Кант — известный и неизвестный: Чему философ учил офицеров, почему не любил пиво и как ладил с женщинами
Интерес к нашему великому земляку философу Иммануилу Канту растёт не только в нашей области, но и в России в целом. И не случайно Владимир Путин на встрече со студентами и преподавателями калининградского БФУ заявил, что «Кант может стать настоящим брэндом» янтарного края.
В эти дни мы отмечаем 289 лет со дня рождения философа. Сегодня мы вспомним не о его научных воззрениях, а о человеческих качествах. Наш собеседник — молодой учёный Валентин Балановский, кандидат философских наук, доцент КГТУ.
Характер Канта
— Иммануил Кант не чурался общества. В доме графов фон Кайзерлинг, где он служил учителем, философ приобрёл изысканные манеры. Впоследствии Кант удивлял своей галантностью участников светских мероприятий, которые искренне любил. Философ всегда был благорасположен к людям, весел, одевался со вкусом, насколько ему позволял заработок, и выглядел прелестно.
Он даже удостоился прозвища «элегантный магистр». Отъявленным модником Кант, конечно, не был, однако по поводу себя шутил, что лучше быть дураком по моде, чем дураком не по моде (т.е. по сути).
Прибалт Кант
— Биографы отмечают, что сам Кант полагал, будто его предки прибыли в Восточную Пруссию из Шотландии. И правда – некие Канты там живут до сих пор. Помню, как один из них приехал к нам в гости в 2004 году на международную конференцию IX Кантовские чтения, которая проходит в Калининграде раз в 4 года в День рождения философа. Убелённый сединами, в килте, с суровым обветренным лицом, в общем – настоящий горец. По профессии он был пастором. Жаль только, что к нашему Канту не имел никакого отношения.
Исследования показали, что предки Иммануила Канта по отцовской линии родом из Прибалтики. Его прадед Рихард Кант, который, судя по свидетельствам, даже не знал немецкого языка, обитал в Приекуле (нынешняя Латвия, в 90 км севернее Клайпеды).
Это местечко интересно тем, что с конца 15 века оно являлось вотчиной баронов фон Корф. Две ветви этого древнего немецкого дворянского семейства поступили на службу Российской Империи в первой половине XVIII века. Так, один из Корфов был президентом Петербургской академии наук при Анне Иоанновне, другой – губернатором Кёнигсберга при Елизавете Петровне.
Сын Рихарда Канта – Ганс – жил в Мемеле (Клайпеде), а уже его сын – Иоганн, отец Иммануила – обосновался в Кёнигсберге, где трудился шорником, т.е. изготовителем конской упряжи. Так что, Иммануила Канта смело можно назвать прибалтом. А легенда о британском происхождении могла родиться в силу того, что две дочери Рихарда Канта (т.е. двоюродные бабки Иммануила) были отданы замуж за шотландцев.
В свою очередь мама Канта Анна Регина, которая сделала очень многое, чтобы её сын стал величайшим мыслителем эпохи, родом из Нюрнберга. Её отцом был шорник Каспар Рейтер.
Места Канта
— За пределами Калининграда существует не так уж много мест, которые связаны с Кантом.
В основном это поместья, в которых он работал домашним учителем сразу после окончания университета.
Так, в 1747 году философ был школьным учителем у детей пастора Андерша. Проживал этот выходец из французской Швейцарии в местечке Юдшен. Сегодня это посёлок Веселовка Черняховского района, располагающийся в 100 км восточнее Калининграда между Черняховском и Гусевом. Кстати, с 1938 по 1946 годы Юдшен именовался Кантхаузен.
Затем Кант перебрался в имение Гросс-Арнсдорф, принадлежащее майору Хюльзену. Оно находилось между современным Эльблонгом и Острудой где-то в 100 км юго-западнее Калининграда. Кстати, один из сыновей Хюльзена спустя годы, вероятно, под впечатлением идей учителя, чуть ли не первым среди прусских помещиков добровольно освободил своих крепостных крестьян.
Последним местом работы Канта семейным учителем стал дом графа Гербхарда Иоганна фон Кайзерлинга. Графское семейство зимы проводило в Кёнигсберге, а лето – в фамильном замке Раутенбург.
Он располагался на территории нынешнего посёлка Большие Бережки Славского района в 75 км на северо-восток от Калининграда.
Психотерапевт Кант
— Первый серьёзный успех Канта, который принёс ему известность среди соотечественников, был связан с Лиссабонским землетрясением. Это чудовищное бедствие случилось в День всех святых 1 ноября 1755 года. Старый свет не помнил таких катастроф со времён гибели Помпеи.
Эпицентр землетрясения находился в Атлантическом океане. 6 минут сейсмической активности унесли жизни более 80 000 человек. Лиссабон – один из духовных и политических центров католической Европы – лежал в руинах. Известие об этом событии не только быстро распространилось по миру, но и моментально обрело идеологическую окраску. И в то время пока богословы и политики верещали о конце света и каре небесной, вгоняя население религиозной Европы в страх и уныние, Кант решил выступить в роли коллективного психотерапевта.
Эхо землетрясения отозвалось и в Кёнигсберге. Жители были напуганы, представители местной власти – обеспокоены. Поэтому очень кстати пришлись лекции Канта о научно обоснованных естественных, а не мистических, причинах землетрясений, которые он читал студентам в рамках курса физической географии. Философу предложили выступить для более широкой публики в Кафедральном соборе. Его лекция имела настолько мощный терапевтический эффект, что их пришлось повторять – за один раз собор не смог вместить всех желающих послушать Канта.
В начале 1756 года философ опубликовал на тему землетрясений три статьи, которые стали бестселлерами. Рассказывают, что типографы не успевали полностью отпечатывать тираж – обыватели раскупали эти труды постранично. Таким образом, Кант и прославленный португальский премьер-министр маркиз Себастьян ди Помбал стояли у истоков современной сейсмологии.
Кант – гражданин России
— В разгар Семилетней войны в 1758 году, когда Кёнигсберг был взят русскими войсками, Кант вместе с профессурой Альбертины (впрочем, как и представители всех остальных сословий) присягнул на верность императрице Елизавете Петровне.
Так великий философ стал нашим соотечественником. Этот факт сегодня не вызывает сомнений. Однако до сих пор не утихают споры о том, сохранил ли Кант российское гражданство после возвращение Кёнигсберга прусской короне в 1762 году.
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понимать исторический контекст. Дело в том, что некогда блистательное Прусское герцогство с центром в Кёнигсберге начало угасать после присоединения к нему Бранденбургских земель и образования в 1701 году объединённого Королевства Пруссия со столицей в Берлине. Разрастанию культурной и социальной пропасти между двумя частями нового государства способствовала их географическая оторванность. Восточная часть Пруссии превратилась в эксклав, отрезанный от метрополии польскими землями.
К началу Семилетней войны Кёнигсберг уже считался захолустьем. Однако жители города и прилегающих к нему земель хранили память об утраченном величии. Поэтому неудивительно, что часть населения могла желать покровительства могущественных соседей в надежде на возвращение прежнего уровня жизни.
Представители древних германских родов Восточной Пруссии даже начали активно поступать на службу российской короне.
Например, когда юный Кант учил сыновей графа Гербхарда Иоганна фон Кайзерлинга, его брат – Герман Карл фон Кайзерлинг – служил посланником Российской Империи при различных европейских дворах. Известен он защитой прав славянских народов и православных христиан, а в начале русской карьеры был вторым по счёту президентом Петербургской академии наук. Сын Германа – Генрих Христиан – продолжил дело отца и стал российским дипломатом. А душой тогдашнего кёнигсбергского общества была графиня Шарлотта Каролина фон Кайзерлинг, первым мужем которой был Гербхард, вторым – Генрих.
Возможно, описанное положение дел сыграло не последнюю роль в том, что русские войска под командованием генерала-фельдмаршала Виллима Виллимовича Фермора с такой лёгкостью в начале 1758 года заняли всю Восточную Пруссию. Фридрих II не сильно стремился защитить эти территории, а местные жители не очень-то и сопротивлялись русским.
И не прогадали – пока наши войска стояли в Кёнигсберге, город на короткое время ожил и приобрёл столичный лоск с балами и маскарадами, участником которых был и Кант. Вероятно, для некоторых жителей города возвращение в состав Прусского Королевства стало трагедией.
Как бы то ни было, вопрос с верноподданством Канта после 1762 года повис в воздухе. С одной стороны, философ снова стал жить в городе, принадлежащем Пруссии. С другой стороны, никому, кроме Елизаветы Петровны, Кант никогда больше не присягал на верность. Рассказывают, на вопрос «Почему?», он ответил, мол, клятва потому и клятва, что даётся раз в жизни и навсегда.
Кант и русские офицеры
— Русским офицерам, пока наши войска стояли в Кёнигсберге, приват-доцент Кант преподавал фортификацию, пиротехнику и другие полезные им с практической точки зрения дисциплины. В те времена, если ты был внештатным преподавателем университета и не хотел умереть от голода, приходилось быть очень чутким к запросам студентов.
Тем более что в отличие от скупых немцев, русские охотнее расставались с деньгами. Поэтому благодаря чтению курсов нашим офицерам Канту удалось заметно поправить материальное положение.
Но вот вопрос – как Кант сумел освоить и преподать на высоком уровне столь далёкие от философии дисциплины? Надо сказать, что такая переквалификация для него не могла составить большого труда – Кант обладал обширными знаниями в области естествознания и математики. К тому же у него были неплохие учебники. Однако существует байка, что времени готовиться по учебникам у Канта в тот момент не было. Поэтому он, будучи превосходным собеседником, собирал в каком-нибудь трактире специалистов в нужной сфере и в непринуждённой обстановке застолья – у греков это называлось симпозиумом – расспрашивал их о тонкостях ремесла. Такое общение было приятным и полезным для всех участников.
Кант и медицина
— Как отмечал российский кантовед Арсений Гулыга, до сих пор не ясно, учился ли Кант на высших факультетах Альбертины – богословском, медицинском или юридическом – или оставался в исключительно в рамках пропедевтического (подготовительного) философского факультета.
Первые биографы считали, что под влиянием набожных родителей он поступил на теологический факультет. Другие исследователи говорят, что, судя по выбранным Кантом дисциплинам, это мог быть медицинский факультет. Но более вероятно, что студент Кант прошёл подготовку именно на философском факультете, где упор делался на изучение естественнонаучных предметов и математических дисциплин. К естествознанию будущий гений питал любовь с детства – её Канту привила мама, о которой философ всегда вспоминал с большой теплотой.
Но с медициной своего времени Кант был превосходно знаком. Наверное, этим обстоятельством, а также, безусловно, слабым физическим здоровьем можно объяснить, почему первой мощной практически-ориентированной системой Канта стал его личный гигиенический кодекс. Широкому кругу читателей в законченном виде этот свод строгих предписаний был представлен только в 1798 году, когда вышел в свет трактат «Спор факультетов». Возможно, прежде чем поделиться секретами долголетия, философ хотел на собственном опыте убедиться в их эффективности.
И в этом плане более семи десятков лет непростых побед над собой, средой и обстоятельствами были весомым доказательством.
Кроме того, Кант совсем не доверял лекарствам и практически не употреблял их. Как знать, может, как раз из-за того, что слушал лекции по медицине и имел хорошее представление о тогдашнем уровне её развития. Поэтому он предпочитал справляться с болезнями силой разума и призывал к этому других.
Единственный препаратом, который Кант признавал, было слабительное. Он полагал, что одной из главных причин расстройств, в том числе, психических, является ипохондрия – сопровождающееся повышенной мнительностью угнетённое состояние духа, которое чаще всего вызывалось запорами. По его мнению, застойные явления приводят к тому, что отравляющие вещества начинают распространяться по организму снизу вверх. Если «ипохондриальные» ветры или массы доходят до головы – у людей начинаются галлюцинации. Этим Кант объяснял видения спиритуалистов и прочих экстрасенсов.
Кант и пиво
— Мне доводилось слышать, что некоторые гиды, когда показывают туристам связанные с Кантом места, рассказывают, будто философ любил пропустить здесь пару кружек пива с друзьями и поговорить о высоком. Это неправда. Во-первых, для бесед и размышлений на сложные философские темы у него было специально отведённое свободное от употребления алкоголя и прочих отвлекающих факторов время. На своих знаменитых обедах, не обходившихся без хорошего вина, он принципиально беседовал только на лёгкие интересные всем темы, чтобы не мешать пищеварению. Это было одно из непреклонных требований его гигиенической системы. Во-вторых, Кант презирал пиво. Он говорил, что это не напиток, а скверного качества еда. С этой точки зрения наш земляк был совсем не немец.
Пунктуальность Канта
— О пунктуальности нашего земляка ходят легенды. Однако этим замечательным качеством он не обладал до знакомства с британским купцом Джозефом Грином – вот кто был подлинным эталоном времени для жителей тогдашнего Кёнигсберга.
Каким образом англичанин оказался в прусской вотчине? Ответ прост – в ту эпоху немцы отнюдь не были единственными жителями Кёнигсберга. В этом городе-порте сосуществовали мощные торговые и ремесленные сообщества выходцев из Швеции, Голландии, Англии и Шотландии. Кёнигсберг во все времена был котлом народов.
О знакомстве Канта и Грина до нас дошла история, подлинность которой, правда, вызывает сомнения. Однажды, прогуливаясь, Кант услышал, как некая компания живо обсуждала некую стычку между сторонниками независимости США и британскими войсками. Философ присоединился к обсуждению и выразил полное одобрение борцам за свободу. В компании был и Грин, который посчитал, что Кант оскорбил его патриотические чувства и вызвал того на дуэль. Философ ответил, что примет вызов, но для начала хотел бы закончить свою мысль. Мысль была настолько глубока, верна и обоснована, что Грин отказался от своих намерений и пожал Канту руку. С тех пор они были неразлучны.
И вот однажды Грин и Кант договорились, что вместе совершат утреннюю прогулку. Встретиться они условились в 8 часов. За 15 минут до назначенного времени Грин уже был полностью одет. Без одной минуты он вышел на улицу, ровно в 8 сел в коляску и отправился в дорогу. Проезжая, он заметил Канта, подходившего к его дому, который опоздал всего на две минуты. Говорят, что философ окликнул Грина и даже попытался догнать коляску, но купец даже не притормозил. С тех пор Кант никогда не опаздывал.
Кант и его британские друзья
— С купцами Джозефом Грином и его помощником Робертом Мотерби у Канта сложились тесные дружеские отношения. Они любили вместе проводить послеобеденные часы за обсуждением непростых вопросов. Бывало, после приёма пищи Кант приходил к Грину и заставал его спящим. Философ садился на свободное кресло и тоже засыпал. Через некоторое время друзей в таком состоянии застигал Мотерби. Он тоже усаживался рядом и тоже начинал храпеть.
Потом являлся банкир Руффман и расталкивал всё это спящее царство. Наступало время для бесед. Их общение заканчивалось ровно в 19.00. Если Кант покидал дом Грина, местные жители знали – пробило семь часов.
Кант и женщины
— Наш земляк был истинным ценителем красоты, в том числе и женской. Как отмечает Михаил Филиппов, 70-летний Кант во время обедов у купца Мотерби усаживал рядом с собой одну из хорошеньких обитательниц дома. Девушке он открыто говорил, что, глядя на неё, получает искреннее эстетическое удовольствие.
Но более всего Кант ценил в женщинах, равно как и мужчинах, трудолюбие. Причём по его мнению лучший пол должен воздействовать на сильный пол облагораживающим образом. И в этом отношении он подчёркивал превосходство немецких женщин над французскими, которые предпочитали любезничанье труду.
По свидетельству ученика, близкого друга и биографа Канта Людвига Боровского, его учитель неоднократно влюблялся и дважды даже собирался жениться.
Однако этому не суждено было случиться. Позже философ говорил: «Когда мне могла понадобиться женщина, я не был в состоянии её прокормить, а когда я был в состоянии её прокормить, она уже не могла мне понадобиться».
«Гроза» требует снять обвинения с Гелы Гогишвили и Хаояна Сюя — и призывает иностранные молодежные организации бойкотировать международные мероприятия российского государства
Открытое письмо, к которому вы можете присоединиться
06
April
,
2023
Редакция «Грозы»
English version below
6 апреля Вахитовский районный суд Казани вынес обвинительный приговор гражданину Китая, студенту КФУ Хаояну Сюю по статье о «пропаганде ЛГБТ». Его арестовали на семь суток. После российское государство депортирует его в Китай.
Поводом для обвинения послужил Ютуб-канал, на котором Хаоян вместе со своим молодым человеком Гелой Гогишвили рассказывали о своей жизни и отношениях. Гела проходит обвиняемым по тому же делу.
Мы не можем назвать это никак иначе, как проявлением средневековой нетерпимости со стороны российского государства.
При этом российское государство продолжает рассказывать о важности молодежных международных связей. Дело Хаояна и Гелы происходит на фоне объявленной президентом Путиным о подготовке ко «Всемирному фестивалю молодежи». Казанский федеральный университет, где учится Хаоян и который никак не отреагировал на ситуацию со своим студентом, постоянно проводит международные конференции: в конце марта в КФУ завершилась «Казанская модель ООН», в которой участвовали представители 27 иностранных государств, а вчера закончилась конференция о русском языке с участниками из Италии, Пакистана, Турции, Таиланда и других стран.
Мы считаем, что арест Хаояна показывает истинное отношение российского государства и к молодым людям, и к иностранным студентам, и к международному сотрудничеству.
Мы призываем иностранные молодежные организации отказаться от участия во «Всемирном фестивале молодежи» и других международных молодежных мероприятиях российского государства и присоединиться к открытому письму.
Если хотите присоединиться к обращению, напишите об этом нам в телеграм-бот или на почту [email protected].
Мы направим это письмо иностранным молодежным организациям.
Подписались (список обновляется):- историк Чешской Академии Наук, основатель Антиуниверситета Ян Сурман
- журналист и продюсер Карен Шаинян
- журналист и ЛГБТК-активист Ренат Давлетгильдеев
- молодежное политическое движение «Голос разума»
- информационный ресурс о сексуальном здоровье и семейных взаимоотношениях ЛГБТ людей «Парни+»
- безынициативная группа «ФемКызлар»
- фонд помощи ЛГБТ+ «Сфера»
- литературный квир-журнал «Вслух»
- писатель, админ FB-группы «Краснодар — ЛГБТ» Александр Адельфинский
- ЛГБТ+ активист, координатор коммьюнити-центра для ЛГБТ+ людей из Алматы Юрий Шандрик
- арт-фестиваль об открытости и безопасности в сексе SAFEST
- команда организаторов тематических БДСМ-вечеринок Under Skin
- сибирский канал о студенчестве «Улица Бархатная»
- студенческий киноклуб «Смотрящий»
- преподаватель истории Максим Бентинк
- ЛГБТК+ активист, волонтер Денис Маловатский
- ЛГБТ-активист Берт Ахтямов
- ЛГБТК+ активист Ольга Знайченко
- ЛГБТК+ активист Денис Правкин
- ЛГБТК+ активист Артëм Лаврухин
- квир-поэт, небинарная персона Дмитрий Купаев
- журналист, ЛГБТК+ активист Максим Тарасов
- журналистка Лизавета Цыбулина
- медиаменеджерка «Лаборатории университетской прозрачности» Лена Зубарева
- студентка РГГУ, менеджерка «Лаборатории университетской прозрачности» Вика Шкаринова
- гражданский активист Денис Мокрушин
- кинорежиссер Дмитрий Аверин
- свободный художник Ярослав Рязанец
- художница Анастасия Иванова
- художница Анна Погорелова
- фельдшер ОСМП Александра Кошкарова
- гражданский активист, студент КФУ Тарас Харченко
- студентка КалмГУ им Б.
Б. Городовикова Альфия Бикулова - студент РГАУ-МСХА им. К. А. Тимирязева Андрей Авакумов
- студентка СПбГУ Марина Азарова
- студентка ТБМК Елизавета Сметанина
- студентка СПБГУ Александра Петрова
- студент РГАУ-МСХА им. К. А. Тимирязева Андрей Сухоруков
- студентка МГМСУ им. А. И. Евдокимова Нгуен Нгок Куинь
- студентка БФУ им. И. Канта Вероника Сол-Иннен
- студент МГУ Артём Демецкий
- студент КрасГМУ Андрей Радченко
- студентка ДВФУ Анастасия Канунникова
- студент КФУ Захар Аксаков
- студентка КФУ Полина Ошуева
- студентка КФУ Лейсан Ханафина
- студентка КФУ Гулия Тукаева
- студентка КФУ Анна Тузова
- студентка КФУ Максин Валиева
- студент Алексей Замков
- cтудент Арсений Пашковский
- студентка Анастасия Шеенкова
- студентка Анна Эпштейн
- и свыше 100 неравнодушных человек
Б. Городовикова Альфия Бикулова
Open letter On April 6, a Russian court issued a guilty verdict for Chinese citizen Haoyang Xu under the article on «propaganda of LGBT». He is now detained for seven days, and after that the Russian government will deport him to China.
The reason for the accusation was a YouTube channel where Haoyang and his partner Gela Gogishvili talked about their life and relationship. Gela is also accused in the same case.
We see it as a manifestation of medieval intolerance of the Russian state and strongly disagree with its actions.
At the same time, the Russian government continues to declare the importance of youth international connections: president Putin announced the World Youth Festival just two days ago. Kazan Federal University, where Haoyang is studying and which has not reacted in any way to the situation with its student, constantly holds international conferences. At the end of March, the «Kazan United Nations Model» was held there, and just a day before the arrest KFU welcomed participants from 27 countries to the Russian language conference.
We believe that the arrest of Haoyang demonstrates the true attitude of the Russian state towards young people, foreign students, and international cooperation, not the events it’s trying to hold.
We call on youth organizations to refuse participation in the World Youth Festivaland other international youth events organized by the Russian government, and to join the open letter.
If you want to join, please let us know by reaching out via Telegram bot or at [email protected].
Signed (list is being updated):- Jan Surman, historian of the Czech Academy of Sciences, founder of the Antiversity
- Journalist and producer Karen Shainyan
- Journalist and LGBTQ activist Renat Davletgildeev
- Youth political movement «The Voice of Reason»
- Information resource on sexual health and family relationships of LGBT people «Parni+»
- Writer and admin of the «Krasnodar-LGBT» Facebook group, Alexander Adelfinsky
- LGBT+ activist and coordinator of a community center for LGBT+ people from Almaty, Yuriy Shandrik
- Literary queer magazine «Vslukh»
- non-initiative group «FemKyzlar»
- Art festival on openness and safety in sex SAFEST
- siberian channel about student life «Barhatnaya Street»
- History teacher Maxim Bentink
- LGBTQ+ activist, volunteer Denis Malovatsky
- LGBT activist Bert Akhtyamov
- LGBTQ+ activist Olga Znaichenko
- LGBTQ+ activist Denis Pravkin
- LGBTQ+ activist Artem Lavrukhin
- journalist and LGBTQ+ activist Maxim Tarasov
- activist Yulia Yakimova
- Film director Dmitry Averin
- Paramedic of the Mobile Medical Aid Station (OSMP) Alexandra Koshkarova
- Student film club «Smotryashchii»
- Civil activist, student of Kazan Federal University Taras Kharchenko
- Civil activist Denis Mokrushin
- Independent artist Yaroslav Ryazanets
- Immanuel Kant Baltic Federal University student Veronika Sol-Innen
- MSU student Artem Demetsky
- Far Eastern Federal University student Anastasia Kanunnikova
- Krasnoyarsk State Medical University student Andrey Radchenko
- Student of St. Petersburg State University, Alexandra Petrova
- KFU student Zakhar Aksakov
- KFU student Polina Oshueva
- KFU student Laysan Khanafina
- KFU student Gulia Tukaeva
- KFU student Anna Tuzova
- student Alexey Zamkov
- student Arseniy Pashkovsky
- student Anastasia Sheenkova
- and over 100 concerned people
Petersburg State University, Alexandra PetrovaВзгляд Анны-Софи Бергер на Иммануила Канта
Объекты и инсталляции нью-йоркской и венской художницы Анны-Софи Бергер, которые в настоящее время выставлены на обозрение в Bonner Kunstverein в рамках ее первой институциональной персональной выставки в Германии, с трудом поддаются разборчивости, но в конечном счете , вознаграждайте зрителей глубоким пониманием субъектно-объектных отношений.
В первой галерее есть высокая перегородка, состоящая из свободно сложенных квадратных модулей, напоминающих детские конструкторы. На высоте почти пяти метров Turm 1 (Башня 1, 2020 г.
) может показаться устрашающим барьером, но материалы, из которых он изготовлен, раскрывают игривость работы: некоторые модули покрыты флисом конфетного цвета, некоторые — дорогими хлопчатобумажными тканями, которые ассоциируются с мужскими костюмами, а другие состоят из грубо обработанная древесина. Работа была вдохновлена лотками ручной работы азиатских уличных торговцев, которые выставляют свои товары на ступенчатых, в основном деревянных стеллажах. В таком контексте эти структуры имеют четкую функцию, но какую цель они преследуют?0005 Turm 1 служить в Кунстверайне? Именно эта трансформация и реконтекстуализация объектов лежит в основе практики Бергера.
Анна-Софи Бергер, Башня 1 (Tower 1), 2020 г., инсталляция, Bonner Kunstverein, 2020 г. Предоставлено художником, Galerie LAYR, Вена, и JTT, Нью-Йорк; фотография: Mareike Tocha
Под влиянием структурализма — веры в то, что все элементы человеческой культуры следует понимать с точки зрения их отношения к более широкой системе — многие художники стремятся раскрыть многофункциональность (социальную, политическую, этнографическую) обычных предметов наряду с их эстетическая ценность.
Бергер, начавшая свою карьеру в качестве модельера и обученная обращать внимание на многофункциональность одежды, переворачивает это в своем искусстве, высвобождая предметы, которые она использует, из этих многочисленных запутанных ситуаций.
Вырезы (2020), например, состоит из двух прямоугольных проемов в стенах центральной галереи. Они соответствуют Строительному кодексу Нью-Йорка, который требует, чтобы все барьеры вокруг строительных площадок включали в целях прозрачности окно, через которое можно было бы наблюдать за ходом строительных работ. Однако здесь зритель смотрит не на строительную площадку, а в пустоту: проемы не имеют никакой функции; это абсурдистские симуляции. (Не случайно Бергер сослалась на Сэмюэля Беккета — драматурга абсурда — в названии своей инсталляции 9.0005 Choicet Relic , 2016.)
Анна-Софи Бергер, Inventur (Taking Stock), 2020, инсталляция, Bonner Kunstverein, 2020. Предоставлено художником, Galerie LAYR, Вена, и JTT, Нью-Йорк; фотография: Mareike Tocha
Во второй галерее Inventur (Taking Stock, 2020) представлены обгоревшее кресло-качалка, подставка для велосипеда, сбитая автомобилем, и другие объекты, подвергшиеся деструктивным процессам: дроблению, рубке, выветриванию.
Болезненные и ностальгические, эти предметы вызывают жалость и поднимают вопрос: почему мы полагаем, что это наша прерогатива, как люди, наносить ущерб, разрушать и доминировать над пассивными объектами, которые нас окружают? Однако это дисгармоничное субъектно-объектное отношение, впервые ясно сформулированное Иммануилом Кантом в Критика чистого разума (1781 г.) — считается ответственным за глобальное разрушение природы спекулятивно-реалистическим движением.
Анна-Софи Бергер, Duell (Duel), 2020 г., инсталляция, Bonner Kunstverein, 2020 г. Предоставлено художником, Galerie LAYR, Вена, и JTT, Нью-Йорк; фотография: Mareike Tocha
В углу второй галереи находится 49-минутный видеоролик Duell (Duel, 2020), в котором Бергер сочетает собственный фильм с найденными кадрами из классических фильмов, рекламы и анимации. Видео представляет собой визуальный журнал, действие которого происходит в Вене, Токио и Нью-Йорке, и создает портрет жизни в некоторых из великих мегаполисов мира и сопутствующей ей нестабильности.
Одна сцена, которая возвращается снова и снова, показывает расфокусированные светофоры, которые больше напоминают красочную абстрактную картину, чем сигнальное устройство. Выставка Бергер под тем же названием, что и видео, предполагает, что сопоставления в ее работах можно рассматривать как битву между многочисленными значениями повседневных предметов.
Перевод Николаса Гринделла
Анна-Софи Бергер, «Дуэлл» проходит в Bonner Kunstverein до 22 ноября 2020 года
900 05 Основное изображение: Анна-Софи Бергер, Inventur (Подведение итогов), 2020 г., вид инсталляции, Bonner Kunstverein, 2020 г. Предоставлено художником, Galerie LAYR, Вена, и JTT, Нью-Йорк; фотография: Марейке Тоха
Кант и колониализм: исторические и критические перспективы | Отзывы | Философские обзоры Нотр-Дама
Хотя колониализм является лишь второстепенной темой в трудах Канта, его замечания о легитимности или нелегитимности колониальной практики, естественно, привлекли большое внимание.
Поскольку Кант — главный представитель просветительского мышления и провозвестник теории эмансипации, любое предполагаемое одобрение или критика колониализма с его стороны, по-видимому, будет иметь далеко идущие последствия: позиция Канта, какой бы она ни оказалась, может быть понята как представитель способы, которыми западное Просвещение могло быть соучастником или, наоборот, предлагать ресурс для преодоления колониального гнета. Этот том не обращается непосредственно к более широкому вопросу об общем отношении просвещения и колониализма, а скорее обращается к более ограниченной задаче прояснения фактической позиции Канта в отношении колониализма. Он посвящен четырем вопросам.
(1) Первый вопрос касается меняющейся позиции Канта в отношении колониализма. Большинство читателей, вероятно, воспримут критические замечания Канта о колониальной практике из книг 
Ранее, в его критический период, его замечания о колониальной практике и рабстве были в лучшем случае нейтральными и часто предполагали, что он рассматривает эти практики как терпимые, может быть, даже необходимые моменты процесса культурного и исторического прогресса. В Идея всеобщей истории с космополитической целью (1784 г.) Кант утверждает без какого-либо критического дистанцирования, что «наша» часть мира, вероятно, в конечном итоге даст законы всем другим частям мира. [1]
Очевидно, кажется странным, что Кант, великий сторонник автономии, находит колониальное подчинение и рабство даже терпимыми. Клейнгельд и Ипи утверждают, что для объяснения этого мы должны принять во внимание кантовское иерархическое описание человеческих рас. В ряде эссе о расах и в различных лекциях по антропологии Кант предполагает, что человеческие расы различаются своими естественными побуждениями и талантами.
Таким образом, у них разная способность приобретать культуру и разные тенденции к самосовершенствованию. Рассмотрим, например, конспекты лекций по антропологии 1781–1782 годов: Кант здесь утверждает, что только белая раса «содержит в себе все побуждения и таланты»; коренные жители Америки, напротив, считаются равнодушными, ленивыми и не приобретающими никакой культуры; «негритянская раса… приобретает культуру, но только культуру рабов, т. е. позволяет обучать себя»; наконец, «индусы» «приобретают культуру в высшей степени, но только в искусствах, а не в науках. Они никогда не возвышают ее до абстрактных понятий» (АА 25:1187). На фоне такой расовой иерархии Кант, кажется, отводит белой расе привилегированную роль в реализации всего человеческого потенциала. Напротив, небелые расы, по его мнению, предрасположены брать на себя подчиненные и зависимые роли. Похоже, что именно это иерархическое описание различных человеческих рас привело к некритическому отношению Канта к колониальному правлению и рабству.
Однако его позиция резко контрастирует с тем, как в своих последних работах Кант описывает колониальное господство как недвусмысленное нарушение права и обвиняет государства западноевропейского мира в ужасающей «несправедливости, которую они проявляют в посещении чужих земель и народов (что для них равносильно завоеванию их )». [3] Этими практиками «европейские дикари» (АА 8:354), как их называет Кант, не способствуют прогрессу цивилизации, как они притворяются, а скорее проявляют варварство, выходящее за рамки предполагаемого «дикость» «чужих народов». Клейнгельд и Ипи утверждают, что изменившаяся позиция Канта связана с изменившимся пониманием значимости расовых различий. Как указывает Кляйнгельд, Кант опускает какую-либо характеристику рас в своих 1798 Антропология с прагматической точки зрения , когда он приходит к пониманию того, что раса не может иметь никакого прагматического значения. Расовые различия являются объектом физиологического знания о человеке, которое касается того, «что природа делает из человека»; такое знание не имеет прямого отношения к нашему прагматическому знанию человека, которое связано с тем, что человек «
). Ипи предполагает, что изменение взглядов Канта в этом отношении может быть связано с его изменившимся пониманием биологических предрасположенностей: переход Канта от преформационного к эпигенетическому описанию живой организации трансформирует его понимание роли естественных предрасположенностей в актуализации потенциала живого существа. На этом фоне он опускает упоминание о предварительно сформированных зародышах, разделяющих человеческие расы и лежащих в основе соответствующей расовой иерархии в его более ранних работах. (2) Вторая основная тема касается того, каким образом критический взгляд на колониальные практики, к которому Кант пришел в своих последних работах, укоренен в его философии права. Как указывает Артур Рипштейн, Кант различает три различных недостатка колониализма: (i) неправомерность колониального завоевания, (ii) неправомерность статуса колонии и (iii) неправомерность способов, которыми обычно осуществляется колониальное правление. вне. Первое заблуждение (i) основано на том факте, что колониальное завоевание представляет собой «способ приобретения территории посредством применения силы» (148) и, следовательно, неразрывно связано с формами агрессивной войны, которые Кант считает незаконными.
Учитывая эти несправедливости, может показаться естественным ожидать, что Кант сформулирует конкретное право сопротивляться колониальному правлению и немедленную обязанность компенсировать колониям причиненные им несправедливости. Однако, как ясно показывают Рипштейн, Энтони Пагден и Питер Нисен, позиция Канта по этим вопросам более сложна. По мнению Канта, незаконные средства приобретения все же могут привести к хорошему титулу. Даже если государство расширило свою территорию с помощью агрессивной войны и, следовательно, незаконными средствами, мы должны уважать целостность новой территории после установления мира.
Очевидная опасность в этом отношении состоит в том, что Кант тем самым открывает возможность0005 ex post facto
Все эти сложности указывают на особенность кантовской философии права, которая накладывает ограничения на его критику колониализма: вся кантовская философия права основывается на нашей фундаментальной обязанности войти в гражданское государство и поддерживать его, как только такое гражданское государство возникло.
(3) Третьим вопросом является различие между критикуемыми формами колониальной практики, с одной стороны, и законными формами международной торговли и поселений, с другой. Как предполагают некоторые авторы (например, Мутху и Ипи), тот факт, что колониальные практики имеют место в мире, не является простой случайностью с точки зрения Канта, но тесно связан с определенной элементарной склонностью людей: их «необщественной общительностью», которая ведет к к экспансивной торговле и коммуникациям, к конкуренции и конфликтам.
Как особенно утверждает Санкар Мутху, эту предрасположенность к асоциальной общительности следует понимать таким образом, чтобы ее можно было понять.0005 и порождают критику практики европейского колониализма и ведут к формам справедливой международной торговли и законного урегулирования.
Чтобы разделить эти два случая, Мутху различает два типа «сопротивления», коренящегося в нашей несоциальной общительности: оправданную и продуктивную форму — сопротивление равной ценности — и неоправданную и властную форму — сопротивление большей ценности. В то время как последнее лежит в основе колониальной практики господства и подчинения, «сопротивление равной ценности» обеспечивает источник форм торговли и взаимодействия, которые требуют и предполагают равенство. Эта продуктивная форма сопротивления может проявляться и в отказе от общения и взаимодействия. Когда мы сталкиваемся с потенциальными колонизаторами, мы имеем право исключить их из нашего сообщества. В связи с этим Кант прямо предоставил народам право запрещать иностранцам полный доступ в их сообщества.
В На пути к вечному миру В этом отношении Кант ссылается на Китай и Японию и хвалит их за ограничения, которым они подвергают своих посетителей (АА 8:359).
Космополитическое право поэтому не дает нам права принуждать других к постоянному сообществу с нами, но только обязывает других предоставить нам возможность и пространство для того, чтобы делать им коммуникативные предложения. Как утверждает Лизбет Ванот, законные формы торговли и расчетов, которые могут возникнуть в результате таких коммуникативных предложений и визитов, согласно Канту, зависят от контрактов. Это относится как к законным формам расчетов (АА 6:353), так и к коммерческим сделкам. Там, где критикуемые колониальные методы отмечены насилием и эксплуатацией со стороны колонизаторов и игнорированием права посещаемых людей отклонять предложения, законные формы международной торговли и взаимодействия зависят от согласия посещаемых людей, как это проявляется в договорные отношения. Контракты представляют собой волеизъявления двух воль, объединенных соглашением, и предполагают формальное равенство договаривающихся сторон.
Этот способ разграничения законных форм торговли и расчетов, однако, может вызвать другое беспокойство: учитывая, что Кант считает, что обязательная сила контрактов зависит «от третьей стороны, которая имеет право принуждать» (Vanhaute: 138; ср. АА 6:284), может показаться, что из-за отсутствия у представителей разных наций института, одинаково обязательного для обеих сторон, договоры между такими сторонами ненадежны и могут быть использованы или нарушены более сильной стороной. Во избежание этого кажется необходимым, чтобы два партнера по договору стали частью всеобъемлющего гражданского единства и, таким образом, подчинялись власти, которая управляет обоими. Но не означает ли это, что даже законные формы расселения и торговли порождают колониальную динамику, посредством которой пришельцы вовлекают в гражданский союз с собой негосударственных людей? Таким образом, нас может волновать вопрос о том, могут ли контракты, призванные избежать одностороннего насилия колониальной практики, иметь колонизирующий эффект иного рода (включая навязывание более сильной стороной форм правового и политического регулирования народам, которые до сих пор могли иметь институционализировали свободу и справедливость совсем по-другому).
(4) Том завершается тем, что Мартин Аджеи и Катрин Фликшу поднимают важный вопрос о том, содержит ли кантианская позиция в более общем плане ресурсы для критического отношения к нынешнему пост- или неоколониальному состоянию. Они предостерегают нас от попыток оправдать себя, указывая пальцем на исторических авторов, таких как Кант, за замечания, которые могут показаться оправданием колониализма. Вместо этого, утверждают они, мы должны развивать критические ресурсы философии Канта, чтобы критиковать продолжающееся влияние колониальных практик на наши современные дискурсы и формы жизни. Они думают, что формализм кантианской позиции делает его особенно мощным ресурсом для критического анализа «колониального менталитета», все еще присутствующего в сегодняшних дискурсах глобальной справедливости.
Как уже должно быть ясно, эта книга весьма поучительна и является подходящей отправной точкой для всех, кто хочет понять позицию Канта в отношении колониализма. Вполне естественно, что такой поучительный том должен указать на другие вопросы, с которыми он не может разобраться напрямую.
Однако в двух отношениях дополнительный материал мог бы значительно улучшить объем. Во-первых, кажется прискорбным, что редакторы не включили никаких статей, направленных на более сильную критику позиции Канта, обсуждающих возможность более глубокой и прочной приверженности его философии колониализму. Несмотря на то, что материалы очень детализированы и сбалансированы, то, как редакторы представляют книгу и ловко отклоняют такую резкую критику, не давая ни одному представителю шанса изложить свою точку зрения, вызывает опасения, что книга имеет фундаментально апологетическую повестку дня и предназначен для защиты Канта от этих нападок. Это кажется, как я уже сказал, неудачным, поскольку намерение тома, кажется, состоит не в том, чтобы защитить Канта или кантианство от критики, а скорее в том, чтобы оценить и развить ресурсы для критической позиции по отношению к колониальным и постколониальным формам господства и эксплуатации.
Во-вторых, возможно, было бы полезно включить работы, которые не ограничиваются несколькими пассажами, в которых Кант явно комментирует колониализм, как это делается в большинстве работ, а расширяют перспективу.
Помимо вопроса о том, был ли Кант апологетом или критиком колониализма, мы могли бы спросить, есть ли у кантовской философии ресурсы, необходимые для полного понимания проблемы и динамики колониализма в первую очередь. Если мы предположим, что колониализм в каком-то более глубоком смысле связан с глобальной торговлей и капитализмом, как утверждали некоторые посткантианские авторы, действительно ли Кант предоставляет ресурсы для понимания и критики всего спектра колониалистских практик? И не могло ли быть также так, что, критически относясь к колониальной практике своего времени, Кант, пусть и невольно, сохранял основополагающие обязательства, связывающие его с эпохой колониализма? Два таких обязательства, затронутых в этой книге и заслуживающих дальнейшего изучения, — это кантовское понимание процесса цивилизации и фундаментальная связь, которую он проводит между собственностью и правом. Что касается процесса цивилизации, Кант, по-видимому, в различных аспектах понимает, что желание владеть и властвовать является непреодолимым средством раскрытия человеческого потенциала.
На этом фоне конкурентная торговля и даже война кажутся нам необходимыми элементами скрытого плана природы. Не приведет ли такой взгляд к мысли, что определенные колониальные практики каким-то образом оправдываются тем вкладом, который они вносят в процесс цивилизации? И не подразумевает ли кантовская концепция этого цивилизационного прогресса, что, даже если некоторые колониальные средства проблематичны, в целом хорошо вовлекать в этот цивилизационный процесс «дикарей»? [6] Тот факт, что Кант отличает простую цивилизацию от морализаторства и критикует нашу эпоху за излишнюю цивилизованность, но не нравственность [7] , дает ему ресурсы для критического отношения к идее цивилизации. Тем не менее, может быть, все же верно, что Кант по большей части представляет цивилизацию как необходимое условие морализаторства, так что цивилизация и ее пороки могут казаться необходимыми и в конечном счете оправданными.
Второе фундаментальное обязательство, которое может подразумевать более глубокое сходство позиции Канта с эпохой колониализма, заключается в том, что право, согласно Канту, возникает из одностороннего акта оккупации.
Мы вступаем в нормативную сферу права, во-первых, заявляя о временном праве в отношении вещей, которые мы присваиваем, и тем самым отказываемся от пользования другими, а во-вторых, вступая в гражданский союз с другими для обеспечения этих временных прав. Разве эта трактовка права не связывает саму идею права с изначальной сценой колониального насилия: с требованием считать моим то, что принадлежит всем нам, и с принуждением другого в соответствии с законом к защите моей собственности? Я не хочу сказать, что Канта нельзя защитить от такого прочтения, но мне кажется полезным хотя бы подумать о таких опасениях.
Это, конечно, более умозрительные вопросы, чем те, на которые этот том хочет ответить. Тем не менее, мне кажется, что рассмотрение вопросов такого рода помогло бы нам увидеть проблемы, которым посвящена эта книга, в их более широком контексте. Вопрос о том, чего конкретно придерживался Кант в тот или иной момент своей интеллектуальной карьеры в отношении колониализма, приобретает актуальность именно постольку, поскольку он может рассказать нам кое-что о сложных отношениях просветительского рационализма и колониализма.
Осознать, что ресурсы кантовской позиции могут быть ограничены, будь то в отношении делегитимации колониальных практик его времени или культурного и экономического империализма капитализма сегодня, не значит дисквалифицировать его философию, чтобы оправдать себя. Наоборот, это ставит вопрос о том, может ли наша постоянная приверженность определенной идее цивилизации и определенной концепции права, основанного на собственности, по-прежнему привлекать нас к более широкой форме постколониального режима.
[1] См. АА 8:29. Я цитирую Канта по номеру тома и страницы Akademie-Ausgabe Kant’s Gesammelte Schriften ; переводы взяты из Кембриджского издания произведений Канта.
[2] См. АА 2:438, 8:174 и различные конспекты студенческих лекций по антропологии (например, АА 25:362-5) и физической географии (Дона 236, 238, 241; Доенхофф 189).
[3] К вечному миру , АА 8:358; ср. также АА 8:344, 8:354 и далее; АА 6:265 и далее, 6:348 и далее, 6:353 и далее.