|
100 великих авантюристов
Автор-составитель И.А. Муратов
Яков Григорьевич Блюмкин
(1900 — 1929)
Левый
эсер, сотрудник ВЧК. Организатор покушения на германского посла Мирбаха. В
1919 году порвал с левыми эсерами и вступил в партию большевиков. В 1929
году, будучи резидентом ОГПУ на Ближнем Востоке, установил тайную связь с
высланным в Турцию Троцким. После возвращения в Москву был расстрелян.
Яков
Блюмкин родился в марте 1900 года в бедной еврейской семье. Его отец был
мелким коммерческим служащим. В 1906 отец умер, и семья из шести человек
осталась без кормильца. Однако мать сделала все, чтобы сын получил
образование. В восемь лет Яша стал посещать начальное духовное училище.
Обучение было бесплатным — все расходы брала на себя религиозная община.
Кроме традиционных предметов, там преподавались уроки гимнастики.
Денег в
семье постоянно не хватало. Летом Яша работал посыльным в какой-либо конторе
или магазине. После окончания духовного училища в 1913 году он поступил
учеником в электротехническую контору Карла Фрака, а затем — в мастерскую Ингера.
"Электротехническим
ремеслом, — писал позже Блюмкин, — занимался вплоть до Февральской революции
1917 г., получив квалификацию и звание подмастерья".
Яков
поступил в техническое училище инженера Линдемора, однако студентом так и не
стал — не было денег. В это же время Блюмкин начинает интересоваться
социальными вопросами. Он проникается идеями революционного народничества.
Его первые стихи печатали журнал "Колосья", детская газета
"Гудок" и солидное издание "Одесский листок".
Февральская
революция застала его в Одессе. Яков становится агитатором первого Совета
рабочих депутатов, выступая на предприятиях, призывая поддержать революцию и
послать депутатов в Совет.
В
Харькове он быстро установил контакты с организацией эсеров. В это время в
стране развернулась кампания по подготовке к выборам в Учредительное собрание
Особые надежды эсеры возлагали на поддержку крестьян. Блюмкин выезжает в
Симбирск, где призывает голосовать за партию эсеров, затем ведет агитацию в Алатыре.
Здесь его застает сообщение о большевистском перевороте в Петрограде. Он
возвращается в Одессу.
В
январе 1918 года Блюмкин с оружием в руках борется за установление советской
власти в Одессе. Затем записывается добровольцем в матросский "Железный
отряд" при штабе 6-й армии Румынского фронта. Бойцы избрали его своим
командиром. Блюмкин участвует в боях с войсками Центральной рады, с
гайдамаками. В марте 1918 года его отряд влился в состав 3-й советской
Украинской армии.
Советская
Республика находилась в это время в тяжелом положении. На Украине части
Красной Армии вели тяжелые бои с войсками германских интервентов и
Центральной рады. 12 марта 3-я армия оставила Одессу и отступила на Феодосию.
Блюмкина вводят в Военный Совет армии в качестве комиссара, затем назначают помощником
начальника штаба, а в апреле он уже исполняет обязанности начальника штаба.
Блюмкин
участвовал в экспроприации денег в Государственном банке (захвачено было 4
миллиона рублей). Красный командир Блюмкин предложил командующему армией П.С.
Лазареву взятку в десять тысяч рублей. Столько же он хотел оставить себе, а
остальные деньги намеревался передать партии левых эсеров. По требованию
Лазарева и под угрозой ареста Блюмкин возвратил в банк три с половиной
миллиона рублей. Куда делись остальные пятьсот тысяч, выяснить так и не
удалось.
В
середине мая 1918 года, после расформирования 3-й советской Украинской армии,
Блюмкин приезжает в Москву, где поступает в распоряжение ЦК партии левых
эсеров. Он неплохо зарекомендовал себя в боях с германскими интервентами и
войсками Центральной рады, чем и привлек к себе внимание левоэсеровских
лидеров. Его направляют во Всероссийскую чрезвычайную комиссию
(предполагалось использовать его для подготовки террористических актов против
видных представителей Германии в России для срыва Брестского договора). По
предположению заместителя председателя ВЧК левого эсера В.А. Александровича,
Блюмкину было поручено организовать отделение по борьбе с международным
шпионажем.
Работа
в ВЧК вскружила Блюмкину голову. Его самолюбию льстил страх
контрреволюционеров и обывателей перед вооруженными людьми в кожаных куртках.
В разговорах со знакомыми он изображал себя человеком, наделенным правом
решать судьбу арестованных. По его словам, своим приятелям — поэтам Есенину и
Мандельштаму — он даже предлагал прийти в ЧК посмотреть, как в подвалах
Лубянки расстреливают "контру". "Вон, видите, вошел поэт, —
говорил он друзьям в писательском кафе. — Он представляет большую культурную
ценность. А если я захочу — тут же арестую его и подпишу смертный приговор.
Но если он нужен тебе, — обратился Блюмкин к Мандельштаму, — я сохраню ему
жизнь". В действительности Блюмкин не имел права решать вопрос о
наказании арестованных, тем более о расстреле.
Блюмкин
с головой окунулся в новую для него работу. Он подбирает штат сотрудников,
обращается в отделы ВЧК с просьбой переслать ему все сведения о немецком и
союзническом шпионаже. Однако главная его забота — найти способы
проникновения в германское посольство Его интересуют не столько раскрытие
разведывательной деятельности немцев, сколько выяснение возможности убийства
германского посла графа Мирбаха.
В это
время в гостинице "Эли" покончила жизнь самоубийством шведская
актриса Линдстрем. ВЧК арестовала всех "подозрительных"
постояльцев, в том числе родственника германского посла, военнопленного
австрийской армии графа Роберта Мирбаха. Блюмкин несколько дней допрашивал
арестованного, затем предъявил ему обвинение в шпионской деятельности в
пользу Австро-Венгрии. Если бы это обвинение подтвердилось, Роберт скорее
всего был бы расстрелян. Блюмкин обещал ему сохранить жизнь и освободить
из-под ареста, если он согласится работать на ВЧК. Мирбах принял это условие
и 10 июня дал Блюмкину подписку о сотрудничестве.
Блюмкин
был в восторге от того, что завербовал родственника германского посла. ВЧК,
полагал он, освободит арестованного офицера, и он на правах родственника
станет посещать посла и выуживать у него интересующие сведения. Кроме того,
документы по делу Мирбаха, полученные ВЧК от датского генерального
консульства, облегчат возможность осуществления террористического акта против
какого-либо германского дипломатического представителя, если, конечно, будет
принято решение ЦК левоэсеровской партии. Террорист в нужный момент сможет
беспрепятственно проникнуть в помещение посольства и выполнить порученное ему
задание. В напарники себе Блюмкин взял товарища по партии, земляка Николая
Андреева, одного из создателей одесского батальона Красной гвардии им. В.И.
Ленина.
На
легковом автомобиле Блюмкин и Андреев с портфелями в руках подкатили к зданию
германского посольства. Они предъявили свой липовый мандат и потребовали
свидания с послом. Естественно, сначала с ними разговаривали двое молодых
людей, потом советник Рицлер. И лишь после настойчивых требований Блюмкина к
ним вышел сам Мирбах Двадцать пять минут шел разговор о племяннике посла,
после чего Блюмкин вытащил из портфеля револьвер и стал стрелять в Мирбаха, Рицлера
и переводчика. Жертвы упали. Но Мирбах был только ранен, он стал подниматься,
и тогда Андреев подошел к нему вплотную и бросил под ноги бомбу. Она не
взорвалась. Блюмкин, разбежавшись, метнул ее вновь. На этот раз взрыв был
таким сильным, что вылетели окна и посыпалась штукатурка. Блюмкин выпрыгнул в
одно из окон и сломал себе лодыжку К тому же, перелезая через ограду
посольства, его ранили в ногу — охрана начала стрельбу. Но он все же дополз
до автомобиля, и они укатили в штаб левоэсеровского отряда Попова.
Из
машины его на руках вынесли матросы Остригли, побрили, переодели и отнесли в
лазарет. Когда через несколько часов в отряд прибыл Дзержинский и потребовал
выдачи Блюмкина, ЦК левых эсеров ответил отказом. "Узнав об этом, —
писал Блюмкин, — я настойчиво просил привести его в лазарет, чтобы предложить
ему арестовать меня. Меня не покидала все время незыблемая уверенность в том,
что так поступить исторически необходимо, что Советское правительство не
может меня казнить за убийство германского империалиста" Действительно,
ревтрибунал решил Блюмкина и Андреева (заочно) "заключить в тюрьму с
применением принудительных работ на 3 (три) года".
Блюмкин
вместе с другими ранеными попал в городскую больницу, где он назвался
красноармейцем Беловым. Через три дня авантюрист сбежал через окно. Сначала
скрывался в Москве, потом перебрался в Рыбинск, в Кимры. Здесь он даже
поработал под фамилией Вишневского в уездном Комиссариате земледелия. Потом
установил связь с резервным подпольным ЦК левых эсеров. Блюмкину велели ехать
в Петроград и ждать. Он сидел в Гатчине и "занимался исключительно
литературной работой, собиранием материалов о июльских событиях и писанием о
них книги". В ноябре 1918 года ЦК партии левых эсеров направил его на
Украину для организации убийства гетмана Скоропадского. Не без участия
Блюмкина был убит немецкий главнокомандующий генерал Эйхгорн. И только
революция в Германии спасла Блюмкина от нового суда. Потом совместно с
коммунистами Блюмкин организовывал на Подолии ревкомы и повстанческие отряды,
был членом нелегального Совета рабочих депутатов Киева.
"В
марте по дороге в Кременчуг, — писал Блюмкин, — я попал в районе Кременчуга в
плен к петлюровцам, подвергшим меня жесточайшим пыткам. У меня вырвали все
передние зубы, полузадушили и выбросили, как мертвого, голым на полотно
железной дороги Я очнулся, добежал до железнодорожной будки, откуда на
следующий день 13/111 на дрезине был доставлен в Кременчуг в богоугодное
заведение".
Когда в
апреле 1919 года Киев стал советским, Блюмкин явился в Киевскую ЧК, которую
возглавлял его бывший начальник М. Лацис, и стал возмущаться заочным
приговором ревтрибунала и, главное, тем, что Ленин назвал его и Андреева
"негодяями". А Блюмкин таковым себя не считал, наоборот, был
уверен, что он один из лучших бойцов революции
Блюмкина
везут в Москву, где он снова повторяет всю свою историю. Особая следственная
комиссия по его делу докладывает в Президиум ВЦИК. 16 мая 1919 года секретарь
ВЦИК А. Енукидзе подписал постановление: "Ввиду добровольной явки Я.Г.
Блюмкина и данного им подробного объяснения обстоятельств убийства
германского посла графа Мирбаха Президиум постановляет: Я.Г Блюмкина
амнистировать".
Вскоре
после освобождения Блюмкин вышел из партии левых эсеров и в 1921 году был
даже принят в РКП(б). Хотя срок условного освобождения его еще не закончился!
Просто он понял, что с левыми эсерами покончено и здесь больше нет никаких
перспектив. А членство в РКП(б) сулило карьеру. Его снова взяли в ЧК. Он
участвовал в знаменитой Энзелийской операции Каспийской флотилии. Тогда ее
корабли под командованием Ф. Раскольникова совершили дерзкий рейд в иранский
порт Энзели; разгромив его, взяли богатые трофеи.
В
1920—1921 годах Блюмкин был слушателем Военной академии РККА. Было там
специальное отделение для недоучившихся героев гражданской войны
"В
1920 году я после десанта в Энзели, — писал Блюмкин, — был командирован в
Персию для связи с революционным правительством Кучук-хана. Там я принимал
деятельное участие в партийной и военной работе в качестве военкома штаба
Красной Армии, был председателем Комиссии по организации Персидского
правительства на съезде народов Востока в Баку, захватил 31 июля 1920 года
власть для более левой группы персидского национально-революционного
движения, для группы Эсанулы, больной тифом, руководил обороной Энзелигуй".
В
январе 1920 года Сергей Есенин эпатировал своими резкими высказываниями
публику в кафе "Домино". Дело как будто пустяковое, но
вмешательство в него группы чекистов насторожило поэта: он уехал сначала в
Харьков, потом в родное село Константинове, затем на Кавказ.
"...Я
из Москвы надолго убежал: с милицией я ладить не в сноровке..." Осенью
поэт снова появился в Москве с циклом новых великолепных стихов и 18 октября
1920 года был арестован на квартире поэта Александра Кусикова в Большом Афанасьевском
переулке. Привели его на Лубянку, посадили в камеру. Через неделю его выручил
Блюмкин. Сохранился документ: "Подписка. О поручительстве за гр. Есенина
Сергея Александровича, обвиняемого в контрреволюционной деятельности по делу
гр. Кусиковых. 1920 года октября месяца 25-го дня, я, ниже подписавшийся
Блюмкин Яков Григорьевич, проживающий по гостинице "Савой" № 136,
беру на поруки гр. Есенина и под личной ответственностью ручаюсь, что он от
суда и следствия не скроется и явится по первому требованию следственных и судебных
властей. Подпись поручителя Я. Блюмкин 25.Х.20 г. Москва. Партбилет ЦК
Иранской коммунистической партии". Бланк отпечатан на пишущей машинке.
Блюмкин — член ЦК Иранской компартии!
Непонятно,
почему, говоря о своей деятельности в Иране, Блюмкин не упомянул о своем
участии в создании Иранской компартии, членом ЦК которой он был и которая
возникла на базе социал-демократической партии "Адалят".
В 1924
году Блюмкин, не расстававшийся с мечтой стать писателем, подрядился написать
брошюру о Дзержинском в серии "Люди революции". Он тесно
сотрудничает с Троцким, практически становится его секретарем.
По
свидетельству И. Дойчера, биографа Троцкого, "Блюмкин безгранично верил
в Троцкого. Он был привязан к наркому обороны всей силой своего пылкого
сердца". Попав после амнистии в поезд Троцкого, а затем в его
секретариат и охрану, Блюмкин исполнял множество работ разного рода. Он
готовил материалы и статьи, редактировал тексты, собирал необходимые цифры,
составлял собрание сочинений Троцкого, писал предисловия, вел переговоры по
распоряжениям шефа, инструктировал боевиков, готовил листовки, проводил линию
Троцкого в ВЧК и военной разведке. "Троцкий — образец совершенного
человека", — твердил он. Наркомвоенмор, в свою очередь, высоко оценивал
своего молодого сотрудника. "Я взял его к себе в свой военный
секретариат, и всегда, когда я нуждался в храбром человеке, Блюмкин был в
моем распоряжении".
"В
апреле 1923 года, по инициативе тт. Зиновьева, Дзержинского, — писал Блюмкин
в автобиографии, — я был привлечен к выполнению одного высокоответственного
боевого предприятия". Сегодня можно достаточно уверенно предположить,
что этим заданием были спецоперации в Германии, где, по планам Коминтерна,
как раз в это время должна была произойти победоносная революция. Как известно,
затея с германской революцией провалилась, и в 1925 году Яков Григорьевич
появляется в... Наркомторге! Здесь он работает
год на
должностях начальника организации торговли, председателей ряда комиссий,
консультанта при наркоме и т. д.
Превращение
террориста в торгового работника могло бы вызвать удивление, если не знать,
что Яков Григорьевич с 1923 по 1929 год работал в ОГПУ и ИНО за границей в
качестве резидента. Ясно, что торговля была лишь прикрытием для особо важных
тайных операций. Не исключено, что именно в этот период он разъезжал по
Турции и Ближнему Востоку под именем купца Яку-ба Султан-заде, продавая
древнееврейские хасидские рукописи и книги, полученные из фондов Библиотеки
им. В.И. Ленина.
В 1925
году Блюмкин снова официально работает в ГПУ, связи с которым, надо полагать,
никогда не терял. Когда Троцкий и Радек стали оппозиционерами, Блюмкин не
делал секрета из солидарности с ними. Хотя по характеру своей работы он не
мог принимать участия в деятельности оппозиции, Блюмкин счел своим долгом
сообщить о своей позиции руководителю ГПУ Менжинскому. Однако, поскольку его
искусство как контрразведчика ценилось высоко и он не принимал участия в
деятельности оппозиции и никогда не нарушал дисциплины, ему разрешили
придерживаться своих взглядов и оставаться на своем посту. Он остался в
партии и на работе в ГПУ даже после исключения оппозиции из партии...
В 1926
году Блюмкин был представителем ОГПУ и Главным конструктором государственной
внутренней безопасности Монгольской республики в Уфе — Улан-Баторе.
Одновременно у него были резидентские задания в сопредельных с Монголией
странах — Тибете, Внутренней Монголии, некоторых районах Китая. В частности,
он состоял советником по разведке и контрразведке в гоминьдановской армии
генерала Фын Юйсяна — того самого, которого Москва по радио просила оказать
всяческое содействие экспедиции Николая Рериха, отправлявшейся из Угры через
Гоби в Тибет...
Деятельность
Блюмкина в Монголии вызвала серьезные нарекания начальника разведупра
Берзина, который докладывал наркому Ворошилову: "Поведение Блюмкина
весьма разлагающим образом действует на всех инструкторов и в дальнейшем
может отразиться на боеспособности Монгольской армии... Считаю, что в
ближайшее время его нужно отозвать из Монгольской армии". По-видимому, предложение
Берзина было принято, и в ноябре 1927 года Блюмкин прибывает из Монголии в
Москву. Несколько месяцев он слоняется по столице в ожидании нового
назначения, в марте—июне 1928 года отдыхает в Гагре и, только вернувшись
оттуда, получает предложение отправиться на нелегальную работу "на
Восток". Два месяца, разъезжая по стране, он готовит нужных ему для
нового задания людей и исчезает на полгода, лишившись на это время
возможности следить за политической жизнью в Советском Союзе. "Условия
моей конспирации заставляли меня моментами скрывать знание русского
языка..."
Страной,
куда был направлен Блюмкин для нелегальной работы, была... Индия! По плану,
разработанному Троцким и его советниками, Конная армия Буденного должна была
ударить через Афганистан на Пенджаб и Белуджистан, вызвать здесь народное
восстание против англичан, и, когда они увязнут в боях, Красная Армия во
главе с Тухачевским должна была двинуться через западную границу на Польшу и
Германию. Для организации подпольной работы в северо-западных провинциях
Индии и был, по всей вероятности, направлен Блюмкин.
Но дело
сорвалось: в марте 1929 года англо-индийское правительство нанесло внезапный
удар по рабочим организациям, произведя массовые аресты, а уже в апреле
Блюмкин объявился в Константинополе! " 12 апреля, — писал он позднее в
своих показаниях, — проходя по улице Пера, у туннеля я случайно встретил сына
Троцкого, Льва, с которым я был хорошо знаком и раньше, поздоровавшись с ним,
я уверил его в моей лояльности и попросил информацию". В том, что она
была ему крайне необходима, убеждает собственное признание Якова
Григорьевича, крайне болезненно воспринявшего сообщение о высылке Троцкого из
России в феврале 1929 года. "Высылка Троцкого меня потрясла, — говорил
он. — В продолжение двух дней я находился прямо в болезненном
состоянии". И вот теперь ему предоставлялась возможность лично
встретиться со своим кумиром.
"
16 апреля, разумеется, с соблюдением строжайшей конспирации, чтобы не
провалить себя, я имел продолжительное свидание с Троцким. Его личное
обаяние, драматическая обстановка его жизни в Константинополе, информация,
которую он мне дал при беседе, — все это подавило во мне дисциплинарные
соображения, и я представил себя в его распоряжение".
Полтора
месяца провел Блюмкин в Константинополе, встречаясь с сыном Троцкого, читая
оппозиционную литературу, составляя записки для своего бывшего патрона, строя
всевозможные планы. 30 мая он снова уехал в Индию, где тогда разворачивались
драматические события, связанные с так называемым Мирутским процессом. В
первых числах августа он появился в Константинополе, а 14 августа прибыл в
Москву, имея от Троцкого задания по установлению конспиративной связи в СССР.
После этого он исчез на полтора месяца, до первых чисел октября...
Первые
сведения о появлении Блюмкина в Москве поступили в ОГПУ 16 октября 1929 года.
В "Деле № 864И" сохранилось заявление сотрудника журнала
"Чудак" Б. Левина, который спешил известить чекистов, что 14
октября в квартиру Идельсон — жены художника Фалька — явился совершенно
деморализованный Блюмкин, умоляя спасти его от ГПУ. На попытки успокоить его
он почти не реагировал и только твердил, что он — представитель оппозиции в
ГПУ, что он за границей был у Троцкого, что ему необходимо спрятаться, так
как его преследуют.
Потом,
попросив обменять ему на рубли сто долларов, он куда-то ушел, вернулся
остриженный и без усов, часто звонил по телефону, спрашивая Михаила Абрамовича
и какую-то Лизу. Просил купить ему расписание поездов и другой костюм.
Вечером стал упрашивать съездить в чайную за Казанским вокзалом, где ему
должны передать чемодан. Подруги хозяйки поехали в чайную, и там
действительно какая-то девушка передала для Блюмкина чемодан, в котором было
много долларов. Часть денег Блюмкин рассовал по карманам, часть переложил в
портфель. Во время разговоров Яков Григорьевич нервничал, все время заряжал и
разряжал револьвер.
Хранится
в деле и служебная записка той самой Лизы, о которой упоминал Левин. Ею
оказалась сотрудница ГПУ Лиза Горская, которая в записке на имя начальника
секретного отдела ОГПУ Я. Агранова сообщала, что с 5 октября несколько раз
встречалась с Блюмкиным. По ее словам, Блюмкин производил впечатление
потерянного человека: принимал взаимоисключающие решения, рассуждал о смысле
жизни. Под большим секретом рассказал ей о встречах с Троцким, раскаивался в содеянном
и обещал повиниться перед начальством и партией. Говорил, что был у Радека, и
в присутствии Смилги признался в своем проступке, и теперь опасался, что
кто-либо из них выдаст его Трилиссеру. Тут Лиза сообразила, что вовсе не
обязательно ждать, пока раскаяние одолеет Блюмкина, что сообщить обо всем Трилиссеру
может она сама. Услышав страшную новость, Михаил Абрамович посоветовал Лизе
не встречаться больше с Блюмкиным и велел вызвать его в ОГПУ. И тут
выяснилось, что Яков Григорьевич исчез...
Но
вскоре сам позвонил Горской и сказал, что решил не идти ни туда, ни сюда, ни
в ОГПУ, ни в ЦК партии, а предпочитает исчезнуть на время и просил ее помощи.
Об этом звонке Лиза тут же доложила Трилиссеру и, получив от него инструкции,
отправилась на встречу с Блюмкиным. Минут двадцать она убеждала его явиться с
повинной к Трилиссеру, но он упорно твердил одно: пойти — значит погубить
себя, лучше на время скрыться. Остановившись на этом решении, он просил Лизу
проводить его на вокзал, зайдя предварительно в квартиру за вещами. "В
квартиру я, по указанию т. Трилиссе-ра, отказалась пойти, и тогда Блюмкин
решил поехать без вещей, — писала в записке Горская. — Мы вышли на улицу, мне
пришлось сесть с ним в машину (т. Трилиссер дал мне указание не делать этого,
но наши товарищи опоздали, и я уже остановить его не могла). Поехали на какой-то
вокзал, где я надеялась арестовать его с помощью агента ТО ОГПУ или
милиционера. Поезда на Ростов уже не было. Узнав, что поезда нет, Блюмкин
окончательно растерялся, говорил, что раз он не уехал сейчас, то
"катастрофа неизбежна", что он будет расстрелян, что он обсуждал с Радеком
(а может быть, с Троцким — этого я точно не помню) вопрос о каких-то
экспроприациях, что не только он один связан в Троцким, но еще кто-то из
работников нашего нелегального аппарата. На обратном пути с вокзала — по
Мясницкой — наши товарищи встретили нас и задержали".
Когда
на следующий день один из руководящих работников ОГПУ, Агабе-ков, явился на
службу и узнал об аресте Блюмкина, он был ошеломлен. "Арестован Блюмкин,
любимец самого Феликса Дзержинского. Убийца германского посла в Москве графа
Мирбаха. Ведь еще два месяца тому назад, когда Блюмкин вернулся из своей
нелегальной поездки по Ближнему Востоку, он был приглашен на обед самим
Менжинским... Его мнением о положении на Востоке интересовались Молотов,
тогда бывший главой Коминтерна, и Ма-нуильский. Он бывал частым гостем у Радека.
Наконец, он жил на квартире у министра в отставке Луначарского в Денежном
переулке. А теперь он в тюрьме... Казалось невероятным..."
Перед
арестом Блюмкин повернулся к такси, где сидела Горская, и сказал: "Ну,
прощай, Лиза. Я ведь знаю, что это ты меня предала..." Потом всю дорогу
до ГПУ он молча курил...
Блюмкина
судили и вменили ему в вину такие преступления: недопустимый визит к
Троцкому, объявленному контрреволюционером; доставку в СССР подстрекательских
писем от него; попытку восстановить нелегальную организацию троцкистов;
вербовку Горской в организацию троцкистов на роль связной; нелегальный провоз
оружия.
Блюмкин
признал свою вину только по трем пунктам. При голосовании в ОГПУ голоса разделились.
За тюремное заключение высказались Трилиссер, Берзин, его зам по разведке Артузов.
За смертную казнь голосовали: Ягода, Агранов, Паукер, Молчанов и др.
Менжинский ввиду щекотливости ситуации воздержался. Сталин и Политбюро ЦК
партии утвердили приговор. 3 ноября 1929 года Блюмкина расстреляли. Узнав об
этом решении, он спросил: "А о том, что меня расстреляют завтра, будет в
"Известиях" или "Правде"?"
Когда
комендантский взвод под начальством Агранова взял его на прицел, Блюмкин, как
передавали, успел крикнуть: "Стреляйте, ребята, в мировую революцию! Да
здравствует Троцкий! Да здравствует мировая революция!" И добавил две
строки из "Интернационала": "Вставай, проклятьем заклейменный,
весь мир голодных и рабов..."Это были его последние слова. Грянул залп.
|
