|
«НАЧАЛО ОТЕЧЕСТВА»
ГЛАВА III. БОРЬБА
Порознь их хоругви
развеваются...
В 1093
году в связи со смертью Всеволода Киевского половцы направили в Киев
посольство, чтобы установить отношения с только что пришедшим сюда князем
Святополком, потребовать от него покорности.
Святополк
поступил с послами крайне неразумно. Не посоветовавшись с отцовской «старшею»
дружиной, послов приказал схватить и запереть в темную избу.
Мгновенно
вспыхнула война. Степняки вторглись на Русь и осадили город Торческ,
прикрывавший подходы к Киеву.
Тут
одумался Святополк, отпустил послов, да поздно. Отказались половцы от мира.
Кинулся новый князь формировать войско, набрал в обедневшей Киевской земле
всего несколько сот воинов, но все равно намерился выступить в поход. Киевские
мужи, хорошо знавшие Степь, отговаривали князя: «Не пытайся идти против них,
потому что мало у тебя воинов!»
- У
меня своих семьсот отроков, — хвалился Святополк. — которые могут им
противостать!» — «Если бы ты выставил их и восемь тысяч, — возражали ему, — и
то не слишком много. Наша земля оскудела от войны и от продаж. Обратись к брату
своему Владимиру Мономаху, чтоб он тебе помог -.
Владимир
сразу откликнулся на призыв Святополка Киевского и явился с войском к
столице. Князья встретились в монастыре под Киевом, но, вместо того чтобы
думать об организации отпора, затеяли шумную ссору, обвиняя друг друга в
различных грехах.
Насилу
уговорили их заняться главным — отражением половецкого натиска. Выступили
князья в поход. Тут как раз и третий брат, Ростислав Переяславский, подоспел.
Согласованного плана действий не было. Святополк рвался в бой. Владимир,
учитывая силу половцев и явный недостаток войск у русских, предлагал кончить
дело миром.
Пришли
к полноводной Стугне-реке, к городу Треполю. «Пока стоим здесь под
прикрытием реки перед лицом этой грозы, заключим мир с ними», — предложил
Владимир Мономах.
Святополк
не соглашался: «Хочу биться! Перейдем на ту сторону реки!»
И
настоял на своем.
С трудом
переправившись, русские выстроились в боевой порядок и двинулись навстречу
подходившей орде.
Противники
сначала затеяли лучной бой-перестрелку, а потом сошлись в рукопашной схватке.
Главный удар степняки направили против Святополковой дружины. Святополк, хоть
сам-то и держался стойко, выдержать натиска не смог — побежали киевляне,
сломав ряды русского войска. Это и решил./ все: недолго сопротивлялись
Владимир и Ростислав, тоже кинулись назад — к Стугне. Половцы столкнули
русские дружины в реку, которую те лишь несколько часов назад перешли. В
беспорядочной давке погибла на берегу или потонула в полноводной реке большая
часть войска.
Владимир
и Ростислав вместе бросились в реку поплыли рядом. Быстрое течение сильно
мешало им, и вскоре тяжело вооруженный Ростислав стал тонуть прямо на глазах
Владимира. Тот пытался помочь брату, подхватил его, да сам стал захлебываться.
Отпустил
Ростислава!
И
утонул Ростислав сын Всеволодов!
Потеряв
половину войска и любимого брата, которого не кто другой, а сам он уговорил
идти в поход, Владимир Мономах бросил опостылевшего ему своей политической и
военной неразумностью Святополка и с остатком дружины, не задерживаясь, ушел
к себе в Чернигов.
Святополк
же Киевский, перебравшись кое-как через Стугну, сутки просидел за стенами
маленького Треполя — сушился, а потом поспешил в Киев.
Сокрушительно
разгромив русских, главные силы половцев вернулись к осажденному Торческу.
Теперь фактически брошенный киевским князем на произвол судьбы город мог
рассчитывать только на собственные силы, а их было немного.
И может
быть, впервые за 30 лет борьбы Русь ощутила, какой грозный враг скопил силу в
степях. Попытка Святополка помочь голодному городу продовольствием была легко
пресечена половцами. После этого 23 июля 1093 года они совершили разбойный
рейд прямо под стены Киева. Святополк вновь вывел против них свои поредевшие
полки. Битву проиграл, причем потери были больше, чем на Стугне.
24 июля
в Торческе узнали о новом поражении киевского князя. И спустя 9 недель после
начала осады город сдался врагу. Горькая участь постигла горожан. «Половцы
же, взяв город, подожгли его огнем, — горестно повествует летопись. — А людей
поделили. И увели в вежи свои к семьям своим и сродникам своим много крещенного
народа. Страдающие, печальные, измученные, стужей скованные, в голоде, жажде
и несчастиях, с осунувшимися лицами, почерневшие телом, в чуждой стране, с
языком воспаленным, голые и босые, с ногами израненными тернием, со слезами
отвечали они друг другу, говоря: «Я жил в этом городе», а другой:
«Я — из
того села». Так вопрошали они друг друга со слезами, называя свое
происхождение, вздыхая и взоры обращая на небо...»
Наиболее
дальновидным русским князьям — и первым среди них следует назвать Владимира
Мономаха — ясно было, что бороться с воинственными степняками можно только
объединенными силами. Ни одно русское княжество в одиночку не могло им
противостоять.
А
опасность росла год от года. В 1096 году половцы разграбили и сожгли
окрестности стольного Киева, в том числе три богатейших и хорошо укрепленных
монастыря. Этот разгром явственно показал всю политическую и военную
ущербность непрестанных княжеских распрей, ослаблявших каждое княжество в
отдельности и Русскую землю в целом.
В
следующем, 1097 году после долгих переговоров и переписки съехались многие
князья на «устроенье мира» в город Любеч, расположенный в Черниговской земле.
Каждый из них в отдельности как будто бы понимал губительность постоянной
вражды.
«Зачем
губим Русскую землю, поднимая сами на себя вражду?! — словно изумляясь
собственной политике, говорили они друг другу. — А половцы землю нашу несут розно
и рады, что между нами идут усобицы! Станем с этих пор жить в одно сердце и
блюсти Русскую землю!»
И чтобы
хоть как-то прекратить распри из-за земель, решили: «Каждый да держит отчину
свою!»
За
Святополком оставался Киев, за Владимиром Мономахом — Переяславль, за Олегом Святославичем
— Чернигов, силой захваченный им в 1078 году. И те, кому в прежнее время были
розданы города, также сохранили их: Давыд оставался по уговору князем города
Владимира-Волынского, Василько, приходившийся племянником старшим князьям —
Святополку, Владимиру Мономаху, Давыду и прочим, — сохранил за собой
небольшой город Теребовль, располагавшийся на одной из малых рек в бассейне
Днестра. Никто теперь не должен был вступать во владение соседа.
Переговоры,
по христианскому обычаю, закончились торжественным принесением клятвы —
крестным целованием. «Если отныне кто на кого пойдет, — уставили князья, —
против того и мы будем, и крест честной!»
Но слова,
произнесенные на манер пожизненной клятвы, не стали делом. Едва отпировав и
разъехавшись, князья стали подозревать один другого в заговорах и подвохах.
Трагической жертвой этого нового клубка княжеско-боярских распрей стал
молодой князь Василько Теребовльский.
История
эта, получившая широкую огласку и поставившая Русь на грань всеобщей
междоусобной войны, в отличие от других событий известна нам в подробностях.
Вполне вероятно, что она попала на страницы летописи со слов самого Василька,
который был современником создания общерусского летописного свода.
Итак,
уставив мир, князья пошли восвояси — каждый в свое владение. Святополк
Киевский вместе с двоюродным братом Давыдом со съезда направились в свою
вотчину — могущественный Киев. Встретили их торжественно, и, как водилось,
устроен был пир в честь возвращения князя и успешного завершения трудного
дела. И здесь в ходе долгих обсуждений нового княжеского договора раздались
сначала тихие и вкрадчивые, но быстро ставшие настойчивыми голоса тех, кто в
постоянных столкновениях, истощавших силы Руси, искал свою грабительскую
выгоду.
Особенно
усердствовало окружение Давыда Игоревича. «Владимир Мономах, — наговаривали
ему, — соединился с Васильком против Святополка и тебя!»
Доводы подозрительному
Давыду приводились разные, повторялись-нашептывались сведения, полученные от
«верных» людей. Скоро все это сделало свое дело: Давыд стал всячески чернить
Василька Теребовльского перед Святополком. Тот сомневался: можно ли, едва
закончив переговоры, замышлять недоброе? Но Давыд действовал напористо — дня
не проходило без новых наветов.
«Если
не схватим Василька, — угрожающе предостерегал он, — ни тебе не княжить в
Киеве, ни мне во Владимире-Волынском!»
В конце
концов убедил Святополка! Тому и впрямь казаться стало, что нет иного выбора,
кроме как нарушить только что принесенную клятву.
Послушался
Святополк!
А тут и
случай для осуществления задуманного Давыдом подвернулся, словно нарочно.
Видимо, знал Давыд о ближайших планах Василька, поэтому и старался
действовать столь цепко и быстро.
Василько
как раз явился в Михайло-Выдубицкий монастырь, расположенный совсем рядом с
Киевом, — поклониться святым. Шел он, как и подобает князю, пусть и не из самых
именитых, с дружиной и обозом. Рядом с монастырем был раскинут походный лагерь, и Василько
сначала отправился отужинать с монастырской братией, а затем уже, поздно вечером, вернулся к
своим.
На
другое утро ни свет ни заря прискакали гонцы от Святополка Киевского.
Святополк приглашал племянника на именины. Почетное было предложение — старший
из русских князей просил пожаловать! Да вот беда: дел неотложных у Василька
было много — неспокойно было в родном княжестве, а до именин нужно было ждать
еще несколько дней.
«Не
могу медлить, — отвечает Василько. — Как бы дома войны не случилось».
С тем и
отбыли гонцы.
«Видишь!
— возмутился перед Святополком Давыд Игоревич. Для него отказ явился веским
свидетельством недобрых намерений Василька. — Василько не помнит о тебе,
находясь в твоем городе! А когда к себе уйдет, займет все твои города —
Туров, Пинск и другие! Тогда вспомнишь меня!.. Лучше призови его теперь,
схвати и отдай мне».
Поддался
Святополк на Давыдов обман, снова послал к Васильку и велел передать: «Если
не хочешь остаться до именин моих, приди сейчас, поприветствуешь меня,
посидим вместе с Давыдом».
Не
откликнуться на такое приглашение уже даже не одного, а двух родственников
было нельзя. Тут же сел Василько на коня и двинулся в сторону Киева. Кто-то
из отроков пытался его удержать, предупредил: «Не езди, княже, хотят тебя
схватить!»
Не
прислушался Василько к предостережению. Как же могут его схватить? Только что
крест целовали да говорили: если кто на кого пойдет, то на того будет и
крест, и вся Русская земля! С такими мыслями и отправился он на княжий двор.
Сам князь киевский Святополк вышел встречать его и проводил в хоромы. Потом
явился Давыд, сели вместе. Святополк снова принялся уговаривать Василька:
«Останься на праздник!» — «Не могу остаться, брат: уже и обозу приказал идти
вперед», — отказывался Василько. «Ну, хоть позавтракай»,— не отступался
Святополк.
Василько
согласился. Давыд же, как отмечает летописец, все время сидел как немой,
слова не сказал. Получив согласие, Святополк заспешил: «Посидите вы тут, а я пойду
распоряжусь».
Когда
он вышел, Василько пробовал заговорить с Давыдом, но тот оглох и онемел — и язык
не ворочался, и уши не слышали Васильковых речей. Готовился к задуманному,
волновался особенно. Наконец немного совладал с собой Давыд и спросил одного
из слуг: «Где брат?» — «Стоит на сенях», — отвечали ему. На сенях
устраивались в теплое время княжеские пиры. Но сейчас уже стояла глубокая
осень, и неясно было, почему Святополк именно там хотел устраивать завтрак.
Скорее всего забрался туда киевский князь, чтобы не участвовать в готовящейся
расправе.
И Давыд
тоже испугался приближающегося мига, который сам и уготовил Васильку. «Я
пойду за Святополком, — сказал он. — А ты посиди». И быстро вышел вон.
Едва
двери за ним затворились, как Давыдовы слуги бросились на Василька. Сначала
просто связали, после сковали двойными оковами, заперли в крепкой дворовой
постройке, а на ночь приставили сторожей.
Закованный
Василько сидел в темной избе, а вокруг его дальнейшей судьбы кипели споры.
Вроде бы одумавшийся и отошедший от утреннего умопомрачения Святополк хотел
отпустить племянника. Но Давыд настойчиво возражал, понимая, что зашли они с
братом уже слишком далеко, чтобы можно было просто вернуться к исходному
положению. Основательно теперь боялся Давыд за себя.
Но
против убийства Святополк, видимо, возражал со всей решительностью и ни за
что на него не соглашался. Тогда Давыд стал подбивать его на ослепление
Василька. Лишенный зрения человек не воин и постоять за себя, встать во главе
дружины, отомстить жестоко не способен.
«Если
не сделаешь этого, а отпустишь его, — наступал Давыд на Святополка, — ни тебе
не княжить, ни мне!»
Долго
думал-мучился Святополк и согласился. Откладывать дело не стали. Тут же,
ночью, повезли Василька в Белгород, городок в 10 верстах от Киева. Святополк,
представив, какие чувства вызовет содеянное у Владимира Мономаха, других
князей, решительно не захотел, чтобы свершилось задуманное на его княжеском
дворе или в его княжеском городе.
Повели
Василька в избу малую, втолкнули. Вскоре пришел туда овчарь Святополка, угрюмый
и жестокий Берендий.
Потом
вошли княжеские конюхи Сновид и Дмитр, молча расстелили ковер на полу.
Взялись за Василька и хотели повалить. Он сопротивлялся изо всех сил, на шум
подоспели другие. Бросили князя на пол и ослепили.
Взявшись
за углы ковра, конюхи вынесли лежавшего бездыханно князя на улицу, бросили в
приготовленную повозку и под стражей, как пленника, повезли в отчину Давыда —
Владимир-Волынский.
Новая
волна многолетних воинственных судорог прокатилась по Руси. Мир,
установленный было русскими князьями, рассыпался как карточный домик.
Старательно возводили его правители земель, но каждый при этом норовил свою
карту так поставить, чтоб, когда упадет строение, она б сверху легла!
Рассуждая
о мире, думали князья, как назавтра больнее досадить соседу, обезвредить его,
пока он сам зла какого не удумал. Слушали наветы — и внимали им скорее, чем
собственному разуму. Врагу-степняку верили больше, нежели брату родному...
А враг
не терял времени. Пользуясь ослаблением Руси, половцы только за первые 10 лет
XII века совершили в ее пределы шесть крупных нашествий!
Русские
ответили на них лишь тремя походами в глубь половецкой степи. Самым успешным
из них был предпринятый, как и большинство других, по инициативе Владимира
Мономаха поход 1103 года.
|
