|
Валентин и валентиниане
— Валентин, самый значительный гностический философ и один
из гениальнейших мыслителей всех времен, родом из Египта, жил в первой
половине II-го века; прибыл в Рим при папе Гигине в 140 г., стал знаменит при
Пие I и дожил до времени папы Аникиты. Умер на острове Кипре в 160 г. Других
достоверных сведений о жизни его не имеется. Сочинения его, как и вся почти
гностическая литература, до нас не дошли, за исключением маловажных
фрагментов. Коптская книга "Πίστις Σοφία",
найденная 40 лет тому назад [Изданная, с латинским переводом, Шварцем и Петерманном
в 1851 г.], не принадлежит Валентину, как сначала предполагали, а есть лишь
второстепенный офитский апокриф. Валентинова система, стоящая во главе
египетского типа гностики, обстоятельно излагается в древнейшем и важнейшем
источнике для изучения гностицизма — у св. Иринея Лионского, в его "Έλεγχος
καί άνατροπή ψευδωνύμου"
(книга I). В основе системы — общегностическая идея абсолютной полноты (πλήρομα)
вечного бытия или мира эонов (άιώνες), из
которого происходит и к которому возвращается все способное к восприятию
истины. На незримых и несказанных высотах (т. е. в сфере
чисто-трансцендентного бытия, говоря новейшим языком) предвечно пребывает
совершенный эон — первоначало, праотец или Глубина (Βύθος).
Будучи выше всякого определенного бытия, как положительное нечто, или
истинная бесконечность, этот первоэон имеет в себе абсолютную возможность или
мощь (potentia, δύναμις) всего и всякого
определенного бытия, имеет ее в себе как свою мысль и радость, В таком
внутреннем, невыраженном состоянии эта мысль Глубины называется Молчанием (Σιγή).
Непостижимое (το άκαταληπτον)
Глубины всегда остается в Молчании, постижимое же (το καταληπτόν)
становится началом всего (άρχή τών πάντων),
будучи из потенциальной мысли первоэона произведено в действительность актом
его воли. Это второе, произведенное начало всего есть Ум (Νοΰς),
также называемый Единородным и Отцем всяческих. С ним вместе произведена и
соотносительная ему идеальная объективация — Истина (Άλήθεια).
Они, оплодотворяя друг друга, производят Смысл (Λόγος)
и Жизнь (Ζωή), а эти, в свою очередь, порождают Человека (Άνθρωπος)
и Церковь, т. е. общество (Έκκλησία).
Эти четыре пары (сизигии): Глубина и Молчание, Ум и Истина, Смысл и Жизнь,
Человек и Церковь, составляют совершенную осьмерицу (огдоаду), которая, не из
недостатка или потребности, а по избытку внутреннего довольства и для нового
прославления Первоотца, производит еще 22 эона: Смысл и Жизнь — 10 (декаду),
а Человек и Церковь — 12 (додекаду). Все вместе 30 эонов и составляют
выраженную полноту абсолютного бытия — Плерому. Последний из тридцати —
женский эон, София — возгорается пламенным желанием непосредственно знать или
созерцать Первоотца — Глубину. Такое непосредственное знание Первоначала
свойственно только его прямому произведению (προβολή)
— Единородному Уму; прочие же эоны участвуют в абсолютном ведении Глубины
лишь посредственно, по чину своего происхождения, через своих производителей,
а женские эоны, сверх того, обусловлены в сем деле и своими мужскими
коррелятами. Но София, презревши как своего супруга Желанного (Θελητός),
так и всю иерархию двадцати семи эонов, необузданно устремляется в бездну
несказанной сущности. Невозможность ее проникнуть, при страстном желании
этого, повергли Софию в состояние недоумения, печали, страха и изумления, и в
таком состоянии она произвела соответственную ему сущность — неопределенную, безвидную
и страдательную. Сама она, потерявши свой внутренний устой и выйдя из порядка
Плеромы, разрешилась бы во всеобщую субстанцию, если бы в своем безмерном
стремлении не встретила вечного Предела (Όρος), все
приводящего в должный порядок и называемого также Очистителем, Воздаятелем и
Крестом. Орос исключил из Плеромы бесформенное чадо Софии, ее
объективированное страстное желание (Ένθύμησις),
а Софию восстановил на прежнем месте в Плероме. Положительным результатом
происшедшего беспорядка явилось произведение Единородным двух новых эонов —
Христа и Духа Святого. Первый научил всех эонов различать в Первоотце его
непостижимое от постижимого, а также сообщил им закон последовательности и
сочетания эонов; Дух Святой, с другой стороны, открыл им их существенное
тождество, в силу которого все в каждом и каждый во всех. Утешенные,
успокоенные и обрадованные этим откровением, эоны проявили на деле свою
солидарность, произведя сообща, из лучших своих сил совокупный Плод Плеромы и
соборный Дар ее Первоотцу — эона Иисуса или Спасителя. Он же, как от всех
происшедший, называется Все (Πάν). А между тем извергнутое из
Плеромы бесформенное детище мятежного эона (называемое именем матери, только
в еврейской форме множественного числа — Ахамот, испорченное из Га-Хакмот)
томилось в полном мраке и лишениях. Сжалился над нею Христос и, снизойдя,
собственной силой вложил в нее некоторый внутренний образ Плеромы, но только
по существу, а не по знанию (т. е. бессознательную идею), чтобы изгнанница
могла чувствовать и скорбь разлуки, а вместе с тем имела бы и светлое
предощущение вечной жизни. Совершивши это, Христос удалился в Плерому, а
устремившаяся за ним Ахамот была удержана Пределом. Тогда она впала в
состояние смятения, более сильное (потому что более объективное, фактически
обусловленное), чем некогда ее мать — вышняя София. Страстные ощущения,
которые испытывала Ахамот, были не только преходящим изменением (έτεροίωσις),
как у Софии, но и постоянной противоположностью (εναντιότης).
Она сама была уже объективированной страстью Софии, а ее собственные
противоборствующие страсти объективируются еще реальнее и даже прямо
материализуются. Вся влажная стихия в нашем мире — это слезы Ахамот, плачущей
по утраченном Христе; наш физический свет есть сияние ее улыбки при
воспоминании о Нем, ее скорбь и туга застыла и отвердела в плотном веществе;
из ее страха возникли сатана и демоны, а из ее обращения и стремления к
утраченному произошли Демиург (космический ум) и прочие душевные существа. Во
всем этом ей помогал посланный по мольбе ее Христом из Плеромы Спаситель или
Утешитель (Параклет). Он отделил Ахамот от ее низших порождений и пробудил в
ней сознание, а она, от созерцания сопровождавших Спасителя ангелов,
произвела свое высшее порождение — духовное начало в нашем мире, семя будущих
духовных людей, пневматиков или гностиков. Произведя все это, она захотела
образовать свои произведения, дать им форму; но сделать это с духовным
началом ей было нельзя, так как оно было однородно и равного достоинства с
нею самой, а только низшее образуется высшим. Поэтому ее образующее действие
ограничилось душевным существом — Демиургом, который, бессознательно ею
внушаемый и направляемый, стал созидать видимый мир и прежде всего семь небес
(т. е. семь планетных сфер, включая солнце и луну); затем материальные стихии
(происшедшие, как сказано, из страстных состояний Ахамот) он слагает и
связывает, образуя из них земной мир, и в конце этого зиждительного процесса
творит человека. В это совершеннейшее создание Демиурга София-Ахамот,
неведомо для самого создателя, вложила высшее духовное начало, порожденное ею
от сочетания с Параклетом. Таким образом в человеке соединены три начала: 1)
материальное 2) душевное, полученное от Демиурга, и 3) духовное, вложенное Софией-Ахамот.
Эти три начала не осуществляются равномерно всем потомством первого человека.
В одних людях реализуется только материальное начало — это люди плотские (ύλικοί,
χοϊκοί или σαρκικοί),
роковым образом предопределенные ко злу и гибели; в других осуществляется
среднее — психическое начало, — это люди душевные (ψυχικοί),
способные и ко злу, и к добру по собственному выбору; в случае предпочтения
ими добра они спасаются верой и делами, но никогда не могут достигнуть
высшего совершенства и блаженства, какие предназначены для людей третьего
разряда, по существу духовных (πνευματικοί).
Эти "чада премудрости" не нуждаются ни в вере, ибо обладают
совершенным знанием (γνώσις), ни в делах, ибо
они спасаются не своими действиями, а тем духовным семенем, которое свыше в
них вложено. Цель мирового процесса состоит именно в том, чтобы это малое
духовное семя раскрылось, развилось и воспиталось через познание душевных и
чувственных вещей, а цель пришествия на землю Спасителя состояла в том, чтобы
собрать всех имеющих в себе "семя жены" (т. е. Софии-Ахамот) и из
бессознательных пневматиков превратить их в сознательных гностиков, открывши
им истину о Небесном Отце, о Плероме и об их собственном происхождении. Но он
воспринял от Демиурга также и "душевного человека", чтобы явиться и
душевным, и праведных из них спасти, возбудивши их к истинной вере и добрым
делам. Материального же начала в Спасителе не было (ибо материя не
воспринимает спасения), и тело его было особенное, фантастическое. Когда все
гностики познают себя и разовьют свое духовное семя, наступит конец мира. София-Ахамот
окончательно соединится со Спасителем и войдет в Плерому; духи гностиков,
приняв женский характер, войдут в сочетания (сизигии) с ангелами и также
будут восприняты в Плерому. Демиург и "душевные" праведники утвердятся
навеки в своем царстве небесном, или в "среднем месте", а
материальный мир, с плотскими людьми и с князем мира сего — сатаной, сгорит и
обратится в ничто.
За недостатком подлинных текстов невозможно с полной
уверенностью отделить в изложении св. Иринея мысли Валентина от дополнений
его ближайших учеников, но несомненно, что в такой стройной, последовательной
и поэтически-оригинальной системе все главные черты принадлежат гениальному
учителю.
С точки зрения философской, величайшее достоинство Валентиновой
системы состоит в совершенно новом метафизическом (хотя и облеченном в
поэтическую форму) взгляде на материю. Древняя мысль знала только два
представления о материальном бытие: или, как в индийском пантеизме, а также у
элеатов, это бытие являлось лишь субъективным призраком, обманом духа; или
же, как в остальной греческой философии, материи приписывалась безусловно
самостоятельная реальность. В Валентиновой же системе впервые материальное
бытие ясно определяется в своем истинном существе как реальность условная, а
именно — как действительный результат душевных изменений.
Что касается до метафизических и этических недостатков
этой системы, то они общи ей со всеми прочими гностическими учениями и будут
указаны при общей оценке этого умственного движения.
Литературу о Валентине см. под словом Гностицизм.
Валентиниане. Из ближайших последователей Валентина,
современных св. Иринею, Секунд внес в идею плеромы начало пифагорейского
дуализма, различая в высшей осьмерице (огдоаде) правую и левую стороны, или свет
и тьму. Епифанэс, с одной стороны, осложнил метафизическую часть системы
ненужными диалектическими тонкостями, справедливо осмеянными у св. Иринея,
как, например, различение между единичностью (μονότης),
единостью (ένότης), единицей (μονάς)
и единым (έν); а с другой стороны, в книге о справедливости (из
которой сохранились два фрагмента) он утверждал, как идеал человеческой
жизни, такую же безразличную общность всего, какая существует по воле Божией
в прочей природе и нарушается лишь произвольными человеческими узаконениями
(в этом пункте он удалялся от Валентинова учения и примыкал к другим
гностическим школам — карпократианам, Исидору). Птолемей (или некоторые его
ученики) [Вследствие двух противоречивых указаний у св. Иринея (подлинное
греческое его сочинение дошло до нас лишь в тех частях, которые
воспроизведены св. Епифанием Кипрским в его ересеологической компиляции)
вопрос о том, что принадлежит Валентину, что Птолемею и что ученикам
последнего остается спорным и, по недостатку материала, едва ли может быть
решен с достоверностью.] внес оригинальное видоизменение основной
метафизической идеи, утверждая, что абсолютному первоначалу, Глубине, присущи
два вечных аффекта или расположения (διαθέσεις):
пассивный — мысль (έννοια) и активный — воля (θελημα).
Мысль заключала в себе идеально всякое дальнейшее произведение (προβολή)
Первоначала, но не могла ничего реально осуществить сама собой, пока ее не
оплодотворило активное волевое начало, породивши из такого сочетания Ум и
Истину, а затем и все прочее (в наши дни известный Гартман в точности
воспроизвел и присвоил себе этот метафизический роман). В письме к Флоре
(сохраненном у св. Епифания) Птолемей доказывает, что закон Моисеев по
происхождению своему тройствен: одна часть его содержит заповеди Божии, другая
принадлежит Моисею, третья — семидесяти старейшинам. То, что в законе идет от
Бога, также трояко по своему характеру: есть заповеди, исполненный Христом и
обязательные для всякого христианина (десятословие); есть законы,
упраздненные Евангелием (око за око и т. п.), и есть, наконец, предписания
символические и аллегорические. При таком своем смешанном характере это
законодательство не может происходить ни от абсолютно доброго, ни от злого
начала, а происходит от Бога справедливого, создавшего видимый мир (Демиурга)
и занимающего среднее положение между добром и злом. Гераклеон написал
толкование на Евангелия от Луки и от Иоанна (фрагменты сохранились у Климента
Александрийского и у Оригена); ученики его установили особое таинство для
умирающих, которых мазали елеем, поливали священной водой и произносили над
ними специальные молитвы и заклинания, чтобы искупить их духовную сущность
из-под власти Демиурга и дьявола.
К Валентиновой школе относят также Марка-волхва, который
думал дать новое основание системе в сложении и разложении чисел, имен и
букв. Вместе с тем он и его последователи предавались усиленно магии и
практической теургии, чем привлекали многих, особенно богатых женщин. Марк,
равно как Секунд и Птолемей, действовали на Западе (в Италии и Галлии);
представителями же Валентиновой школы на Востоке были Аксионик и Ардезиан.
Эта школа, в качестве изолированной и остановившейся в своем развитии секты,
продержалась до V века и в некоторых городах имела даже особые храмы.
|
