Разное

Письма классиков: 10 писем русских классиков к любимым женщинам

Содержание

10 писем русских классиков к любимым женщинам

Текст: Дарья Валиахметова/РГ

Владимир Маяковский — Лиле Брик (апрель 1918 г. Москва — Петроград)

Дорогой но едва ли милый ко мне Лилик! Отчего ты не пишешь мне ни слова? Я послал тебе три письма и в ответ ни строчки. Неужели шестьсот верст такая сильная штука? Не надо этого детанька. Тебе не к лицу! Напиши пожалуйста, я каждый день встаю с тоской: «Что Лиля?» Не забывай что кроме тебя мне ничего не нужно и не интересно. Люблю тебя. Спасаюсь кинемо. Переусердствовал…

Иван Гончаров — Елизавете Толстой (октябрь 1855 г. Санкт-Петербург)

Не сетуйте, что, несмотря на магнетизм Ваших глаз, на вибрацию Вашего голоса, чем всем Вы так могущественно на меня действуете и чем Вы выразили (невольно) желание, чтоб я почал альбом, я написал такое неловкое приветствие Вашей кузине. Вспомните, что неловкость есть один из признаков большой… дружбы, и снизойдите к моему бессилию. Убедитесь из этого, что у меня не всегда хорош — слог. О причинах не распространяюсь, между прочим, и потому, что спать хочу. Завтра, может быть, буду умнее, в таком только, впрочем, случае, если не увижу Вас, но как от этого мне было бы скучнее, то пусть я буду лучше терпеть горе не от ума, а от глупости, лишь бы увидел Вас в исходе шестого часа.

Мне было бы страшно остаться с Вами. На всю жизнь тем более. Я и так иногда боюсь и дрожу при Вас, незримый. Могу или лишиться рассудка, или самой жизни. Это бывает больше по вечерам и по ночам. Неужели же Вы каким-нибудь образом не ощущаете этого? Не верю этому, скорее думаю наоборот. Иногда мне чувствуется близость полного и головокружительного полета. Это случается по вечерам и по ночам — на улице. Тогда мое внешнее спокойствие и доблесть не имеют границ, настойчивость и упорство — тоже…

Иван Бунин — Варваре Пащенко (сентябрь 1890 г. Озерки)

На душе у меня все-таки хорошо, мой ангел, моя бесценная Варичка!.. Не забывай меня! Мне, знаешь, все-таки совершенно против воли кажется, что ты меня забудешь, кажется, все это пройдет «светлым сном». Право, я не фразирую, бесценная моя, когда говорю, что много раз, много ошибок пришлось испытать мне… И вот только это невольное сомнение затемняет грустью мое хорошее настроение. Но все-таки я счастлив! Если б ты знала, как бы хотел сейчас целовать твои ручки! Вся красота, вся поэзия жизни охватывает меня в такие минуты… Помнишь, ты (у пианино) сказала: «к чему все это?» Я не понимаю этого. Жизнь есть любовь. Это известно было даже древним. И если ты согласна, что «жизнь для жизни нам дана», то как можешь отрицать, что любовь дана для любви? Это своего рода «искусство для искусства»…

Иван Тургенев — Полине Виардо (ноябрь 1850 г. Санкт-Петербург)

Я ходил сегодня взглянуть на дом, где я впервые семь лет тому назад имел счастье говорить с вами. Дом этот находится на Невском, напротив Александринского театра; ваша квартира была на самом углу, — помните ли вы? Во всей моей жизни нет воспоминаний более дорогих, чем те, которые относятся к вам… Мне приятно ощущать в себе после семи лет все то же глубокое, истинное, неизменное чувство, посвященное вам; сознание это действует на меня благодетельно и проникновенно, как яркий луч солнца; видно, мне суждено счастье, если я заслужил, чтобы отблеск вашей жизни смешивался с моей! Пока живу, буду стараться быть достойным такого счастья; я стал уважать себя с тех пор, как ношу в себе это сокровище. Вы знаете, — то, что я вам говорю, правда, насколько может быть правдиво человеческое слово…

Александр Грибоедов — Нине Чавчавадзе (декабрь 1828 г. Казбин)

Душенька. Завтра мы отправляемся в Тейран, до которого отсюда четыре дни езды. Вчера я к тебе писал с нашим одним подданным, но потом расчел, что он не доедет до тебя прежде двенадцати дней, так же к M-me Macdonald, вы вместе получите мои конверты. Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит любить. Прежде расставался со многими, к которым тоже крепко был привязан, но день, два, неделя, и тоска исчезала, теперь чем далее от тебя, тем хуже. Потерпим еще несколько, Ангел мой, и будем молиться Богу, чтобы нам после того никогда боле не разлучаться.

Грустно весь твой А. Гр.

Илья Ильф — Марии Тарасенко (февраль 1923 г. Москва)

Милая моя девочка, разве Вы не знаете, что вся огромная Москва и вся ее тысяча площадей и башен — меньше Вас. Все это и все остальное — меньше Вас. Я выражаюсь неверно, по отношению к Вам, как я ни выражаюсь, мне все кажется неверным. Лучшее — это приехать, придти к Вам, ничего не говорить, а долго поцеловать в губы, Ваши милые, прохладные и теплые губы…

Федор Тютчев — Элеоноре Тютчевой (сентябрь1841 г. Веймар)

Милая кисанька, вот я и в Веймаре, куда прибыл сегодня около 3 часов пополудни. А ты, что поделывала ты в этот час? Приехала ли ты в Мюнхен? Я не буду совершенно спокоен, пока не получу ответа на свой вопрос. Кроме землетрясения, нет такого несчастья, которого я бы не вообразил случившимся с тобой… Я видел, как твоя карета перевернулась бессчетное количество раз. Как неблагоразумно разлучаться и как мы бываем наказаны за разлуку тревогой…

Твои словечки: «мой миленький, маленький уродец» и пр. и пр. непрестанно звучат у меня в ушах и призывают к тебе. Ах, Боже мой, как можно быть таким старым, таким уставшим от всего и в то же время чувствовать себя ребенком, отнятым от груди? Мне совершенно необходимо твое присутствие, чтобы я мог переносить самого себя. ..

Федор Достоевский — Анне Достоевской (май 1867 г. Дрезден)

Прощай, мой ангел, тихий, милый, кроткий мой ангел, люби меня. Если б, мечтаю теперь, хоть на минутку тебя увидеть — сколько б мы с тобой переговорили, сколько впечатлений накопилось. В письме не упишешь; да и я сам тебе прежде говаривал, что я не умею и не способен письма писать, а вот теперь, как напишешь тебе несколько словечек, то как будто и легче. Ради Христа, береги здоровье, постарайся хоть чем-нибудь себя развлекать. Помни просьбы мои: если что с тобой случится, пошли к доктору и тотчас же дай мне знать. Ну прощай, радость моя; цалую тебя тысячу раз…

Владимир Набоков — Вере Набоковой (декабрь 1923 г. Прага)

Любовь моя, какое счастье снова увидеть тебя, услышать пенье твоих гласных, моя любовь. Приди на вокзал — а то вот что случилось (только не сердись), я не могу вспомнить (ради Бога не сердись!), я не могу вспомнить (обещай, что не будешь сердиться?), не могу вспомнить номер твоего телефона!!! Помню, что была в нем семерка — но дальше?. . И поэтому придется, приехав в Берлин, писать тебе — а как я достану марки на письмо? ведь я боюсь почтамта!!!

В Берлине мы будем с тобой страшно веселиться. Я здесь вел очень скромную жизнь. Бывал только у Крамаржей, да и то редко, а сегодня иду проветриться к Марине Цветаевой. Она совершенно прелестная. (Ах… так?).

До скорого, моя любовь, не сердись на меня. Я знаю, что я очень скучный и неприятный человек, утонувший в литературе… Но я люблю тебя. В.

«Дорогой, но едва ли милый ко мне Лилик!»: Десять писем русских классиков к любимым женщинам

Свежий номер

РГ-Неделя

Родина

Тематические приложения

Союз

Свежий номер

Культура

08.03.2023 07:00

Поделиться

Дарья Валиахметова

В Международный женский день «РГ» предлагает перечитать письма классиков от Грибоедова до Блока к любимым женщинам. Орфография и пунктуация сохранена.

РИА Новости

Владимир Маяковский — Лиле Брик (апрель 1918 г. Москва — Петроград)

Дорогой но едва ли милый ко мне Лилик! Отчего ты не пишешь мне ни слова? Я послал тебе три письма и в ответ ни строчки. Неужели шестьсот верст такая сильная штука? Не надо этого детанька. Тебе не к лицу! Напиши пожалуйста, я каждый день встаю с тоской: «Что Лиля?» Не забывай что кроме тебя мне ничего не нужно и не интересно. Люблю тебя. Спасаюсь кинемо. Переусердствовал…

Иван Гончаров — Елизавете Толстой (октябрь 1855 г. Санкт-Петербург)

Не сетуйте, что, несмотря на магнетизм Ваших глаз, на вибрацию Вашего голоса, чем всем Вы так могущественно на меня действуете и чем Вы выразили (невольно) желание, чтоб я почал альбом, я написал такое неловкое приветствие Вашей кузине. Вспомните, что неловкость есть один из признаков большой… дружбы, и снизойдите к моему бессилию. Убедитесь из этого, что у меня не всегда хорош — слог. О причинах не распространяюсь, между прочим, и потому, что спать хочу. Завтра, может быть, буду умнее, в таком только, впрочем, случае, если не увижу Вас, но как от этого мне было бы скучнее, то пусть я буду лучше терпеть горе не от ума, а от глупости, лишь бы увидел Вас в исходе шестого часа.

Александр Блок — Любови Менделеевой (октябрь1902 г. Санкт-Петербург)

Мне было бы страшно остаться с Вами. На всю жизнь тем более. Я и так иногда боюсь и дрожу при Вас, незримый. Могу или лишиться рассудка, или самой жизни. Это бывает больше по вечерам и по ночам. Неужели же Вы каким-нибудь образом не ощущаете этого? Не верю этому, скорее думаю наоборот. Иногда мне чувствуется близость полного и головокружительного полета. Это случается по вечерам и по ночам — на улице. Тогда мое внешнее спокойствие и доблесть не имеют границ, настойчивость и упорство — тоже…

Иван Бунин — Варваре Пащенко (сентябрь 1890 г. Озерки)

На душе у меня все-таки хорошо, мой ангел, моя бесценная Варичка!.. Не забывай меня! Мне, знаешь, все-таки совершенно против воли кажется, что ты меня забудешь, кажется, все это пройдет «светлым сном». Право, я не фразирую, бесценная моя, когда говорю, что много раз, много ошибок пришлось испытать мне… И вот только это невольное сомнение затемняет грустью мое хорошее настроение. Но все-таки я счастлив! Если б ты знала, как бы хотел сейчас целовать твои ручки! Вся красота, вся поэзия жизни охватывает меня в такие минуты… Помнишь, ты (у пианино) сказала: «к чему все это?» Я не понимаю этого. Жизнь есть любовь. Это известно было даже древним. И если ты согласна, что «жизнь для жизни нам дана», то как можешь отрицать, что любовь дана для любви? Это своего рода «искусство для искусства»…

Иван Тургенев — Полине Виардо (ноябрь 1850 г. Санкт-Петербург)

Я ходил сегодня взглянуть на дом, где я впервые семь лет тому назад имел счастье говорить с вами. Дом этот находится на Невском, напротив Александринского театра; ваша квартира была на самом углу, — помните ли вы? Во всей моей жизни нет воспоминаний более дорогих, чем те, которые относятся к вам… Мне приятно ощущать в себе после семи лет все то же глубокое, истинное, неизменное чувство, посвященное вам; сознание это действует на меня благодетельно и проникновенно, как яркий луч солнца; видно, мне суждено счастье, если я заслужил, чтобы отблеск вашей жизни смешивался с моей! Пока живу, буду стараться быть достойным такого счастья; я стал уважать себя с тех пор, как ношу в себе это сокровище. Вы знаете, — то, что я вам говорю, правда, насколько может быть правдиво человеческое слово…

Александр Грибоедов — Нине Чавчавадзе (декабрь 1828 г. Казбин)

Душенька. Завтра мы отправляемся в Тейран, до которого отсюда четыре дни езды. Вчера я к тебе писал с нашим одним подданным, но потом расчел, что он не доедет до тебя прежде двенадцати дней, так же к M-me Macdonald, вы вместе получите мои конверты. Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит любить. Прежде расставался со многими, к которым тоже крепко был привязан, но день, два, неделя, и тоска исчезала, теперь чем далее от тебя, тем хуже. Потерпим еще несколько, Ангел мой, и будем молиться Богу, чтобы нам после того никогда боле не разлучаться.

Грустно весь твой А. Гр.

Илья Ильф — Марии Тарасенко (февраль 1923 г. Москва)

Милая моя девочка, разве Вы не знаете, что вся огромная Москва и вся ее тысяча площадей и башен — меньше Вас. Все это и все остальное — меньше Вас. Я выражаюсь неверно, по отношению к Вам, как я ни выражаюсь, мне все кажется неверным. Лучшее — это приехать, придти к Вам, ничего не говорить, а долго поцеловать в губы, Ваши милые, прохладные и теплые губы…

Федор Тютчев — Элеоноре Тютчевой (сентябрь1841 г. Веймар)

Милая кисанька, вот я и в Веймаре, куда прибыл сегодня около 3 часов пополудни. А ты, что поделывала ты в этот час? Приехала ли ты в Мюнхен? Я не буду совершенно спокоен, пока не получу ответа на свой вопрос. Кроме землетрясения, нет такого несчастья, которого я бы не вообразил случившимся с тобой… Я видел, как твоя карета перевернулась бессчетное количество раз. Как неблагоразумно разлучаться и как мы бываем наказаны за разлуку тревогой…

Твои словечки: «мой миленький, маленький уродец» и пр. и пр. непрестанно звучат у меня в ушах и призывают к тебе. Ах, Боже мой, как можно быть таким старым, таким уставшим от всего и в то же время чувствовать себя ребенком, отнятым от груди? Мне совершенно необходимо твое присутствие, чтобы я мог переносить самого себя. ..

Федор Достоевский — Анне Достоевской (май 1867 г. Дрезден)

Прощай, мой ангел, тихий, милый, кроткий мой ангел, люби меня. Если б, мечтаю теперь, хоть на минутку тебя увидеть — сколько б мы с тобой переговорили, сколько впечатлений накопилось. В письме не упишешь; да и я сам тебе прежде говаривал, что я не умею и не способен письма писать, а вот теперь, как напишешь тебе несколько словечек, то как будто и легче. Ради Христа, береги здоровье, постарайся хоть чем-нибудь себя развлекать. Помни просьбы мои: если что с тобой случится, пошли к доктору и тотчас же дай мне знать. Ну прощай, радость моя; цалую тебя тысячу раз…

Владимир Набоков — Вере Набоковой (декабрь 1923 г. Прага)

Любовь моя, какое счастье снова увидеть тебя, услышать пенье твоих гласных, моя любовь. Приди на вокзал — а то вот что случилось (только не сердись), я не могу вспомнить (ради Бога не сердись!), я не могу вспомнить (обещай, что не будешь сердиться?), не могу вспомнить номер твоего телефона!!! Помню, что была в нем семерка — но дальше?. . И поэтому придется, приехав в Берлин, писать тебе — а как я достану марки на письмо? ведь я боюсь почтамта!!!

В Берлине мы будем с тобой страшно веселиться. Я здесь вел очень скромную жизнь. Бывал только у Крамаржей, да и то редко, а сегодня иду проветриться к Марине Цветаевой. Она совершенно прелестная. (Ах… так?).

До скорого, моя любовь, не сердись на меня. Я знаю, что я очень скучный и неприятный человек, утонувший в литературе… Но я люблю тебя. В.

Поделиться

ЛитератураИсторияПраздникиПразднование 8 МартаРГ-Фото

Classics and Letters

Skip Side Navigation

  • Главная
  • О нас
  • Академики
  • Стипендии
  • Люди
  • Выпускники 9000 6
  • Научные исследования
  • Контактный телефон

Наш факультет приветствует студентов с разным образованием и академическими интересами. Наша учебная программа гибкая и применима к различным областям. У нас есть кандидаты юридических и медицинских наук, начинающие историки, будущие социологи и многие другие отличники из разных областей, которые выбирают специализацию или второстепенность в рамках классики и литературы!


Поздравляем выпускника Classics and Letters Остина Коффи. Он – один из 18 человек по всей стране, получивших звание стипендиата Люси на 2019–2020 годы. Программа Luce Scholars Program – это общенациональная стипендия, целью которой является углубление понимания Азии. Находясь за границей, Остин надеется изучать и писать об азиатской демократии. Узнайте больше об Остине и программе Luce Scholars Program здесь.


«Латинский язык — это гораздо больше, чем просто язык. Это культура. Невозможно получить представление о повседневной жизни, ценностях и верованиях древности, которые можно найти в классических произведениях, беспрепятственно на языке оригинала. Изучение латыни научил меня большему о моем родном языке, современных взглядах и этимологической структуре, чего я не нашел бы в других степенях».


В предисловии к роману Джорджа Оруэлла « Скотный двор » знаменитый писатель Рассел Бейкер называет Оруэлла «писателем». Нередко в 19 веке этот почетный титул восхваляет утонченное письмо и критическое мышление Оруэлла в его подходе к нормативным проблемам того времени. Большинство интеллектуалов в западной истории были нарисованы подобными штрихами. Быть писателем — значит исследовать, размышлять и размышлять о проблемах, с которыми сталкивается наше общество, с вежливостью и изяществом. Университет Оклахомы обслуживает людей, которые находят удовольствие в такой работе со степенью письма. Проще говоря, Письма – это специальность, которая позволяет нам смотреть на мир с разных точек зрения, чтобы визуализировать полную картину. Три предмета – история, философия и литература — история, философия и литература. Они позволяют учащимся выбирать курсы, которые интересуют их в зависимости от региона, идеологии или периода времени. Я могу сказать, что мой опыт учебы в колледже был значительно более полезным, чем многие не-буквенные специальности, потому что моя степень научила меня не только бросать вызов своим убеждениям, но и своей точке зрения. Если вы ищете захватывающее гуманитарное образование, не ищите ничего, кроме Letters.


В отделении классики и литературы Университета OU представлены уникальные и жизненно важные программы университета. По специальности «Письма: конституционные исследования» у меня была свобода исследовать и заниматься различными гуманитарными науками, а также специализироваться на прославленных предметах моего факультета. Я смог развиваться и расти во многих областях, и, что наиболее важно, я наладил отношения как со студентами, так и с преподавателями. Преподаватели Classics и Letter — лучшие в кампусе и всегда готовы сделать все возможное для своих студентов. Каждый человек, входящий в состав отдела, сформировал мое будущее, и я не знаю, где бы я был без них.


«Помимо вновь обретенной страсти к гуманитарным наукам, мои несовершеннолетние дали мне возможность расширить свой кругозор и улучшить свои знания английского языка. Классика и литература, а также профессора факультета оказали глубокое влияние на мой колледж. опыт и я лично».


«Учебная программа Letters дала мне возможность заниматься широким кругом академических и интеллектуальных интересов. От сочинений Аристотеля до Авраама Линкольна я смог погрузиться в множество литературы, которая способствует критическому и аналитическое мышление. »

Люди

Имя Должность Электронная почта Комната
Скотт Джонсон 9 0062 Ассоциированный профессор [email protected] Карнеги 109

Имя Должность Эл. 1 Карнеги 111

9006 1 Susan Alcock
9004 9 9 0061 Карнеги 118 9006 1 Карнеги 213
Имя Должность Email Комната
Barnett Family Профессор классической археологии и профессор классической литературы sue. [email protected] Карнеги 121
Дэвид Андерсон Ассоциированный профессор и
Старший научный сотрудник,
Dunham College
[email protected] Dunham A133
Джереми Бейли Профессор кафедры права и свободы Сандерса и директор Института американского конституционного наследия [email protected] Carnegie 215
Пегги Чемберс Инструктор и
Научный советник
[email protected]
Carnegie 106
Дарин Дэвис Инструктор darindavis@ou. edu Автомобиль неги 206
Даниэла Гарофало Профессор и директор,
Центр литературных исследований
[email protected] Карнеги 119
Эллен Грин Джозеф Пэкстон
Президентский профессор
Классики и литературы
[email protected] Карнеги 105
Джон Хансен Инструктор и
Научный советник
[email protected] Carnegie 108
Кайл Харпер Профессор и
Г.Т. и Либби
Стул Бланкеншип
по истории свободы
kyleharper@ou. edu Old Science Hall 103
Ребекка Хаски Ассоциированный профессор [email protected]
Сэмюэл Дж. Хаски Профессор [email protected] Карнеги 116
Эндрю Порванчер
Вик Кэри Профессор Института
Конституция США
Основной факультет Heritage
[email protected] Carnegie 219
Will Selinger Wick Cary Доцент [email protected]
Шерил Уокер-Эсбо Инструктор и
Научный советник
Walker-Esbaugh@ou. edu Carnegie 107
Чарльз (Бен) Уотсон Адъюнкт-профессор классических наук и президентский профессор Джозеф Ф. Пэкстон [email protected] Карнеги 120
Джоуи Уильямс Лектор [email protected]   Карнеги 117
Джеймс Зайналдин Доцент [email protected]  


Дж. Руфус Страхи были профессором классики Дэвида Росса Бойда и Г.Т. и Председатель Либби Бланкеншип в истории свободы. Его многочисленные награды за преподавание включают трижды выбранный студентами Университета Оклахомы профессором года, медаль за выдающиеся достижения в преподавании в колледжах и университетах от Фонда передового опыта Оклахомы, Ассоциации непрерывного образования университетов (UCEA), регион Великих равнин.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *