к дому и охватил весь город. Когда же город
загорелся,
то жители – лидийцы и оставшиеся в городе персы, так как все
кругом
было охвачено пламенем и они не могли найти выхода,– стали сбегаться
на
рыночную площадь и к реке Пактолу (Пак-тол, несущий с собой золотой
песок,
течет с Тмола через рыночную площадь и потом впадает в реку Герм, а
та – в
море). На рыночной площади у этого-то Пактола и собрались лидийцы и
персы,
вынужденные защищаться. А ионяне, видя, что враги обороняются, а
часть
даже большими толпами нападает на них, в страхе отступили к горе под
названием
Тмол, а оттуда под покровом ночи – к своим кораблям.
102.
Сарды же стали добычей пламени, и вместе с городом погиб и храм
местной
богини Кибелы. Под предлогом сожжения этого храма персы
впоследствии
из мести предали огню святилища в Элладе. Тогда персидские
сатрапы
по сю сторону Галиса, узнав о вторжении ионян, собрали свои силы и
выступили
на помощь лидийцам. В Сардах же персы уже не нашли ионян и,
следуя
за ними по пятам, настигли их в Эфесе. Ионяне построились в боевом
порядке,
но в битве были разбиты наголову. Персы убили много знатных ионян
и среди
них Евалкида, военачальника эретрийцев, который одержал несколько
побед в
состязаниях и был воспет и прославлен Симонидом Кеосским. Уцелевшие
после
битвы ионяне рассеялись по своим городам.
103.
Таким-то образом они сражались тогда. После этого афиняне оставили
ионян
на произвол судьбы. Когда же Аристагор стал настоятельно просить их
через
послов о помощи, то афиняне ответили, что не будут больше им
помогать70.
Так ионяне лишились поддержки афинян, но, несмотря на это, они
продолжали
войну против царя. Ведь их вина перед Дарием была слишком
тяжкой.
Они отплыли в Геллеспонт и подчинили Византий и все остальные
города
в той области. Затем они покинули Геллеспонт и привлекли на свою
сторону
большую часть Карии. И даже Кавн, который прежде не желал
присоединиться
к ним, теперь после сожжения Сард вступил с ними в союз.
104.
Все жители Кипра добровольно присоединились к ионянам, кроме
амафунтцев.
Ведь и киприоты отпали от мидян и вот каким образом. Был у них
Онесил,
младший брат царя саламинцев Горга, сын Херсия, внук Сирома71 и
правнук
Евельфонта. Этот-то человек часто и раньше уговаривал Горга
отложиться
от царя, а теперь, услышав о восстании ионян, все сильнее
настаивал.
Когда Онесилу все-таки не удалось убедить Горга, то он со своими
сторонниками
выждал однажды, пока Горг покинул город саламинцев, и закрыл
за ним
городские ворота. Так-то Горг, лишенный власти в городе, был
вынужден
бежать к мидянам. Онесил же стал теперь царем Саламина и старался
побудить
всех киприотов присоединиться к восстанию. Всех остальных жителей
острова
ему удалось убедить. Только амафунтцы не желали подчиниться, и
поэтому
он осадил их город.
105.
Так вот, Онесил стал осаждать Амафунт. А царь Дарий между тем получил
известие
о взятии и сожжении Сард афинянами и ионянами и о том, что
зачинщиком
и виновником этого нашествия был милетянин Аристагор, который
таким
именно образом все это и затеял. Услышав эту весть, прежде всего, как
говорят,
царь, не обратив никакого внимания на ионян (он прекрасно знал,
что
этим-то во всяком случае придется дорого заплатить за восстание),
спросил
только, кто такие афиняне. А после того как ему сообщили это, царь
потребовал
свой лук, вложил в него стрелу и пустил в небо. Когда же стрела
полетела
в воздух, он сказал: "Зевс!72 Дай мне отомстить афинянам!". После
этих
слов он, говорят, приказал одному из слуг каждый раз перед обедом
трижды
повторять ему: "Владыка! Помни об афинянах!".
106.
После этого Дарий велел призвать пред свои очи милетянина Гистиея,
которого
он уже давно удерживал при себе, и сказал: "Я слышу, Гистией, что
твой
преемник, которому ты поручил Милет, восстал против меня. Он привел
людей
из другой части света и с ними ионян, которые, конечно, еще получат
мзду за
дела их, уговорил выступить в поход и разрушил Сарды. Как тебе
кажется,
хорошо ли это? Как могло такое произойти без твоих советов?
Смотри,
как бы потом тебе не пришлось пенять на себя!". Гистией отвечал на
это:
"Царь! Какие слова ты произнес? Неужели я мог подстрекать к
какому-нибудь
действию, от которого у тебя возникнут потом великие или
малые
беды? С какой целью я стал бы это делать ? Чего мне еще недостает?
Разве
нет у меня всего, что есть у тебя, и разве я не удостоен участия во
всех
твоих замыслах) Если мой наместник действительно совершил что-либо
такое,
как ты говоришь, то знай, что сделал он это по собственному почину.
Я,
правда, вовсе не могу поверить, что милетяне и мой наместник восстали
против
твоей державы. Если же они все-таки это совершили и то, что ты
услышал,
– правда, то пойми, царь, какую ошибку ты допустил, выслав меня от
моря
внутрь страны. Ведь ясно, что лишь только я скрылся с их глаз, как
ионяне
и совершили то, к чему давно стремились. Будь я в Ионии, тогда ни
один
город даже не осмелился бы восстать. Поэтому как можно скорее позволь
мне
отправиться в Ионию, чтобы я мог восстановить прежнее положение и моего
наместника
в Милете, который повинен во всем, передать в твои руки. А если
я
устрою эти дела по твоей воле, то, клянусь твоими царскими богами, не
сниму
хитона73, в котором я отправлюсь в Ионию, пока не сделаю твоим
данником
Сардон, величайший остров".
107.
Гистией такими словами старался обмануть царя, а Дарий поверил и
действительно
отпустил его с приказанием возвратиться в Сусы, когда
исполнит
свои обещания.
108. А
в то время, когда весть о взятии Сард пришла к царю, и Дарий, пустив
стрелу
из лука, вступил в беседу с Гистиеем, и Гистией, отпущенный Дарием,
прибыл
к морю, – за все это время случилось вот что. Когда саламинец Онесил
осаждал
амафунтцев, ему сообщили о приближении к Кипру на кораблях большого
персидского
войска во главе с персом Артибием. Услышав же об этом, Онесил
послал
вестников в ионийские города с просьбой о помощи. А ионяне, недолго
раздумывая,
тотчас прибыли с большим войском. Так вот, ионяне явились на
Кипр, а
персы, переправившись из Киликии, пришли к Саламину по суше. А
финикияне
на кораблях обогнули мыс, называемый "Ключами Кипра".
109.
Когда события приняли такой оборот, кипрские тираны созвали
военачальников-ионян
и сказали им: "Ионяне! Мы, киприоты, предоставляем вам
выбор:
на кого вы желаете напасть – на персов или на финикиян? Ведь если вы
предпочитаете
напасть на сухопутное войско, то вам придется теперь покинуть
корабли
и приготовиться для битвы на суше. Мы же тогда взойдем на борт
ваших
кораблей, чтобы сразиться с финикиянами. Если же, напротив, вы
предпочитаете
помериться силами с финикиянами, то будь по-вашему! Но что бы
вы ни
выбрали, действуйте так, чтобы, насколько это зависит от вас, Иония и
Кипр
обрели свободу!". На это ионяне ответили: "Послал нас союз ионян
охранять
море, но не затем, чтобы мы, передав свои корабли киприотам, сами
сражались
на суше с персами. Так вот, где нам приказали, там мы будем
стараться
честно выполнять наш долг. Вам же следует, помня о страданиях под
игом
персов, доблестно сражаться с ними".
110.
Таков был ответ ионян. Когда персы вступили на саламинскую равнину,
цари
киприотов74 поставили в боевом порядке воинов прочих кипрских городов
против
воинов других племен [персидского войска], а цвет воинов Саламина и
Сол –
против персов. А против Артибия, военачальника персов, добровольно
встал
Онесил.
111.
Артибий же ехал на коне, обученном вставать на дыбы перед гоплитом.
Онесил
узнал об этом и сказал своему оруженосцу, родом карийцу, испытанному
и
отважному воину: "Я слышу, что конь Артибия, становясь на дыбы, бьет
копытами
и кусает зубами врага. Так вот, сообрази и скажи мне скорее, кого
ты
желаешь подстеречь и поразить: коня или самого Артибия?". Отвечал ему на
это
оруженосец: "Царь! Я готов совершить и то и другое или одно из двух и
вообще
исполнить любое твое приказание. Однако я скажу, что, по моему
мнению,
более подобает твоему сану: царю и военачальнику следует, говорю я,
сражаться
с царем и военачальником. Ведь если ты одолеешь военачальника,
слава
твоя велика; но даже если ты будешь повержен (чего да не будет) рукою
равного
тебе по достоинству противника, то это только половина несчастья.
Нам же,
слугам, подобает сражаться с другими слугами и с конем. Выходок же
коня
ничуть не бойся! Я обещаю тебе, что он никогда уже больше не станет на
дыбы".
112.
Так сказал он, и тотчас же после этого начались сухопутная и морская
битвы.
На кораблях в этот день храбро сражались и одержали победу над
финикиянами
ионяне, а среди них особенно отличились самосцы. На суше же,
как
только оба войска сошлись, то бросились врукопашную. Что же до обоих
военачальников,
то случилось вот что. Лишь только Артибий на коне
устремился
на Онесила, Онесил по условию со своим оруженосцем нанес удар
самому
Артибию. А когда конь ударил копытами в щит Онесила, кариец, поразив
коня
серпом, отсек ему ноги.
113.
Так-то пал здесь Артибий, персидский военачальник, вместе со своим
конем.
Между тем, когда остальные киприоты [храбро] сражались, Стесенор,
тиран
Курия, с довольно большим отрядом изменнически покинул поле битвы
(как
говорят, эти курийцы были аргосскими поселенцами). После измены
курийцев
за ними тотчас же последовали и боевые колесницы саламинцев. Тогда
персы
одолели киприотов. Много киприотов погибло во время бегства и, между
прочим,
Онесил, сын Херсия, виновник восстания киприотов, а также царь
солийцев
Аристокипр, сын того Филокипра, которого афинянин Солон по
прибытии
на Кипр восхвалял в своих стихах превыше всех властителей.
114.
Амафунтцы же обезглавили тело Онесила за то, что он осаждал их город,
голову
же привезли в Амафунт и повесили там над городскими воротами. В
пустом
черепе поселился пчелиный рой и наполнил его медовыми сотами. Об
этом
амафунтцы вопросили оракул, который повелел снять череп и предать
погребению,
а Онесилу приносить ежегодные жертвы как герою, что и послужит
им ко
благу.
115.
Амафунтцы так и поступили и приносят ему жертвы еще до сего дня. Когда
же
ионяне, которые сражались в морской битве на Кипре, узнали, что дело
Онесила
проиграно и что все остальные города киприотов, кроме Саламина, в
осаде
(а Саламин отдан прежнему царю Горгу), ионяне тотчас, узнав об этом,
отплыли
в Ионию. Из всех же городов на Кипре дольше всего сопротивлялись
осажденные
Солы. Только на пятом месяце осады персам путем подкопа стены
кругом
удалось взять город75.
116.
Так-то киприоты после года свободы вновь оказались под игом персов. А
Даврис,
женатый на дочери Дария, а также Гимей и Отан, другие персидские
военачальники
и также зятья Дария, преследовали ионян, предпринявших поход
на
Сарды. Одолев ионян в битве, персы оттеснили их к кораблям и затем,
разделив
свое войско, стали завоевывать города.
117.
Даврис же направился против городов на Геллеспонте76 и взял Дардан;
взял
затем Абидос, Перкоту, Лампсак и Пес; именно, каждый город был взят за
один
день. На пути от Песа к городу Парию персы получили весть о том, что
карийцы
присоединились к ионянам и также восстали. Тогда Даврис покинул
Геллеспонт
и выступил против Карии.
118. А
карийцы получили, вероятно, известие об этом еще до прибытия
Давриса.
Узнав об этом, карийцы стали собираться у так называемых "Белых
Столпов"
на реке Марсии, текущей из области Идриады и впадающей в Меандр.
На
собрании карийцев было предложено много советов. Самым лучшим, по моему
мнению,
был совет Пиксодара, сына Мавсола из Киндии, зятя Сиеннесия, царя
киликийцев.
Он высказался за то, чтобы карийцы перешли Меандр и сражались,
имея
реку с тыла. Тогда карийцы, лишенные возможности бежать назад, были бы
вынуждены
оставаться на месте и показать чудеса храбрости. Этот совет,
однако,
не был принят. Карийцы предпочли, чтобы Меандр был в тылу у персов:
ведь
если персы проиграют сражение и обратятся в бегство, то, очевидно,
будут
бросаться в реку и уже не смогут оттуда выбраться живыми.
119.
Затем персы подошли к Меандру и переправились через него. Жестокая
битва
персов с карийцами произошла у реки Марсия и длилась долго; наконец
персы
одолели своей численностью. Персов пало 2000, а карийцев 10000.
Беглецы
с поля битвы были вынуждены укрыться в Лабраинды, в святилище Зевса
Стратия,
именно в огромной священной платановой роще (карийцы же, насколько
известно,
единственный народ, который приносит жертвы Зевсу Стратию). Так
вот,
укрывшиеся там беглецы стали держать совет, как им спастись: сдаться
ли
персам или же лучше совершенно покинуть Азию.
120.
Между тем еще во время этого совещания подошли на помощь милетяне и
остальные
союзники. Тогда карийцы оставили планы, которые они только что
обсуждали,
и снова стали готовиться к битве. Когда же персы напали на них,
карийцы
приняли бой и сражались еще более ожесточенно, чем прежде, но опять
потерпели
поражение. Потери с обеих сторон были велики, причем особенно
пострадали
милетяне.
121.
Однако и после этой беды карийцам удалось оправиться и даже загладить
свое
поражение. Получив известие, что персы выступили против карийских
городов,
они устроили засаду на пути у Педаса: персы попали ночью в засаду
и были
уничтожены. Пали также и военачальники их: Даврис, Аморг и Сисимак,
а с
ними погиб и Мирс, сын Гигеса. Начальником же в этой засаде был
Гераклид,
сын Ибаноллия из Милас.
122.
Так-то погибла эта часть персидского войска. А Гимей, второй из
военачальников,
которые преследовали ионян, участников похода на Сарды,
направился
в Пропонтиду и взял мисийский город Киос. Узнав затем, что
Даврис
покинул Геллеспонт и выступил в поход на Карию, он оставил
Пропонтиду,
повел свое войско в Геллеспонт и захватил все эолийские города
в
Илионской области; подчинил он также и гергифов – остаток древних
тевкров.
Однако сам Гимей во время подчинения этих городов и племен занемог
и
скончался в Троаде.
123.
Так-то скончался Гимей. Артафрен же, сатрап Сард, и Отан, третий
военачальник,
получили приказание выступить в поход против Ионии и соседней
Эолии.
Так вот, в Ионии они захватили Клазомены, а в Эолии – Киму.
124.
Когда эти города попали в руки врагов, то обнаружилось, что милетянин
Аристагор
не отличается мужеством. Он, который привел в волнение Ионию и
поднял
великую смуту, видя это, думал теперь о бегстве. К тому же ему стало
ясно,
что невозможно одолеть Дария. Так вот, для этого-то он созвал своих
сторонников
на совет и объяснил, что для них лучше было бы заранее
подготовить
безопасное убежище на случай, если их изгонят из Милета.
Поэтому
он спрашивает, не желают ли они, чтобы он вывел их из Милета в
колонию
либо на Сардон, либо в Миркин, что в стране эдонян, который Гистией
укреплял,
получив в дар от Дария.
125.
Такой вопрос задал им Аристагор. А Гекатей, сын Гегесандра, логограф,
дал
совет, что не следует высылать колонию ни на Сардон, ни в Миркин, а
построить
крепость на острове Леросе77 и в случае изгнания из Милета
спокойно
сидеть там. А впоследствии можно бы оттуда и возвратиться в Милет.
126.
Это был совет Гекатея, сам же Аристагор считал наилучшим вывести
колонию
в Миркин. Он поручил управление Милетом влиятельному гражданину
Пифагору,
а сам, взяв с собой всех желающих, отплыл во Фракию и занял
местность,
куда направился. Во время одного из походов на фракийцев сам
Аристагор
и его отряд изменнически погибли от руки врага, когда он, осадив
один
фракийский город, разрешил по договору фракийцам свободный выход из
города.
|
