«Утро магов»
Оккультные тайны фашизма
Фантастика? Да, но реальная.
Наше
внимание обращено к "фантастическим" аспектам реального. Мы
занимаемся отбором, результаты которого предложим читателям. Чтобы
просветиться, мы обращаемся к абберации. Ведь иррегулярность в несколько
секунд, замеченная в обращении планеты Меркурия, потрясла Ньютоновскую
постройку и утвердила здание Эйнштейна.
Официальные
историки игнорируют иные заявления. Социологи не замечают некоторых книг.
Климат нацистского ужаса был предвозвещен в страшных рассказах германского
писателя Ганса Гейнца Эверса: в "Мандрагоре" и в "Ужасе".
Вполне последовательно, вполне закономерно Эверс, автор "Песни о Хорсте Весселе",
сделался официальным поэтом гитлеровского режима.
Вполне
возможно, что в произведениях искусства, даже совсем незамеченных критиками,
есть отблеск завтрашнего дня.
Данте в
"Божественной комедии" дает точное описание созвездия Южный Крест,
которое в те годы не было известно обитателям северного полушария. В Свифтовском
"Путешествии в Лапуту" указаны расстояния и периоды обращения обоих
спутников Марса, открытых в 1877 году. Пораженный совпадением Валль нарек их Фобос
и Деймос — Страх и Ужас по-гречески.
В 1896
году английский писатель Чиел публикует рассказ о банде чудовищных
преступников, которая опустошает Европу. Они истребляют семьи, сочтенные ими
вредными для усовершенствования человечества и сжигают трупы. Название
рассказа Чиела "СС".
Гете
сказал, что будущее отбрасывает свою тень назад. Возможно, что в
произведениях и в действиях людей, совсем не связанных по своему положению с
тем, что принято называть "движением истории", иногда звучит плеск
грядущего прибоя.
Наши
историки целомудренно облачают живую фантастику нацистской Германии в одежду
механических объяснений. Но как же так? Разве Германия в дни зарождения
нацизма не была страной точных наук? Разве не повсюду в мире уважали
германскую методику и логику, научную строгость и честность? Порой герр
Профессор просился в карикатуру, но это не мешало ему пользоваться полнейшим
уважением именно в силу тех его положительных качеств, которые вызывали смех.
И вот
именно в этой стране, именно в этой среде свинцового картезианского
позитивизма, ничтожный, крохотный очаг вызывает общую эпидемию безумия.
Несвязные, "безумные" доктрины стремительно распространяются. В
стране Эйнштейна и Планка появляется "арийская" физика! На родине
Гумбольдта и Геккеля создают "расовые" науки и говорят о расах!
Нам
кажется, что эти столь удивительные явления не объясняются экономической
инфляцией. Для подобного спектакля не годится этот порочный задник. Мы сочли
более действенным искать в области низких извращенных космогонии и странных
вероучений. Их не заметили историки по удивляющей нас небрежности.
Разве
космогония и культы, о которых мы расскажем, не пользовались в Германии
государственной поддержкой и не имели высоких покровителей? Эти учения
сыграли относительно крупную роль и в духовной жизни нацистской Германии, и в
науке, и в политике, и в социальной области. На таком фоне мрачный балет
нацистов будет понятней.
Мы
сознательно ограничиваем себя только известным периодом германской истории.
Хотя могли бы, дабы ввести "фантастику" в современную историю,
показать, например, вторжение в Европу азиатских идей в дни, когда
европейские идеи пробуждают Азию: явление столь же поразительное, как
неевклидово пространство или парадоксы атомного ядра. Присяжные историки и
социологи отказываются видеть глубинные течения, которые не сочетаются с тем,
что принято называть историческим процессом. Они продолжают анализировать и
предсказывать путь истории вне зависимости от людей и от "таинственных",
но явных знаков, которыми люди обмениваются со временем, с пространством и с
судьбой.
Наши
поиски убедили нас в том, что история есть нечто большее, чем обычно считают,
и это нас ободрило.
Вопреки
нарастающей социальной тяжести, вопреки росту угроз по адресу человеческой
личности, мы видим, как дух и душа человечества продолжают там и сям зажигать
огни, и пламя не гаснет. Пусть исторические тропы сужаются, человек не теряет
нить, которая связывает его с бесконечным. Эти образы мы заимствовали у Гюго
и они выражают наше видение: реальное в своих глубинах и фантастично и
милосердно. В предисловии к "Наполеону из пригорода" Честертон
писал в 1898 году:
"Пусть работают мрачные
машины,
Друг мой, не пугайся их.
Когда педанты развертывают перед
нами
Холодную механику событий,
Наши души шепчут в тени:
Может быть, может быть...
Однако ж, есть и другой.
|