Волюнтаризм что это такое простыми словами: Ошибка 404 — Страница не найдена

Progressives в пользу социального страхования также не сводился к простому перераспределению.Вместо этого они рассматривали социальное страхование как общественный интерес. Страхование для защиты от бедности, болезней, безработицы и других рисков для жизни принесет пользу как отдельным людям, так и широкой общественности. Сторонники прогресса утверждали, что все стороны заинтересованы в эффективном страховании.

Прогрессивное движение сделало некоторые первые шаги, включая систему законов о компенсациях рабочим. Но социальному страхованию было трудно выйти за рамки этого. Попытки пройти государственное здравоохранение потерпели неудачу на уровне штата, особенно в Нью-Йорке, поскольку им противостояли некоторые трудовые интересы, деловые интересы и врачи.Историки спорят о том, что было причиной отсутствия движения по государственному страхованию, споря о том, какое сочетание индивидуалистической этики, слабости рабочего движения, власти корпоративных элит, недостатков государственной бюрократии и враждебности к политике покровительства было виновато. . Независимо от причины, Соединенным Штатам придется подождать до Великой депрессии, чтобы сформировать полноценную общественную роль.

Социальное страхование и новый курс

Если прогрессивное движение помогло уменьшить сложную систему добровольных братских обществ, Великая депрессия почти убила его.Великая депрессия нанесла удар один-два-три, что сделало ее уникальной способной разрушить эту частную инфраструктуру поддержки. Спрос на поддержку доходов резко вырос как раз в тот момент, когда Депрессия сократила предложение частной помощи. И обычный способ, которым рабочие справлялись с плохими временами — увеличение количества отработанных часов, — не подходил во время массовой безработицы.

Неформальные сети местной поддержки, от церквей до этнических групп, были захвачены во время Великой депрессии.Этнические благотворительные общества, строительные и ссудные ассоциации, братские страховые полисы, банковские счета и кредитные механизмы — все они имели высокий процент неудач. Все братские страховые общества, которые служили якорями своих сообществ в 1920-е годы, либо рухнули, либо вынуждены были отказаться от своих услуг из-за высокого спроса и истощающихся ресурсов. Помимо того факта, что страхование было недоступно, это имело серьезные последствия для расходов, поскольку были сокращены ростовщичество, а также пособия по болезни и травмам.

Первым ответом администрации Гувера на Великую депрессию было дополнение частной помощи без создания программ постоянного государственного социального страхования, которые возникнут в результате Нового курса. Целью Гувера было поддержать, по словам историка Эллиса Хоули, «нестатистскую альтернативу атомистическому индивидуализму, романтические образы волюнтаризма как более истинно демократичного, чем любые действия правительства, и оптимистические оценки способности частного сектора к благотворным действиям правительства. .Как сказал президент Гувер в 1931 году, как и консерваторы сегодня, любой ответ на экономический кризис должен «поддерживать дух милосердия и взаимопомощи посредством добровольных пожертвований», чтобы он поддержал его.

Как ни благородна эта цель, она не удалась. Чем больше Гувер опирался на частные агентства, тем большее сопротивление он находил. Частные фирмы и промышленность не хотели играть роль, которую возложило на них правительство, и даже те, которые действительно считали это трудным, если не невозможным, выполнять свои обязанности.Красный Крест, например, не хотел выходить за рамки оказания помощи при стихийных бедствиях. Другие группы, такие как Ассоциация общественных сундуков и советов, не были заинтересованы в попытках координировать финансирование на национальном, а не на местном уровне. Гувер понимал, что частная благотворительность не дойдет до сельских районов, но нельзя было убедить частные благотворительные организации удовлетворить эти потребности.

Позже он отступил, создав Корпорацию финансирования реконструкции, чтобы предоставлять чрезвычайные кредиты оказавшимся в затруднительном положении агентствам по оказанию помощи, а также банкам и железным дорогам.Однако эти ссуды не были доступны до начала 1933 года. Гувер, по словам Хоули, допустил появление Нового курса из-за своего «нежелания признать, что частный сектор по своей природе неспособен самостоятельно удовлетворить спрос на социальные услуги. ”

Что наиболее важно отметить, так это то, что в конце концов и бенефициары братских обществ, и сами частные благотворительные организации приветствовали этот переход. Во время Великой депрессии граждане, особенно представители белых этнических общин в крупнейших городах, наблюдали, как массовая безработица разрушает институт за институтом.Сеть частных организаций, от братских обществ до банков и благотворительных организаций, не выдержала Великой депрессии.

Как описано в книге Лизабет Коэн «Создание нового курса» , эти белые этнические общины обратились к «Новому курсу», чтобы обеспечить основу безопасности, которую их добровольные общества не смогли обеспечить во время глубокой рецессии. В результате распада добровольных обществ, от которых они зависели, семьи рабочего класса обратились к правительству и профсоюзам за защитой от неустойчивых банков и рисков Четырех Всадников.

Этот переход также наблюдается в частных благотворительных организациях того времени. Возьмем трактат 1934 года Линтона Свифта, лидера Американской ассоциации семейного благосостояния (FWAA), объединяющей сотни добровольных социальных агентств. До Великой депрессии FWAA была также средством сопротивления общественным усилиям по борьбе с бедностью и оказанию помощи. FWAA и другие общественные группы выступили против общественной помощи бедным, опасаясь, что из этого могут быть построены машины политического патронажа.Они также были обеспокоены тем, что потеряют способность клеймить или защищать различные группы населения; играя роль в определении того, кто не заслуживает помощи, они могли защитить тех, кого считали достойными своей поддержки. Они опасались, что государственная помощь заклеймит всех.

Но к 1934 году его взгляды кардинально изменились. Как писал Свифт в начале своей книги, «сейчас существует общее признание основной ответственности местного, государственного и национального правительства за сокращение безработицы и аналогичные типы потребностей.«Это не удивительно. Учреждения-члены FWAA обнаружили, что в период с января 1929 года по январь 1930 года количество их дел подскочило примерно на 200 процентов. Дело было не только в Swift; как писала в 1939 году Жозефина Браун, которая изначально была социальным работником, но позже присоединилась к Управлению прогресса работ Нового курса, «в течение первых двух лет, с 1929 по 1931 год, частные семейные агентства предприняли отважную попытку нести ошеломляющую нагрузку и под величайшее давление, чтобы оправдать веру своих лидеров в превосходство их методов над методами государственной системы «пособий по безработице»… [но к 1931 году] стало настолько очевидно, что пособие по безработице должно быть публичным.”

Обратите внимание, что заявление Свифта — не то же самое, что сказать, что больше нет необходимости в частной благотворительности. Напротив, он утверждал, что добровольный частный сектор «удовлетворит человеческие потребности, еще не признанные большинством общественности как жизненно важные или заслуживающие поддержки общества». Теперь благотворительные организации будут рассчитывать на то, что государство всеобщего благосостояния позаботится об абсолютной бедности и общих условиях социального страхования, в то время как благотворительные организации могут заполнить целевые, узкие, но важные пробелы в этой широкой базовой линии покрытия.

Именно это они и сделали в течение десятилетий после Великой депрессии. Как историк Эндрю Моррис описывает в «Пределы волюнтаризма» , члены FWAA начали добавлять термин «услуга» к своим названиям, а также «благосостояние», оба из которых предполагали предприятия по формированию характера. Также были предприняты активные шаги по консультированию по вопросам брака и другим способам дополнить гражданскую жизнь, помимо предоставления самого необходимого. Государство всеобщего благосостояния не просто вытеснило частную благотворительность, а позволило ей развиваться и становиться более целевой.Между государственным и частным секторами возникнет новая договоренность, при которой государственный сектор возьмет на себя тяжелый вес, который частный сектор больше не может выдерживать.

Почему государственное страхование лучше

Имея эту историю в руках, стоит выдвинуть общую теорию, объясняющую, почему у добровольческого сектора есть ограничения в предоставлении социального страхования, которых нет у государства. Экономика как область широко теоретизирует концепцию сбоев рынка или моментов, когда рынки не распределяют ресурсы эффективно.В нем также описаны неудачи правительства, особенно в теории «общественного выбора» под влиянием либертарианцев. Такое внимание к рынкам и правительствам делает исследование добровольного сектора недостаточно теоретизированным. В свою очередь, это отсутствие критического внимания приводит к предположениям, что добровольческий сектор может решить проблемы, которые он не может.

Но Великая рецессия предлагает прекрасный пример того, почему добровольческий сектор не может решить эти проблемы. Если такие люди, как Майк Ли, правы, то начало Великой рецессии было бы именно тем моментом, когда частная благотворительность могла бы активизироваться.Но на самом деле, когда началась Великая рецессия, частные пожертвования упали. Общий объем пожертвований упал на 7 процентов в 2008 году, а в 2009 году — еще на 6,2 процента. В 2010 и 2011 годах наблюдался лишь небольшой рост, хотя безработица оставалась очень высокой. Доля пожертвований также упала в процентах от ВВП (даже при сокращении ВВП) с 2,1 процента в 2008 году до 2,0 процента в 2009–2011 годах (пиковый показатель составлял 2,3 процента в 2005 году).

Как показали исследования Роберта Райха и Кристофера Ваймера, снижение произошло по всем источникам и затронуло почти все типы некоммерческих организаций.В 2008 году частные лица пожертвовали на 8 процентов меньше, чем в предыдущем году, а в 2009 году объем пожертвований снизился еще на 3,6 процента. В период с 2008 по 2010 год объем пожертвований на благотворительность упал на 21 процент. Взносы корпораций упали в 2008 году, а затем увеличились лишь медленно. Фонды также жертвовали меньше во время Великой рецессии, даже несмотря на то, что у них есть законные выплаты и операционные правила, которым нужно следовать, которые, по-видимому, ограничат это.

Появились яркие пятна — например, увеличились пожертвования в продовольственные банки.Но по мере того как экономика перешла от свободного падения в 2008 году к стагнации в 2010 году, частная благотворительность все еще оставалась в депрессивном состоянии. Хуже того, когда волна жесткой экономии обрушилась на правительства штатов и местные органы власти — со значительным сокращением расходов и увольнениями работников государственного сектора — государство усилило давление на частную благотворительность, чтобы восполнить пробелы в социальной работе.

Почему это укус не так сильно, как могло бы быть? Из-за роли, которую сыграло федеральное правительство. «Автоматические стабилизаторы», ключевая инновация в политике государства всеобщего благосостояния, должны были восполнить пробел.Автоматические стабилизаторы — это такие политики, как страхование по безработице и продовольственная помощь, которые поддерживают минимальный уровень доходов и безопасность людей, что позволяет увеличить расходы, когда экономика входит в рецессию. Эта способность автоматически повышать покупательную способность является важным и эффективным ответом на рецессию. Эти стабилизаторы, в свою очередь, также автоматически снижаются, когда экономика начинает восстанавливаться.

В 2009 году, когда прекратилась деятельность частных благотворительных организаций, автоматические стабилизаторы быстро расширились с 0.От 1 процента ВВП до 2,2 процента ВВП — или число, примерно соответствующее всем благотворительным пожертвованиям в Соединенных Штатах. Это было непосредственно нацелено на районы, наиболее пострадавшие от безработицы, и помогало наиболее нуждающимся — усилия, которые, как мы видели, частная благотворительность делает лишь частично. Как пришли к выводу экономисты Goldman Sachs, этот сдвиг имел решающее значение и, наряду с усилиями правительства по предотвращению краха банковского сектора и расширением денежно-кредитной политики Федеральной резервной системы, был основной причиной того, что Великая рецессия не стала второй Великой рецессией. Депрессия.

Имея это в виду, мы можем исследовать, почему добровольные усилия постоянно терпят неудачу. Несмотря на общую недостаточную теоретизацию добровольческого сектора, ученый Лестер Саламон в 1980-х годах действительно построил теорию «добровольных неудач», чтобы противопоставить им провалы рынка и правительства. Теория состоит из трех частей, которые особенно выделяются после Великой рецессии.

Первый — это то, что Саламон описывает как благотворительную недостаточность . Это происходит, когда добровольный сектор не может генерировать достаточно ресурсов для обеспечения социального страхования в достаточном масштабе, что, как уже отмечалось, именно так и произошло в 2008 году.Здесь также есть проблема географического охвата. Как обнаружил Гувер, в одних местах благотворительность будет существовать больше, чем в других; у правительства есть возможность предоставить более универсальный базовый уровень охвата.

Но дело не только в деловом цикле. Вторая проблема, которую определил Саламон, — это благотворительность . Частная благотворительность имеет тенденцию сосредотачиваться только на определенных группах, особенно на группах, которые считаются либо «заслуживающими», либо подобными в группах.Действительно, в одном рассказе, в этом весь смысл частной благотворительности. Самая большая отдельная категория благотворительных пожертвований в Соединенных Штатах идет не на заботу о бедных, а на поддержание религиозных институтов (32 процента пожертвований). Используя очень щедрые предположения, Центр филантропии Университета Индианы обнаружил, что только треть благотворительных пожертвований на самом деле идет бедным. Практически по определению будут люди, которым нужен доступ к социальному страхованию, которые останутся вне такой целевой помощи.

Третий элемент добровольного отказа, имеющий значение здесь, — это благотворительный патернализм . Вместо благотворительности, представляющей собой чисто спонтанную реакцию гражданского общества или сообщества равных, реагирующих на проблемы, связанные с общим достоянием, на практике непропорционально большая власть находится в руках тех, у кого больше всего ресурсов. Этот узкий контроль над благотворительными ресурсами, в свою очередь, направляет помощь на удовлетворение интересов и потребностей тех, кто уже обладает большой властью.Яркие примеры этой добровольной неудачи можно увидеть в количестве благотворительных пожертвований, которые идут на политическую защиту или в элитные колледжи, чтобы помочь обеспечить поступление для и без того привилегированных детей, даже когда потребности действительно отчаявшихся не удовлетворяются.

На базовом уровне большая часть наших элитных благотворительных пожертвований связана с сигнализацией статуса, особенно в виде пожертвований элитным культурным и образовательным учреждениям. И во многом это также касается политической мобилизации для достижения целей, благоприятных для богатых элит.Как однажды написал судья Ричард Познер, благотворительный фонд «является совершенно безответственным учреждением, никому не подотчетным», что очень напоминает наследственную монархию. Зачем нам отдавать способность всего нашего общества управлять смертельными рисками, с которыми мы сталкиваемся, в руки такого существа?

Все дают, все получают выгоду

Система социального страхования США всегда представляла собой гибрид государственного и частного секторов. За последние 30 лет возникло значительное политическое движение, стремящееся снизить роль общества в надежде, что его заменит чисто частный мир социального страхования.

Но этот частный мир социального страхования дает трещину после Великой рецессии и меняющейся экономики. По данным переписи, охват медицинским обслуживанием работодателей снизился с 64 процентов рабочей силы в 1997 году до 56 процентов в 2010 году. По всей видимости, средства частного сбережения не способны предотвратить бедность в пожилом возрасте, при этом типичный показатель 401 (k) менее 13 000 долларов в 2008 году. Вместо этого они кажутся скорее способом пролить налоговые льготы на и без того состоятельных людей, при этом 80 процентов налоговых льгот для 401 (k) s и IRA достаются 20 процентам самых богатых американцев и только 7 процентам. доходит до нижних 60 процентов.Более того, частные благотворительные пожертвования не справились с вызовом Великой рецессии.

Это возвращает нас к видению истинной благотворительности президентом Трумэном. Роль общества в борьбе с Четырьмя всадниками посредством социального страхования не убивает частную благотворительность. Это позволяет ему полностью развиваться. Это позволяет частной благотворительной организации предоставлять адресную и оперативную помощь отдельным лицам и сообществам, вместо того, чтобы брать на себя огромное и обременительное бремя снижения уровня незащищенности доходов в современную эпоху.Государство государственного социального страхования дает каждому человеку безопасность, необходимую для принятия рисков, что обогащает как нашу экономику, так и наше общество. И это также устанавливает основу равенства и солидарности между всеми гражданами, так что благотворительность улучшает жизнь менее удачливых, а не заставляет их полагаться на тех, у кого есть деньги и удача.

Политика вытекает из этих обязательств. Поскольку частные пенсии исчезают, а 401 (k) s и другие накопительные средства показывают, что они не справляются с задачей обеспечения нашей пенсии, расширение социального обеспечения для восполнения этого пробела станет необходимым шагом.Поскольку федеральное правительство лучше подходит для удовлетворения этих потребностей, чем государства, федерализация как Medicaid, так и страхования по безработице также должна рассматриваться как основа этой политической платформы. Федеральное правительство может лучше контролировать расходы с помощью своих рычагов, чем отдельные штаты; это послужило бы более надежной опорой в слабые экономические времена; и это освободило бы штаты от одной из их самых больших (и быстрорастущих) затрат. Если бы SNAP или пособия по безработице были бы заблокированы в программах исключительно государственного уровня, как того хотели консерваторы, они бы не смогли справиться с бременем Великой рецессии.

Но социальное страхование — это не просто набор программ. Это отражение того, кто мы есть и как мы намерены преодолевать риски современной эпохи. Вопреки идеализированным представлениям консерваторов, «Четыре всадника» от несчастных случаев, болезней, старости и безработицы не будут — и никогда не были — отражены сугубо частными средствами. Только энергичный общественный резонанс, основанный на видении Трумэна благотворительности, может обеспечить нам безопасный переход в процветающее будущее.

Определение волюнтаризма

Система, основанная на добровольных действиях

Исторически трудно проследить корни волюнтаризма, но считается, что он существовал тысячи лет. Самый ранний зарегистрированный волюнтаризм в Соединенных Штатах может быть датирован коренными американцами, которые приветствовали Колумба, когда он прибыл в Новый Свет, и научили свою команду и себя, как выживать в условиях, к которым там не были подготовлены.

История до настоящего времени

На протяжении всей истории волонтаризм рос, например, Подземная железная дорога, состоящая из сети добровольцев, помогающих освобождать рабов, а во время Гражданской войны волонтаризм был чрезвычайно популярен, когда добровольцы выполняли большую часть необходимой работы.

Волонтерские организации

Волонтеров во время пандемии COVID-19: каковы потенциальные преимущества для благополучия людей?

23 апреля 2020

Стефани Тирни и Камаль Р. Махтани

От имени Оксфордской группы доказательной службы COVID-19
Центр доказательной медицины, Наффилд Департамент первичной медико-санитарной помощи
Оксфордский университет

Переписка на [email protected] или [email protected]

PDF для загрузки

ВЕРДИКТ
Доказательства связи волонтерской деятельности с положительным благополучием отсутствуют. Чтобы получить пользу, людям, возможно, нужно чувствовать, что то, что они делают, может иметь значение и что это ценится. Эта идея «значимости» подчеркивает тот факт, что, хотя это и не является явной причиной для волонтерства, взаимность может быть важна для кого-то, чтобы продолжать заниматься такой работой и получать от нее психологическую пользу.

Учитывая множество проблем, связанных с пандемией COVID-19, демонстрация солидарности, проявленная через волонтерство, обнадеживает. В течение 24 часов после правительственного призыва граждан присоединиться к «добровольческой армии» NHS, 500 000 человек подписались. К началу апреля было зачислено более 750 000 человек, которые начали выполнять такие задачи, как доставка лекарств из аптек, вождение пациентов на приемы или регулярные телефонные звонки изолированным лицам.Медицинские работники, фармацевты и сотрудники местных органов власти могут загружать запросы о помощи от этих добровольцев в специальном приложении. Помимо Национальной службы здравоохранения, в ответ на пандемию COVID-19 было предпринято множество других волонтерских мероприятий. В этом блоге мы исследуем, почему люди могут быть привлечены к волонтерской деятельности в настоящее время, что они могут получить от этого и какие уроки может извлечь NHS, используя общественный энтузиазм для предложения помощи.

ПОЧЕМУ ЛЮДИ МОГУТ БЫТЬ ПРИГЛАШЕНЫ В ВОЛОНТЕРЫ ВО ВРЕМЯ ПАНДЕМИИ COVID-19?
Быстрый анализ сообщений СМИ о причинах волонтерства во время пандемии COVID-19 показывает, что некоторые люди хотят «отдать», получив поддержку от NHS в связи с предыдущим заболеванием; что это может помочь людям почувствовать, что они что-то делают во время кризиса; или что это позволяет им справляться с печальными рассказами, которые они слышат каждый день в СМИ.Эти новости показывают, что люди предлагают стать волонтерами в ожидании, что в будущем они могут нуждаться в помощи, если они заразятся вирусом. Чувство солидарности также можно установить, объединив усилия для достижения общей цели.

В нынешнем кризисе волонтерство может утешать людей, помогая им преодолеть чувство инертности и беспомощности (поскольку они разлучены с близкими и становятся свидетелями сообщений об ущербе, нанесенном знакомой инфраструктуре — здравоохранению, правительству, поставкам продуктов питания).Обзор 33 статей о волонтерстве во время чрезвычайных ситуаций, исследующих мотивы, показал, что связь с причиной может быть ключевым фактором, наряду с тем, что она рассматривается как эмоционально катарсис, когда затрагивается лично, и находит утешение в сотрудничестве с другими для достижения той же цели.

ЧТО МЫ ЗНАЕМ О ПРЕИМУЩЕСТВАХ ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ ВОЛОНТЕРСТВО?
Добровольцы могут утверждать, что они получают столько же отдачи от своих усилий, сколько люди или организации, которые они поддерживают.Факты показывают, что волонтерство может изменить самооценку, позволяя людям укреплять уверенность и чувство собственного достоинства, а также приобретать новые навыки. Это может помочь противодействовать плохому настроению за счет более позитивного мышления. Также было высказано предположение, что волонтерство может подтвердить социальную идентичность человека, что важно, когда другие роли уменьшились (например, после выхода на пенсию, потери партнера, взросления детей).

Волонтерство может способствовать благополучию, особенно среди людей с ограниченными социальными связями.Расширяя свои сети за счет волонтерства, люди могут почувствовать себя частью сообщества, которое увеличивает их социальный капитал (например, ресурсы или контакты, к которым они могут обратиться за помощью). Установление социальных связей порождает доверие, побуждая людей чувствовать себя в большей безопасности. Однако может быть и обратное: социальные связи способствуют волонтерству, поэтому те, у кого есть хорошо развитые социальные сети, могут быть более открыты и слышать о возможностях волонтерства. Сообщается, что люди из неблагополучных или неблагополучных семей реже участвуют в волонтерской деятельности.Следовательно, выгоды от волонтерства вряд ли будут одинаковыми. Например, волонтерство повышает удовлетворенность жизнью у пожилых людей (старше 60 лет) больше, чем у молодых. Данные британского панельного опроса домохозяйств, основанного на подходе на протяжении всей жизни, свидетельствуют о том, что положительное влияние волонтерства более выражено в среднем и пожилом возрасте. Его авторы предположили, что на более раннем этапе жизни люди рассматривают волонтерство как что-то, что необходимо наряду с другими обязательствами (например,г. учеба или воспитание детей). Однако есть сообщения о том, что волонтерство помогает подросткам чувствовать себя более социально связанными, и это может уменьшить их тревогу, если будет свободно выбрано и не предписано.

Молодые люди чаще занимаются нерегулярной волонтерской деятельностью. Имеются данные о дозозависимости : чем больше добровольцев, тем выше награда — хотя не все исследователи сообщают об этой связи. Неясно, какова оптимальная доза для получения пользы от волонтерской деятельности.Некоторые исследования показывают наибольшее улучшение психологического благополучия среди тех, кто занимается волонтерской деятельностью не менее 100 часов в год. В других исследованиях сообщается, что положительный эффект уменьшается или не увеличивается после более чем 100 часов в год (2–3 часа в неделю). Данные Национального совета добровольных организаций показывают, что примерно пятая часть людей в Великобритании занимается волонтерством не реже одного раза в месяц в группах, клубах или организациях.

«ВАЖНО»
Пилиавин и Зигл различают гедоническое благополучие (счастье и удовлетворение от хорошего мнения о своей ситуации, которое может исходить из разных сфер жизни, включая общение с друзьями и хобби) и эвдемоническое благополучие (чувство хорошо о себе, например, служа другим).Может быть целый ряд занятий, которые заставляют человека чувствовать себя хорошо, но волонтерство позволяет человеку чувствовать «хорошее самочувствие». Это относится к понятию «значимость», термин, используемый для обозначения чувства ценности и способности создавать дополнительную ценность. «Материя» относится к восприятию того, что мы играем определенную роль в мире, в результате чего мы чувствуем себя замеченными и ценными и придаем ценность другим. Это было связано с улучшением самооценки, принятием себя , и уменьшением депрессии.

СОСТОЯНИЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ
Хотя есть доказательства того, что волонтерство может принести пользу эмоциональному здоровью, самоощущению и удовлетворенности жизнью, исследования таких ассоциаций часто основываются на поперечных, а не на проспективных когортных или контролируемых исследованиях; следовательно, может случиться так, что люди с лучшим физическим и психологическим здоровьем или социальным благополучием выберут волонтерство.Лонгитюдные исследования предполагают наличие потенциально причинно-следственной связи между здоровьем и волонтерством, но без данных, предусматривающих дополнительные меры контроля, трудно быть уверенным, что задействованы другие факторы. Более того, такие преимущества не обязательно отражаются в результатах испытаний.

Еще одна проблема при исследовании этой темы состоит в том, что волонтерство является обширным, что затрудняет сравнение исследований; он охватывает множество разнородных видов деятельности, поэтому, вероятно, неправильно рассматривать все волонтерство как одно и то же, учитывая его последствия для здоровья человека.Это будет распространяться на то, какие результаты оцениваются; результаты должны быть соизмеримы с волонтерской деятельностью (например, не ожидать улучшения физической формы от волонтерской программы, которая включает чтение детям в школе).

ЧТО МОЖЕТ УЗНАТЬ NHS О ВОЛОНТЕРСТВЕ В ТЕКУЩЕМ КРИЗИСЕ?
Волонтерство в NHS не является чем-то необычным. Волонтеры высвобождают время, чтобы оплачиваемый персонал мог сосредоточиться на клинических задачах, помогая местным сообществам оставаться в хорошей форме. Долгосрочный план NHS включал цель удвоить количество добровольцев в организации, что отчасти связано с ее приверженностью социальным предписаниям.По мере того, как менеджеры здравоохранения и лица, определяющие политику, пытаются создать культуру участия NHS, они должны обеспечить, чтобы добровольцы испытывали чувство того, что их ценят, и что они могут играть полезную роль; как отмечалось выше, это может повысить благосостояние волонтеров. И наоборот, негативный опыт может заставить людей поверить, что их недооценивают. Это может произойти, когда добровольцев не поддержат, что может вызвать у них чувство подавленности.

Во избежание двусмысленности ролей необходимо четкое понимание того, как волонтеры могут вносить свой вклад в предусмотренные законом услуги и что они могут и не могут делать.Исследования показывают, что некоторые сотрудники NHS с подозрением относятся к добровольцам на работе и обеспокоены возможностью замены работы. Поэтому важно различать оплачиваемые роли и вклад волонтеров. В прошлом году профсоюзы здравоохранения опубликовали хартию, отчасти для того, чтобы уменьшить опасения по поводу использования добровольцев в качестве дешевой альтернативы оплачиваемому обученному персоналу и заверить медицинских работников в том, что добровольцы не вводятся просто в ответ на нехватку персонала.

Использование навыков, времени и энтузиазма добровольцев, которые поддерживают NHS в ответ на пандемию COVID-19, может потребовать культурного сдвига.Вся организация должна признать вклад этих людей, чтобы избежать цинизма и демотивации. Как отмечают Бойл и его коллеги, «… это потребует изменения мышления, особенно в NHS, которое может показаться неоднозначным и труднодоступным, а в худшем случае — пренебрежительным». Может также потребоваться трансформация восприятия добровольцев как бесплатного труда, готовность выполнять любые порученные им задачи без особого руководства или поддержки; вполне вероятно, что добровольцы, даже если они подсознательно, будут искать какую-то выгоду (например,г. чувство, что они меняют ситуацию, знакомятся с людьми или развивают новые навыки). Таким образом, тем, кто занимается волонтерской деятельностью, возможно, потребуется потратить время на развитие отношений, а также на поддержку и обучение. Волонтерство не следует рассматривать как бесплатную деятельность; для достижения успеха требуется соответствующая инфраструктура, позволяющая хорошо управлять волонтерами.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Потенциальным способом повышения благосостояния во время кризиса может быть повышение у людей чувства «значимости» через волонтерство.Это может принести особую пользу пожилым членам населения, позволяя им играть прочную социальную роль и укреплять связи. Но поскольку они подвергаются особому риску негативных последствий заражения COVID-19, волонтерство в настоящее время может быть ограничено советами избегать социальных контактов.

Впечатляющий общественный резонанс во время пандемии COVID-19 показывает, что у NHS есть значительный, потенциально неиспользованный набор людей, хотя недавно набранная « армия добровольцев » поддерживает, а не работает внутри организации как таковой ( е.г. транспортировка медицинского оборудования, доставка лекарств людям, отвоз пациентов на приемы, телефонные звонки тем, кто изолирован дома). Возможно, будет важно извлечь выгоду из нынешнего национального энтузиазма в отношении волонтерства, поскольку стране приходится иметь дело с социальными и экономическими последствиями COVID-19.

Конец.

Заявление об ограничении ответственности : Статья не рецензировалась; он не должен заменять индивидуальное клиническое суждение, и следует проверять цитируемые источники.Мнения, выраженные в этом комментарии, отражают точку зрения авторов, а не обязательно точку зрения принимающей организации, NHS, NIHR или Департамента здравоохранения и социального обеспечения. Взгляды не заменяют профессиональные медицинские консультации.

АВТОРЫ
Благодарности : Мы благодарим Хелен Гилберт и Джеффри Аронсона за полезные комментарии к предыдущему проекту. Оба автора поддерживаются Рабочей группой по синтезу доказательств Школы первичной медико-санитарной помощи NIHR [проект 390] и Школой первичных исследований NIHR [проект 483].

Воля народа / Радикальная философия

Воля народа Записки о диалектическом волюнтаризме

Питер Холлуорд

Под «волей народа» я подразумеваю преднамеренный, освободительный и всеобъемлющий процесс коллективного самоопределения. Как и любой вид воли, ее исполнение является добровольным и автономным, это вопрос практической свободы; как и любая форма коллективных действий, она включает в себя собрание и организацию. Недавние примеры такого рода народной воли, которую я имею в виду, включают решимость, собранную Объединенным демократическим фронтом Южной Африки, свергнуть апартеид, основанный на культуре и расе, или мобилизацию гаитянских лавал, чтобы противостоять апартеиду, основанному на привилегиях и классах. .

Обусловленные конкретными стратегическими ограничениями, которые структурируют конкретную ситуацию, такие мобилизации проверяют истину, выраженную в старом клише, «где есть желание, есть путь». Или, если использовать менее прозаическую фразу Антонио Мачадо, взятую в качестве девиза Пауло Фрейре, они предполагают, что «нет никакого пути, мы делаем путь, идя по нему». Сказать, что мы продвигаемся, идя по нему, значит сопротивляться сила исторического, культурного или социально-экономического ландшафта определять наш путь.Он состоит в том, чтобы настаивать на том, что в освободительной политической последовательности «определяющим в первую очередь» является воля людей предписывать через территорию, которая противостоит им, ход своей собственной истории. Это делается для того, чтобы отдать предпочтение, над сложностью местности и формами знания и авторитета, которые управляют поведением, «адаптированным» к нему, целенаправленной воле людей занять и сохранить свое место в качестве «авторов и актеров своей собственной драмы». .

Сказать, что мы идем пешком, это не значит, однако, притворяться, будто мы изобрели землю, по которой идем.Нельзя предполагать, что воля создает себя и условия для своего осуществления внезапно или ex nihilo .

Не следует предполагать, что «реальное движение, отменяющее существующее положение вещей», происходит через пустое или неопределенное пространство. Нельзя игнорировать препятствия или возможности, которые характеризуют конкретную местность, или отрицать их способность влиять на прокладку пути. Вместо этого следует помнить после Сартра, что препятствия появляются как таковые в свете проекта преодоления их.Следует помнить, после Маркса, что мы создаем свою собственную историю, не выбирая условий ее создания. Это понимание местности и пути через диалектику, которая, соединяя как объективные, так и субъективные формы определения, ориентируется на примат последней.

Утверждение такого первичного отношения к отношениям приводит к тому, что можно было бы назвать «диалектическим волюнтаризмом». Диалектический волюнтарист предполагает, что коллективное самоопределение — больше, чем оценка того, что кажется возможным или целесообразным, — является вдохновляющим принципом политического действия.Диалектические волюнтаристы верят в волю народа в той степени, в которой они мыслят каждый термин через другой: «воля» в терминах собрания, обсуждения и решимости, а «народ» в терминах проявления коллективной воли.

I

Появление воли народа как действующего лица на политической сцене в течение восемнадцатого века было само по себе революционным событием, и это пережили сами люди.

Утверждать рациональную и коллективную волю народа как источник политической власти и власти означало отвергать альтернативные концепции политики, основанные либо на взаимном исключении общества и воли (политика, определяемая естественной, исторической или экономической необходимостью), либо первенство другого вида воли (воли Бога, представителя Бога на земле или его полусветского эквивалента: воли элиты, имеющей право управлять в силу своих накопленных привилегий и квалификаций).

Если французская и гаитянская революции конца восемнадцатого века остаются двумя из самых решающих политических событий современности, то не потому, что они подтвердили либеральные свободы, которые так легко (потому что неравномерно) отмечаются сегодня. Что было и остается революционным во Франции 1789–94 и Гаити 1791–1803, так это прямая мобилизация людей для отстаивания этих универсальных прав и свобод в прямой конфронтации с наиболее влиятельными корыстными интересами того времени. Взятие Бастилии, поход на Версаль, вторжение в Тюильри, сентябрьские массовые убийства, изгнание жирондистов, бесчисленные столкновения с «врагами народа» по всей стране: все это преднамеренные интервенции, которые определили и ход Французской революции, и огромная бесконечная контрреволюция, которую она спровоцировала.Гаитянские революционеры пошли еще дальше и вынудили впервые незамедлительно и безоговорочно применить принцип, вдохновивший все радикальное просвещение: утверждение естественных, неотъемлемых прав всех людей. Кампания по повторному умиротворению людей с тех пор ведется по-разному в разных местах.

События 1789–1794 годов и вызвавшая их мобилизация населения по-прежнему определяют наш самый основной политический выбор — между усилением или лишением силы воли народа.Во Франции Робеспьера «есть только две партии: народ и его враги», и «кто не за народ, тот против народа». Несмотря на хорошо известные пределы своего популизма, Томас Джефферсон обнаружил подобное различие в работе. в любой политической конфигурации:

есть «те, кто боится людей и не доверяет им и желает отобрать у них всю власть в руки высших классов», и есть «те, кто отождествляет себя с народом, доверяет им» и считает их «самый надежный депозитарий собственных прав».Несмотря на все, что изменилось за последние двести лет, альтернатива остается почти такой же: либо настаивание на верховенстве народного самоопределения, либо презумпция того, что люди слишком грубые, варварские или детские, чтобы быть способными на это. проявление рациональной и осознанной воли.

Различные версии этого выбора выходят на первый план каждый раз, когда появляется возможность противостоять системе господства, структурирующей конкретную ситуацию. Воля, как отмечает Бадью, — это, по сути, «боевой» процесс.Гаити, Боливия, Палестина и Эквадор — вот некоторые из тех мест, где в последние годы людям удавалось, несмотря на значительную оппозицию, сформулировать и до некоторой степени навязать свою волю изменить ситуацию, которая их угнетает. Реакция на такое введение обычно соответствует термидорианской модели. Сочетание старых и новых контрреволюционных стратегий криминализации, разделения, а затем растворения воли народа — для восстановления людей в их « нормальном » состоянии в качестве рассредоточенной и пассивной стаи, вероятно, определит территорию освободительной борьбы. на обозримое будущее.

II

В европейском контексте философское выражение веры в волю народа восходит к Руссо и развивается в разных направлениях через Канта, Фихте, Гегеля и Маркса. В ходе этой траектории категория людей расширяется от анахронической идеализации небольшого однородного сообщества к предвосхищению человечества в целом. Чем больше он приближается к глобальной универсальности, тем труднее становится, конечно, представить людей в терминах наивно непосредственной или самоактуализирующейся концепции воли.Абстрактная универсализация Канта делает слишком резкое различие между детерминацией воли и ее реализацией; Гегель заходит слишком далеко в другом направлении.

Здесь я предполагаю, что наиболее плодотворный способ начать размышлять о диалектическом волюнтаризме, который в конечном итоге мог бы опираться на аспекты и Канта, и Гегеля, — это начать с возвращения к Руссо и его якобинским последователям, особенно Робеспьеру и Сен-Жюсту, дополненному ссылками. к более поздним вмешательствам, которые можно было бы описать примерно в неоякобинских терминах.

Концепция общей воли Руссо остается самым важным вкладом в логику диалектического волюнтаризма. Однако, в отличие от Руссо или Гегеля, меня здесь интересуют не люди, задуманные как социально или этически интегрированная единица, которая находит свой естественный горизонт в национальном государстве, а скорее люди, которые участвуют в активном желании вообще будет как таковая. Такая воля задействована в мобилизации любой освободительной коллективной силы — национально-освободительной борьбы, движения за социальную справедливость, расширения прав и возможностей политической или экономической ассоциации и так далее.«Люди», о которых идет речь, — это просто те, кто в любой конкретной ситуации формулирует, отстаивает и поддерживает полностью общий (и, следовательно, полностью всеобъемлющий и эгалитарный) интерес, помимо любых разделяющих или исключительных интересов.

Пропасть, отделяющая марксистские и якобинские концепции политического действия, достаточно очевидна, и, в первую очередь, диалектическому волюнтаризму следует извлечь больше уроков из последних, чем из первых.

Тем не менее, наиболее фундаментальным в Марксе является не «неизбежный» или непроизвольный процесс, в результате которого капитализм может, казалось бы, копать себе могилу, а, скорее, способ, которым он подготавливает почву, на которой могут появиться решительные копатели.«Освобождение рабочего класса», — гласит известная первая фраза правил, разработанных Марксом для Первого Интернационала, — «должно быть завоевано самими рабочими классами». Даже самые неволютаристские работы Маркса лучше всего описать как попытку показать, «как воля к изменению капитализма может перерасти в успешную трансформационную (революционную) деятельность», или как попытку »не только творить Историю, но и овладеть ею. , практически и теоретически ». (Подобный аргумент, как указывают Адриан Джонстон, Трейси МакНалти и некоторые другие, можно привести в отношении Фрейда и Лакана.) Концентрация капитала и сопровождающие ее усиление эксплуатации и нищеты ведут не к автоматическому краху капитализма, а к росту размеров, частоты и интенсивности «восстания рабочего класса». Именно этот класс, как ожидают парижские коммунары, будет выполнять целенаправленную работу по «экспроприации экспроприаторов». Победив, этот же класс возглавит установление способа производства, отмеченного прежде всего преобладанием автономии, господства и свободы.Новые ассоциированные производители [будут] рационально регулировать свой обмен с природой и поставить ее под свой общий контроль, вместо того, чтобы ими управлять как какой-то слепой силой. самоцель’. Понимаемый как реальное движение, отменяющее существующее положение вещей, коммунизм, можно сказать, заставляет превращать работу в волю.

Оптимизм, характеризующий такой подход, по-прежнему подчеркнут у Грамши (который стремится «положить« волю », которая в конечном счете равняется практической или политической деятельности, в основу философии») и в ранних трудах Лукача ( для которых «решение», «субъективная воля» и «свободное действие» имеют стратегический приоритет над очевидными «фактами» ситуации14).Сопоставимые приоритеты также определяют политические труды нескольких более поздних философов, таких как Сартр, Бовуар и Бадью. Помимо очевидных различий, этих мыслителей объединяет акцент на практическом примате самоопределения и самоосвобождения.

Каким бы ограниченным ни было ваше положение, вы всегда свободны, как любил говорить Сартр, «сделать что-то из того, что сделано из вас».

В целом, однако, трудно представить себе каноническое понятие, более резко осуждаемое в недавней «западной» философии, чем понятие воли, не говоря уже об этой общей воле, столь широко осуждаемой как предшественник тирании и тоталитарного террора.В философских кругах волюнтаризм стал не более чем термином оскорбления, притом впечатляюще универсальным: в зависимости от контекста он может вызывать идеализм, мракобесие, витализм, инфантильную левизну, фашизм, мелкобуржуазный нарциссизм, неоконсервативную агрессию, народную агрессию. -психологическое заблуждение… Из всех способностей и способностей этого человеческого субъекта, который был вытеснен из центра постсартровских забот, ни одна не была запрещена более жестко, чем его сознательная воля. Мыслители структуралистов и постструктуралистов, в общем и целом, относили волю и намерение к сфере заблуждения, воображаемого или гуманистически-идеологического непонимания.Вместо того, чтобы исследовать способы, которыми политическая детерминация может зависеть от самоопределения коллективного субъекта, недавняя философия и культурная теория имели тенденцию отдавать предпочтение различным формам любой неопределенности (интерстициальной, гибридной, амбивалентной, смоделированной, неразрешимой, неразрешимой). хаотичность…) или гиперопределение («бесконечное» этическое обязательство, божественное превосходство, бессознательное влечение, травматическое подавление, машинная автоматизация…). Якобы устаревшее понятие pueblo unido было вытеснено более дифференцированным и более почтительным множеством действующих лиц — гибкими идентичностями, обсуждаемыми историями, импровизированными организациями, рассредоточенными сетями, «жизненно важными» множествами, поливалентными сборками и т. Д.

Даже самого беглого обзора современной европейской философии достаточно, чтобы выявить ее общую тенденцию к недоверию, приостановке или преодолению воли — тенденцию, предвиденную в крайней форме Шопенгауэром.

Рассмотрим несколько имен из списка, который можно было бы легко расширить. Весь проект Ницше предполагает, что «не существует такой вещи, как воля» в обычном (добровольном, преднамеренном, целенаправленном…) смысле этого слова.

Хайдеггер в ходе своих лекций о Ницше приходит к осуждению воли как силы субъективного доминирования и нигилистической закрытости, прежде чем побуждать своих читателей «добровольно отказаться от желания».

Арендт находит в утверждении народной политической воли («самой опасной из современных концепций и заблуждений») искушение, которое превращает современных революционеров в тиранов. Для Адорно рациональная воля является аспектом стремления Просвещения к господству и контролю, которое оставило землю «сияющей победоносным бедствием». Альтюссер обесценивает волю как аспект идеологии в пользу научного анализа исторических процессов, протекающих без субъекта.

Негри и Вирно связывают волю народа с авторитарной государственной властью. После Ницше Делез отдает предпочтение трансформирующим последовательностям, которые требуют приостановки, разрушения или паралича произвольных действий.

После Хайдеггера Деррида связывает волю с самоприсутствием и самосовпадением, вечно бесполезной попыткой присвоить неприемлемое (непредставимое, двусмысленное, неразрешимое, дифференцированное, отложенное, несогласованное, трансцендентное, другое).

После этих и других, Агамбен резюмирует многие недавние европейские размышления о политической воле, фактически приравнивая их к чистому и простому фашизму. Даже те мыслители, которые вопреки веяниям времени настаивали на примате самоопределения и самоосвобождения, имели тенденцию делать это способами, которые обесценивали политическую волю. Возьмите Фуко,

Сартр и Бадью. Большую часть работы Фуко можно было бы истолковать как расширенный анализ, после Кангильема, способов, которыми люди «де-волюнтаризованы» в результате «постоянного принуждения», действующего в рамках дисциплинарной власти, принуждения, предназначенного для установления «не общей воли, а автоматического послушание ».Фуко никогда не шел на компромисс в своем утверждении «добровольного неповиновения» перед лицом новых удушающих форм правления и власти, и в важнейших лекциях начала 1970-х годов он продемонстрировал, как развитие современной психиатрической и карцеральной власти сразу же вслед за французами. Революция была разработана в первую очередь для того, чтобы « овладеть властью » и сломить волю людей, имевших глупость буквально « принять себя за короля ». 20 тем не менее в своей опубликованной работе Фуко склонен рассматривать волю как соучастие в формах самоконтроля, саморегуляции и самоподчинения.Сартр, вероятно, сделал больше, чем любой другой философ своего поколения, чтобы подчеркнуть, каким образом освободительный проект или группа зависят от определения «конкретной воли», но его философия предлагает проблематичную основу для любого вида волюнтаризма. Он принимает как «нередуцируемые» «намерение» и цели, которые направляют фундаментальный проект человека, но делает резкое различие между таким намерением и просто «добровольным обдумыванием» или мотивацией: поскольку для Сартра последнее всегда вторично и «обманчиво», в результате первичное намерение становится непрозрачным и выходит за рамки «интерпретации».

Более поздняя работа Сартра впоследствии не может представить коллективную волю в иных, чем исключительные и эфемерные термины. Мощное возрождение Бадью воинственной теории предмета легче согласовать с волюнтаристской программой (или, по крайней мере, с тем, что Бадью называет volonté impure 22), но страдает некоторыми аналогичными ограничениями. Не случайно, как Агамбен и Жижек, когда Бадью смотрит на христианскую традицию в качестве точки ожидания, он обращается не к Мэтью (с его рецептами, как действовать в мире: отвергать богатых, утверждать бедных, продавать все ты имеешь…), но Павлу (с его презрением к слабости человеческой воли и его признанием резкой и бесконечной трансцендентности благодати).

Ожидая более веской философской защиты, современные критические теоретики склонны отвергать понятие воли как заблуждение или отклонение. Но поскольку это не более чем извращенное присвоение более фундаментальных форм революционной решимости, нет причин принимать фашистское восхваление «пробуждения» или «торжества воли» как последнее слово по этому поводу. Истинными новаторами в современном развитии волюнтаристской философии являются Руссо,

Кант и Гегель, и общие принципы такой философии легче всего распознать на практике таких людей, как Робеспьер, Джон Браун, Фанон, Че Гевара … Именно к таким людям нам нужно обратиться, чтобы вспомнить или переосмыслить происходящее. истинное значение народной политической воли.

Iii

На этой основе мы могли бы перечислить, в широком смысле неоякобинских взглядов, некоторые характерные черты воли народа: 1. — это людей, которые по определению командуют добровольными и автономными действиями. В отличие от непроизвольных или рефлекторных реакций, если он существует, то воля инициирует действие посредством свободного, рационального обдумывания. По словам Руссо, фундаментальный «принцип любого действия заключается в воле свободного существа; нет более высокого или более глубокого источника….Без воли нет свободы, самоопределения, никакой «моральной причинности». Робеспьер вскоре сделал самый основной политический вывод, когда он понял, что когда люди будут или «захотят быть свободными, они будут». Накануне 1789 года Сийес предвидел эту мысль: «каждый человек имеет неотъемлемое право размышлять и волю для себя», и «либо человек желает свободно, либо его заставляют, не может быть никакого среднего положения».

Вне добровольного самоуправления «не может быть ничего, кроме империи сильных над слабыми и ее одиозных последствий.«Преднамеренная свобода не сводится к простому способу свободного выбора или liberum arterrium . Если мы говорим о «воле народа», мы не можем ограничивать ее (как это делают Макиавелли и его последователи) пассивным выражением одобрения или согласия. Это процесс активного желания или выбора, который делает один образ действий предпочтительнее другого. «Всегда вовлечены», — утверждает Сартр, — свобода никогда «не существует раньше своего выбора: мы никогда не будем воспринимать себя иначе, как выбор в процессе принятия.Августин, а затем Дунс Скот уже понимали, что «наша воля не была бы волей, если бы она не была в нашей власти». Декарт также признал, что «добровольное и свободное — одно и то же», и находит в «неделимой» и неизмеримой свободе будет наше самое фундаментальное сходство с божеством. Затем Кант (а затем Фихте) радикализирует этот волюнтаристский подход, определяя деятельность воли как «причинность через разум» или «причинность через свободу». Воля достигает практического освобождения разума от ограничений опыта и объективного знания.Как Кант понимал более ясно, чем кто-либо до него, простое знакомство с тем, что есть или имело место, когда дело доходит до этики и политики, является «матерью иллюзий». Именно активное желание определяет, что возможно и что правильно, и делает это так. Как подтвердит Французская революция, именно в качестве желающих или практичных существ «люди обладают качеством или силой быть теми, кто вызывает и… создает своих собственных улучшений».

С точки зрения волюнтаризма, определение целей и принципов предшествует расчету в соответствии с установленными критериями, которые служат для оценки действий в рамках ситуации, в отношении того, что возможно, осуществимо или законно.Утверждать примат предписывающей воли — значит настаивать на том, что в политике все внешние (естественные, социологические, исторические, бессознательные, технические…) формы детерминации, какими бы значительными они ни были, тем не менее вторичны, как и все формы регулирования и репрезентации. «Воля», как выражается Бадью, означает «навязать точку невозможности, чтобы сделать ее возможной». Руководящий стратегический принцип здесь, принятый в самых разных ситуациях, от России Ленина в 1917 году до Гаити Аристида в 1990 году, был самым Лаконично сказано Наполеоном: on s’engage puis on voit .Те, кто скептически относятся к политической воле, напротив, предполагают, что очевидно добровольные обязательства маскируют более глубокое невежество или обесценивание аппетита (Гоббс), причинности (Спиноза), контекста (Монтескье), привычки (Юм), традиции (Берк), истории (Токвиль). ), власть (Ницше), бессознательное (Фрейд), условность (Витгенштейн), письмо (Деррида), желание (Делёз), влечение (Жижек)… 2. Воля человек предполагает коллективные действия и прямое участие. Демократическая политическая воля зависит от силы и практики инклюзивного собрания, способности поддерживать общую приверженность.Как отмечали многие из его читателей, что отличает Руссо от других мыслителей, которые (как Платон или Монтескье) аналогичным образом отдают предпочтение общему над частным, так это его настойчивость в том, что только активные и могут обеспечить инклюзивную ассоциацию, ассоциацию с активно действующей. ‘всеобщий интерес’.

«Общественное желание обобщает не количество избирателей, а общий интерес, который их объединяет», и то, что поддерживает этот интерес, — это общая воля идентифицировать и реализовать его.

Само собой разумеется, что утверждение общей воли является делом коллективной воли на каждой стадии ее развития. Инаугурационная «ассоциация является самым добровольным актом в мире», и оставаться активным участником ассоциации «означает желать того, что отвечает общим или общим интересам». В той мере (и только в той мере), в какой они преследуют этот интерес, каждый человек «ставит свою личность и всю свою общую власть под верховный контроль общей воли». Аналогия Руссо известна: «Поскольку природа дает каждому человеку абсолютную власть над его конечностями, социальный договор дает политическому телу абсолютную власть над всеми его членами; и это та же самая сила, которая, когда направляется общей волей, носит имя суверенитета.При таком определении «общая воля всегда находится на стороне, наиболее благоприятной для общественных интересов, то есть наиболее справедливой, так что необходимо просто быть справедливым, чтобы быть уверенным в следовании общей воле». Само собой разумеется, что такая воля может оставаться суверенной только постольку, поскольку ее желание остается общим, а не частным. Общий интерес будет преобладать только в том случае, если воля к его достижению сильнее, чем отвлечение частных интересов; Размышления о том, как лучше всего его укрепить, как лучше всего «привести себя к общему единству» — это самая навязчивая забота Руссо.Законодатель, стремящийся помочь «основанию народа … должен, одним словом, отобрать у человека собственные силы, чтобы дать ему новые, которые ему чужды и которые он не может использовать без помощи других».

Сказать, что общая воля «сильна», не означает, что она подавляет инакомыслие или навязывает единообразие. Это означает, что в процессе согласования разногласий между отдельными волями воля общих интересов в конечном итоге находит способ преобладать. Существует всеобъемлющая общая воля, поскольку те, кто изначально противостоит этому, исправляют свою ошибку и понимают, что « если бы мое личное мнение возобладало, я бы сделал что-то иное, чем то, что я хотел », то есть что-то несовместимое с моим продолжающимся участием в общем будет.

Пока оно длится, участие в общем волеизъявлении, будь то национальное движение, политическая организация, социальная или экономическая ассоциация, профсоюз и т. Д., Всегда предполагает решимость подчиняться его окончательному суждению. не как непосредственный арбитр правильного и неправильного, а как процесс коллективного обсуждения и того, что правильно. Участие в общей воле подразумевает принятие риска оказаться в любой данный момент «неправильным с людьми, а не правым без них».Точно так же как раз в той мере, в какой он остается активно способным искать и желать коллективного права, мы можем согласиться с Руссо и Сийесом, когда они настаивают на том, что в конечном итоге общая воля не может ни ошибаться, ни предавать. «Суверен в силу того факта, что он существует, всегда является тем, чем он должен быть».

Самый насущный вопрос, как якобинцы обнаружили в 1792–1794 годах, заключается не столько в законности общей воли, сколько в ее продолжении. Сийес понимал, что без «единства воли» нация не может существовать как «действующее целое»; «Как бы ни была нация желает, достаточно, чтобы она пожелала, [и] чтобы ее воля стала известна, чтобы все позитивные законы замолчали в ее присутствии, потому что они являются источником и верховным властителем всех позитивных законов.После Робеспьера Сен-Жюст резюмирует весь якобинский политический проект, отвергая «чисто умозрительные» или «интеллектуальные» концепции справедливости, как если бы «законы были выражением вкуса, а не общей воли». Единственное законное определение общей воли — это «материальная воля народа, его одновременная воля; его цель состоит в том, чтобы освятить активные, а не пассивные интересы наибольшего числа людей ». Таким образом, мобилизацию общей воли народа не следует путать с просто путчистским авангардизмом.Резкое присвоение инструментов управления несколькими «алхимиками революции» не заменяет развертывание народной власти. Несмотря на очевидные стратегические разногласия, Ленин не больше, чем Люксембург, испытывает соблазн заменить «борьбу народа за власть» бланкистским заговором путем мобилизации «огромных масс пролетариата».

Дело не в том, чтобы навязать инертным людям внешнюю волю или осознание, а в людях, работающих над прояснением, концентрацией и организацией своей собственной воли.

Фанон делает то же самое, когда приравнивает национально-освободительное движение к всеобъемлющей и целенаправленной работе «всего народа».

Такая работа служит для того, чтобы отличить политическую волю от любого просто пассивного мнения или предпочтения, какими бы преобладающими они ни были. Активная общая воля отличается от простой «воли всех» (которая есть «не что иное, как сумма частных волей») своим посредничеством через коллективную мобилизацию людей.

Люди, поддерживающие «волю народа», определяются не конкретным социальным статусом или местом, а их активной идентификацией и с возникающими общими интересами.Суверенитет — атрибут такого действия. Задуманная в этих терминах как общая и , власть народа превосходит полномочия привилегий или правительства и дает людям право преодолевать силы, которые противостоят им или пренебрегают ими. Якобинцы утверждают, что если такие силы сопротивляются, единственное решение — «вооружить народ» любым способом, который потребуется для преодоления этого сопротивления. Таким образом, воля людей — это вопрос материальной власти и активного наделения властью, прежде чем это будет вопросом представительства, власти или легитимности.Что разделяет общество, так это его реакция на самоутверждение народа.

Джефферсон доходит до привилегии повстанческого движения, даже когда оно может показаться ошибочным или вводимым в заблуждение: «люди не могут быть все и всегда хорошо информированными», — признает он, ссылаясь на Восстание Шейса, но они имеют право, если не обязаны, «сохранить дух сопротивления» перед лицом всех препятствий. Это в той же мере марксистское, сколь и якобинское понимание. Любая социальная «трансформация может произойти только как продукт — свободных — действий пролетариата», отмечает Лукач, и «только практическое классовое сознание пролетариата обладает этой способностью трансформировать вещи.«Такая ориентированная на практику философия не исчезла после политических неудач 1920-х годов. Сартр поднял ту же тему в начале 1950-х (до Бадью в 1970-х): что касается политики, «класс никогда не отделим от конкретной воли, которая его одушевляет, и от целей, которые он преследует. Пролетариат формируется своей повседневной деятельностью. Он существует только действием. Это — это действие . Если он перестает действовать, он разлагается ». Из всех проблем, которые связывают Руссо и Маркса, немногие достигают такой глубины, как критика традиционного парламентского представительства.Поскольку «воля не может быть представлена», тогда «суверенитет, будучи не чем иным, как проявлением общей воли, никогда не может быть отчужден [и] может быть представлен только самим собой; власть действительно может быть передана, но не воля ». Люди могут (и должны) делегировать« агентов »для исполнения своей воли, но они не могут делегировать свое желание как таковое. Маркс следует за Руссо против Гоббса, когда он критикует современную буржуазную политику как в сущности репрезентативную, то есть как экспроприацию народной власти государством.Буржуазия «государство опутывает, контролирует, регулирует, контролирует и наставляет гражданское общество от его самых всеобъемлющих проявлений жизни до самых незначительных проявлений». Народная эмансипация потребует прекращения существования такого государства и замены его посредством «борьбы производящих против присваивающего класса» политической формой, способной контролировать «экономическое освобождение труда». Вслед за критикой Коммуны Марксом книга Ленина Государство и революция доводит этот аргумент до логического завершения.

Воля приказывает инициировать действие, а не представление. Проявление политической воли предполагает захват власти, а не ее получение, исходя из предположения, что (в силу «причины» или «естественного права») люди всегда уже имеют право на ее власть. «Угнетенные не могут вступать в борьбу как объекты, — отмечает Фрейре, — для того, чтобы позже стали людьми». Нет смысла, как утверждал Джон Браун во время своего судебного процесса в 1859 году, рассматривать императивы справедливости просто как рекомендации. которые должны ждать своего часа: «Я еще слишком молод, — сказал Браун накануне своей казни, — чтобы понять, что Бог проявляет уважение к людям.Подобное нетерпение присуще стратегическому волюнтаризму Че Гевары, который знал, что бессмысленно ждать «со скрещенными руками», пока созреют объективные условия.

Кто ждет, чтобы «власть упала в руки людей, как спелый плод», никогда не перестанет ждать.

Как предлагает один из наиболее красноречивых сегодня сторонников «живого коммунизма», инклюзивная народная политика должна начинаться с безусловного утверждения «человечности каждого человека». Наша политика, говорит С’бу Зикоде, председатель движения дурбанских обитателей лачуг Abahlali baseMjondolo, уходит своими корнями в «места, которые мы заняли» и сохранили:

Мы больше не будем спокойно ждать, когда однажды наша человечность будет окончательно признана.Мы уже заняли свое место на земле в городах и удержали это место. Мы также решили занять свое место во всех [политических] дискуссиях и занять его прямо сейчас. Мы смиренно, но твердо занимаем свое место. Мы не позволяем государству замалчивать нас во имя будущей революции, которой не будет. Мы не позволяем неправительственным организациям молчать нас во имя будущего социализма, который они не могут построить. Мы занимаем свое место как люди, считающие себя так же, как и все остальные.

Те, кто не доверяет людям, напротив, рекомендуют добродетель терпения.Такая неуверенность принимает общую форму настаивания на социально опосредованном времени, времени непрерывного «развития». Люди слишком спешат; для них еще слишком рано выдвигать собственные требования. С этой точки зрения, всегда слишком рано для равенства и участия. Только когда они «вырастут» или «начнут прогресс», сегодняшние люди могут стать достойными тех прав, которых придерживается разумное общество. Между доверием к людям и доверием к историческому прогрессу, как и предполагал Руссо, есть суровый выбор.4. Как и любая форма свободного или добровольного действия, воля народа основана на практической достаточности ее осуществления. Воля — не более «субстанция» или объект знания, чем cogito , по-разному переработанная и подтвержденная Кантом, Фихте и Сартром. «Фундаментальная свобода» или «практическое упражнение разума» проявляется в том, что он делает и делает, а не в том, что он есть, имеет или знает. Свобода демонстрирует и оправдывает себя желанием и действием, а может и вовсе отсутствием.«Мы — это свободны, — пишет Бовуар, — но свобода« — это только потому, что она заставляет себя быть ». Мы свободны постольку, поскольку «мы сами станем свободными», и мы будем свободны, переступив порог, отделяющий пассивность и «меньшинство» от воли и деятельности. Мы освободимся через расстояние, которое наша свобода ставит между собой и предыдущей несвободой. Мы свободны как самоосвобождающиеся.

Таким образом, чтобы вырваться из кошмара истории, людям нужно предвосхитить силу своей воли.Робеспьер признает, что народ приговорен к «возведению храма свободы с руками, все еще покрытыми цепями деспотизма». Воля, индивидуальная или коллективная, не может начать полностью овладевать своей целью или силой; он скорее желает, чем получает его разъяснение. Рецепт волюнтариста должен предвидеть последствия, которые делают возможной их причину.

Руссо признает эту необходимость: «Для того, чтобы нарождающийся народ ценил здравые политические максимы и следовал фундаментальным правилам государственного управления, следствие должно стать причиной…; до создания законов люди должны были бы стать такими, какими они должны стать с помощью тех же законов.«Давление событий подтолкнет Робеспьера и Сен-Жюста к аналогичным выводам. Маркс дал наиболее продуктивную формулировку той же самой проблеме, когда сформулировал ее в терминах процесса, который может дать образование педагогам.

Процесс перехода от подчинения к участию, отмечает Майкл Хардт со ссылкой на Ленина и Джефферсона, всегда включает в себя «самообучение способностям самоуправления… Люди учатся демократии, только делая это». Большая часть высказываний Жака Рансьера Работа организована вокруг параллельного вопроса: учитывая социальную дифференциацию правителей и управляемых или учителей и преподаваемых, как могут изначально пассивные, подчиненные или « зверские » люди прийти к эмансипации в ожидании равенства, утверждение, проверка которого ретроспективно аннулирует какая-либо основа для первоначальной дифференциации функций или интеллекта?

Напротив, уже образованные люди склонны беспокоиться о том, что, если их не остановить, народное самообразование приведет только к неизбежной тирании большинства.«С самого начала общества, — отмечает Дрейпер, — не было конца теориям,« доказывающим », что тирания неизбежна и что свобода в демократии невозможна; нет более удобной идеологии для правящего класса и его интеллектуальных лакеев », и« единственный способ доказать их ложность — это сама борьба ». 5. Если мы хотим, чтобы политическая ассоциация сохранялась, она должна быть дисциплинированной и «неделимой», как само собой разумеющееся.

Внутренние разногласия и дискуссии внутри организованной ассоциации — это одно, фракционные расколы или расколы — другое.Народная свобода сохраняется до тех пор, пока люди ее отстаивают. «Чтобы социальный договор не был пустой формулой, — гласит пресловутый аргумент Руссо, — он неявно включает в себя обязательство, которое само по себе может придать силу другим, что всякий, кто отказывается подчиняться общей воле, должен быть вынужден делайте это всем телом; это означает не что иное, как то, что он будет вынужден быть свободным ». Сохранение общественной свободы, по словам Робеспьера, требует признания« деспотизма истины ».

Короче говоря, коллективная свобода будет существовать только до тех пор, пока люди смогут защитить себя от разделения и обмана. «Общая воля всегда права и всегда стремится к общественной пользе, но из этого не следует, что решения людей всегда одинаково верны … Народ никогда не коррумпирован, но его часто обманывают, и только тогда что он, кажется, желает плохого ».« Добродетель »- это имя, которое Руссо и якобинцы дали практике, необходимой для защиты общей воли от обмана и разделения.Практиковать добродетель — значит отдавать предпочтение коллективу над конкретными интересами и обеспечивать управление обществом «исключительно на основе общих интересов… Каждый человек добродетелен, когда его личная воля полностью соответствует общей воле.« Если тогда », мы желаем общая воля должна быть достигнута «нам нужно просто» согласовать с ней все частные завещания, или, другими словами…: заставить царствовать добродетель ». Французские революционеры приняли совет Руссо близко к сердцу. Если Робеспьер одержал победу в течение 1793 года, то это потому, что он наиболее ясно понимал, почему (как он записал это в личной записной книжке) «нам нужна единая воля, ОДНА воля [ une volonté UNE ]».

Если это будет республиканская, а не роялистская воля, то «нам нужны республиканские министры, республиканские газеты, республиканские депутаты, республиканская конституция». А поскольку внутреннее сопротивление такой республиканизации общественного пространства «исходит от буржуазии», то « ПОБЕДИТЬ БУРЖУАЙ, мы должны сплотить народ ». Через расстояние, которое связывает и отделяет Маркса от Робеспьера, мы движемся от народного восстания к« диктатуре пролетариата ». Но что подразумевает обращение к такой диктатуре, кроме «трюизма, что сплоченная воля народа будет подавляющей в истинно демократическом государстве»? Основной стратегический принцип снова был предвосхищен якобинской практикой.Бабеф знал, что «первым и решающим шагом на пути к более равному распределению ресурсов и возможностей было« достижение действительно эффективной демократии, посредством которой могла бы быть выражена воля народа ». Став свидетелями судьбы Робеспьера и Сен-Жюста, однако осенью 1794 года Бабеф делает первые шаги по пути, который коммунистические боевики будут исследовать в течение следующих полутора веков. Поскольку на « недифференцированную народную массу » нельзя полагаться самостоятельно, чтобы выдержать революцию перед лицом своих врагов, то партизаны, которые стремятся продолжить революцию, должны сначала консолидироваться при посредничестве народных обществ и ассоциаций. , более дисциплинированные и последовательные формы политической организации.6. Практическое упражнение воли, само собой разумеется, происходит только перед лицом сопротивления. Воля всегда означает продолжение воли перед лицом трудностей или ограничений. Продолжать или не продолжать — вот главный выбор любой воинственной этики. Либо ты будешь что-то делать, либо нет. Даже когда он обнаруживает разнообразие способов делать или не делать, это альтернативы, которым должна противостоять политическая воля:

да или нет, за или против, продолжить или остановиться, где «остановиться до конца — значит погибнуть».Будучи (временно) пережившим термидор, Бабеф слишком хорошо знал, что «организация реального равенства поначалу понравится не всем», поскольку «цель революции — уничтожить неравенство и восстановить общее благосостояние». Итак, «революция не закончена», пока богатые доминируют над бедными. Тогда, как и сейчас, революция отделяет тех, кто стремится положить ей конец, от тех, кто решает ее продолжить.

Как обычно, Сийес предвосхищает основную логику антагонизма, который будет определять политическую последовательность якобинцев: «Привилегированный класс вреден… просто потому, что он существует.И, как обычно, Робеспьер повышает ставки: поскольку богатые и защищающие их тираны по своей природе являются « плетью народа », то у людей, которые осмеливаются свергнуть тиранию, есть только один способ избежать мести со стороны короли: победа.

Победите их или погибнете; это ваш единственный выбор ». В речах, решивших судьбу его собственного короля,

Сен-Жюст опирался на ту же логику. Король как король — это «чужой враг среди нас», который «должен царствовать или умереть»; если «царь невиновен, виновен народ».

Если для якобинцев 1793 года «террор» фигурирует как дополнение к «добродетели», то это прежде всего следствие их решимости преодолеть сопротивление королей и богатых. «Один ведет людей разумом», как объяснил Робеспьер в феврале 1794 года, а враги народа — террором … Если главной движущей силой народного правительства в мирное время является добродетель, то главной движущей силой народного правительства во время революции является и добродетель, и террор; добродетель, без которой ужас губителен; ужас, без которого добродетель бессильна.Террор — это не что иное, как быстрое, суровое и непоколебимое правосудие; таким образом, это эманация добродетели; это не столько принцип сам по себе, сколько следствие общего принципа демократии, примененного к наиболее насущным потребностям семьи patrie .

Причины, по которым якобинский террор продолжает пугать наш политический истеблишмент в отличие от гораздо более кровавых репрессий Коммуны 1871 года, не имеют ничего общего с фактическим количеством примененного насилия. С точки зрения того, что уже установлено, отмечает Сен-Жюст, «то, что производит общее благо, всегда ужасно».Террор в якобинском (в отличие от термидорианского) смысле — это развертывание любой силы, необходимой для преодоления тех конкретных интересов, которые стремятся подорвать или лишить власти коллективных интересов. Террор якобинцев был скорее оборонительным, чем агрессивным, скорее был вопросом сдерживания, чем развязывания народного насилия. «Давайте будем ужасными, — сказал Дантон, — чтобы не было нужды в людях». боевиков в трущобах Порт-о-Пренс и Йоханнесбург, в деревнях Альтиплано и в лагерях беженцев в Газе и Ливане.7. Точно так же практическое проявление воли отличается от простого желания или фантазии своей способностью инициировать процесс подлинной «реализации». «Воля всегда побуждает делать что-то», — отмечает Арендт, и «таким образом презирает чистое мышление, вся деятельность которого зависит от« ничего не делать »». Как предполагает многозначность его английского использования, воля ориентируется в соответствии с будущим, которого он преследует. Даже Кант мог видеть, что в той мере, в какой мы стремимся к ее достижению, «простая, но практическая идея» морального мира «действительно может и должна иметь свое влияние на чувственный мир, чтобы заставить его, насколько это возможно, согласиться с этим. идея ».Современники Канта-якобинцы ожидали в своей собственной практике вывода о том, что посткантианская философия вскоре получит теоретическое развитие. Только подходящие республиканские учреждения и образовательная практика, писал Сен-Жюст, могут служить «гарантией общественной свободы» и укреплять общественную добродетель. «Мы превратились в величественную реальность, — с гордостью заявил Робеспьер, — законы вечной справедливости, которые презрительно назывались мечтами гуманитариев. Когда-то мораль ограничивалась книгами философов; мы вложили его в правительство народов.Таким образом, политическая воля сохраняется в той мере, в какой она упорствует в своей материальной реализации или актуализации.

После Фихте Гегель дополняет волюнтаристскую траекторию, начатую Руссо и Кантом, и открывает дверь для Маркса, когда он определяет свободную коллективную волю — волю, которая желает и реализует свое собственное освобождение — как вдохновляющий принцип конкретной политической ассоциации. Понимаемая таким образом воля есть не что иное, как «мышление, воплощающееся в жизнь…».Активность воли состоит в устранении и преодолении [ aufzuheben ] противоречия между субъективностью и объективностью и в переводе ее целей из их субъективной детерминации в объективную ». После Гегеля Маркс расширит материальное измерение такого конкретного решимость, никогда не отказываясь от идеи, что то, что в конечном итоге является определяющим, не ограничивается экономическими или историческими ограничениями, а имеет свободное человеческое действие — способность «каждого отдельного индивида» определять свои собственные цели и творить свою собственную историю.

В том же духе, после Ленина и Грамши, сторонники «двоевластия» стремятся шаг за шагом выстраивать низовые институты «социальной структуры, отвечающей фактической воле народа». 8. Реализация воли (народа) ориентирована на универсализацию ее последствий. Как Бовуар понимал лучше, чем Сартр, я могу желать своей свободы, только желая свободы для всех; единственный субъект, который может поддерживать работу по бесконечному самоосвобождению, — это , людей как таковые, человечество в целом.Кант, Гегель и Маркс предприняли некоторые шаги, необходимые для перехода от узкой концепции народа Руссо к ее универсальному утверждению, но результат снова был предвосхищен якобинской практикой: « Страна свободных людей открыта для всех людей на земле ». », и единственный« законный властелин земли — человечество… Интересы, воля людей — это интересы человечества ». 9. Воля людей, однако, не является абсолютной.

Процесс «воплощения мышления в существование» нельзя понимать буквально в фихтеанском или гегелевском смысле.Абсолютизировать волю — значит «де-волюнтаризировать» ее. Самоопределение действует в рамках ограничений своей ситуации, и освобождение, которое является свободной волей, является относительным и относительным процессом. В этом контексте переходить от мысли к существованию — это просто шаг за шагом определять последствия народной воли. Участие в процессе, которое расширяет коллективные возможности, является скорее практическим и политическим, чем онтологическим процессом. Он предписывает, что люди могут делать, а не то, чем они являются.10. Из этого утверждения приоритета политической воли следует последнее следствие: добровольное рабство с этой точки зрения наносит больший ущерб, чем внешнее господство. Если воля является «определяющей в первую очередь», тогда самые далеко идущие формы угнетения включают сговор угнетенных. Этого предвосхитил Этьен Ла Боэти, а затем по-разному радикализовали Дюбуа, Фанон и Аристид (а также Фуко, Делёз и Жижек): в конце концов, именно люди, наделяющие своих угнетателей силой, могут только навредить им ». в той мере, в какой они готовы с ними мириться ».

Конечно, нетрудно написать историю двадцатого века таким образом, чтобы показать очевидную тщетность политической воли. Провал немецкого коммунизма в 1920-х годах, провал «советского человека» в 1930-х, провал антиколониальных освободительных движений в 1950-е и 1960-е годы, провал маоизма, провал 1968 года, провал антивоенного движения. и протесты против глобализации — все эти кажущиеся неудачи, казалось бы, демонстрируют одну и ту же основную мысль: диффузную, системную и, следовательно, непреодолимую природу современного капитализма и сопутствующих ему форм государственной и дисциплинарной власти.

Такая искаженная история, на мой взгляд, означала бы не более чем рационализацию поражений, понесенных в последней четверти двадцатого века. В конце 1940-х Бовуар уже оплакивал нашу склонность «думать, что мы не хозяева своей судьбы; мы больше не надеемся помочь творить историю, мы смирились с тем, чтобы подчиняться ей ». К концу 1970-х годов такая жалоба, переоцененная как празднование, стала предметом растущего консенсуса. Этот консенсус доминирует как в политике, так и в философии на протяжении более тридцати катастрофических лет.Пора оставить это позади.

Банкноты

Эта статья представляет собой предварительный обзор текущего проекта.

Фрагменты представленного здесь материала впервые обсуждались на лекциях в университетах Йорка (октябрь 2006 г.), Ноттингема (февраль 2007 г.), Корнеля (апрель 2007 г.), Калифорнии в Ирвине (ноябрь 2007 г.), Кента (март 2008 г.) и Лондона ( Март 2009 г.). Я благодарен за подробные комментарии к черновику проекта Бруно Бостилсу, Альберто Тоскано, Адриану Джонстону, Питеру Капосу, Кристиану Керслейку, Натану Брауну,

Трейси Макналти, Фрэнк Руда, Алекс Уильямс и Ричард Питхаус.

Бет и Жан Крейдж, Издательство государственного университета Луизианы,

Батон-Руж, 1978 год.

Париж, 2008 г .; Флоренс Готье, «Французская революция:

Революция и права человека и гражданина », Майкл Хейнс и Джим Вулфрейс, ред., История и революция: опровержение ревизионизма , Verso, Лондон, 2007.

Что касается американской революции, Робеспьер быстро понял, что она «основана на богатой аристократии» (Максимилиан Робеспьер, Œuvres completeètes , ed.Эжен Депре и др., Société des Études Robespierristes, Париж, 1910–1967, V, p. 17).

Мемориальная ассоциация Томаса Джефферсона, Вашингтон, округ Колумбия, 1903–04, XVI, стр. 73; Джефферсон, письмо Джону Тейлору 1816 г., там же, XV, стр. 23.

Кембридж, 1993; Джон Х. Смит, Диалектика Вила , Детройт, Wayne State University Press, 2000.

Лондон, 1975–2005 гг., XX, стр. 441; ср. Хэл Дрейпер, «Две души социализма», 1966, §1, www.marxists.org/archive/draper/1966/twosouls/index.htm [архив]; Дрейпер, «Принцип самоосвобождения у Маркса и Энгельса», 1971, www.marxists.org/archive/draper/1971/xx/emancipation.html. [архив] 9. Бен Файн и Альфредо Саад-Филью, Столица Маркса , Плутон,

Лондон, стр. 11–12; Жан-Поль Сартр, Поиск метода , пер. Хейзел Барнс, Винтаж, Нью-Йорк, 1968, стр. 89.

Penguin, Лондон, 1976, стр. 929; ср. Карл Маркс, Гражданская война во Франции , Foreign Languages ​​Press, Пекин, 1977, стр.75–6.

Майкл МакКолган, NLB, Лондон, 1972, стр. 26–7; ср.

Лукач, История и классовое сознание , пер. Родни Ливингстон, Merlin Press, Лондон, 1971, стр. 23, 145, 181.

Нью-Йорк, 2000, стр. 481; Сумерки идолов , пер. Р.Дж.

Холингдейл, Пингвин, Лондон, 1968, стр. 53.

Fordham University Press, 1986, стр. 177; Брет Дэвис, Heidegger and the Wil: On the Way to Gelassenheit , Northwestern University Press, Чикаго, 2007.

Semiotext (e), Нью-Йорк, 1997, стр. 32; Фуко, Мишель Фуко, Psychiatric Power , пер. Graham Burchel, Palgrave, New York, 2006, стр. 11, 27–8, 339; ср.

Foucault, Abnormal , trans. Грэм Берчел, Нью-Йорк,

Picador, 2003, стр. 120, 157–8; Фуко, «Истина и юридические формы», Essential Works III: Power , ed. Джеймс Д. Фобион, Нью-Йорк, New Press, 2000, стр. 25.

Хейзел Барнс, Routledge Classics, Лондон, 2003 г., стр.585–6; С. 472, 479.

Wiley, New York, 1962, I, p. 499.

Hacket, Индианаполис, 2003 г., стр. 10.

Дунс Скот, «Существование Бога», в Philosophical Writings , пер. Аллан Уолтер, Хакетт, Индианаполис, 1987, 54–6.

Пол Гайер и Аллен Вуд, Издательство Кембриджского университета, Кембридж, 1997 г., стр. A318–9 / B375.

Кембридж, 1969, стр. 184.

Алан Шеридан-Смит, Verso, Лондон, 2004, стр. 417).

Брюс Куклик, Cambridge University Press, Кембридж, 2000, стр.131).

Chenu ’(1850 г.), на сайте www.marxists.org/archive/marx/works/1850/03/chenu.htm [архив]; Маркс, «Заседание центральной власти, 15 сентября 1850 г.», в Собрании сочинений Маркса и Энгельса , X, стр. 625–9; Энгельс, «Введение», у Маркса, Гражданская война во Франции, , стр. 14.

Констанс Фаррингтон, Grove Weidenfeld, New York, 1968, стр. 155–6; ср. С. 198, 204–5; ср. Джейн Анна Гордон, «О легитимации и генерале Виле: креолизация Руссо через Франца Фанона», The C.L.R. Джеймс Журнал: Обзор Карибских идей , т. 14, вып. 1, готовится к печати).

Bonachea and Nelson P. Valdes, MIT Press, Cambridge MA, 1969, стр. 104–6.

Руссо снова предвосхищает суть дела: «Я буду действовать, и я буду действовать…». Виль известен мне по своим действиям, а не по своей природе »( Эмиль , §983).

Thompson, Robespierre , Blackwel, Oxford, 1935, II, стр. 33–4.

Кембридж, Массачусетс, 2002, стр.