|
Коляда
— цикл народных рождественских праздников (с вечера 24
декабря по 6 января), игр и песен. Малорусская колядка — рождественская
величальная песня, затем само славленье, самый обход с такими песнями (колядованье)
— примыкает к малорусскому же узкому значению слова Коляда — вечер 24
декабря. Слово Коляда происходит от греческого καλάνδαι
и латинского calendae и встречается у всех народов, находившихся под прямым
или косвенным влиянием Рима: французское chalendes; провансальское calendas;
румынское colinda; чешское, сербское, словацкое koleda; словинское kolednica,
coleda; y абхазцев коланда; у гурийцев каландоба значит новый год.
Древнеримским праздником январских календ (от 1 до 5 января) завершался целый
праздничный цикл, общий всему греко-римскому миру; цикл этот начинался с Врумалий
в честь Диониса фракийского (от 24 ноября до 17 декабря), обнимал Сатурналии
и Опалии (от 17 до 23 декабря) и Воты (от 23 декабря до 1 января) и, в общем,
проникнут был символизацией плодородия, надеждами на жатву и весельем,
достигавшим своего апогея в конце — в январских календах, празднике общей
радости, братавшей сословия, возрасты и положения. Языческий праздник
январских календ продолжали справлять и христиане, что вызвало протест
церкви. В борьбе с этим остатком язычества церковь противопоставила
языческому чествованию новолетия свой собственный праздничный цикл,
рождественский (с 24 декабря по 4 января), языческим воспоминаниям —
христианские, древним маскам и играм — хождение со звездой и царями волхвами.
В результате получилась сложная обрядность, в составе которой, наряду с
христианскими, сохранились и языческие элементы. Под влиянием христианства,
празднование январских календ при Юстиниане распространено было на 12-дневный
святочный цикл от Р. Х. до Крещенья, а согласно с этим и песни календ стали
означать не только песни на новый год, но чаще все вообще рождественские или
святочные песни.
В малорусских колядках языческий элемент проявляется в
обрядах, в запевах с Авсеня (см. Авсень), с восхода солнца, и, быть может,
всего сильнее в колядовании с козой. Под козой здесь несомненно разумеется
какое-то мифическое существо. Обход с козой представляет остаток верования,
оставившего многочисленные следы и в западной Европе и состоявшего, по
толкованию Маннгардта, в том, что душа нивы (сеножати и растения вообще) есть
козло или козообразное существо (как и Фавн, Сильван), преследуемое жнецами и
скрывающееся в последний не сжатый сноп. С течением времени в обряд с козой
могли проникнуть и др. элементы, не имеющие отношения к древнему язычеству. В
самых песнях отчасти проявляется разграничение элементов христианского и
языческого. Рождественские песни в узком смысле называются колядками, они
приютились под сень церкви, поются в Румынии на лад священных песен, в
Малороссии членами церковных братств — черта, напоминающая колядные общества
средневековой Европы (см. Каланды). К чествованию же языческого новолетия,
прикрывшегося именами христианских святых — Василия (1 января) и Мелании (31
декабря), приурочены другие песни, которые называются щедро(и)вками и
представляют свой особый размер, стиль, определенный древней обрядностью,
гаданиями о "щедром", богатом годе. Вне пределов Белоруссии и
Малороссии нет и термина щедривка или ему соответствующего. Кое-где
различаются и самые исполнители обряда, смотря по его языческому или
христианскому источнику. Так, в Болгарии ходят под Рождество, славя Христа — кольедари,
под Новый год — васильичари; в Малороссии колядуют члены церковных братств,
иногда со старостой во главе, испросив благословение священника, захватив
церковный колокольчик и имея в виду выколядованное обратить на какую-нибудь
благочестивую цель, щедруют же преимущественно дети, редко молодые женщины и
парни; в Румынии под Рождество один состав певцов (юноши и отцы семейств,
люди от 18 до 45 лет), под Новый год — другой (дети и юноши от 7 до 8 лет).
Наряду с языческими и христианскими мотивами видную роль
играют в К. мотивы бытовые, находящиеся в неразрывной связи с основной целью
колядок — "дим звеселити", — прямо выраженной в самых песнях, в
послесловиях или поколядях. Русские колядки совершенно чужды любовного
элемента, встречающегося в румынских рождественских песнях. Имея своей
задачей славление лица, которому они поются, выражение ему пожелания всяких
благ, русские К. отличаются серьезностью и задушевностью. Содержание этих
пожеланий видоизменяется, смотря по полу, возрасту и состоянию тех членов
хозяйской семьи, к которым обращаются колядовщики: хозяину сулится семейное
счастье и довольство, девушкам — счастливый брак. Это желанное, колядка в
эпической обработке представляет осуществившимся: хозяин живет в довольстве и
счастлив семьей, молодец — любовью и т. д. Колядки, воспевающие идеал брани,
сулящие славу воинских подвигов, должны быть отнесены к числу наиболее
древних. Во многих колядках сохранились черты древнего дружинного и
княжеского века. П. В. Владимиров указывает многие черты, общие колядкам и
былинам (например, запевы и заключения). Отразилась в колядках и позднейшая
эпоха борьбы с поляками. Кое-что имеет и книжный источник (например
"Ключ разумения", Иоанникия Голятовского). Ср. "Киевская
Старина" 1889, № 1 и 1891, № 12.
Лучшие колядки сохранились в Галиции у карпатских горцев.
Большую стойкость обнаружили святочные обряды, во многом отмеченные чертами
языческой древности, напоминающими как о чествовании новорожденного солнца,
так и о культе предков. Как праздник в честь рождения солнца, К.
сопровождается в некоторых местах России разведением костров (у сербов и
хорватов сжигают бревно-бадняк; у скандинавов julblock; y французов caligneau,
la souche de Noël; в Англии ylelog; осетины всю ночь под Новый год
поддерживают огни), и к ней повсеместно приурочено много пожеланий урожая.
Такое значение имеют переговоры за караваем хлеба (см. Корочун), обрядовое
посыпание хлебного зерна, разнообразные гадания, мимическое подражание
паханию, которое у галицких русинов развилось в целую игру, справляемую паробками
в день св. Мелании. Благосклонное внимание богов, с языческой точки зрения,
обуславливалось надлежащим их угощением, жертвоприношениями; отсюда обрядовое
употребление хлеба, каши, но особенно свиньи. В Великороссии печется еще козулька,
имеющая вид или козла на четырех ножках (Владимирская губерния), или др.
животных, или птицы (Олонецкая губерния); козюльку берегут из году в год,
чтобы скотинка ходила летом домой и плодилась, а также, чтобы ее любил
дворовый хозяин (см. Домовой). Последнее поверье приводит нас к культу
предков, который рельефно выступает в рождественской обрядности Малороссии и
Белоруссии. В "свят вечир" (канун Рождества) вечерний ужин,
состоящий в Лубенском уезде, главным образом, из кутьи (ячная, изредка
пшеничная) и узвара (отвар сушеных плодов), имеет семейный и в частности
поминальный характер: кутью оставляют на ночь для умерших родственников; по
народному верованию, на стене бывают видны смутные отражения маленьких, как
куклы, людей, спускающихся к столу. Наибольшей архаичностью отличается
празднование святок у белоруссов, вообще не отличающееся от малорусской
обрядности. Любопытнейшую особенность белорусских святок составляют игрища,
которые имеют отношение к гаданью о суженом, но отчасти напоминают и игрища
"межю селы" летописца; наиболее замечательна женитьба цярэшки —
игра с вакхическим характером, изображающая свадьбу нескольких пар.
Изучение К. начато было в 1830-х гг. Снегиревым с точки
зрения мифологической, которая со всеми своими крайностями выразилась в
трудах О. Ф. Миллера и Афанасьева. Применение светил небесных к домохозяину и
его семье О. Ф. Миллер объяснял древним верованием славян в существование
самостоятельной семьи небесной, златоверхие теремы — символизацией небесных
пространств, освещенных солнцем, быстрое развитие младенца Христа — исполински
развивающимися силами природы и т. д. В позднейшем и наиболее обширном труде
А. А. Потебни ("Объяснения малорусских и сродных песен", т. II,
Варшава, 1887) мифологическая сторона колядок и щедровок сильно ограничена и
многому дано объяснение с точки зрения бытового и литературного
заимствования. В 1874 г. появился 1-й том "Исторических песен
малорусского народа с объяснениями", Вл. Б. Антоновича и М. Драгоманова
(Киев), где многочисленные К. и щедривки внесены в отдел исторических песен
века дружинного и княжеских; исходя из представления о колядках, как о
древнейших славословиях героям и князьям, издатели пытались открыть в
отдельных песнях воспоминания о том или другом лице летописи. Костомаров, в
обширной рецензии на этот сборник ("Вестник Европы" 1874 г., № 12),
признал, что общие черты древнего дружинного и княжеского быта вошли в К. не
по воспоминаниям об отдельных исторических лицах, а потому, что черты эти
были вообще присущи нравам народа, складу его жизни, условиям его
общественного строя, его нравственным воззрениям и поэтическому вкусу. Наконец,
с точки зрения теории заимствования поверий, обрядов и песен взглянул на
колядки А. Н. Веселовский ("Разыскания в области русского духовного
стиха", VII, 1883), который, отводя широкое место греко-римским
влияниям, высказал предположение, что "вместе с проповедью христианства
могли переселяться не только церковные, но и народные обряды, удержавшиеся
случайно под сенью церкви и прикрытием христианского святого, а с обрядом
переселялись и сопровождавшие его песни — оригиналы наших щедривок, как тем
же путем могли заходить и оригиналы рождественских песен". Особенно
много доказательств представил А. Н. Веселовский в подтверждение мысли, что
внешняя обрядность, и прежде всего маски и ряженье, представляет наследие
римского обихода, которое переносилось с места на место сначала
греко-римскими мимами, а затем их последователями и подражателями, всякого
рода шпильманами, глумцами и скоморохами.
Многочисленные малорусские и белорусские колядки и щедривки
напечатаны в сборниках Чубинского, Кольберга, Шейна; варианты и новые песни в
"Киевской Старине" 1871 г., № 1 и 1890 г., № 12; в ст. Хр. Ящуржинского,
"Колядки религиозно-апокрифического содержания" ("Киевская
Старина", 1895 г., № 2) и В. Милорадовича, "Рождественские святки в
северной части Лубенского уезда" ("Полтавские Губернские
Ведомости", 1893 г., №№ 42, 43 и 44 и отд.). Великорусские колядки
сравнительно редки; замечательно большая колядка из Олонецкой губернии изд.
Колосовым в "Сборнике русского языка и словесности" (т. XVII, СПб.,
1887); др. издания указаны в ст. Владимирова: "Введение в историю
русской словесности" ("Ж. М. Н. Пр.", 1895 г., № 4), к чему
прибавить тексты, напечатанные в губернских ведомостях: владимирских 1867 г.,
№ 29 и 1870 г., № 23; новгородских 1873 г., № 34 и олонецких 1879 г., № 36.
Ср. еще Н. Сумцов, "Научное изучение колядок и щедривок"
("Киевская Старина", 1886 г., № 2 и отд.), его же, "Культурные
переживания" (Киев, 1890); Хр. Ящуржинский, "Белорусские
колядки" ("Киевская Старина", 1889 г., № 2); А. Хаханов,
"Празднование Нового года у грузин" ("Этнографическое
Обозрение", 1890 г., кн. III).
|
