|
«НАЧАЛО ОТЕЧЕСТВА»
ГЛАВА III. БОРЬБА
Южные смерчи
Подчас
мы представляем себе средневековый мир несложным, как арифметический пример.
Соха и борона, гончарный круг и нехитрая кузница — натуральное хозяйство.
Оброк да барщина. Труженикам-крестьянам плохо от феодалов-рыцарей. Страдают
от них в городах ремесленники и торговые люди. Застойная рутина от века
уставленных бесчеловечных правил и законов...
Но если
вглядеться получше, вчитаться в скупые свидетельства древних документов, то
можно увидеть, как в простых и малоподвижных рамках общественных отношений
средневековья кипела-выплескивалась страстная человеческая жизнь, полная
борьбы, гневных волн народного возмущения, потерь и подвигов, гениальных
откровений искусства, любви к своей земле, боли за ее страдания.
Князь-феодал
не сразу, как говорили тогда, «освоил» земли, поднятые вековым трудом
поколений земледельцев. Общинное землевладение крестьян-смердов долго
сопротивлялось феодальной власти, отступало медленно, а в далеких северных
местах сохранялось многие века.
Но и
попав под власть феодалов, горожане и смерды не мирились с феодальным
произволом. Через все русское средневековье слышно клокотание мощных народных
восстаний. Переворачивая княжества, опрокидывая князей и бояр-сребролюбцев,
они вспыхивали в центре и на окраинах, в сельских местах и в городах стольных
и малых...
Мужественно
боролся русский народ и с иноземцами захватчиками, грозившими раздробленной
на множество княжеств Руси со всех сторон света.
К югу
от русских княжеств лежала Великая Степь, которую русские называли коротко:
Поле. В этом имени отразились ее главные черты — и щедрая тучная
плодоносность, и неоглядная таинственная безбрежность, и то, что в XI и XII
веках степь стала для Руси полем постоянных битв. На сотни верст тянулось
покрывало трав метровой высоты, простроченное древними оврагами-балками. В
них, добывая воду, прятались от жестокого летнего солнца небольшие подлески.
Лишь кусты неприхотливого дикого вишенника, дерезы и бобовника, не боясь
зноя, раскидывались на степных пространствах, сплетаясь в непроходимые для
человека и зверя заросли.
Неподвижная
зимой, когда гибкие стебли трав были задавлены снегом, весной и летом
степь-красавица часто меняла наряды. То становилась лиловой, когда зацветали
моря анемонов, то лазурной — это начиналось праздничное буйство незабудок, то
желтой от сурепки... Но к середине лета красота сгорала — цветы уступали
место щетинистым метровым ковылям, стойкому бурьяну да белесой полыни. С
приближением осени жизнь степи все больше замирала, травы склонялись к земле,
готовясь вновь принять холод и тяжесть снега.
Множество
грозных военных слов стояли для русского человека рядом с этим коротким
именем — Поле. И в словаре нашего древнего языка они расположены вместе:
полк, полон, полымя, половцы...
На
рубеже VIII и IX веков по степям между Уралом и Волгой разлилась волна
завоевателей — «находников» — могущественного тюркского племени печенегов.
Затем она переплеснула Волгу и стала продвигаться в сторону Северного
Причерноморья. К началу X века вся южная причерноморская степь — от Волги до
Прута — уже принадлежала новым пришельцам, чей независимый и воинственный
нрав поражал средневековых авторов. «Это люди длиннобородые, усатые, производящие
набеги друг на друга... — сообщал мусульманин Абу-Дулаф. — Они никому не
платят дани».
Печенежские
орды достигли в своем развитии высшей ступени родоплеменного строя — военной
демократии. Император Константин Багрянородный писал, что печенежский союз
распадался на 8 племен-колен, в которых насчитывалось 40 родов. Каждое племя
возглавлялось князем-вождем. Он правил вместе с советом старейшин, а в особо
важных случаях созывались общеплеменные собрания.
Закрепившись
в Причерноморье, воинственные племена скоро дали знать о себе всем соседним
народам. Сначала венгры, вытесненные с плодородных равнин, а затем Русь,
Византия, Болгария почувствовали силу и опустошительность внезапных
печенежских набегов.
«Их
набег — удар молнии! — писал Феофилакт Болгарский. — Их отступление тяжело и
легко в одно и то же время: тяжело от множества добычи, легко — от быстроты
бегства. Нападая, они предупреждают молву, а отступая, не дают последующим
возможности о них услышать. А главное — они опустошают чужую страну, а своей
не имеют... Жизнь мирная — для них несчастье, верх благополучия — когда они
имеют удобный случай для войны или когда насмехаются над мирным договором.
Самое худшее то, что они своим множеством превосходят весенних пчел, и никто
еще не знал, сколькими тысячами или десятками тысяч они считаются: число их
бесчисленно!»
Первое
знакомство печенегов с русскими случилось в 915 году и произошло мирно.
«Пришли печенеги впервые на Русскую землю, — отметил летописец, — и створили
мир с Игорем, пошли к Дунаю». Однако уже через несколько лет, в 920 году. произошло
военное столкновение Игоря с печенегами. Правда, обошлось, видимо, без
больших потерь для обеих сторон, а затем печенегов отвлекли другие внешние
интересы и они надолго — почти на полвека — оставили Русь в покое. Известия о
них исчезли со страниц русских летописей.
Вновь
печенежская опасность дала о себе знать лишь при Святославе.
Русские
уже успели прочно забыть давние стычки кочевников с Игорем Старым, когда
летом 968 года степняки неожиданно (трижды прав был Феофилакт Болгарский,
сравнивая их набеги с ударами молний!) хлынули в киевские земли.
Время
нападения было выбрано далеко не случайно: князь Святослав увел дружины в
Дунайскую Болгарию.
Орда
осадила Киев, в котором укрылась с внуками мать Святослава, старая княгиня
Ольга. Печенеги взяли город в плотную осаду — ни выйти из него, ни даже вести
послать нельзя. Скоро начался голод, но еще раньше стала мучить киевлян
жажда.
Хотели
помочь столице жители Киевской земли. Воевода Претич собрал в окрестных селах
ополчение и привел его в ладьях к Киеву. Но о том, чтобы подойти к столице,
нечего было и думать: бесчисленное множество печенегов стояло вокруг города,
тут и там сновали сторожевые разъезды. Что сделает малая дружина, вооруженная
топорами, ножами да косами?! Стали они на другом берегу Днепра, почти
напротив столицы, а сделать ничего не могли.
Сердца
ныли от мысли о близком падении Киева!
А
положение в столице было критическим. На боярском совете говорили о сдаче
города печенегам. Не все соглашались с этим, и после долгих разговоров решили
сначала дать знать о предстоящей сдаче Киева ополченцам — на другую сторону
Днепра.
Но как
это сделать? Из города и птице-то не вылететь — неминуемо сшибет ее
печенежская стрела!
Разошлись
по городу княжеские люди с вопросом: «Нет ли кого, кто смог бы перебраться на
ту сторону и сказать им: если не подступите утром к городу — сдадимся
печенегам!»
Наконец
нашли отрока, который согласился это сделать. Не взял с собой ни меча, ни
лука, даже ножа не повесил на пояс. Попросил только простую конскую уздечку.
Выскользнул
юноша незаметно из города и спокойно побежал через печенежский стан к Днепру.
Помахивая уздечкой, спрашивал у печенегов, которые сидели около многих костров:
«Не видел ли кто-нибудь коня?» Спрашивал по-печенежски. и те. принимая отрока
за своего, кто плечами пожимал, а кто и вовсе не обращал внимания на юношу.
А он. приблизившись
к Днепру, вдруг скинул одежду и бросился в реку.
Тут
сообразили степняки, кинулись за ним, из луков стрелять стали, да, к счастью,
миновали стрелы смельчака. В ополчении тоже заметили его — быстрая ладья
отошла от берега и скоро подобрала киевского разведчика.
Привели
его к воеводе, и отрок сообщил о намерении боярского совета. После недолгих
размышлений воевода Претич решил: «Пойдем завтра в ладьях и, захватив княгиню
и княжичей, умчим на этот берег. Если же не сделаем этого, то погубит нас
Святослав!»
Опасное
было решение. Успеха ждать почти не приходилось: в открытом бою печенеги
наверняка легко одолеют небольшую дружину. Но выхода не было. Задумали только
не сразу безоглядно бросаться на печенегов, высказывая свое намерение, а
применить небольшую хитрость, — вдруг она и поможет.
На
следующее утро дружина в полном вооружении села в ладьи и под громкое пение
боевых труб, с военными песнями и криками двинулась по Днепру к Киеву.
Плывут
ладьи так, словно сидящие в них воины возвращаются из далекого похода и не
ведают, что судьба родного города на волоске висит, что врагов вокруг города
— тьма-тьмущая.
«Кто же
это к городу подходит? — забеспокоились печенеги. — Уж не Святослав ли?!» А
тут еще осажденные киевляне все, как один, высыпали на городскую стену и
подняли истошный ликующий крик — вызволение идет! А времени у врага на
раздумья и проверки нет. Хорошо наслышанные о воинской доблести Святослава,
печенеги решили, что русский князь сумел — непостижимым образом! — в
несколько дней вернуться из далекой Болгарии на помощь родному городу. Орда
панически отхлынула от города, сняв едва налаженную осаду. Это спасло
стольный Киев.
А
Святослав, бросив задуманное военное предприятие, действительно уже спешил на
помощь. Вернувшись, он быстро увеличил дружину, набрав новых «воев» в Киевской
земле, и прогнал печенегов глубоко в степь — подальше от русских пределов,
замирил кочевников.
Вторжение,
врасплох заставшее Русь, побудило Святослава о многом задуматься. «Печенеги с
нами ратны!» — тот военно-политический вывод изменил многие планы князя.
Пришлось учитывать новую обстановку, отложить на несколько лет осуществление
грандиозных военных предприятии. Только в 971 году Святослав вновь направился
воевать с дунайскими болгарами и Византией. Богатые земли Юга притягивали
князя и дружину, как кусок диковинной магнитной руды притягивает мелкие
гвозди. Заветная мечта — обосноваться в этих благодатных краях и даже
перенести сюда столицу — не давала покоя решительному правителю.
Но
воинственная алчность в конце концов сослужила плохую службу. Возвратиться из
похода Святославу было не суждено. Поздней холодной осенью 971 года, когда
поредевшая в боях, измотанная за полгода непрерывных сражений и переходов
дружина, возвращаясь, подошла к днепровским порогам, обнаружилось, что они
заняты печенегами. Войско оказалось отрезанным от столицы, от Киевской земли,
от родины...
Святослав
быстро понял, что сквозь плотные заслоны не прорваться. Пришлось зимовать
вдали от родных мест, в Бело-бережье. Только весной решился князь пробиваться
к Киеву через пороги. В этих местах и напал на русских печенежский вождь Куря.
В битве Святослав был убит. Из его черепа Куря на радостях приказал
изготовить чашу, окованную серебром. Никому не разрешал прикоснуться к ней,
сам пил из нее. Стала чаша зловещим символом печенежского могущества...
Как ни
странно, смерть Святослава не привела к немедленному нарастанию печенежских
вторжений — несколько лет прошли спокойно. Правда, уже само присутствие
многочисленных кочевий вблизи степной границы Древнерусского государства
(один день пути отделял степняков от русских земель, а до Киева было всего
три перехода) накладывало заметный отпечаток на жизнь славян. А вскоре после
смерти Святослава появилось и еще одно обстоятельство, усложнившее отношения
Руси со Степью. На 980 год приходится первое известие об участии кочевников
во внутрирусских феодальных усобицах. Сыновья Святослава — Владимир и
Ярополк, заспорив об отцовском наследстве, открыли настоящую войну. Владимир Святославич
собрал в Новгороде войско, усилил его наемной варяжской дружиной и вышиб
брата из Киева!
Сил для
схватки с братом у Ярополка явно недоставало, и один из его ближайших
советников, Варяжко, подталкивал князя: «Не ходи, княже, к Владимиру! Побеги
к печенегам и приведи воев!» Однако Ярополк доверился брату и скоро был
вероломно убит. Тогда Варяжко сам отъехал к кочевникам и подбил их сражаться
с Владимиром.
«И
много воевал с печенегами на Владимира!» — осуждая перебежчика, сообщает
летописец.
|
