1. Особенности образования классового общества и государства на Древнем Востоке. Патриархальное рабство. Древневосточная деспотия.
Особенностью образования гос. и общества на Др. Востоке была необходимость в возведении сложных и дорогостоящих ирригационных сооружений, для поддержания нужного уровня сельского хоз.. Для этого требовались значительные централизованные ресурсы, а также жесткая гос. власть, задействование больших групп людей.
Для гос. характерны:
— единоличная абсолютная власть монарха, которая для утверждления и поддержания авторитета происходит от Бога.
— сильный и разветвленный бюрократический аппарат царских чиновников.
— все земли принадлежат казне, частные лица могут получать землю в пользование на период выполнения службы для гос.
— все подданные считаются рабами (холопами и т.п.) государя и находяться в его власти.
—
существуют своды законов санкционированные
царем и освещенные авторитетом божества.
— Раб — это прежде всего младший член семьи имеющий, хотя и урезанные, но права и не является вещью (патриархальное рабство).
Общество делится на два класса: привелегированный класс (это завоеватели или их потомки, которые когда-то пришли на эту землю) и обычные люди. Положение привелегированного класса прослеживается в назначении на госдолжности, в размере штрафов и наказаний.
Форму деспотии имели многие государства Древнего Востока (Вавилон, Египет, Индия и др.). Особенности: сосредоточение власти в одних руках; передача власти по наследству; обожествление власти монарха; соединение светской и духовной власти в одном лице; наличие большого бюрократического аппарата.
2. Основные черты древневосточного права.
Древневосточное право обладало следующими специфическими чертами:
1) открыто закрепляло соц. неравенство, т.е. неравный статус личности от рождения, что проявлялось прежде всего в приниженном положении рабов;
2)
наличие института рабовладения.
Рабы
являлись не субъектами, а объектами
права;
3) правовое закрепление сословного неравенства свободных;
4) подчиненное, приниженное положение женщин, детей, неравенство наследственных прав женщин с мужчинами;
5) отражение в праве пережитков родового строя – кол-ная ответствен.членов семьи, применение наказания по принципу талиона;
6) наибольшую экономическую ценность имела земля, причем основными ее собственниками являлись гос., общины, храмы;
7) право неразрывно связано с религией и религиозной моралью, правовая норма, как правило, имела религиозное обоснование. Правонарушение – это одновременное нарушение нормы религии и морали. Особое место занимали жрецы.
9) правовые нормы были казуистичны – предельно детализированы;
10)
источниками древневосточного права
были: обычаи, судебная практика; законы;
церковные нормы; административные
распоряжения должностных лиц.
3,4. Законы Хаммурапи (Древний Вавилон, XVIII в. До н. Э.) — источники, система, гражданское, уголовное, процессуальное право.
Они были выбиты на большом столбе. Состоит из 3 частей: право, основная часть (содержание), эпилог. 282 статьи. В основу было положено старое обычное право, шумерийские судебники, новое законодательство.
Субъектами права признаются свободный общинник (авилум) и неполноправный свободный, находящийся на царской службе (мушкену). Некоторыми правами (право на развод и возвращение приданого) пользовались также свободные женщины. Рабы и дети рассматривались как объекты права. В законе Хаммурапи, уделялось особое внимание укреплению власти рабовладельцев над рабами, частной собственности вообще и охране интересов царских служилых людей. По этим законам можно сделать вывод о весьма значительном развитии товарно-денежных отношений в Вавилоне.
В
нем имеется ряд статей, регулирующих
аренду земли, различные виды имущественного
найма (помещения, домашних животных,
судов).
Устанавливается не только плата
за наем вещей, но и ответственность в
случае порчи или гибели нанятого
имущества. Распространен договор личного
найма. Кроме сельскохоз. рабочих, нанимали
врачей, ветеринаров, строителей. Законы
определяют порядок оплаты труда этих
лиц, а также их ответственность (например,
врача в случае смерти больного).
Большое развитие получил договор купли-продажи. Продажа наиболее ценных предметов (земли, рабов, скота) осуществлялась в письменной форме (на глиняных табличках) при свидетелях. Продавцом мог быть только собственник вещи. Также существовали договоры хранения, товарищества, мены, поручения.
Устанавливается различие в наказании за предумышленное и нечаянное убийство.
Подробно говорится о различного рода членовредительствах (виновного постигает та же участь, что и потерпевшего). В случае причинения побоев с преступника взимается штраф.
Основное
внимание уделено описанию наказаний
за различные правонарушения (практически
любая кража карается смертной казнью).
Ближний Восток. Древневосточная деспотия. Зороастризм
Дайте определение понятиям и приведите примеры их использования в исторической науке:
древневосточная деспотия – форма государственной власти в древневосточных цивилизациях, в которой вся жизнь общества была подчинена религии, при этом правитель обожествлялся и на этом основании имел всю полноту как духовной, так и светской власти, которую осуществлял с помощью разветвлённого бюрократического аппарата;
власть-собственность – ситуация, в которой вся собственность (в особенности, вся земля), считалась государственной, потому между властью (то есть близостью к правителю) и собственность была прямая связь, для древневосточных людей эти понятие даже не разделялись;
зороастризм – деистическая религия (то есть содержащее учение о равновеликих добром и злом началах мироздания, между которыми идёт постоянная непримиримая вражда) древних ариев, отказавшаяся не только от политеизма, но и от изображения божеств в конкретной форме человека или животного – вместо этого существовал культ огня;
иудаизм – первая по-настоящему монотеистическая религия, которую исповедовал еврейский народ, считавший себя на основе этого богоизбранным;
монотеизм – поклонение всего одному всемогущему божеству;
патриархальное рабство – ранняя форма рабства, при которой рабы выполняют те же работы, что и другие домочадцы, отличается меньшей степенью эксплуатации, чем классическое.
1. Составьте схему, отражающую характерные черты древневосточной деспотии.
2. Назовите общие черты древнейших цивилизаций Месопотамии и Египта.
Общие черты:
— они находились в долинах крупных рек и существовали на основе ирригационного земледелия;
— обе цивилизации собирали значительные урожаи, гораздо большие, чем было достаточно для простого выживания их жителей;
— обе цивилизации нуждались в большом количестве привозных материалов (меди, олове, древесине и т.д.), вывозили же в основном продукты сельского хозяйства;
— ими управляли цари с абсолютной духовной и светской властью – посредники между мирами божеств и людей;
— обе цивилизации строили величественные культовые сооружения, на которые тратили значительные средства;
— цари управляли с помощью разветвлённого бюрократического аппарата, изначально возникшего для руководства ирригационными работами, но постепенно начавшего контролировать все стороны жизни общества и превратившегося в главную опору власти;
— для работы бюрократического аппарата были разработаны сложные системы письменности;
— также цари опирались на военную силу, обе эти цивилизации отнюдь не были мирными;
— в обеих цивилизациях существовали крупные величественные города;
— земли обеих цивилизаций делились на номы.
3. Составьте план рассказа о типичных чертах древневосточных империй. Почему учёные применяют к ним термин «древневосточная деспотия»?
Термин «деспотия» происходит из Древней Греции. Словом «деспот» изначально обозначался глава дома, имевший абсолютную власть над домочадцами. Греческие писатели имели в виду, что в отличие от свободных граждан их полисов, восточные люди подчиняются своим правителям полностью, как домочадцы – главе дома. Как показывает современный научный анализ, у древневосточных правителей действительно была абсолютная власть и через разветвлённую бюрократию они контролировали все сферы жизни.
Рассказ про них можно вести по следующему плану:
1. религия в жизни древневосточных обществ:
а) могущество богов древневосточных цивилизаций,
б) религия как часть повседневной жизни;
2. правитель как посредник между мирами божеств и людей;
3.
жречество древневосточных цивилизаций:
а) разветвлённость и многоуровневость жречества,
б) жречество как регулятор ирригационного земледелия,
в) жречество как опора правителя,
г) высшее жречество в руках родственников правителя;
4. бюрократический аппарат:
а) роль письменности в жизни цивилизаций,
б) тотальность контроля бюрократического аппарата,
в) бюрократический аппарат как опора правителя,
г) родственники правителя в бюрократическом аппарате;
5. отношение население к деспотии:
а) отсутствие восстаний против деспотии как формы правления,
б) периоды распада цивилизаций и бедствий как единственные периоды без деспотической власти правителей.
4. Какие достижения народов Ближнего Востока имеют значение для развития мировой цивилизации?
Достижения:
— государственное устройство;
— государственные институты;
— дипломатия;
— ирригационное земледелие;
— торговля на большие расстояния;
— письменность;
— математика;
— геометрия;
— строительство крупных каменных зданий
— монотеизм;
— деизм.
1. Составьте хронологическую таблицу «Великие империи древности». Проанализируйте её.
Таким образом, в первой половине III тысячилетия до н.э. существовала лишь одна империя – в Древнем Египте, потому что большинство других народов ещё не создали цивилизаций, а некоторые (шумеры в междуречье Тигра и Ефрата и население междуречья Инда и ныне пересохшей Сарасвати) не объединились в единые державы. Но позже, как правило, несколько империй существовало параллельно и обычно боролось друг с другом. Однако Новоассирийское царство и держава Ахеменидов смогли каждая в своё время подчинить себе все державы Ближнего Востока.
2. Выделите особенности хозяйственной жизни и государственного устройства Финикии. Как географическое положение Финикии повлияло на формирование этих особенностей?
Природа Финикии представляла собой оазисы среди довольно засушливой местности, что способствовало созданию не единой державы, а ряда независимых городов.
Эти города находились на берегу моря, что способствовало развитию мореплавания. Позже создание великих империй, начиная с Новоассирийского царства, ещё больше способствовало тому, что финикийские торговцы стали искать богатства в море, а не на суше, где вся жизнь, включая торговлю, была регламентирована царской бюрократией.
Потому у хозяйственной жизни Финикии были следующие особенности:
— основой финикийского богатства была морская торговля;
— финикийские торговцы были посредниками между Средиземноморьем и Ближним Востоком;
— для успеха торговли финикийцы открыли многие новые земли;
— для успеха торговли финикийцы основывали колонии вдали от родных городов.
3. Как вы думаете, с какими сложностями сталкиваются ученые, изучающие ближневосточные государства и империи древности?
Учёные сталкиваются с многочисленными трудностями при изучении этих цивилизаций:
— из-за того, что эти цивилизации существовали давно, до нас дошло не много источников, большинство исчезло по естественным и иным причинам;
— письменные системы этих цивилизаций неалфавитные, сложные для понимания;
— письменности некоторых цивилизаций до сих пор не расшифрованы;
— часто в записях этих цивилизаций фигурируют не все исторические события, а только успехи того или иного правителя, без его неудач;
— мировоззрение людей того времени сильно отличалось от нашего, что создаёт проблемы в интерпретации источников;
— источники по истории этих цивилизаций разбросаны по разным музеям мира, куда вывозились во время раскопок XIX – начала ХХ веков;
— на территориях многих древневосточных цивилизаций сегодня небезопасно из-за военных конфликтов и терроризма.
4. Обсудите, была ли собственность в Древнем Востоке неразрывно связана с властью.
В древневосточных царствах главным источником богатства была земля, а земля считалась собственностью правителей, потому ими раздавалась. Соответственно, чем ближе человек стоял к правителю, тем большей он обладал властью и одновременно тем большее получал от него богатство. Данный порядок нарушался в периоды распада великих государств. Тогда, например, богатели торговые дома (как было на северной границе Месопотамии во время нашествия амореев и во многих других случаях). Но такие периоды были временем общего беззакония, временем, когда рушились все устои общества. Потому их старались преодолеть как можно быстрее.
Исключением из этого правила была Финикия. Её города почти не обладали землёй и богатели не за счёт неё, а за счёт торговли, потому мерилом богатства были драгоценные металлы, из которых со временем стали чеканить монеты. Следует добавить, что в Финикии не было деспотий, вместо этого существовала олигархия – власть богатейших родов.
Во время борьбы за власть не раз случалось изгнание тех или иных родов. В таких случаях они сохраняли богатства, но на более или менее продолжительное время теряли доступ к власти.
Автор «Бегущего за ветром» обращается к афганским женщинам в новой книге находят отклик у миллионов читателей, но Халед Хоссейни говорит, что чувствовал, что часть афганской истории осталась невысказанной — женская сторона.
«Я взялся за это с немного большей миссией, чем над первым романом», — сказал Хоссейни о своей новой книге «Тысяча сияющих солнц», которая была опубликована во вторник.
Книга «Бегущий за ветром» была опубликована в 2003 году, в период повышенного общественного интереса в Афганистане из-за вторжения США после терактов 11 сентября. Он провел более двух лет в списках бестселлеров, и в настоящее время напечатано более 4 миллионов экземпляров.
«Этот первый роман был полностью населен мужчинами, это действительно была история о мужчинах и дружбе между мужчинами», — сказал Хоссейни в интервью Reuters.
«В этом романе я избегал всего гендерного вопроса».
В 2003 году Хоссейни, врач, проживающий в Соединенных Штатах, впервые с 1976 года вернулся в свой родной Афганистан, чтобы совершить двухнедельную поездку, чтобы своими глазами увидеть, как обстоят дела в стране после свержения талибов.
«Многое из того, что я увидел и пережил в Кабуле, вспомнилось мне, когда я начал писать этот роман, — сказал Хоссейни.
Новая книга — это история двух женщин, Лейлы и Мариам, которых объединила принудительная свадьба с одним и тем же мужчиной. Первоначально подозрительно относившиеся друг к другу, они завязывают глубокую дружбу, рассказанную на фоне трех десятилетий афганской истории.
«В некотором смысле их вдохновил коллективный голос женщин, которых я встретил в Афганистане в 2003 году, — сказал он.
«Вопрос женщин является очень чувствительным в Афганистане, — сказал он. «(Но) то, о чем я говорю, хорошо задокументировано, особенно когда речь идет о боевых действиях между полевыми командирами и о том, что талибы сделали с людьми».
«ПАТРИАРХАЛЬНЫЙ ДЕСПОТИЗМ»
Журнал Publishers Weekly дал «Тысяче сияющих солнц» желанную звездную рецензию, назвав ее «мощной (и) душераздирающей».
«Хосейни дает убедительный, но детальный портрет патриархального деспотизма, где женщины мучительно зависят от отцов, мужей и особенно сыновей, а рождение детей мужского пола является их единственным путем к социальному статусу», — говорится в нем.
Фильм «Бегущий за ветром» должен выйти в прокат в конце этого года, и Хоссейни сказал, что обсуждения по второй книге также находятся на ранней стадии.
«Во многих отношениях Афганистан по-прежнему остается очень загадочным и загадочным местом для многих людей», — сказал Хоссейни, добавив, что, хотя его книги ни в коем случае не были книгами по истории, он был счастлив, если они вызывали у читателей любопытство к Афганистану.
«Я всегда считал, что художественная литература была для меня отличным способом узнать что-то новое», — сказал он. «Я узнал о Великой депрессии из «Гроздий гнева» больше, чем из любой книги по истории».
Хоссейни сказал, что война в Ираке отвлекла внимание от Афганистана, который все еще боролся с огромными проблемами, такими как неграмотность, здравоохранение, плохая инфраструктура и коррупция.
«Я приземлился в Кабуле в 2003 году, в тот самый день, когда в Ираке началась война, — сказал он.
«В Кабуле почти не слышно, как разразился коллективный стон, потому что существовал страх, что, когда начнется эта война, она направит внимание, деньги, средства и помощь из Афганистана в эту потенциально бессрочную большую войну.
«В значительной степени именно это и произошло. Афганистан больше не на первых полосах газет. Ирак есть».
Забытые феминизмы: обращение против «домашнего деспотизма» | Джудит Шулевиц
Бирмингемские музеи и художественная галерея/Bridgeman Images
Уолтер Лэнгли: Но о прикосновении исчезнувшей руки , 1888
Женщины давно осознали беззаконие своей деградации и отсутствия основных человеческих прав и написали об этом.
Однако до относительно недавнего времени их наблюдения не могли основываться друг на друге и создавать совокупность мыслей, как, скажем, западная мужская политическая философия. Феминизму (выдумке чуть более века) не хватало преемственности. Она развивалась на протяжении столетий так же, как дронт участвовал в кокус-гонках в 9-м веке.0049 Алиса в Стране Чудес : сделала шаг, остановилась, забыла, где находится, побежала по кругу и начала все сначала. Книги, или эссе, или письма писались, читались, потом исчезали, исчезали и их авторы. Возможно, они настаивали на анонимности или публиковались под мужскими именами. Только в последние пятьдесят лет или около того исследователи феминизма начали раскапывать политические исследования женщин, чтобы вернуть их на свои места в том, что мы теперь можем назвать феминистским каноном.
Но не все исторические феминистки, заслуживающие главы (по крайней мере) в антологиях, получили ее. Это не обязательно потому, что они были менее блестящими, чем Мэри Уоллстонкрафт, Симона де Бовуар, Белл Хук и другие, которых вы, вероятно, заметите в программах «Введение в феминизм».
Лучшее объяснение их неясности состоит в том, что нам нужно многое прочитать, и мы еще не полностью осознали ценность всего этого. В некоторых случаях тексты все еще обнаруживаются; в других они известны, но игнорируются. А иногда забывается не сама феминистка (или, реже, он сам), а ее малоизвестные идеи. Мы можем быть знакомы, например, с тем, что Элизабет Кэди Стэнтон должна была сказать об избирательном праве, но у нее также были важные идеи о женской бедности и предложения о том, как ее уменьшить. Ее размышления на эту тему в свое время оказали влияние, но сегодня их редко читают.
В этой серии (первой частью которой является это эссе) я буду писать о забытых феминизмах, ранних и поздних, которые, как мне кажется, заслуживают большего внимания, чем сейчас. Я начну с книги, написанной в 1825 году женщиной, активисткой Анной Дойл Уилер, и мужчиной, экономистом по имени Уильям Томпсон. Оба вели необыкновенную жизнь, и они совместно работали над брошюрой, которая была настолько откровенной и гневной, и в ней было столько умных слов, чтобы сказать о проблемах, о которых мы до сих пор спорим, что я гарантирую, что вы удивитесь, почему вы никогда не слышали об этом раньше.
—Judith Shulevitz
В 1825 году Уильям Томпсон, экономист-социалист, и Анна Дойл Уилер, писательница и оратор, посвященная правам женщин, опубликовали брошюру длиной в книгу с таким решительным названием: Призыв одного Половина человеческого рода, женщины, против притязаний другой половины, мужчин, на сохранение их в политическом, а затем в гражданском и домашнем рабстве — , что современный читатель может счесть нужным перелистнуть назад и проверить дату публикации. Это была самая смелая атака на патриархат со времен Мэри Уоллстонкрафт.0049 A Vindication of the Rights of Woman, , вышедший примерно тридцатью тремя годами ранее, в 1792 году. обычно считается следующей важной записью в феминистском каноне после Уоллстонкрафт. Но Appeal находится прямо между ними. Если критерием канонизации является элегантность стиля, то он соперничает с обоими. Если критерием является современная актуальность, она затмевает их. И все же мало кто читает Обращение больше.
Копия, которую я позаимствовала в библиотеке Колумбийского университета, в котором процветает программа женских исследований, содержала небольшое количество дат, проштампованных на обороте. Доставка из Принстона, штат Нью-Джерси, заняла два дня.
Appeal настолько опережает свое время, что наше едва догоняет его. Понимание, благодаря которому мы чувствуем большую часть нашего момента, имеет отношение к тому, что мы теперь называем «наказанием за материнство», которое Томпсон и Уилер рассматривают как, возможно, — первопричина женской социальной неполноценности. У них была преждевременная критика феминизма равенства. По их словам, даже в обществе, в котором женщины имели доступ ко всем тем же образовательным и профессиональным возможностям, что и мужчины, — обществе, которого никогда не существовало, когда они писали, и которое сегодня реализовано лишь частично, — женщины все равно будут отставать. Матери, выполняющие неоплачиваемый репродуктивный труд, неизбежно понесли бы материальные убытки: «Если бы все частичные ограничения, были бы устранены неравные законы и неравные нравы, были бы все средства и карьеры всех видов знаний и усилий в равной степени открыты для обоих полов; тем не менее барьеры физической организации должны в системе индивидуального соревнования угнетать среднее положение женщин ниже положения мужчин».
(Здесь «физическая организация» означает «производительную способность», а «конкуренция» означает «капитализм».)
Реклама
Ни Уоллстонкрафт, ни Милл серьезно не рассматривали экономические последствия материнства и не рассматривали его как препятствие на пути к равенству. Когда Уоллстонкрафт выступала за эмансипацию, она делала это во имя материнства — до тех пор, пока оно было «рациональным» и «естественным», то есть подкрепляемым хорошим образованием и не искажаемым ослабляющими женскими идеалами того времени. Милль говорил, что когда женщина выходила замуж, она избирала своей профессией «ведение домашнего хозяйства и воспитание семьи как первое призвание своих усилий».
Томпсон и Уилер, напротив, считали, что материнство ставит женщин в невыгодное положение, по крайней мере, при капитализме, поскольку капиталисты наживаются на бесплатном женском труде и вряд ли станут платить за него. Томпсон и Уиллер также не были в восторге от гендерной географии (как мы могли бы сказать сегодня), которая запирала женщин дома и делала их финансово зависимыми от мужчин, которые могли свободно выходить и зарабатывать.
Домашнюю сферу они называли «вечной тюрьмой жены».
Как Томпсон и Уилер пришли к таким современным идеям? Апелляция была написана для опровержения эссе Джеймса Милля, отца Джона Стюарта, видного философа-утилитариста. В этом трактате, Эссе о правительстве (1820), который преподается до сих пор, Милль выступал за расширение права голоса, но только на более широкий круг мужчин. Вскользь он сказал, что женщины не нуждаются в политическом представительстве, потому что их отцы или мужья достаточно хорошо представляют их интересы.
*
Это утверждение привело Уилер в ярость, и это помогает узнать кое-что о ней, чтобы понять интенсивность ее чувств. Уиллер родилась в 1785 году в графстве Типперэри, Ирландия, в образованной семье англо-ирландских генералов и государственных деятелей. Дворянин заметил ее на скачках, и в возрасте пятнадцати лет она вышла за него замуж вопреки сильному желанию матери. Она должна была послушать свою мать. Фрэнсис Мэсси Уилер, грубый человек, однажды описанный его дочерью как выходец из длинной семьи дураков, потратил свое состояние на лошадей, охоту на лис и выпивку, в то время как его обширное поместье в графстве Лимерик развалилось.
Он запретил Анне покидать его. Он регулярно избивал и насиловал ее, и она родила ему шестерых детей, только двое из которых дожили до младенчества.
Каким-то образом посреди всего этого Уилер «растянулась на своем диване», как позднее писала та же дочь Розина, «погруженная в чтение какого-то французского или немецкого философского труда, доставленного ей через Лондон». Розина тоже не была поклонницей своей матери, по крайней мере, первую половину своей жизни. Она также сказала, что Анна усвоила «пагубные заблуждения» Французской революции и была «сильно заражена соответствующим ядом» Уоллстонкрафта «Оправдание ».
После двенадцати лет брака Уилер пережила сказочный поворот судьбы и сбежала с блеском. Она и ее дочери пробрались к побережью, а ее брат отплыл на Гернси. Ее дядя, который был губернатором острова, жил в роскоши в губернаторском особняке. Он нанял французскую гувернантку и учителей, которые обучали его племянницу вместе с ее дочерьми, и он познакомил ее с герцогами, дипломатами и европейскими эмигрантами.
Очарованные ее умом, они помогли ей развить искусство остроумия и дебатов. Один герцог, двоюродный брат будущего короля Франции, ухаживал за ней двенадцать лет, не обращая внимания на то, что она все еще была замужем (до смерти Мэсси в 1820 году). Дело Анны не повредило тому, что она выросла красавицей, с бледной кожей, нежно завитыми каштановыми волосами, серо-голубыми глазами, орлиным носом и ртом, который, по словам ее нехарактерно комплиментарной дочери, был «самым красивым». Я когда-либо видел ослепительные зубы, как ряд восточных жемчужин; ее улыбка самая очаровательная. Голос у Анны был низкий и сладкий, — писала Розина, — самое прекрасное, что есть в женщинах.
После того, как дядя Анны вернулся в Англию, она тоже покинула остров. Один из биографов ее зятя — Розина вышла замуж за писателя-бестселлера и политика Эдварда Бульвера, лорда Литтона, — говорит, что, когда она уехала, почти все жители Гернси собрались на пляже, чтобы попрощаться. Она переехала в Кан, Франция, где стала, по словам ее внука, «bel esprit небольшой группы социалистов и вольнодумцев, поддержке доктрин которых она посвящала и свой кошелек, и свое перо».
Это были сенсимонисты, названные в честь Клода-Анри де Рувруа, графа де Сен-Симона, французского аристократа, ставшего философом, предложившего формирование коллективистских сообществ промышленных рабочих; его последователи позже развили в себе эротизм (очевидный в трудах Сен-Симона), из-за которого многие из них попали в тюрьму.
Обменяв Кан на Лондон, Уиллер стал другом и корреспондентом Роберта Оуэна, основателя кооперативизма, ведущего британского социалистического движения того времени. Кооператоры, также известные как оуэниты, были встревожены совокупным разрушительным воздействием индустриализации и растущего неравенства и представляли себе бесклассовый коммунитарный мир. Первоначально это было бы вызвано сообществами взаимной ассоциации, добровольными и демократически управляемыми поселениями, в которых плоды всего труда распределялись бы между рабочими (вспомните: ранние кибуцы). Когда промышленные рабочие осознали преимущества самодостаточности, рассуждали Овениты, они отказались от фабрик, а вместе с ними и от промышленного капитализма.
Они также стали более счастливыми и доброжелательными, тем самым доказав один из центральных принципов оуэнизма, что человеческий характер формируется обстоятельствами, а не природой — убеждение, которое делало оуэнизм особенно привлекательным для женщин.
Advertisement
Во время визита в Париж Уилер взял с собой пока еще неизвестного Франсуа Мари Шарля Фурье, который сам станет важным социалистом-утопистом, и познакомил его с Оуэном. Она переводила их переписку, публиковала статьи в периодических изданиях Co-operative и читала «аргументированные» лекции, которые «привлекли значительное внимание», по словам известного овенитского редактора Джорджа Джейкоба Холиока. После того, как ее муж, наконец, спился до смерти, она сблизилась с другим выдающимся утилитаристом того времени, Джереми Бентамом, и стала часто бывать в его доме, месте сбора социальных реформаторов и философов. Там она познакомилась с Уильямом Томпсоном.
*
Томпсон был странным и блестящим человеком, сыном богатого землевладельца в Корке, трезвенником и прото-веганом: он питался овощами, кореньями и семенами.
Когда он унаследовал имущество своего отца, ужасные условия его арендаторов шокировали и радикализировали его. Он начал с того, что научил их более эффективным методам ведения сельского хозяйства, построил школы для их детей и в итоге стал ведущей фигурой в лондонских реформистских кругах. Он оказался гением политического и экономического анализа. Холиок однажды сказал, что, хотя Оуэн и заслуживает похвалы за создание «Сотрудничества», Томпсон был самым проницательным мыслителем и самым систематическим писателем.
Шедевр Томпсона, Исследование принципов распределения богатства, наиболее способствующего человеческому счастью , вышедшее за год до обращения , , является новаторской работой в области экономической теории. Хотя в настоящее время о нем практически забыли, ученые считают его предшественником « Капитала » Карла Маркса, начатого примерно сорок лет спустя. Сходство между ними поразительно. «Оба автора принимают трудовую теорию стоимости и постулируют, что труд является единственным источником богатства», — пишет британский академик Ричард Панкхерст, биограф Томпсона.
«Оба считают эксплуатацию основой капитализма и считают, что основная функция экономики должна заключаться в анализе распределения богатства между производительным и эксплуататорским классами». Более того, обе строят свою систему на понятии «прибавочной стоимости» — термине, изобретенном Томпсоном, хотя Маркс не отдавал ему должного.
Томпсон также был учеником Бентама, который известен своей позицией, согласно которой моральное действие — это то, что приносит наибольшее благо для наибольшего числа людей (известная фраза не совсем точно отражает сложность мысли Бентама). Радикальный в свое время классический утилитаризм сегодня отвергается как консервативный — безразличный к угнетенным, слишком принимающий статус-кво. Но Томпсон и Уилер не были классическими утилитаристами; они остро осознавали тех, кто остался за пределами совокупного блага. Счастье, говорили они, должно быть «принесено домой каждому девятому0049 индивидуальный каждой семьи. Нет такой вещи, как общее, абстрактное счастье» (курсив их).
Под «счастьем» они подразумевали не только удовольствие (еще один утилитарный термин), хотя неоднократно заявляли, что женщины нуждаются в сексуальных удовольствиях и заслуживают их. Они имели в виду нечто большее, похожее на способность использовать «способности», определяемые «подходом возможностей», пропагандируемым в наше время экономистом Амартией Сеном и философом Мартой Нуссбаум. Томпсону и Уиллеру понравилась бы фраза Сена и Нуссбаума о «человеческом процветании». Это то, к чему они стремились. И, по их мнению, именно этого им мешали неоплачиваемые репродуктивные обязанности женщин.
В своей критике утверждения Джеймса Милля о том, что мужья могут представлять интересы жен, апелляция сосредоточилась на доктрине брака начала девятнадцатого века, couverture (или coverture), которая отказывала замужним женщинам в статусе юридического лица. Согласно кувертюру имущество жены принадлежало ее мужу, даже если оно принадлежало ей до брака. Как и все, что она заработала во время брака.
Она не могла подать в суд, подать в суд, заключить контракт или составить завещание без его разрешения (и он мог отозвать его в любое время). Она жила только там, где он хотел жить, выходила только с его позволения и приглашала к себе только тех гостей, которых он одобрял. Все их дети принадлежали ему, а в случае его смерти опекунство переходило к ближайшему родственнику мужского пола.
Тем временем ее муж мог бить ее «палкой не толще его большого пальца» и мог изменять ей без наказания. Неверность с ее стороны стала поводом для развода и прекращения всякой финансовой поддержки. Короче говоря, как сказали Томпсон и Уилер, закон, погружающий интересы жены в сферу обращения мужа с женами, не лучше, а, возможно, и хуже, чем — в сравнении, которое Джеймс Милль привел в качестве аргумента против избирательного права женщин — «дети и идиоты» (закон меньше всего осуждает изнасилование детей и идиотов).
Говорят, жена была рабыней. Уолстонкрафт и другие использовали ту же аналогию — в эпоху зарождающегося аболиционизма это было чем-то вроде клише, — но Томпсон и Уилер пошли дальше, утверждая, что рабство женщины более унизительно, чем рабство африканцев в Вест-Индии, потому что оно был сексуальным помимо всего прочего.
Здесь авторы раскрывают прискорбное пренебрежение высшего класса к движимому рабству, когда порабощенных женщин насиловали, чтобы увеличить имущество владельца. Но то, что Томпсон и Уилер пытались сказать в своей тупой манере, было то, что женщины, как говорят, вступают в состояние сексуального подчинения свободно, из-за любви, тогда как на самом деле многие делали это из-за отсутствия других вариантов.
Рискуя показаться «представителем», позвольте мне перечислить некоторые другие способы, которыми Appeal предвосхищает новомодный феминизм. Они указывали, что патриархальная власть вредит мужчинам так же, как и женщинам: «Крот не может наслаждаться «красотами и славой»… видимого мира; также и грубые мужчины не могут наслаждаться интеллектуальными и сочувственными удовольствиями от равноправного общения с женщинами, какими являются некоторые, какими могут быть все», — писали они. («Джон Стюарт Милль был, возможно, первым философом, признавшим концепцию желаний, деформированных патриархатом», — говорится в Стэнфордской энциклопедии философии.
Опять неверно.)
В эпоху #MeToo я не могу оставить без внимания их взгляды на супружеское изнасилование. Они занялись этим вопросом за полтора века до того, как это смогли сделать наши непосредственные праматери-феминистки, хотя Томпсон и Уилер определили супружеское изнасилование гораздо шире, чем это сделали бы феминистки двадцатого века, поскольку они имели дело с гораздо более мрачными условиями брака. По их словам, секс в браке был изнасилованием по определению, потому что по контракту жены должны были обслуживать своих мужей. Жены — это «инструменты» мужского «сластолюбия», говорили Томпсон и Уилер, вынужденные «целовать жезл домашнего деспотизма». Они дошли до того, что назвали брак для женщины функционально неотличимым от проституции: «Такова судьба многих, нет, всего вашего пола, — пишут они в отрывке, непосредственно адресованном женщинам, — подчиняющимся только те оттенки различия, возникающие из-за очень своеобразных обстоятельств или случайности независимого фортуны».
Что освободит женщин от рабства, изнасилований, изоляции и экономического неблагополучия? Социализм, говорили Томпсон и Уилер, имея в виду, конечно, оуэнизм. В кооперативном сообществе максимизация коллективного благополучия потребует усилий, обучения и талантов каждого члена, независимо от пола. Женщины были бы освобождены от бремени ухода за детьми, если бы их навыки лежали в другом месте — другими словами, был бы детский сад. Каждый будет поддерживаться в той степени, в какой он усердно вносил свой труд. (Маркс перефразировал бы это как «от каждого по его способностям, каждому по его потребностям».) Томпсон и Уилер хотели ликвидировать частные домохозяйства, которые они считали дублирующими и расточительными. Участники будут объединять повседневные обязанности. Когда женщины больше не зависели от мужчин как средства к существованию, они могли свободно отдавать свою любовь; это было бы «заслужено, заслужено, а не, как сейчас, купил или командовал » (курсив их).
Наконец-то мужчины и женщины могли «приветствовать друг друга с настоящей и взаимной скромностью, основанной на взаимной благосклонности, на справедливой оценке ваших характеров… не с видом превосходства и снисходительной щедростью с одной стороны, как сейчас». , а с другой, с опущенными глазами, добровольные и невежественные рабы изнеженных и огрубевших человеческих аппетитов».
*
Связь Appeal с оуэнизмом может объяснить его малоизвестность, по крайней мере частично. Движение процветало в течение нескольких десятилетий в Англии, Франции и, прежде всего, в Америке, где сторонники реформ приветствовали Оуэна с огромным энтузиазмом, а овенитские коммуны были основаны по всей стране, от Нью-Йорка до Калифорнии. Но большинство кооперативных сообществ распались в течение нескольких лет, хотя горстка американских существовала десятилетиями — одно просуществовало почти до начала двадцатого века. Капитала было слишком мало, чтобы сдвинуть с мертвой точки предприятия; интеллигенция понятия не имела, как вести хозяйство; борьба за власть вспыхнула среди людей, которые едва знали друг друга до того, как подписались на совместную жизнь.
Коллективизм не устранил классовых различий. Элиты избегали «рабского труда» и снисходительно относились к «простым» рабочим.
Сексизм погубил и это движение. Слишком много овенитов присоединились к «культу истинной женственности», который прославлял женщин как морально превосходящих мужчин и утверждал, что они должны оказывать свое улучшающее влияние на детей и мужей в незапятнанной сфере дома. В своем исследовании общин американских овенитов « женщин в утопии » историк Кэрол А. Колмертен описывает, как даже те мужчины-кооператоры, знакомые с принципами социалистического феминизма, в лучшем случае признавали его на словах. Сам Оуэн в последние годы потерял интерес к правам женщин. Женщины-кооператоры должны были готовить, убирать, стирать, присматривать за детьми или учить их— и трудятся на полях. Сегодня мы бы сказали, что они работали в две смены. Во многих общинах они не имели права голоса или могли голосовать только по «внутренним вопросам, касающимся их собственного интереса».
Довольно часто именно жены отговаривали своих мужей от вступления в общины или, если они уже присоединились, уговаривали их уйти.
Несколько десятилетий спустя Карл Маркс высмеял кооперативизм как непрактичный и наивный, и поколения марксистов последовали его примеру. Движение так и не восстановилось. Его предшественники, говорил Маркс, не понимали ни принципов «научного социализма», подменившего стратегию великими социальными представлениями, ни необходимости революции пролетариата, которую Маркс представлял себе как армию рабочих. К тому времени профсоюзные организации становились все более сексуально консервативными. Оуэнизм отступил в лондонские клубы, состоящие из светских вольнодумцев, коммунистов-социалистов и феминисток, собрания которых, как писал Маркс в письме другу, были «полны глупостей и капризов». (Женоненавистнический подтекст «причудливости», который здесь означал склонность к капризам или капризам, безошибочен.) Для Маркса феминизм был «эксцентричностью, которая отвлекала энергию революционно настроенных мужчин», по словам Стэна Шипли, историк середины викторианского социализма.
Репутация Томпсона и Уиллера была не в том состоянии, чтобы пережить закат их дела. Когда Томпсон умер в 1833 году в возрасте пятидесяти семи лет, лондонские газеты высмеяли его. Он нападал на церковь, частную собственность, праздных богачей и брак; он продвигал свободную любовь и контроль над рождаемостью. Его отношения с Уилером были, мягко говоря, нетрадиционными. Историки до сих пор не знают, были ли они любовниками или просто близкими друзьями, но в любом случае они оба выступали против брака, по крайней мере, в его существовавшем тогда виде.
В своем завещании Томпсон оставил Уилеру ренту в сто фунтов, а остальное имущество стоимостью от пятнадцати до шестнадцати тысяч фунтов кооперативному движению. Он потребовал, среди прочего, чтобы доли в кооперативных сообществах были предоставлены «трудолюбивым людям, особенно молодым женщинам», которые иначе не могли позволить себе присоединиться. Сестры Томпсона оспорили завещание на том основании, что Томпсон был сумасшедшим.
Их адвокаты зачитали выдержки из одной из его книг (не Апелляция ) вслух в суде: в нем он называл брак «непреложным деспотизмом», доказывал, что люди должны иметь половые сношения с тем, с кем они счастливы, и предлагал, чтобы деторождение и воспитание были обязанностью только «тех женщин, чья организация была лучше приспособлены к нему». Спустя четверть века сестры выиграли дело, хотя денег к тому времени осталось немного.
Когда в 1850 году вышло посмертное издание Расследования , оно было искажено. Редактор вырезал большинство противоречивых пассажей, в том числе почти все, что касалось женщин. Одна из причин, по которой Маркс мог безнаказанно воровать у Томпсона, заключалась в том, что большая часть того, что он использовал, уже была изъята. (Установлено, что Маркс читал оригинальное издание и делал по нему подробные записи.)
Уилера забыли вместе с Томпсоном. В конце концов, большинство историков радикализма были мужчинами. Хуже того, ее летописцами были ее дочь Розина и муж Розины Эдвард Бульвер Литтон, а также их биографы.
Их рассказы об Уиллере некрасивы. Пара однажды пригласила на ужин молодого Бенджамина Дизраэли, после чего он назвал Уиллера «не таким приятным… очень умным, но ужасно революционным». Брак Бульвер-Литтонов потерпел неудачу; он изменял ей, но его биографы склонны обвинять Анну в том, что она вырастила такую невыносимую дочь. (Розина пришла к точке зрения своей матери после того, как они с Эдвардом расстались, и он забрал их детей и начал кампанию поношения ее в прессе. канцелярии, правда, через три недели ее освободили.В 1857 году Розина даже опубликовала собственные Апелляция , хотя в основном она просто защищала себя от мужа.)
Почти незаметности Уилер способствовал тот факт, что Апелляция вышла только под именем Томпсона. Эти двое, возможно, думали, что так публика воспримет книгу более серьезно. Кажется, что большую часть книги написал Томпсон; в целом это свидетельствует о его спокойном, упорядоченном стиле. Однако Томпсон настаивал на том, что книга была настоящим сотрудничеством.
В своем «Вступительном письме к миссис Уилер» он пишет, что обязан ей «более смелыми и всеобъемлющими взглядами» книги. В трогательном предчувствии современного признания привилегий и культурного присвоения он заявляет, что не решался записать их, потому что, «благодаря шансу родиться человеком», он никогда не испытывал горькой реальности рождения человеком. женщина. Но в конце концов, по его словам, Уиллеру не хватило «свободы и решимости взять на себя тяжелую работу». Тем не менее, в книге время от времени случаются всплески острого сарказма, а также прямые призывы к женщинам («Женщины Англии! Женщины, в какой бы стране вы ни дышали — где бы вы ни дышали, деградируйте — бодрствуйте!»), которые больше напоминают Уилера, чем Томпсон.
*
Призыв Томпсона и Уиллера оставил свой след в основном на женщинах-мыслителях и ораторах, сменивших Уилер в овенитском движении, а затем на Джоне Стюарте Милле. Многие идеи, приписываемые Миллю, возникли у Томпсона и Уиллера.
Все трое были социальными конструкционистами, ставившими под сомнение связь между биологическим полом и якобы женскими чертами характера, такими как покорность. Вторя их формулировкам, он говорил об «извращающем влиянии» и «деспотизме» брака и семьи. Он тоже беспокоился, что мужская власть над женщинами деформирует характер мужчин; он представлял себе более эгалитарную версию товарищеского брака. Историки и философы, в том числе философ-феминистка конца двадцатого века Сьюзан Моллер Окин, утверждали, что Милль никогда не читала Апелляция, , но почти невероятно, чтобы он этого не сделал. Он вращался в утилитаристских кругах с детства. Книга напрямую атаковала его отца. Он принимал участие в публичных дебатах об утилитаризме с Томпсоном и писал, что хорошо знает Томпсона и восхищается им.
Когда к концу девятнадцатого века социализм возродился как марксизм, проект переделки мира таким образом, чтобы позволить женщинам развиваться, процветать и получать сексуальную удовлетворенность, ушел в подполье, хотя и возник здесь.
и там в разных, еще более непонятных книгах. Кристаллизация овенитского феминизма Томпсоном и Уилером не возобновлялась до 19 века.54 года, когда Ричард Панкхерст, внук суфражистки Эммелин Панкхерст, открыл для себя Томпсона и написал его биографию вместе с коротким эссе об Уилере.
За последние полвека несколько классиков феминистской истории — « женщин, сопротивление и революция » Шейлы Роуботэм (1972), « Великая внутренняя революция » Долорес Хейден (1981) — посвятили одну или две строчки Томпсон и Уилер; и «Ева » Барбары Тейлор и «Новый Иерусалим » (1983) есть небольшой раздел об Уилере. Научный сотрудник Королевского колледжа хирургов в Корке, Ирландия, Долорес Дули, ныне на пенсии, написала превосходное исследование Апелляции под названием Равенство в сообществе (1996), но оно мало читается. Короче говоря, Томпсон и Уилер сейчас остаются более или менее неизвестными, как и в 1954 году. Одна из причин может заключаться в том, что до самого недавнего времени мейнстримные феминистки больше фокусировались на старомодном сексизме на рабочем месте, чем на системных причинах женской бедности.