|
Козлов Иван Иванович
— талантливый поэт пушкинской эпохи. Род. в Москве 11
апреля 1779 г.; по происхождению принадлежал к высшему московскому обществу:
отец его был статс-секретарем Екатерины II, мать из старого рода Хомутовых.
5-ти лет мальчик был записан на военную службу — сержантом в лейб-гвардии
Измайловский полк и уже в 1795 г. произведен в прапорщики. В 1798 г. Козлов
перешел на гражданскую службу и числился сперва при канцелярии
генерал-прокурора, потом в герольдии и, наконец, в канцелярии московского
главнокомандующего Тутолмина. В 1809 г. К. женился на дочери бригадира С. А.
Давыдовой. Незадолго до этого он сошелся с Жуковским, и это знакомство скоро
превратилось в горячую и прочную дружбу. В 1812 г. К. работал в комитете для
образования московского ополчения. После изгнания французов из России К.
поехал в СПб., где вступил на службу в департамент государственных имуществ.
В 1818 г. с К. случилось несчастье, перевернувшее всю его жизнь и
способствовавшее тому, что он сделался поэтом; паралич лишил его ног, а затем
стало ухудшаться зрение, и в 1821 г. он окончательно ослеп. Но К. не впал в
безысходное отчаяние; он нашел в себе силы примириться с несчастьем. К. по
свидетельству Жуковского, "переносил бедственную свою участь с терпением
удивительным — и Божий Промысел, пославший ему тяжкое испытание, даровал ему
в то же время и великую отраду: поразив его болезнью, разлучившей его
навсегда с внешним миром и со всеми его радостями, столь нам изменяющими,
открыл он помраченному взору его весь внутренний, разнообразный и
неизменчивый мир поэзии, озаренный верой, очищенный страданием". Зная
французский и итальянский языки с детства, Козлов, уже слепой, изучил
английский, немецкий и польский языки. Притом он обладал феноменальной
памятью, еще сильнее развившейся во время болезни: "он знал",
говорит Жуковский, "наизусть всего Байрона, все поэмы Вальтер Скотта,
лучшие места из Шекспира, также как прежде — всего Расина, Тасса и главные
места из Данте"; наконец, он знал наизусть все Евангелие. Таким образом,
жизнь его была разделена "между религией и поэзией". "Но он не
был чужд и обыкновенной ежедневной жизни: все, что делалось в свете,
возбуждало его участие — и он нередко заботился о внешнем мире с каким-то
ребяческим любопытством". Утешением К. служило и то, с каким
сострадательным вниманием к нему относились, помимо Жуковского, и все
остальные корифеи тогдашней поэзии, начиная с Пушкина. Сам он выступил в
печати в 1821 г., — именно тогда, когда лишился зрения, — стихотворением
"К Светлане". Затем последовал целый ряд крупных и мелких
произведений, которые слепой поэт обыкновенно диктовал своей дочери. В 1824
г. появился его "Чернец", в 1826 г. — "Невеста Абидосская"
Байрона, в 1828 г. — "Княгиня Наталия Борисовна Долгорукая" и
книжка "Стихотворений", в 1829 г. — "Крымские сонеты"
Мицкевича и подражание Бернсу: "Сельский субботний вечер в
Шотландии", в 1830 г. — "Безумная". Лишенный зрения, в
параличе и среди постоянных физических страданий, К. прожил почти 20 лет: он
скончался 30 января 1840 г. Могила его находится на Тихвинском кладбище
Александро-Невской лавры, рядом с могилой Жуковского, который вместе с
дружбой передал Козлову и настроение своей поэзии. Ни к кому К. не стоит так
близко в литературе, как к Жуковскому. Но К. не был рабским подражателем Жуковского:
то, что у последнего является основой поэзии, у К. — только тон ее. Некоторая
разница есть и в симпатиях обоих поэтов: Жуковский преимущественно предан
Шиллеру и Гете, душа К. лежит к английской поэзии; но оба они много
переводят, и как переводчики заслуживают едва ли не большей признательности,
чем в качестве оригинальных поэтов. В К. многие критики усматривают первое
проявление русского байронизма. Но едва ли его "Чернец", над
страницами которого современники и особенно современницы обливались слезами,
которому даже Пушкин внимал "в слезах восторга", может быть назван
отражением байроновской поэзии. Здесь нет мрачного и грозного титанизма
байроновских героев: герой К. все "плакал да молился" — по своей
законной жене, и преступление его, которое он искупает искренним раскаянием,
не могло бы вызвать кары в гуманном суде. Об остальных поэмах К. и говорить
нечего. В них скорее отражение недавнего сентиментализма, которым общество
еще не переболело, почему "Чернец" и встретил такой успех,
обеспеченный притом и самой участью поэта. Правда, К. много переводил из
Байрона; но самый характер переведенных отрывков свидетельствует, что основа
поэзии Байрона была далека К., и притом, переводы эти так далеки от
подлинника, что в них без надлежащей отметки нельзя было бы и признать
байроновских стихотворений. Сердце К. лежало к английским идилликам, вроде
Вордсворта, Бернса, меланхолическим элегикам, вроде Мура, Мильвуа. В таком
духе он выбирал стихотворения и других поэтов: Ламартина, Шатобриана, Шенье, Гросси,
Манцони, Петрарки и др. И среди этих переводов есть несколько образцовых,
которые всем известны по хрестоматиям: "Вечерний звон" Мура,
"Нас семеро" Вордсворта, "Молодая узница" Шенье,
"Плач Ярославны" из "Слова о Полку Игореве" и т.д.
Насколько К. умел и сам проникаться чужеземной поэзией свидетельствует его
стихотворение "На погребение английского генерала сира Джона Мура".
Несмотря на слепоту, К. тонко чувствовал природу, и особенно те моменты,
когда ее жизнь лишается напряженности, когда необходимо чуткое сердце, чтобы
расслышать биение пульса этой жизни. Такое настроение передает лучшее
стихотворение К. — "Венецианская ночь". Что он вообще понимал
красоты природы — видно и из прекрасного перевода крымских сонетов Мицкевича.
О Козлове см.: сочинения Жуковского, Белинского. Сочинения
его издавались в 1833, 1840, 1855 гг.; наиболее полное собрание сочинений К.
издано под редакцией Арс. И. Введенского, в 1892 г. А. Ф. Марксом.
|
