|
«Борьба за моря. Эпоха великих географических
открытий»
Янош Эрдёди
ХУАН ДЕ АТАУАЛЬПА ПРИНИМАЕТ
ХРИСТИАНСТВО...
Франсиско
Писарро, мрачный рыцарь эпохи испанских завоеваний, был одним из самых
характерных и — наряду с Кортесом — удачливых представителей типа
конкистадора.
Писарро
родился в 1475 году. Во время его великого похода, то есть в 1532 году, ему
было около шестидесяти лет, из которых он добрых двадцать — с 1510 года — провел
на пропитанной кровью земле Нового Света. Его, как и многих подобных ему рыцарей
удачи, привела сюда надежда на скорое обогащение и власть. Писарро быстро
получил известность даже в здешнем сборище отборных авантюристов: его имя гремело
на островах и на континенте, от Мексики до Панамы.
Толпа
проходимцев с уважением смотрела на него, так как Франсиско Писарро
пользовался славой человека, не признающего милосердия, но не знающего также
усталости, уныния и страха; это был отважный и совершенно лишенный морали человек.
Дружба, верность людям или слову — такие понятия для него не существовали. Он
считал, что доверять можно только сильной воле, решимости и оружию, но ни в коем
случае не человеку — в том числе и самому себе, разве лишь до тех пор, пока людей
связывают общие интересы. Другими словами, это был образцовый представитель
завоевателей Центральной Америки.
Писарро
принимал участие во многих мелких разбойничьих набегах, в частности в
знаменитой экспедиции Бальбоа. Однако подлинной своей удачи, удачи всей своей
жизни, он не находил. Золото, которое ему посчастливилось добыть, он тут же
проматывал.
В
начале 1520-х годов испанцев, поселившихся в Новом Свете, взбудоражили вести
о мексиканских завоеваниях Кортеса. Писарро и сам мечтал о подобном
грандиозном предприятии, только он собирался отправиться не на север, где
Кортес подчистил все, что можно, а мечтал найти Страну Золота на юге. До сих
пор он не мог добыть столько денег, чтобы купить или нанять корабли,
завербовать собственную армию для крупной экспедиции. Теперь же судьба
послала ему двух соратников. Один из них, Диэго де Альмагро, слыл старым
морским волком, испытанным воякой и был на добрых десять лет старше Писарро.
Он производил впечатление опытного пирата, доброго помощника в любом
предприятии масштабов Кортеса. Что касается денег, то их дал второй будущий
компаньон, Эрнан де Луке. В бытность свою священником испанской колонии в
Панаме он разбогател и теперь намеревался пустить в выгодный оборот деньги,
нажитые на плантациях и сделках.
В
следующие годы три компаньона с небольшой частной армией совершили две
сравнительно крупные экспедиции в южном направлении, к тихоокеанским берегам
Центральной Америки. Первая экспедиция, начатая в конце 1524 года,
изобиловала злоключениями, но большой удачи не принесла. Один пример: место,
где экспедиция вынуждена была провести полтора месяца в бездействии, она
обозначила на карте в память своих тамошних бедствий как Пуэр-та-де-ла-Амбре
(Голодный порт).
Путешествие,
кончившееся большими материальными и людскими потерями, дало один-единственный
результат: более или менее точные сведения об огромной южной империи под
названием Биро или Перу, где, по слухам, горы золота ждут тех, кто за ними
отправится. Компаньонами овладела неизлечимая маниакальная идея: найти и
ограбить эту неведомую сказочную страну.
10
марта 1526 года они заключили между собой невиданную сделку. Преподобный отец
де Луке снова взял на себя роль финансиста. Он раздобыл — никого не
интересовало, откуда — двадцать тысяч испанских золотых песо, сумму весьма
внушительную, и предоставил ее в распоряжение компаньонов. В торжественном
контракте они поделили между собой далекую империю, местоположение которой не
было им точно известно, о величине и силе, о перспективах завоевания которой
они не имели ни малейшего понятия; империю, само существование которой многие
подвергали сомнению. Триумвират договорился: де Луке дает деньги, Писарро и Альмагро
ставят на карту собственную жизнь и жизнь отчаянных бродяг, махровых
бандитов, собравшихся под их знаменем, а в случае удачи, в которую не верил
ни один здравомыслящий человек в панамской колонии, они поделят сокровища
империи на такие же равные части, на какие патер де Луке разломил освященную
просфору и (что несколько непристойно для его веры) благословил ею своих
компаньонов и себя, скрепив этим разбойничий договор.
Итак,
деньги добыты. Компаньоны послали по улицам Панамы глашатаев для вербовки
добровольцев под знамя «Перуанское предприятие». Они знали, что на такую
отчаянную авантюру пойдут только люди, которым нечего терять, для которых
мечта о Перу — это последняя соломинка, за которую стоит ухватиться, перед
тем как безвозвратно сгинуть в пучине. Им удалось набрать около ста
шестидесяти совершенно сломанных жизнью, опустившихся бродяг. С этими подонками
общества они отправились во второе путешествие.
Экспедиция
была успешнее первой. Она достригла берегов империи инков и даже проникла на
территорию бывшего королевства Кито.. Здесь Писарро собрал благоприятные для
его замыслов сведения о раздирающей империю междоусобной смуте, о ее
раздробленности. Однако с крохотной армией нечего было и думать о завоевании
страны, какой бы отважной эта армия ни была. Экспедиция, длившаяся полтора
года, вернулась в Панаму — на этот раз не с пустыми руками и с надежными,
казалось, сведениями. Люди теперь уже относились к Писарро не с таким
недоверием. «Кто знает, может, вся эта история с Перу и не такая уж чепуха. .
.» — рассуждали они.
Весной
1528 года Франсиско Писарро пустился в большой путь. Со своим испытанным
помощником Педро де Кандиа он взошел на корабль и переплыл в Европу, чтобы доложить
императору Карлу V о результатах разведывательных экспедиций, о своих
надеждах и планах.
Писарро
прибыл к императорскому двору как нельзя кстати. Карлу V снова — в который
уже раз! — нужны были деньги, очень много денег. Он победил в сражении под Павией
французского короля Франциска I, своего крупнейшего соперника в Европе,
усмирил папу Клементин, искавшего союза с его врагами, но все эти успехи
обеспечили недолговечный покой только на западных и южных окраинах империи. С
востока грозила огромная опасность: два года назад турки уничтожили под Мохачем
венгерскую армию, причем на поле брани пал и венгерский король Лайош:
буферное государство между империей султана и империей Карла V практически
перестало существовать. Турецкие полчища могли вторгнуться в страну в любую
минуту. Необходимо было срочно обеспечить защиту Вены и Австрии.
(О
«Священной Римской империи» Карла V поговаривали, что «солнце над ней никогда
не заходит». Границы ее тянулись от Австрии до Нидерландов, от Италии до
Северной Германии, не говоря уже о покоренных конкистадорами территориях
Нового Света.)
Кроме
военной опасности, Карла V волновало положение внутри империи. Отдельные
немецкие князья хотели выбрать другого императора, а тем временем неплохо
наживались на смуте, порожденной религиозной реформацией и спорами о вере;
могучие торговые города в соответствии с изменением своих интересов то поддерживали
Карла, то отворачивались от него; крестьянские волнения, продолжавшиеся уже
три десятилетия, переросли в 1525 году в войну, охватившую пламенем огромные
районы Германии, — усмирить крестьян удалось только ценой длительных и
кровавых сражений. В огромной империи имелось бесчисленное множество других
проблем, для решения которых нужны были ум, энергия, дипломатические
способности, но прежде всего деньги, неимоверное количество денег.
Грабежи
Кортеса в Мексике на некоторое время наполнили императорскую казну. Однако,
как гласит старая пословица, «денег может быть много, но никогда не может
быть достаточно». Поэтому Карл V с большим интересом и с возрастающей
благосклонностью выслушал допущенного к нему на аудиенцию подозрительного
авантюриста Франсиско Писарро.
Этот
человек обещал золото! Горы золота, быть может, даже больше, чем было
награблено в Мексике. Император не интересовался тем, как это золото будет
добыто, какими средствами благородные металлы будут выжаты и доставлены в
императорскую сокровищницу. Об этом он не расспрашивал и Кортеса. Деньги не
пахнут. И когда Франсиско Писарро закончил волнующее повествование о своих
приключениях и ошеломляющих планах, лицо Карла V прояснилось; он милостиво
кивнул.
Этим
жестом десятки тысяч индейцев были осуждены на мучительную гибель, сотни
тысяч людей вместе с потомством — на рабство; за одно мгновение неведомая
дальняя страна была отдана на разграбление алчной банде конкистадоров.
Император знал, что лучшие куски растерзанной империи инков достанутся ему,
волки перегрызутся между собой, лишь из-за оставшихся клочьев.
Карл
кивнул, но шестерни государственной машины крутились медленно. Приходилось
смазывать их тут и там, обещать долю в добыче тому и другому. Контракт
составлялся ровно один год. Наконец все было готово. В договоре император
поручал Франсиско Писарро открыть и завоевать Перуанскую империю, назначал
его наместником и верховным судьей империи, военачальником находящихся там
сил в ранге, примерно соответствующем нынешнему рангу генерал-полковника. По
контракту Писарро полагалась внушительная сумма годового жалованья, однако из
него он должен был оплачивать своих чиновников и телохранителей. В целом
можно сказать, что деловой контракт между авантюристом и императором
обеспечивал Писарро компетенцию вице-короля страны инков.
Для
двух своих компаньонов Писарро удалось добиться гораздо меньшего. Альмагро по
условиям контракта получал должность коменданта крепости портового города Тумбеса,
дворянский титул и годовое жалованье в размере двух пятых жалованья Писарро.
Его преосвященству де Луке пришлось довольствоваться всего лишь звучными
титулами: он стал епископом Тумбеса и «покровителем перуанских индейцев».
Правда, годовое содержание назначалось и ему, но по сравнению с жалованьем Писарро
оно было ничтожным.
Само
собой разумеется, что жалованье нужно было пополнять за счет будущей добычи.
Главаря
предстоящей пиратской авантюры посвятили в рыцари аристократического
религиозного ордена святого Якова в Ком-постеле, чтобы он мог командовать
своей армией во всем великолепии орденского плаща с вышитым золотым крестом.
В контракте оговаривалось также, что Писарро обязуется взять с собой в поход
определенное число священников, которые позаботятся о духовном спасении
коренных жителей страны.
Писарро
обязался в течение полугода после своего возвращения из Испании отправиться в
поход из порта Панамы с отрядом не менее двухсот пятидесяти завербованных
наемников.
Самый
важный пункт договора состоял в следующем: в течение некоторого времени
десятую часть благородных металлов, добываемых в перуанских рудниках, а также
пятую часть золота, серебра и прочих ценностей, добытых «посредством меновой
торговли или насилия», нужно доставлять в Европу, в императорскую
сокровищницу.
Узнав о
предательстве компаньона, Диэго де Альмагро бесновался так, что стены
сотрясались. Дело в том, что перед отплытием в Испанию Писарро обещал
добиться для него ранга генерал-полковника. Бартоло-мео Руис, навигационный
эксперт пиратского флота, ожидал, в свою очередь, должности верховного судьи,
а получил лишь звучный и никчемный титул «главного лоцмана южных морей». Оба
в страшном возмущении покинули главаря, который захватил себе все и за их
спиной заключил выгодную только для себя сделку.
Лишь
благодаря уму и дипломатическому такту де Луке распавшийся было союз кое-как
восстановился, однако прежнего согласия, основанного на разбойничьей чести,
между его участниками уже не было. Источником постоянных недоразумений
явилось и то, что Писарро привез с собой из Испании целую кучу родственников,
троих братьев и других родичей, которые возомнили себя членами
«вице-королевской династии» и вели себя надменно. Этого Альмагро, простой
старый бандит, никак не мог вынести.
Организация
экспедиции шла с трудом. Панамские испанцы еще хорошо помнили первые две
авантюры Писарро, свои лишения и страдания в связи с ними. Они знали, что
скрепляющая договор императорская печать не спасет их ни от голода, ни от
эпидемий, ни от оружия перуанцев.
Наконец
с большим трудом удалось завербовать сто девяносто наемников, в том числе
двадцать семь всадников. В первые дни января 1531 года с этим отрядом на трех
маленьких кораблях и пустился Писарро в свое третье перуанское путешествие.
Ничтожность отряда не соответствовала даже скромным рамкам императорского
договора, и ни один здравомыслящий человек не мог поверить, что горстка
воинов может покорить огромную империю. Писарро оставил в Панаме своим
заместителем Альмагро, с тем чтобы тот как можно скорее навербовал еще людей
и поспешил вослед экспедиции на подкрепление.
Экспедиция
хотела высадиться в Тумбесе, однако корабли отнесло бурей, и им пришлось
пристать гораздо севернее. Последовал долгий и утомительный переход. Первым
на пути отряда оказался город Коаке, на который он без раздумий нарал и
разграбил его. Пополнение продовольствия пришлось очень кстати, так как
съестные припасы подходили к концу. Захваченное золото, серебро и другие
ценности Писарро велел тут же погрузить на корабль (корабли следовали за
отрядом вдоль берега), никто не смог припрятать ни крохи. Сокровища главарь
отослал в Панаму в надежде на то, что добыча поможет вербовке добровольцев.
Наконец
первая цель пути, порт Тумбес, была достигнута. На месте укрепления,
построенного здесь во время первого похода, испанцы нашли одни развалины,
гарнизон уже давно уничтожили перуанцы. В складках лохмотьев, прикрывавших
останки одного из защитников крепости, нашли записку с несколькими
торопливыми строками: «Знай, ступивший на эту землю: ты найдешь здесь больше золота
и серебра, чем железа в нашей родной Испании. . .»
На
островке, расположенном неподалеку от берега, отряд остановился на
продолжительный отдых. Воины решили подождать более благоприятного времени
года для начала решающего выступления.
Когда
кончился сезон бурь и дождей, Франсиско Писарро решил: пора.
Опять
бесконечные переходы. По крутым горным тропинкам, по перекинутым через
пропасти мостам ползла стальная змея — отряд закованных в панцири испанцев,
нацелившихся на сердце империи инков.
Воины с
недоверием осматривались: нигде никаких следов сопротивления. Нигде никаких
гарнизонов: горные укрепления пусты, дороги исправны, не загромождены
преградами; висячие мосты не разорваны, каменные мосты не разрушены. А ведь
приближение испанцев не могло оставаться в тайне: днем и ночью с дальних
горных вершин доносился глухой прерывистый бой сигнальных барабанов,
вспыхивали сигнальные огни. . . Все это говорит о них. . . Донесения о их
приближении несутся к правителю империи. . .
Почему
же им позволяют беспрепятственно войти в страну?
Опытные,
закаленные в бесчисленных авантюрах конкистадоры в какой-то мере уже были
знакомы с логикой жителей континента. Быть может, это ловушка: маленький
отряд хотят заманить в глубь страны и там уничтожить. Но это наименее
вероятное решение загадки, ибо индейцы уже усвоили: опасно навлекать на себя
месть белого человека. Если расправиться с крохотным отрядом, на смену ему
может прийти гораздо более сильная карательная экспедиция. Скорее всего,
император инков задумал нечто подобное тому, что пытался проделать Монтесума
с Кортесом: запугать испанцев, показать им мощь своей страны, могущество
армии и отбить у них охоту к завоеваниям.
Писарро
молчаливо ехал верхом во главе отряда, погруженный в раздумье: Кортеса ведь
не сумели запугать . . .
На краю
огромного плато перед отрядом внезапно появилось посольство с приглашением
властителя империи инков: пусть белые чужеземцы будут его гостями в городе Кахамарка.
Франсиско
Писарро кивнул: он принимает приглашение. И снова в памяти ожил пример -Кортеса:
он захватил Монтесуму в плен в самой резиденции правителя . . .
К
городу отряд шел под пронизывающим ледяным ноябрьским ветром. Путь лежал
через огромный военный лагерь. Правитель сосредоточил здесь неслыханное
количество войск: по подсчетам испанцев, в лагере было собрано тридцать
пять—сорок тысяч воинов. Нетрудно представить, какие чувства обуревали отряд
из ста девяноста наемников, когда он продвигался к городу между сплошными
стенами вооруженных воинов империи.
Атауальпа
принял Писарро и нескольких его офицеров сидя на троне. С помощью переводчика
они обменялись несколькими любезными фразами, правитель отвел для испанцев
один из своих дворцов и сказал, что завтра он нанесет ответный визит
испанскому «сыну Солнца». . .
Наемники
Писарро провели ночь в лихорадочной подготовке. Они превратили отведенный им
дворец в крепость: две малокалиберные полевые пушки и мушкетеров они
разместили так, чтобы держать под обстрелом громадную площадь перед дворцом. Писарро
и его военачальники разработали план военных действий на следующий день. Днем
своего визита Атауальпа назначил 12 ноября 1532 года. С самого рассвета
испанцы ждали правителя в полной боевой готовности, с растущим беспокойством,
с напряженными до крайности нервами. Незадолго до захода солнца на площади
перед дворцом выстроилась охрана владыки, затем около четырехсот его
приближенных и свита из пяти тысяч человек, после чего появился и сам
Атауальпа, восседая на троне, который несли слуги.
Писарро
и его воины выстроились в воротах дворца. Встретить властителя Писарро послал
своего полевого священника, монаха Висенте де Вальверде. Священник начал
длиннейшую проповедь на испанском языке, из которой Атауальпа, естественно,
не понял ни слова. А испанцы ждали предлога. . .
Педро Писарро,
младший брат главаря конкистадоров, в своих мемуарах, изданных сорок лет спустя
после описываемых событий, пишет, что сигнал к наступлению им подал сам
Атауальпа, подал невольно, ни о чем не подозревая. Священник в своей
проповеди требовал, чтобы империя покорилась завоевателям, и широким жестом
протянул Библию — Верховный Инка небрежным жестом отстранил от себя
безынтересный для него предмет: он и понятия не имел, что это такое.
Миссионер Вальверде взвизгнул:
—
Богохульник!
А Писарро
взмахнул белым шарфом военачальника.
Грохнули
пушки, загремели мушкеты, Писарро с конницей вылетели на площадь, за ними
двигалась пехота. Закованная в панцири конница уже одним своим бешеным
натиском вызвала панику, под ударами сабель телохранители Атауальпы упали как
подкошенные. Когда обезумевшие люди опомнились и начали было сопротивляться,
судьба битвы была почти решена. На камнях площади валялись сотни трупов, Писарро
с несколькими воинами уже пробился почти к самым носилкам правителя.
Резня продолжалась
полчаса. К заходу солнца на поле битвы остались тысячи трупов, а Атауальпа
оказался пленником испанцев.
Потянулись
странные месяцы. Окруженный и полностью изолированный Писарро стал подлинным
хозяином чужой, враждебно настроенной страны. Ибо вся мощь огромной
перуанской армии и империи инков была парализована, перуанцы беспрекословно
подчинялись любому приказу, исходившему от их бога — Верховного Инки;
Атауальпа, пленник испанцев, приказывал все, что они требовали.
Несколько
недель плена совершенно сломили сопротивление Атауальпы. Он на все был
согласен. Примет он христианство? Да. Принесет» присягу верности Карлу V? Да.
Выдаст завоевателям золото и серебро? Да, да, да!
Только
два своих требования он отстаивал с маниакальным упорством. Победители не
должны прикасаться к святыне империи, храму Бога Солнца в Куско, и отпустить
его, Атауальпу, на свободу, когда он выполнит все свои обещания. Пусть Писарро
поклянется на распятии, что выполнит эти два требования пленного властителя.
Писарро
поклялся.
Но вот
как насчет выкупа? . .
Атауальпа
оглядел зал, где происходил торг:
— Я
велю принести в этот зал столько золота, что его будет по колено.
Писарро
улыбнулся, вынул кинжал из ножен, высоко поднял его и черкнул по стене:
— Вот
столько!
И в Кахамарку
со всех концов империи потянулись бесконечные караваны с золотом и серебром,
с драгоценностями и храмовыми сокровищами, со всем имуществом городов и
главной сокровищницы. Через несколько месяцев холм ссыпаемых в зале
драгоценностей достиг отметки на стене.
Но тем
временем Атауальпа узнал, что испанцы вступили в тайные переговоры с его
братом, государственным пленником, содержавшимся в крепости Яуйя: они
намеревались посадить Уаскара на трон Перу в качестве феодального князя.
Атауальпа послал приказ убить Уаскара. Приказ был выполнен.
Писарро
обрадовался случаю избавиться от Атауальпы. Он с самого начала знал, что ни в
коем случае не отпустит своего пленника на свободу. Он выжал из правителя
все, что было можно, и не нуждался в нем более.
К этому
времени подоспел и Альмагро со значительным подкреплением. Положение испанцев
в распадающейся империи упрочилось.
Был
созван «суд» по обвинению Атауальпы в организации убийства Уаскара. Приговор
был вынесен очень быстро:
«Высокий
Полномочный Суд, учитывая незаконное происхождение и узурпаторский характер
власти обвиняемого; учитывая то обстоятельство, что он язычник и богохульник;
учитывая далее, что он подстрекал своих подданных к вооруженному восстанию
против испанской армии, присуждает за все эти преступления властителя Перу к
смерти. Однако если преступник откажется от своей языческой веры и отдаст
себя под защиту милосердной церкви, он заплатит за свои грехи не смертью на
костре, а переселится из мира живых в мир мертвых путем удушения на позорном
столбе».
Атауальпа
понял, что выбор у него только один: медленная, мучительная смерть на костре
или более быстрый, менее мучительный конец. Его уже подвели к готовому
костру, когда он заявил, что готов принять крещение.
Вдохновенный
миссионер, монах Висенте де Вальверде провел церемонию с большой
торжественностью. Властитель инков за несколько минут до смерти получил имя
Хуана де Атауальпы. После этого он был казнен. Корчась в предсмертных
судорогах, он, вероятно, еще слышал, как выстроившиеся вокруг испанцы хором
громко молились за спасение его души.
На
другой день Писарро продолжил начатую им невероятно циничную комедию. Тело Атауальпы
осталось на ночь на месте казни, а утром его отнесли в церковь Святого Франсиска,
названную так в честь покровителя Франциско Писарро, чтобы предать вечному
покою бренные останки «инки-хри-стианина». Писарро и его военачальники
беззастенчиво явились на похороны своей жертвы одетые в глубокий траур.
Вокруг
церкви собралась огромная толпа, в которой были также сестры и жены Атауальпы;
с громким плачем они протестовали против того, чтобы Сын Солнца был погребен
столь бесчестно, с таким вопиющим нарушением традиций. Испанцы разогнали
толпу. Многие женщины в тот же день покончили с собой, чтобы, по их
верованиям, сопровождать своего господина в Царство Солнца и воздать Атауальпе
последние почести.
После
траурной мессы испанцы продолжали дележ. Добыча превзошла все ожидания. После
отчисления в императорскую казну Франсиско Писарро досталось шестьдесят тысяч
золотых песо, ему достался и золотой трон Атауальпы, стоимость которого была
оценена в двадцать пять тысяч. Даже самые последние рядовые воины отряда
получили по четыре-пять тысяч песо, что составляло целое небольшое состояние.
Первый
этап «Перуанского предприятия» закончился прибыльно, значит его стоило
продолжить.
|
