Сущность авторитаризма как политического режима: анализ историко-эмпирического исследования | Гроссман
1. Арсеенко А.Г. Национально-корпоративный авторитаризм: Шарль де Голль // Русский мир — 2011. // http://rusmir.in.ua/ist/346-nacionalno-korporativnyj-avtoritarizm-sharl-de.html (дата обращения: 20.04.2016).
2. Берг-Шлоссер Д. Авторитаризм и демократия в Европе. — М.: Наука, 2016 — 404 с.
3. Ворожейкина Т.Е. Авторитарные режимы XX века и современная Россия: сходства и отличия. — М.: Астрель, 2009 — 666 с.
4. Вятр Е.Й. Социология политических отношений. — М.: Лет Ми Принт, 2014 — 426 с.
5.
Гаджиев К.С. Политология. — М.: Астрель, 2010 — 789 с.
6. Галкин А.А. Размышления о политике и политической науке. — М.: Вече, 2007 — 510 с.
7. Дамье В.В. Философия Франкфуртской школы. — М.: Мысль, 2015 — 357 с.
8. Дэвлин Дж. Миф о Сталине: развитие культа. — М.: РГГУ, 2012 — 314 с.
9. Иванова А.В. Маркос Фердинанд. История жизни // Биографии. История жизни великих людей — 2012. // http://www.tonnel.ru/?l=gzl&uid=518 (дата обращения: 20.04.2016).
10. Ильин М.В. Слова и смыслы: опыт описания ключевых политических понятий. — М.: Астрель, 2003 — 876 с.
11.
Ирхин Ю.В., Зотов В.Д., Зотова Л.В. Политическая мысль в XX веке. — М.: Астрель, 2014 — 720 с.12. Красин Ю.А. Альтернативы развития. Россия между модернизацией и деградацией. Политологические очерки. — М.: Вече, 2013 — 879 с.
13. Мегаэнциклопедия Кирилла и Мефодия. Крепостное право // Крепостное право — 2014. // http://megabook.ru/article/%D0%9A%D1%80%D0%B5%D0%BF%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%BD%D0%BE%D0%B5%20%D0%BF%D1%80%D0%B0%D0%B2%D0%BE (дата обращения: 20.04.2016).
14. Михайлец Г.В. Вуду-менеджмент Франсуа Дювалье // Корпоративный менеджмент — 2015. // http://www.cfin.ru/press/boss/2002-05/39.shtml (дата обращения: 20.04.2016).
15. Мусский И.А. 100 великих диктаторов. — М.: Вече, 2013 — 654 с.
16. Национальный Аргентинский Институт имени Хуана Перона // Cuturanation — 2012. // http://www.jdperon.gov.ar/index/index.html (дата обращения: 20.04.2016).
17. Работяжев Н.В. Политическая система авторитаризма: сравнительный анализ. — М.: Астрель, 2009 — 543 с.
18. Радзиховский Л.Д. Старение кадров и бюрократизм // Российское социальное сообщество — 2012. // http://www.atomic-energy.ru/smi/2012/02/15/30917 (дата обращения: 20.04.2016).
19. Сапожников К.Н. Уго Чавес — одинокий революционер. — М.: Молодая гвардия, 2015 — 468 с.20. Ситников А.Д. В ряду режимных демократий // Коммерсанть — 2011.
// http://www.kommersant.ru/doc/645249 (дата обращения: 20.04.2016).
21. Соловьев Э.Г. Феномен авторитаризма: политическая теория и исторические метаморфозы. — М.: Астрель, 2014 — 134 с.
22. Тарасов Б.Ю. Россия крепостная. История народного рабства. — М.: Вече, 2015 — 315 с.
23. Травин Д.В. Аугусто Пиночет Угарте. Консерваторы за прогресс // Люди — 2012. // http://www.peoples.ru/state/king/chile/pinochet/history.html (дата обращения: 20.04.2016).
24. Улунян А.А. Ошибка полковника Пападопулоса: Крах идеи «сильной руки» и крушение системы «управляемой демократии» в Греции (1967-1974 гг.). — М.: Институт всеобщей истории РАН, 2012 — 306 с.
25.
Уфаркин Н.В. Насер Гамаль Абдель — герой Советского Союза // Герои страны — 2012. URL: http://www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1070 (дата обращения: 20.04.2016).
26. Хюбнер К. Истина мифа. Пер. с нем. — М.: Республика, 1996. — 448 с.
27. Donaj L., Grishi, O.E. et al. Boundaries Revistied. Cenceptual Turn in Broder Practices / T. Branka, J. Janczak (Hrsg.). — Berlin: Logos Verlag. 2015.- 192 s.
Царство политической имитации — Ведомости
Недавно новый венгерский премьер Виктор Орбан порадовал научный мир, заявив, что хорошо бы построить в Венгрии нелиберальную демократию на российский манер. А то либеральная модель как-то себя исчерпала. При этом он довольно проницательно заметил, что «самая популярная тема размышлений сейчас — как работают системы, которые не являются ни западными, ни либеральными, ни тем более либеральными демократиями».
Действительно, нет ничего актуальнее в современной политической науке, чем изучение гибридных режимов. Терминов для них имеется множество, что отражает неустоявшийся характер предмета исследования: нелиберальные демократии, имитационные демократии, электоральный авторитаризм, нетираническая автократия.
Что полезного может дать практике передовой край науки? Природу гибридных режимов важно понимать хотя бы во избежание навязчивых исторических аналогий и траты времени на ожидание, когда же за окном наступит фашизм или взойдет заря советской власти.
Исторический пессимизм всегда в моде. Считается, что главный урок XX в. в том, что в любой момент все может стать хуже, чем было, и никакая цивилизованность не предохраняет от внезапного приступа одичания. Но «хуже» и «лучше» — термины оценочные. А популярные рассуждения про «дно, в которое постучали» и прочие хроники грядущего апокалипсиса звучат убедительно, но рациональной основы под ними не больше, чем в обычае плевать через левое плечо и боязни сглаза.
Принимать на такой основе решения не менее опрометчиво, чем руководствоваться оптимистическим «авось пронесет».
Гибридный режим — это авторитаризм на новом историческом этапе. Известно, в чем разница между авторитарным и тоталитарным режимами: первый поощряет в гражданах пассивность, а второй — мобилизацию. Тоталитарный режим требует участия: кто не марширует и не поет, тот нелоялен. Авторитарный режим, наоборот, убеждает подданных оставаться дома. Кто слишком бодро марширует и слишком громко поет, тот на подозрении, вне зависимости от идеологического содержания песен и направления маршей.
Гибридные режимы заводятся в основном в ресурсных странах, иногда называемых петрогосударствами (но их жизнеобеспечивающим ресурсом не обязательно является нефть). Это режимы, которым деньги достаются даром: не от труда народного, а от природного ресурса. Население гибридным режимам только мешает и создает дополнительные риски заветной мечте — несменяемости власти. В сердце таких режимов — мысль, которую в России почему-то приписывают Маргарет Тэтчер: хорошо бы иметь Х граждан для обслуживания трубы (скважины, шахты), а остальные бы куда-нибудь подевались.
По этой причине режим опасается любой мобилизации: у него нет институтов, использующих гражданскую активность и участие.
Западные исследователи, назвавшие гибридный режим нелиберальной демократией или электоральным авторитаризмом, обращают внимание на одну его сторону — декоративность демократических институтов. В гибридных режимах проходят выборы, но власть не меняется. Есть несколько телеканалов, но все они говорят одно и то же. Существует оппозиция, но она никому не оппонирует. Значит, говорят западные политологи, это все декоративная мишура, под которой скрывается старый добрый авторитаризм.
На самом деле гибридный режим является имитационным в двух направлениях. Он не только симулирует демократию, которой нет, но и изображает диктатуру, которой в реальности не существует. Легко заметить, что демократический фасад сделан из папье-маше. Труднее понять, что сталинские усы тоже накладные. Это трудно еще и потому, что для современного человека «точеное насилие» и «низкий уровень репрессий» — морально сомнительные термины.
Мы живем в гуманистическую эпоху, нас ужасают человеческие жертвы, по европейским понятиям ХХ в. ничтожные.
Гибридный режим старается решить свою основную задачу — обеспечение несменяемости власти — относительно низким уровнем насилия. Он не имеет в своем распоряжении ни морального капитала монархии, ни репрессивной машины тоталитаризма. Нельзя развернуть «маховик репрессий» без активного участия граждан. Но граждане гибридных режимов не хотят ни в чем участвовать. Характерно, что государственная пропаганда в гибридных режимах никого не мобилизует. Она объединяет граждан по принципу пассивности.
Посмотрите на российские 87%, которые одобряют всё, от военных вторжений до продуктовых санкций. На вопрос «одобряете ли?», они отвечают «да». Но при этом они ничего не делают. Они не записываются в добровольческие батальоны, не ходят на провоенные митинги. Они даже на выборы не особенно ходят, отчего гибридному режиму приходится бесконечно заботиться о ложной явке и фальсификации результатов.
Из политически обусловленных активностей за этими людьми замечены лишь съем денег с банковских счетов, перевод их в доллары и закупка сливочного масла.
Пропаганда с головокружительной эффективностью формирует мнение именно тех людей, чье мнение не имеет значения. Не потому, что это якобы «второсортные люди», а потому, что их мнения не связаны с их действиями. Они могут обеспечить власти одобрение, но не поддержку, на них нельзя опереться.
Режим понимает своим рептильным мозгом (это не ругательство, а нейрофизиологический термин: самая древняя часть мозга отвечает за безопасность вида и управляет базовым поведением), что 87% одобряющих не являются субъектами политического процесса. Имеет значение только мнение активного меньшинства. Этим объясняется «парадокс законотворца»: зачем власть, располагающая, казалось бы, сплоченной всенародной поддержкой, никак ею не пользуется, а принимает все новые и новые законы репрессивно-оборонительного содержания?
Может быть, свежие законы имеют целью нащупать это активное меньшинство? У них есть второе гражданство, или они как-то связаны с общественными организациями.
.. А может, это блогеры. Или те, кто ходит на митинги и любит курить в ресторанах? Как их нащупать, как придушить — не слишком, а слегка? А еще лучше убедить, что они ничтожные отщепенцы и что хорошо бы им уехать. Гибридный режим никогда своих граждан не удерживает — напротив, поощряет активное меньшинство к отъезду.
Гибридные режимы довольно устойчивы и живучи. Они пользуются преимуществами почти рыночной экономики и частично свободной общественной среды и потому не разваливаются за день, как классические диктатуры. Это надо знать и ожидающим ремейка развала СССР, и тем, кто ждет его внезапного возрождения. На 16-м году правления удариться об пол и обернуться бравым фашистом так же затруднительно, как убиться об стену и возродиться лучезарным либералом.
Из этого не следует, что гибридный режим стабилен. Он жаждет стабильности и ради нее готов на любые потрясения. Корень кажущегося противоречия лежит в механизме принятия решений — кощеевой игле гибридного режима.
Последовательно отрезая и забивая мусором все каналы обратной связи, режим вынужден действовать во многом на ощупь.
Для связи с реальностью у него остается телевизор, разговаривающий сам с собой; элиты, подобранные по принципу некомпетентности; плюс внутреннее чувство вождя, чье сердце должно биться в унисон с народным, но за долгие годы пребывания в изоляции может перейти на свой ритм. Поэтому режиму приходится постоянно угадывать, будет ли его действие приемлемым для внешней и внутренней аудитории. Когда режим ошибается, у него нет никаких рычагов исправления ошибки. Гибридный режим заднего хода не имеет: он устойчивый, но не маневренный.
Появление имитационных демократий — не результат порчи демократий неимитационных. Это плод прогресса нравов, который уже не позволяет применять насилие так широко и беспечно, как это было принято еще 50 лет назад. Если «лицемерие — дань, которую порок платит добродетели», то имитация — это налог, который диктатура платит демократии.
Лукашенко признал несколько авторитарный характер своей власти
В проекте новой Конституции урежут полномочия главы государства
Александр Лукашенко обсудил ситуацию в стране с председателем Верховного суда.
Фото с сайта www.president.gov.by
Александр Лукашенко отказывается от диалога с Координационным советом, который представляет интересы протестующих, но заявляет, что готов разговаривать со студенческими и трудовыми коллективами. В качестве компромисса он предлагает обсудить изменения в Конституцию, которые урежут полномочия президента. Оппоненты настаивают на отставке удерживающего власть президента.
«У нас несколько авторитарная система устройства общественной жизни», – признался Александр Лукашенко, встречаясь 31 августа с председателем Верховного суда Валентином Сукало. «Надо сделать так, чтобы работала система, не завязанная на личности, в том числе Лукашенко», – заявил он и сообщил, что такой подход будет реализован в новой Конституции.
По его словам, сейчас готовится третий вариант этого документа. Из сказанного Александром Лукашенко следовало, что его готовность внести изменения в Основной закон – это ответ на требования общественности, желающей перемен.
«Сейчас очень много разговоров о том, что нам надо каким-то образом переустроить нашу общественно-политическую систему, изменить ситуацию в стране. Перемены, перемены… Правда, никто не говорит о том, какие кто хочет перемены… Жизнь на то и есть жизнь, что она должна все время меняться», – философски заметил Александр Лукашенко.
В Москве отреагировали на инициативы белорусских властей, заявив, что готовы помочь с изменением Конституции. «Конечно, почему же не делиться опытом? Тем более что опыт свежий, достаточно богатый и экспертный, о чем, собственно, говорят результаты голосования», – цитируют СМИ слова пресс-секретаря президента РФ Дмитрия Пескова.
Тезис об изменениях Конституции звучит из уст представителей власти не первый раз. Об этом говорил сам Александр Лукашенко, это заученно повторяют чиновники. Как пояснял Лукашенко, следующему президенту таких царских полномочий, какие есть у него, он не даст, поэтому изменения в Основной закон, урезающие полномочия президента, должны предшествовать уходу с этого поста бессменного президента Белоруссии.
Однако обсуждать эти изменения власть готова только сама с собой или с теми, кого она выберет.
В воскресенье к участникам акции протеста возле резиденции президента вышел его помощник по общим вопросам полковник Николай Латышенок. Он заявил, что власть готова к диалогу со студенческой молодежью и заводами, но с Координационным советом разговаривать не станет. В свою очередь, протестующие заявляли, что других переговорщиков с властью у них нет и не будет, как не будет и другой переговорной позиции: освобождение всех политических заключенных, отставка Лукашенко и новые выборы.
Как писала «НГ» (номер от 30.08.20), протесты в Белоруссии продолжаются, но власти воздерживаются от тех брутальных шагов, которые они применяли в первые дни после выборов, – многотысячные задержания, избиения и пытки. В то же время точечные репрессии и задержания продолжаются. По итогам минувших выходных, согласно данным МВД, было задержано 173 человека.
Понедельник начался сообщением о задержании руководителя стачкома «Беларуськалия» Анатолия Бокуна и увольнении ректора Белорусского государственного университета культуры и искусства Алины Корбут.
Также в понедельник стало известно о продолжении репрессий в отношении представителей духовенства. В частности, в страну не впустили главу Католической церкви в Белоруссии митрополита Тадеуша Кандрусевича, который возвращался из зарубежной командировки. Кандрусевич – гражданин Белоруссии, родился и жил на территории сначала СССР, затем – современной Белоруссии. В 1970 году с отличием закончил энергомашиностроительный факультет Ленинградского политехнического института. В 1981 году – Каунасскую духовную семинарию. К концу дня настоятель костела Святого Симона и Святой Елены сообщил, что в дверях храма кто-то самовольно поменял замки.
Напомним, что духовенство в Белоруссии также выступило против насилия. Сначала за это поплатился глава Белорусской православной церкви – митрополит Минский и Заславский Павел был переведен руководить Кубанской метрополией.
Католическая церковь не только призывала остановить насилие, но и поддерживала протестующих звоном колоколов и позволяла им прятаться от силовиков в храмах.
Во второй половине дня стало известно, что продолжается давление на членов Координационного совета – департамент финансовых расследований задержал известного белорусского юриста Лилию Власову. В ее доме прошел обыск. Об этом сообщил ее коллега по Координационному совету Павел Латушко. Задержание произошло накануне очередного заседания совета, уточнил он.
Представители протестующих, а также белорусские эксперты постоянно подчеркивают, что белорусский конфликт является внутриполитическим и вопросы геополитического выбора в ходе его не поднимаются. Координационный совет постоянно обращает внимание на то, что сохранение независимости страны и поддержание добрых и конструктивных отношений с ближайшими соседями – ЕС и Россией – являются безусловным приоритетом. В своих заявлениях КС предостерегает внешние силы от любого вмешательства в белорусский конфликт и отказывается от денежной помощи, предлагаемой некоторыми странами ЕС.
В то же время Белоруссия находится в центре Европы и власти страны брали на себя определенные обязательства по соблюдению прав человека, подписывая международные документы. Реакцией на нарушение основных прав и свобод граждан в стране и применение актов насилия в отношении мирных демонстрантов стали визовые санкции в отношении 30 белорусских чиновников, причастных к ним. Список тех, кому запрещен въезд в страны Прибалтики, в понедельник обнародовали их правительства. Помимо самого Александра Лукашенко и его сына Виктора в нем глава ЦИКа Лидия Ермошина, министр внутренних дел Юрий Караев, глава администрации президента Игорь Сергиенко, руководитель КГБ Валерий Вакульчик, председатель Комитета государственного контроля Иван Тертель, Следственного комитета – Иван Носкевич и др.
Минск
«Моя основная головная боль – это авторитарный политический режим в Казахстане»
Димаш Альжанов – политолог, активист движения Oyan, Qazakhstan
Образование: мастерская степень по сравнительной политологии Лондонской школы экономики и политических наук
Программа обучения: International Visitors Program (2009), (2019 г.
)
Любимые книги: «Кочевая цивилизация казахов» Нурболата Масанова наилучшим образом описывает, что такое кочевое общество и дает понять разницу между вымышленной историей и историей номадов. Из художественной литературы — «Похождения скверной девчонки» Льоса Варгоса. Это книга о легком ощущении жизни и ее многогранности.
Facebook: facebook.com/dimash
В прошлом году Вы ездили в США по программе обмена. Как возникла идея, что двигало Вами в тот момент? И почему именно США?
Во-первых, я получил приглашение участвовать в программе, во-вторых, вы знаете, насколько развиты там «мозговые центры». Последние исследования указывают о большой роли и влиянии на внутреннюю и внешнюю политику США. Как человеку, который занимается разработкой реформ или продвижением демократизации в целом, мне важно было понять как функционируют подобные институты, на чем они держатся, какой у них уровень взаимодействия с государством, начиная от уровня технической деятельности такого института и заканчивая принятыми решениями.
В этом Соединенные Штаты – лучший пример.
К каким умозаключениям удалось прийти за тот период времени, пока Вы пребыли в Америке?
К самым разным. Знаете, все-таки, когда вы находитесь в открытом обществе, в стране с открытой политической системой и где, соответственно, есть свобода слова, дискуссии, обмен информацией, критика действующей администрации, дискуссии, — это все наталкивает на мысли о том, что общество может получить, в чем оно может выиграть. Когда нам, как гражданам, удастся создать более-менее открытую политическую систему с конкуренцией внутри, с работающими механизмами выборов, верховенством права, где нет злоупотреблением властью. Там самый широкий спектр мыслей приходит. Что может быть полезно для нашей страны, для нашего общества. На каких основаниях развивается успешная экономика, что в конечном итоге приводит к более богатому и более образованному обществу.
Приведите пример.
Уровень взаимодействия центральных и местных властей, выборность местной власти, широкий круг полномочий – это важный фундамент для развития регионов. США, наряду с Великобританией и рядом других европейских стран, является самой децентрализованной страной. И если проецировать это на Казахстан, я думаю, это очень хороший опыт не в плане федерализма, но широких полномочий регионов. Сама идея – больше власти на местах – дает больше пространства для творчества, роста экономики, для возможности лоббировать местные интересы.
Что больше всего потрясло или поразило прям в контексте: «Ох, ничего себе…»?
Наверное, в последнее время поражает то, насколько стабильна политическая система. Она не позволяет авторитарному во взглядах президенту злоупотреблять властью. А у него есть определенный лимит полномочий, благодаря которому он не может себе позволить больше, чем отведено Конституцией. Это больше всего поражает. Сейчас Соединенные штаты проходят тест: сможет ли человек, который занял президентский пост поляризировать общество и за счет этого получить свои политические дивиденды. И потом у него не получается. Мне кажется, это замечательный пример, чему стоит поучиться.
Что больше всего Вас поражает здесь?
Моя основная головная боль – это авторитарный политический режим в Казахстане и высокие риски политического участия, как следствие ограничения наших прав и свобод. Если сравнивать казахстанский политический режим с другими странами, то его можно охарактеризовать так: просчитывает несколько ходов вперед, налагает сильные ограничения и риски на общественно-политическую деятельность. То есть, если вы ей занимаетесь, то рано или поздно вы потеряете контроль над вашей личной жизнью, потому что все, что вы будете делать, будет записываться. У вас, возможно, не останется друзей, и на вас будет оказываться разного рода давление. И это проблема. Проблема в том, что хорошие идеи, хорошие дискуссии, в том числе об изменении политического строя, о поиске лучших решений для страны, они не выходят в пространство. Поскольку желание контролировать и удержать власть ставится превыше всего. Это уже длится 30 лет и мы, как общество, пока не находим способов с этим справиться наименее болезненно. Если сравнивать с другими странами, то сейчас складывается ощущение, что нам придется заплатить высокую цену за это.
Вопрос глобальный, но все же… Если сравнивать демократию США и Казахстана, то чего, на Ваш взгляд, нужно добиваться, к чему стремиться нашей стране прямо сейчас?
Сейчас мы должны стремиться к тому, чтобы менять политический режим. Есть понимание, опыт других стран. К сожалению, такие режимы очень плохо адаптируются. Есть ли у нас возможность сделать это мирно? То, чем мы сейчас занимаемся, это попытка все мирно изменить. Честным инструментом бы была борьба за честные выборы. Это не просто возможность правильно считать голос, но и налаживание системы перевода голосов в мандаты, к примеру, если это касается местной власти. Этот процесс может занять длительное время. Но его важно начать.
Исходя из сегодняшних реалий, парламентская форма правления – реальна?
Конечно, реальна. Здесь нет никаких ограничений. Все заключается в том, насколько мы ответственно подходим к будущему, насколько понимаем, как взаимодействие разных институтов может влиять на будущее. Недавно мы написали хорошую работу с участием одного из ведущих экспертов в области политических партий и режимов. Он выявил достаточно хорошую последовательность: в стране, где нет длительной демократической традиции, нет стабильных партий, институт президента всегда будет дисбалансировать политическую систему, поскольку он позволяет отдельным группам лиц легко прийти к власти. Что и случилось с Казахстаном. Если помните, то в 1990 году не было поста президента, в 1991 году Назарбаев его получил, а в 1993 распустил единственный свободный парламент в истории нашей страны. А уже после 1994 года страна стала диктатурой. Это показательный пример. Мы не сможем справиться с динамикой политического процесса, если оставим институт президента. В нашем случае, нам нужно лет 50 без президента напрямую избираемого. Традиция укоренится, политическая система стабилизируется, и уже никто не будет воспринимать это, как что-то нереальное.
Давайте представим на минуту, что это время наступило. Как и каким Вы видите постпереходный период, помимо того, что на это потребуется лет 50?
Для начала хорошо было бы сделать две важные вещи: необходимо изменить избирательную систему, сделать ее открытой, обязательно гарантировать честный подсчет голосов и позволить обществу самому сформировать все политические силы. На первой стадии будет достаточно фрагментированный парламент, но это тоже процесс. Надо, конечно же, сразу изменить Конституцию и максимально обособить все ветви власти, и убрать напрямую избираемого президента, убрать Сенат и расширить нижнюю палату до 350 депутатов. При этом создать от 10 до 14 национальных округов, чтобы появились региональные силы и более-менее сбалансированный парламент. Тогда мы получим шанс на зарождение казахской демократии.
|
Новейша история левого вопроса
Сегодня левые настроения в России переживают едва ли не самый сильный подъем за последние 15 лет. Первые годы постсоветской истории России не сулили для левой идеологии ничего хорошего. Августовские события 1991 года не только привели к ликвидации КПСС как монопольного носителя левой идеи, но и, казалось, надолго дискредитировали саму коммунистическую идеологию, на которой держалось все мировое левое движение. Второе поражение левые потерпели в конце 1993 года, когда президент Борис Ельцин разгромил прокоммунистический Верховный совет и добился принятия новой Конституции, закрепившей целый ряд общепризнанных либеральных ценностей — частную собственность, свободные выборы и приоритет прав человека над интересами государства. Однако ухудшающаяся экономическая ситуация привела к возрождению левой идеологии и, как следствие, к росту популярности партий, ее исповедующих. Если в думских выборах 1993 года участвовали лишь две левые партии (КПРФ и Аграрная), получившие на двоих по партспискам чуть более 20% голосов, то на выборы-95 под левыми лозунгами шли уже как минимум семь партий и блоков, заручившиеся в сумме поддержкой почти 40% избирателей. И хотя пятипроцентный барьер тогда преодолела лишь КПРФ, этот результат позволил коммунистам и их союзникам фактически взять Госдуму под свой контроль. А в 1996 году лидер компартии Геннадий Зюганов как единый левый кандидат в президенты проиграл Ельцину только во втором туре. Впрочем, в 1999 году политический маятник снова качнулся вправо. Правда, по результатам думских выборов КПРФ смогла удержать первое место по партспискам и даже улучшить на 2% свой результат 1995 года, получив почти 24% голосов. Но в сумме за левых проголосовало менее 30% избирателей, а сама компартия уступила контроль над Госдумой центристской коалиции во главе с блоком «Единство». А думские выборы-2003 левые проиграли безоговорочно: КПРФ потеряла почти половину сторонников, и левые в сумме набрали чуть более 21% голосов. В то же время итоги выборов в региональные парламенты 2004-2006 годов показывают, что левая идея снова становится в России весьма популярной. Хотя в большинстве субъектов РФ на этих выборах победила «Единая Россия», второе место почти везде занимала КПРФ, а в сумме левые партии и блоки нередко опережали партию власти. При этом едва ли не единственной проблемой левых сил, мешающей им всерьез побороться за власть, остается их раздробленность, поскольку в выборах обычно участвуют от трех до пяти партий левой направленности. «Слабые надеются лишь на президента» В обществе растет популярность левых идей, но не политических организаций левых. Самая крупная из них, КПРФ, теряет позиции все годы правления Владимира Путина. Свой пик коммунисты прошли на волне кризиса 1998 года, когда за них готовы были проголосовать около 22% избирателей. Сегодня КПРФ интересна лишь 8% россиян. При этом компартию сложно отнести к левым партиям по мировым критериям. Она все больше превращается в хранителя мифологии великой державы, которая интересна пенсионерам и малообразованным группам населения. Виновата в потере популярности, конечно, не только КПРФ. В центре внимания избирателей сейчас находится «Единая Россия», которая добивается его двумя способами. С одной стороны, она эклектично вобрала в себя весь идеологический арсенал других партий. Единороссы выступают за все: и за социальную защиту, и за дальнейшие либеральные реформы, и за Россию как великую державу. С другой стороны, власть чисто волевым, если не сказать силовым и циничным образом ограничила возможности пропаганды для других партий, резко сократив поле для политической конкуренции. Но этого не случилось бы без соответствующих настроений в массовом сознании. Разочарование в результатах реформ привело к разочарованию во всех партиях. В такой ситуации электорально значимыми становятся наиболее консервативные группы, во многом зависящие от государства. Большая часть населения проживает в селах и малых городах, не имея никаких других, кроме государственных, каналов социального обеспечения, медицины и образования. Поэтому если это большинство и питает надежды на улучшение своей участи, то не связывает их ни с одной из действующих партий: все надеются лишь на верховную власть, на президента, который постоянно следит за реализацией национальных проектов в таких сугубо «левых» сферах, как образование и здравоохранение. А поскольку президент привечает «Единую Россию», то косвенно поддержка граждан распространяется и на эту партию. В то же время в отношении иных структур власти в обществе накапливается довольно весомое раздражение. Кризиса вроде нет, но и улучшения жизни большинство граждан не ощущает. Этим раздражением и пытаются воспользоваться мелкие радикальные движения, в том числе и левого толка. Но это все оппозиционная фронда: они, конечно, стали заметны на фоне идеологического компота из единороссов и беспринципности самой власти, но говорить об их популярности не приходится: 1-2% — вот и весь мизерный уровень их поддержки, который вряд ли существенно изменится к очередным выборам. |
Михаил Ходорковский: «Авторитарные режимы всегда падают»
Экс-глава нефтяной компании «ЮКОС», оппозиционный политик и предприниматель Михаил Ходорковский отмечает, что на фоне экономической стагнации, утечки из России квалифицированной молодежи, падения доверия к российскому президенту и ряду сделанных последним критических ошибок, ситуация в стране становится менее стабильной. Вопрос сохранения власти режимом Путина является лишь вопросом времени, считает Михаил Ходорковский.
«Авторитарные режимы всегда падают, – сказал Ходорковский в среду, 9 сентября, во время организованного вашингтонским Центром анализа европейской политики (CEPA) веб-мероприятия «Останется ли Путин до 2024 года, и что будет дальше?». – Все совершают критические ошибки – и авторитарные режимы, и демократические. И при авторитаризме, и при демократии результат критической ошибки – это, в конечном итоге, смена правительства. Только при демократии это не трагедия, а нормальный ход событий, а при авторитаризме – это окончание режима в целом».
Вдобавок к проблемам внутри страны Михаил Ходорковский отмечает, что среди «опасных ошибок» президента Путина стало и отравление Алексея Навального, которое, по меньшей мере, произошло «при молчаливом одобрении» российского президента. И хотя, без перехода силового блока на сторону оппозиции, Владимир Путин может оставаться у власти продолжительное время, ситуация, тем не менее, может измениться быстро, говорит он: «Все может произойти в один день, потому что он (Путин) не молодеет, и потому что ситуация в стране перестала быть стабильной».
К моменту изменений в России, добавляет бывший глава ЮКОСа, в стране должен существовать общественный консенсус по ключевым вопросам будущих реформ. В первую очередь, в российских условиях консенсус означает то, что ни одна группа не должна защищать свои интересы и точку зрения «крайними методами», считает он. Свое основное видение будущего политического устройства России Михаил Ходорковский излагает в книге «Новая Россия, или Гардарика». Он подчеркивает, что само название книги говорит о том, что России необходима децентрализация власти и отход от «москво-центричной» модели («Гардарика» – норманское название Руси, которое можно перевести как «страна городов»). Оппозиционный политик является также сторонником парламентской модели государственного устройства в России, так как при наличии в стране слабых институтов, каковыми они являются на сегодняшний день, сохранение сильной президентской власти может вернуть Россию к авторитаризму.
Одним из важных вопросов в пост-путинской России является и вопрос люстрации, говорит Михаил Ходорковский. При этом, она не должна затрагивать широкий круг людей, так как «ограничивать в правах 20 миллионов человек невозможно». Подчеркивает он и важность мирного разрешения политических конфликтов, при котором ряду политических фигур может быть гарантирована безопасность. Тем не менее, бывший глава ЮКОСа выражает опасения, что российское общество сможет изменить политическую систему только в тяжелой борьбе.
«Мы видим на примере Беларуси, что вне силы, или вне угрозы применения силы, диктаторы не уходят. Если Беларусь сможет показать, как можно уйти диктатора, уйти диктаторский режим – потому что здесь возможны варианты – без угрозы силы, без насилия, я буду счастлив», – отмечает он, добавив, что это стало бы образцом и для России.
Вне зависимости от формы перехода власти, падение режима президента Путина является лишь вопросом времени, добавляет Михаил Ходорковский: «Нам предстоит готовиться к тому, что будет после Путина, потому что это все равно вопрос ограниченного количества лет. Я не верю, что это может продлиться еще 20 лет».
Отвечая на вопрос Русской Службы «Голоса Америки» – почему, по его мнению, сегодня нет протестов в России в поддержку Алексея Навального, и могут ли протесты в Беларуси оказать влияние на Россию? – Михаил Ходорковский отметил, что на сегодняшний день российское общество не готово к широкому протесту.
«Российское общество достаточно инерционно, и те вопросы, которые его реально практически волнуют – это вопросы, во-первых, социальные. Когда в Беларуси на улицы выходила интеллигенция, я имею в виду – образованные люди, журналисты, писатели, работники IT-индустрии и так далее – никто этого особо не боялся. Когда забастовали заводы, вот это стало серьезной угрозой. И, тогда, собственно говоря, и Путин подключился к решению этой проблемы. Потому что это – то, чего он боится. Именно крупные рабочие коллективы, именно левая социальная идея – это то, чего нынешняя власть на самом деле опасается. Алексей Навальный – достаточно популярный в России человек. Но сопереживание тому, что сделала власть – оно, конечно, присутствует в сильно образованном классе, но гораздо меньше у тех людей, которые реально готовы выйти на улицу и сместить власть. Их больше волнуют социальные проблемы, поэтому этот конфликт только ожидает своего разрешения».
Ходорковский также отмечает, что, как и в случае с протестами в Беларуси, протесты в Хабаровске и в Башкирии в значительной степени организуются самими людьми посредством интернета без центральной координации. «Взаимодействие происходит не через один координирующий центр, который так ищет ФСБ, желающая этот центр найти и куда-нибудь посадить. Взаимодействие происходит на уровне сетевых структур. Конечно, там тоже можно всех пересажать, но это будут уже тысячи, если не десятки тысяч людей», – заключает Михаил Ходорковский.
«Исламское государство»: история с начала
- Джим Мьюир
- Би-би-си
Автор фото, AP
О том, что происходит что-то необычное, Абу Анис догадался лишь тогда, когда услышал взрывы, доносящиеся со стороны старого города на западном берегу реки Тигр, разрезающей Мосул надвое.
«Я позвонил друзьям оттуда, они сказали, что пришли вооруженные отряды, часть из них иностранцы, часть иракцы, — вспоминает компьютерщик. — Боевики сказали: «Мы пришли выгнать иракскую армию и помочь вам».
На следующий день боевики перешли на другой берег реки и заняли восточную половину города. Иракская армия и полиция, многократно превосходившие чужаков по численности, в панике разбежались. Первыми бежали офицеры. Многие военные снимали с себя форму, пытаясь раствориться в потоке бегущих мирных жителей.
Это было 10 июня 2014 года. Второй по величине город Ирака с населением около 2 миллионов человек пал под натиском боевиков из [запрещенной в России и ряде других стран] группировки, которая на тот момент называла себя «Исламским государством Ирака и Леванта» (ИГИЛ).
Колонна из нескольких сотен суннитских бойцов под черными знаменами пришла из восточной Сирии. Она пересекла границу, проходящую по пустыне, всего за четыре дня до этого и, не встречая серьезного сопротивления, устремилась к главному призу.
В Мосуле в руки боевиков попала богатая добыча. Иракская армия, заново созданная, обученная и оснащенная американцами после 2003 года, побросала большое количество бронетехники и новейших вооружений. Всё это исламисты прибрали к рукам. А в хранилище мосульского филиала иракского Центрального банка, по некоторым сообщениям, им достались около 500 млн долларов.
«Вначале они вели себя хорошо, — рассказывает Абу Анис. — Они разобрали все баррикады, которые армия возвела между городскими кварталами. Людям это понравилось. И на блокпостах вели себя приветливо: «Скажите, что нужно, — мы поможем».
Этот медовый месяц в Мосуле продолжался несколько недель. Но всего в нескольких километрах за чертой города уже творилось страшное.
Пользуясь бегством иракской армии, боевики стремительно продвигались вниз по течению Тигра. Города и деревни падали перед ними, словно кегли. За одни сутки они заняли город Байджи с огромным нефтеперерабатывающим заводом, а затем родной город Саддама Хусейна Тикрит — центр суннитского движения.
Сразу за Тикритом расположена большая военная база, захваченная американцами в 2003 году и переименованная ими в Кэмп Спайкер в честь первого американца, погибшего в операции «Буря в пустыне» 1991 года — пилот Скотт Спайкер был сбит над западной иракской провинцией Анбар.
Автор фото, Getty
Подпись к фото,Эксгумация тел в Кэмп Спайкер, 2015 год
Кэмп Спайкер был полон новобранцев иракской армии. Когда его окружили боевики ИГИЛ, солдаты сдались. Из тысяч пленных джихадисты методично отобрали шиитов, связали их, увезли на грузовиках и расстреляли в специально вырытых рвах. Считается, что жертвами этого хладнокровного убийства стали около 1700 человек. Массовые захоронения находят до сих пор.
ИГИЛ вовсе не пыталось замести следы злодеяния — напротив, оно им бравировало и выкладывало в интернет фотографии и видео, на которых одетые в черное боевики уводят и расстреливают пленных шиитов.
Новых показных актов жестокости и варварства долго ждать не пришлось.
Прошло всего два месяца, и ИГИЛ, переименованное к этому времени в «Исламское государство» (ИГ), двинулось на север Ирака, захватив обширные территории, находившиеся под контролем курдов.
Среди прочего им достался и город Синджар, населенный преимущественно езидами. Приверженцев этого древнего религиозного культа ИГ рассматривало как еретиков.
Автор фото, Getty
Подпись к фото,Езидки в Германии протестуют против атак ИГ, 2014 год
Сотни езидских мужчин, не сумевших или не желавших бежать, были сразу убиты. Женщин и детей разделили как военные трофеи и стали продавать и обменивать на рынках, словно вещи. Тысячи женщин были обращены в сексуальное рабство. О многих из тех, кому выпала такая судьба, до сих пор ничего не известно.
В конце того же месяца, августа 2014 года, кровавый эксгибиционизм достиг кульминации. ИГ опубликовало видеозапись, на которой говорящий по-английски с лондонским акцентом палач Мохаммед Эмвази, получивший от бывших заложников прозвище «Джихадист Джон», отрезал голову американскому журналисту Джеймсу Фоули.
В последующие недели появилось еще несколько профессионально смонтированных видео, на которых Эмвази, впоследствии убитый, так же хладнокровно обезглавливал других американских и британских журналистов и гуманитарных работников: Стивена Сотлоффа, Дэвида Хэйнса, Алана Хеннинга, Питера Кассига (сменившего имя на Абдул-Рахмана после перехода в ислам). Натуралистичные сцены насилия сопровождались пропагандистскими заявлениями и угрозами новых расправ.
За считанные месяцы мало кому известная группировка вырвалась на мировую авансцену. Слово «ИГИЛ» выучили все.
В стране, находящейся в 12 тысячах километров от Ирака, Австралии, тогдашний премьер-министр Тони Эбботт точно выразил, в чем заключалась поражающая новизна этого ужаса: «средневековое варварство, совершаемое и пропагандируемое с помощью самых современных технологий».
ИГ родилось, и мир его заметил. Однако эти люди в черном не возникли из ниоткуда. Условия для их появления зрели давно.
Теология убийства
Идеологические и религиозные корни ИГ и подобных ей группировок уходят глубоко в историю, практически ко временам возникновения ислама в VII веке.
Как христианство за шесть веков до этого, и иудаизм еще на восемь столетий ранее, ислам зародился в суровом племенном мире Ближнего Востока.
«Исконные тексты Ветхого завета и Корана отражают реалии примитивных еврейских и арабских обществ. Содержавшиеся в них предписания были жестоки, — указывает историк и писатель Уильям Полк. — Авторы Ветхого завета стремились сохранить и укрепить племенное единство и силу, а Корана — искоренить рудименты языческих верований и практик. Ни ранний иудаизм, ни ислам не допускали никаких отклонений. И тот и другой представляли собой авторитарные теократии».
Но история не стояла на месте, ислам распространялся на огромной территории, сталкивался с множеством иных культур и постепенно приспосабливался к их обычаям, верованиям и институтам. Практика ислама с неизбежностью мутировала, становилась прагматичнее и терпимее и нередко шла на уступки политическим императивам и требованиям светских правителей.
Однако всегда оставались консервативные мусульмане, видевшие в этих явлениях отход от заветов пророка и требовавшие возвращения к «чистоте» первых дней ислама. Многие из них дорого заплатили за такую позицию.
Ахмад бин Ханбал (780-855), основавший одну из главных школ суннитской исламской юриспруденции, вступил в спор с халифом багдадским из династии Аббасидов. За это его бросили в тюрьму и избили до полусмерти. Пять веков спустя другой знаменитый богослов той же ортодоксальной школы, Ибн Таймийя, умер в тюрьме в Дамаске.
Эти два человека считаются духовными прародителями позднейшего идеологического течения, получившего название «салафизм». Оно призывало вернуться к наследию основателей ислама, которых они называли «салаф аль-салих» — праведные предки.
Самый влиятельный продолжатель этой традиции подарил салафизму свое имя — ваххабизм.
Мухаммад ибн Абд аль-Ваххаб родился в 1703 году в маленьком поселении в регионе Неджд в центре Аравийского полуострова.
Ревностный исламский богослов, он стремился возродить веру, как ему представлялось, в исконной чистоте и строгости. А для распространения своих идей был готов идти на альянсы с властями предержащими.
Одним из первых его шагов на пути насаждения новой религиозной доктрины стало разрушение гробницы Зейда ибн аль-Хаттаба, одного из спутников пророка Мухаммеда. По мысли аль-Ваххаба, почитание могил означает поклонение чему-то, отличному от Аллаха.
В 1744 году Абд аль-Ваххаб заключил судьбоносный союз с местным правителем Мухаммадом ибн Саудом. Ваххабизм должен был обеспечить идеологическую основу военно-политической экспансии дома Сауда к выгоде обеих сторон.
Претерпев несколько мутаций, этот альянс сохраняется по сей день и доминирует на большей части Аравийского полуострова. Правящая династия Саудовской Аравии и сегодня опирается на ультраконсервативный ваххабитский религиозный истеблишмент, несмотря на периодически возникающие из-за этого политические сложности.
Салафизм ваххабитского толка, черпающий в Саудовской Аравии политическую поддержку и миллиарды нефтедолларов, — это один из источников современного джихадизма. Джихад означает усердие на пути Аллаха. Он может принимать различные формы, но чаще всего понимается как ведение священной войны.
Однако главную роль в деле популяризации идей салафизма в XX веке приписывают египетскому мыслителю Сайиду Кутбу. Именно он перебросил мост от мыслей и наследия Абд аль-Ваххаба и его предшественников к новому поколению воинствующих джихадистов, включая «Аль-Каиду» и ее продолжателей.
Автор фото, creative commons
Подпись к фото,Сайид Кутб
Сайид Кутб родился в маленькой деревне в южном Египте в 1906 году. Он был недоволен тем, как в его стране преподавался ислам, и его организационными формами. В конце 1940-х годов Кутб два года учился в США, но это нисколько не примирило его с Западом, в котором он увидел средоточие безбожного материализма и разврата.
Вернувшись на родину, Кутб стал с удвоенной энергией развивать свои фундаменталистские взгляды. Он пришел к выводу, что со времен развала Османской империи после Первой мировой войны в регионе господствует Запад, и господство это осуществляется как прямо, так и косвенно, через местных правителей. Эти правители представляют себя мусульманами, но на самом деле столь далеко отклонились от верного пути, что больше не могут считаться таковыми.
По мнению Кутба, единственный путь к освобождению мусульманского мира — наступательный джихад против Запада и его местных агентов. По сути Кутб совершил то, что в исламской теологии называется такфир, — объявил своих оппонентов-мусульман отступниками или кафирами (неверными), что оправдывает их убийство и даже обязывает к нему.
Кутб всегда оставался интеллектуалом и теоретиком и не переходил к активным действиям, однако египетские власти посчитали его идеи взрывоопасными. В 1966 году он был повешен по обвинению в причастности к заговору «Братьев-мусульман» с целью убийства президента-националиста Гамаля Абделя Насера.
Но идеи Кутба живут в 24 книгах, которые остались после него. Эти книги прочитали десятки миллионов людей. Еще живы люди, которые общались с ним лично, один из них, например, нынешний лидер «Аль-Каиды» Айман Завахири.
Один из конфидентов основателя «Аль-Каиды» Усамы бин Ладена как-то заметил, что «Кутб — этот тот, кто больше всех повлиял на наше поколение». Его называют «источником всей джихадистской мысли» и «философом исламской революции».
Автор фото, Getty
Подпись к фото,Террористические атаки 11 сентября 2001 года были совершены под воздействием идей Кутба
Спустя 35 лет после казни Кутба официальная комиссия по расследованию событий 11 сентября 2001 года констатировала: «Бин Ладен разделяет черно-белое мировоззрение Кутба, что позволяет ему и его последователям оправдывать даже неспровоцированное массовое убийство как праведную защиту поруганной веры».
Влияние Кутба по-прежнему велико. Как сказал об ИГ и его предшественниках иракский эксперт по исламистским движениям Хишам аль-Хашеми, «они базируются на двух вещах: такфиристской вере, основанной на трудах Мухаммада ибн Абд аль-Ваххаба и, в качестве методологии, на учении Сайида Кутба».
Так возникла теология воинствующего джихадизма. Но для торжества ей требовались две вещи: поле битвы и стратеги, чтобы направлять ход этой битвы.
В Афганистане появились и эти недостающие элементы.
Подъем «Аль-Каиды»
Советское вторжение в 1979 году и последовавшие за ним 10 лет оккупации сделали Афганистан магнитом для начинающих джихадистов со всего арабского мира. В этот период там побывали около 35 тысяч из них. Они хотели поучаствовать в джихаде и помочь афганским моджахедам превратить свою страну во Вьетнам для Советского Союза.
Автор фото, Getty
Подпись к фото,Советские войска в Афганистане, 1980 год
Вклад «афганских арабов», как стали называть этих добровольцев, в изгнание советской армии из Афганистана оценивается довольно скромно. Но они сыграли важнейшую роль в деле налаживания сетей поддержки в Пакистане, доставки денег из Саудовской Аравии и от других доноров и финансирования религиозных школ и учебных лагерей моджахедов. Это позволило завести необходимые контакты, завязать прочные связи и попробовать вкус джихада.
Как ни парадоксально, в Афганистане арабские джихадисты оказались по одну сторону баррикад с американцами. В рамках операции «Циклон», которую проводило ЦРУ, лидеры афганских моджахедов, тесно связанные с арабами, например Гульбеддин Хекматиар, получали сотни миллионов долларов.
В Афганистане приобрели свой первый боевой опыт практически все сколько-нибудь значительные деятели джихадистского мира. Они повлияли на ход событий в этой стране после вывода советских войск в 1989 году. Именно тогда возникла «Аль-Каида» как платформа для глобального джихада, и именно Афганистан стал ее первой базой.
К 1996 году, когда власть в Афганистане захватили талибы, они уже действовали в партнерстве с Усамой бин Ладеном и его людьми, устроившими нападения 11 сентября 2001 года.
Афганский опыт не только закалил в боях салафитских джихадистских лидеров, но и обучил стратегов, сыгравших ключевую роль в формировании сегодняшнего ИГ.
Главным из них стал иорданский джихадист Абу Мусаб Аз-Заркави, с большим, чем кто-либо еще, основанием претендующий на роль отца «Исламского государства».
Автор фото, Getty
Подпись к фото,Абу Мусаб Аль-Заркави
Заркави не смог закончить школу: сел в тюрьму за наркотики и преступления сексуального характера. К религии он пристрастился в кружке при мечети в иорданской столице Аммане. В 1989 году, как раз когда заканчивался вывод советских войск, он приехал в Афганистан и решил там остаться и работать с джихадистами.
На родине он получил 15-летний тюремный срок по статьям, связанным с терроризмом, но вышел досрочно по амнистии и в 1999 году наконец встретился с Усамой бин Ладеном и Айманом аз-Завахири. Насколько можно судить, он им не слишком понравился — показался резким, упрямым; к тому же из прошлой жизни у Заркави осталось множество нестираемых татуировок.
Однако он был харизматичен, энергичен, и, хотя не был принят в «Аль-Каиду», ему позволили руководить учебным лагерем в Герате на западе Афганистана. Здесь он встретился с радикальным идеологом Абу Абдуллой аль-Мухаджиром, чьи сочинения подвели теоретическую основу под последующие кровавые расправы салафитов.
«Жестокость обезглавливания преднамеренна, она даже приводит в восторг Аллаха и Его Пророка», — писал Мухаджир в книге «Теология джихада» (название также часто переводят как «Теология кровопролития»). Это и другие его произведения дали религиозное оправдание самым кровавым бесчинствам, включая резню шиитов как неверных и их суннитских коллаборационистов — как отступников.
Вторая книга, которая стала для ИГ чем-то вроде учебника, а то и «Майн Кампф», — это «Управление дикостью» Абу Бакра Наджи, появившаяся в интернете в 2004 году.
Автор фото, creative commons
Подпись к фото,«Управление дикостью» Абу Бакра Наджи — настольная книга джихадистов
«Нам нужно резать и поступать так же, как поступили с Бану Курайза, поэтому мы должны принять беспощадную политику зверского и натуралистичного убийства заложников, если наши требования не выполняются», — писал Наджи.
Бану Курайза — упоминаемое в Коране и сурах иудейское племя в Аравии VII века, в котором мусульмане под предводительством Мухаммеда перебили всех мужчин, а женщин и детей обратили в рабство. Судьба езидов часто сравнивается с участью этого племени.
Показательную жестокость Наджи рассматривал как часть более широкой стратегии создания условий для создания исламского халифата. Анализируя уроки Афганистана, идеолог предлагал провоцировать Запад на все новые интервенции, каждая из которых будет подталкивать еще больше мусульман на путь джихада. В конечном итоге, предсказывал Наджи, Запад просто рухнет.
К такому выводу его привел тот факт, что всего через два года после вывода войск из Афганистана Советский Союз развалился.
Насколько известно, Наджи был убит ударом с американского беспилотника в Пакистане в 2008 году.
Иракское фиаско
Нападения 11 сентября радикально изменили положение джихадистов к концу 2001 года. США и их союзники начали бомбить Афганистан, ввели туда войска и свергли режим талибов. «Аль-Каиде» была объявлена глобальная «война с террором».
Бин Ладен ушел в подполье. Заркави и многие другие бежали. Но они не растерялись и стали ждать, когда появится новое поле битвы с западным врагом.
Ждать пришлось недолго.
Вторжение в Ирак весной 2003 года не было оправдано с точки зрения заявлявшихся целей: помешать Саддаму Хусейну производить оружие массового поражения и поддерживать международных террористов. Мы теперь знаем, что ни того, ни другого он не делал.
Автор фото, Getty
Подпись к фото,Бомбардировки Багдада перед американским вторжением в 2003 году
При этом вторжение разрушило все государственные структуры и органы безопасности. Тысячи недовольных военных и гражданских служащих-суннитов были распущены по домам, что создало то самое состояние «дикости», иными словами хаоса и насилия, в котором, по мысли Абу Бакра Наджи, джихадисты будут чувствовать себя вольготно.
С этого началось превращение Ирака в то, что сегодня американские официальные лица называют «материнской опухолью» присутствия ИГ в регионе.
При режиме Саддама с его партией БААС сунниты занимали привилегированное положение по отношению к шиитскому большинству, тесно связанному с единоверцами в соседнем Иране.
Интервенция под предводительством США лишила суннитов власти, вызвав огромное недовольство и создав плодородную почву, в которой пустили корни проникшие извне салафиты.
Они быстро распознали свою базу поддержки. Абу Мусаб Заркави перебрался в Ирак и за считанные месяцы начал организовывать ежедневные кровавые и провокационные нападения как на западные объекты, так и на шиитское большинство.
Доктринальные расхождения между суннитами и шиитами восходят к спору из-за наследования власти Пророка Мухаммеда в первые десятилетия истории ислама, однако конфликт между ними в большей степени основывается на исторических обидах, политическом соперничестве и межобщинной вражде, чем на теологических разногласиях.
Заркави создал новую группировку «Аль-Таухид ва аль-Джихад» («таухид» означает «единобожие» — принцип, что нет иного бога, кроме Аллаха) и немедленно заключил прагматичный оперативный альянс с подпольными ячейками, состоявшими из остатков саддамовского режима. Так переплелись две ветви суннитского повстанческого движения: воинствующий джихадизм и иракский суннитский национализм.
В августе 2003 года «Аль-Таухид ва аль-Джихад» взяла на себя ответственность за несколько смертоносных нападений, ставших образцами для многих последующих акций: грузовик, управляемый смертником, врезался в офис ООН в Багдаде, в результате чего погиб специальный представитель генерального секретаря Сержиу Виейра ди Мелу и еще 20 сотрудников, а в Неджефе смертник подорвал себя в автомобиле и убил влиятельного шиитского аятоллу Мухаммада Бакира аль-Хакима и еще 80 его последователей. Оба смертника были салафитами, но тыловую поддержку, по имеющимся данным, им оказывало баасистское подполье.
Автор фото, Getty
Подпись к фото,Заркави стоял за нападением на штаб-квартиру ООН в Багдаде в 2003 году
В следующем году, как полагает ЦРУ, сам Заркави был убийцей в маске, снятым в видео обезглавливания американского заложника Николаса Берга, устроенного, как заявлялось, в ответ на издевательства американских военных над иракскими заключенными в тюрьме Абу-Грейб.
На волне обострения борьбы с американцами и новым иракским правительством, в котором преобладали шииты, Заркави наконец принес клятву верности Бин Ладену, а его группировка была объявлена официальным филиалом «Аль-Каиды» в Ираке.
Однако различия в подходах сохранялись. Чтобы спровоцировать межобщинную резню, Заркави устраивал нападения на шиитские мечети и рынки и все кровавые подробности выкладывал в Сеть. В этом он следовал рецептам своих любимых радикальных идеологов. А руководство «Аль-Каиды» беспокоилось о влиянии такой жестокости на мусульманское общественное мнение и время от времени критиковало Заркави публично.
Заркави на эти упреки внимания не обращал. В июне 2006 года он был убит американским авиаударом в своем тайном убежище к северу от Багдада. Его труп легко опознали по татуировкам, которые он так и не вывел. Однако его тактику переняли последователи.
Группировка, которую можно считать непосредственной предшественницей ИГ, возникла через несколько месяцев, когда было объявлено о создании «Исламского государства в Ираке» (ИГИ) как зонтичной структуры, объединяющей «Аль-Каиду в Ираке» и еще несколько вооруженных группировок.
Ей пришлось пережить трудные времена. В январе 2007 года американцы начали «наращивание» своих сил в Ираке со 132 тысяч до 168 тысяч военнослужащих и взялись обучать новую иракскую армию. Одновременно они убедили суннитские племена в западной провинции Анбар прекратить поддерживать джихадистов и присоединиться к кампании американской коалиции и иракского правительства против повстанцев. Многие анбарские сунниты поверили обещаниям должностей в госаппарате и контроля над их собственной безопасностью.
В апреле 2010 года новых лидеров ИГИ и «Аль-Каиды» накрыло рейдом войск США и иракской армии. Боевики начали отступать еще задолго до этого и оказались вытеснены на дальнюю периферию суннитского Ирака.
На смену им пришел один человек, о котором в те времена информации было крайне мало, да и позже стало не намного больше. Это был Ибрагим Авад аль-Бадри, более известный под подпольной кличкой Абу Бакр аль-Багдади.
Пройдет шесть насыщенных событиями лет, и он будет провозглашен халифом Ибрагимом, духовным лидером правоверных и главой нового «Исламского государства».
Захват территории
Биография Багдади окутана таким густым туманом, что лишь немногие ее эпизоды можно рассматривать как достоверные факты. Все источники сходятся в том, что он родился в Самарре, к северу от Багдада, поэтому эпитет «Багдади», по всей видимости, был придуман сугубо из соображений престижа. Имя «Абу Бакр», в свою очередь, отсылает к первому халифу, наследнику и тестю Пророка Мухаммеда.
Как и тот первый Абу Бакр, Багдади будто бы происходит из клана Курайш, к которому принадлежал Пророк. Это обстоятельство, а также относительная молодость — Абу Бакр родился в 1971 году, — вероятно, сыграло в его пользу при выборе лидера.
Все свидетельства о его молодых годах говорят, что это был тихий, прилежный и глубоко верующий студент богословия, защитивший докторскую диссертацию в Исламском университете Багдада. Некоторые отзываются о нем как о человеке застенчивом и даже нелюдимом, прожившем 10 лет в одной комнате возле маленькой суннитской мечети на западе Багдада.
Слово «харизматичный» никто и никогда к нему не применял.
Тем не менее, к моменту американского вторжения в 2003 году он, по всей видимости, уже участвовал в деятельности воинствующей суннитской группировки и возглавлял в ней комитет по шариату (исламскому праву). Он был задержан американскими войсками и, по имеющимся данным, большую часть 2004 года провел в центре временного содержания «Кэмп Бакка» на юге Ирака.
Лагерь «Кэмп Бакка» был назван в честь одного из пожарных, погибших 11 сентября. В нем находились до 20 тысяч заключенных, и он стал университетом для многих лидеров ИГ и других воинствующих группировок. Здесь были превосходные условия для впитывания и распространения радикальных идеологий, навыков диверсионной войны и завязывания необходимых контактов, и всё это совершенно безопасно, под носом и защитой врага.
С большой определенностью можно предполагать, что именно в «Кэмп Бакка» состоялось знакомство Багдади со многими бывшими военными-баасистами, переросшее в столь смертносное партнерство.
Малоизвестный и не привлекавший к себе внимание Багдади у американцев подозрений не вызвал. Они его отпустили, решив, что сколько-нибудь серьезной опасности он не представляет.
Автор фото, Getty
Подпись к фото,«Кэмп Бакка», 2008 год — место встречи будущих лидеров ИГ
После этого долгие годы он оставался неизвестным широкой публике в Ираке и за его пределами и при этом терпеливо поднимался к вершинам иерархии инсургентов.
В 2010 году, когда он добрался до этой вершины, казалось, что время «дикости» джихадистов в Ираке уходит.
Но как раз в этот момент для них открылось новое окно возможностей в соседней Сирии. Весной 2011 года суннитское большинство восстало против репрессивного режима Башара Асада, в котором доминировало алавитское меньшинство, отпочковавшееся от шиизма.
Чувствуя, что начинающаяся гражданская война открывает перспективы для борьбы и экспансии, Багдади отрядил в Сирию своих людей. В декабре 2011 года в Дамаске начали взрываться автомобили; оказалось, что это дело рук неизвестного тогда «Фронта ан-Нусра». Через месяц эта группировка объявила себя филиалом «Аль-Каиды».
Лидером «Фронта Ан-Нусра» оказался сирийский джихадист Мохаммед аль-Джулани. Изначально его прислал Багдади, но Джулани предпочел действовать самостоятельно.
Потеснив многочисленных конкурентов, «ан-Нусра» завоевала немалую поддержку в Сирии благодаря своему бесстрашию, эффективности в бою и притоку денег и добровольцев, обусловленному поддержкой «Аль-Каиды». При этом в своем салафизме она была относительно умеренной и стремилась налаживать отношения с местным населением.
«Ан-Нусра» ускользала из-под контроля Багдади, и ему это не нравилось. В апреле 2013 года он попытался вернуть ее под свой контроль, объявив, что «Ан-Нусра» подчиняется ему в рамках новой структуры «Исламское государство Ирака и Шама». Термин «Шам» обычно переводят как «Левант» — восточное побережье Средиземного моря, включающее Сирию. Так мы впервые услышали об ИГИЛ.
_______________________________________________________________________
Что значит «ИГ»?
Автор фото, Getty
Подпись к фото,Флаг ИГ: арабская вязь с первой частью «шахады», свидетельством о вере в Единого Бога Аллаха, и печать пророка Мохаммеда снизу.
В течение того короткого периода, когда «Исламское государство» навязало себя в качестве источника новостей мирового масштаба, группировка несколько раз меняла название и успела многих запутать. Это было вызвано ростом амбиций внутри ИГ и привело к тому, что до сих пор нет единого мнения о том, какое название правильное.
- Основанная в Ираке как «Исламское государство в Ираке» (ИГИ), группировка по мере экспансии в Сирии добавила к названию «и аш-Шама», — слово, которое обозначает Дамаск, Сирию, а также, в более широком значении, Левант.
- В англоговорящем мире многие называют группировку ISIS, что означает «Islamic State in Syria» («Исламское государство в Сирии»). В американской администрации используют сокращение ISIL, в котором L означает Левант. В русском языке может применяться аббревиатура ИГИЛ, то есть «Исламское государство Ирака и Леванта». Все эти названия широко используются, хотя формально уже устарели.
- По-арабски та же аббревиатура звучит как ДАИШ, и в таком виде часто используется в арабском мире, что вызывает большое недовольство самой организации, которая видит в этом неуважение. Хотя по-арабски ДАИШ ничего не значит, это слово неблагозвучно, что, возможно, объясняет, почему западные официальные лица часто оперируют и этим названием.
- Разрастаясь все шире и территориально, и в своих амбициях, группировка решила перестать использовать географические отсылки в названии. Так появилось «Исламское государство», название, которое не любят использовать в мире, так как оно звучит как признание легитимности организации.
- Би-би-си и другие СМИ чаще всего называют группировку «так называемым» или «самопровозглашенным» «Исламским государством» при первом упоминании в материале, а затем просто используют аббревиатуру ИГ.
_______________________________________________________________________
Джулани был возмущен планами Багдади и возобновил клятву верности мировому лидеру «Аль-Каиды» – после смерти Усамы бин Ладена в 2011 году им стал Айман аз-Завахири. Завахири приказал Багдади вернуться к использованию названия «Исламское государство Ирака» (ИГИ) и оставить «ан-Нусру» как часть франшизы «Аль-Каиды» на территории Сирии.
Но теперь настала очередь Багдади игнорировать приказы начальства.
К концу 2013 года ИГ и «Фронт ан-Нусра» находились в жестком противостоянии. Сотни людей были убиты в кровопролитных междоусобных столкновениях, в результате которых «Фронт ан-Нусра» и лояльные ему сирийские повстанческие группировки вытеснили ИГ с северо-запада Сирии. В ответ на это ИГ заняло Ракку, город на северо-востоке страны, и провозгласило его своей столицей. Многие западные джихадисты, принадлежавшие к «Фронту ан-Нусра», перешли на сторону ИГ, сочтя его более радикальной и жесткой группировкой. В начале 2014 года «Аль-Каида» официально отреклась от ИГ.
Таким образом ИГ избавилось от ненавистного контроля сверху, но одновременно потеряло земли и перестало развиваться. Лозунг группировки, «Сохраниться и расшириться», с каждым днем имел все меньше отношения к реальности. Куда она могла двигаться дальше?
В этот момент случай снова сыграл им на руку: в Ираке сложилась крайне благоприятная среда для джихадистских идей. Американцы покинули регион еще в 2011 году, а суннитские районы были в огне восстаний в результате сектантской политики шиитского премьер-министра Нури аль-Малики. Сунниты чувствовали себя угнетенными и были очень злы.
Автор фото, Reuters
Подпись к фото,Боевик ИГ в Ракке, Сирия
Когда ИГ решило вернуться в Ирак, дверь для него оказалась открытой. Собственно, группировка никуда и не уходила, просто растворялась в окружающем пейзаже. Поэтому, когда в июне 2014 года весть о возвращении ИГ стремительно пронеслась по городам и деревням, то «спящие» ячейки салафитских джихадистов, бывшие сторонники Саддама и прочие симпатизирующие идеям джихада вышли из подполья.
С захватом Мосула ИГ с ошеломляющей скоростью превратилось из малоизвестной террористической ячейки в настоящую джихадистскую армию, которая угрожала уже не только Ираку, но всему миру.
Именно после этого 29 июня 2014 года группировка приняла название «Исламское государство», отбросив все предыдущие варианты, и провозгласила создание «халифата». Несколько дней спустя свеженазначенный Халиф Ибрагим, он же Абу Бакр аль-Багдади, появился на минбаре знаменитой Большой мечети Нур ад-Дина Занги в Мосуле, которая, кстати, исторически тесно связана с сопротивлением крестоносцам. Аль-Багдади призвал всех мусульман мира сплотиться и следовать за ним.
Провозгласив халифат и взяв более широкое название «Исламское государство», организация явно дала понять, что ее планы простираются гораздо дальше территорий Сирии и Ирака. Она стала глобальной.
Провозглашение халифата вызвало огромный резонанс в исламском мире. Для Бин Ладена и других лидеров «Аль-Каиды» халифат всегда оставался чем-то вроде недостижимого идеала — из-за боязни сделать громкое заявление и затем потерпеть неудачу. Багдади решил превзойти бывшее руководство в борьбе за лидерство в глобальном джихаде.
Халифат — мусульманское государство под управление халифа, то есть преемника пророка Мухаммеда. Во времена первых четырех халифов, которые правили после смерти пророка в 632 году, Арабский халифат распространил свое влияние за пределы Аравийского полуострова на территорию от Ирана и Бухары на востоке до Ливии на западе и Кавказа на севере.
Пришедший ему на смену Омейядский халифат имел столицу в Дамаске и занял практически всю ту территорию, на которую сегодня распространяются амбиции «Исламского государства», включая Испанию. Следующим халифатом в 750 году стал Аббасидский, со столицей в Багдаде. На этот период пришелся расцвет культура и науки, но контролировать такую территорию оказалось сложно, отделился Кордовский халифат на Пиренейском полуострове, а в 1258 году Багдад был разграблен монголами.
В XIV-XV веках возникла Османская империя со столицей в Константинополе (современный Стамбул), простиравшаяся почти до Вены и называвшая себя халифатом, хотя его различия с империей довольно размытые. Халифат был окончательно упразднен Ататюрком в 1924 году.
Поэтому когда Багдади объявил себя халифом «Исламского государства», этот шаг был выражением необычайных амбиций. Тем самым он давал понять, что претендует, ни много ни мало, на мантию пророка и его последователей, которые несли свет ислама в завоеванные земли.
Для исламских богословов и авторитетов, не говоря уже об арабских и мусульманских лидерах, такого рода заявления от главы экстремистской группировки не имеют ни малейшей легитимности. Поэтому никто из них не спешил признавать свежеобъявленный халифат. Тем не менее, это заявление произвело необходимый эффект на многих увлеченных исламской романтикой и ностальгирующих по временам арабских халифатов. Среди них оказались и единомышленники из числа членов мировых экстремистских организаций.
Спустя четыре месяца после объявления халифата группа боевиков в Ливии первой присягнула на верность аль-Багдади. Еще через месяц их примеру последовала крупная египетская джихадистская группировка «Ансар Бейт аль-Макдис». ИГ распространяло свое влияние и в Африку — в марте 2015 года на верность организации присягнула нигерийская экстремистская группировка «Боко Харам». За год у ИГ появились филиалы в 11 странах, хотя организация занимала территории лишь в пяти, включая Ирак и Сирию.
В Ираке и Сирии аль-Багдади и его сторонники решили воплотить в жизнь свое жесткое видение идеального исламского государства.
Для всего мира, лишенного возможности непосредственно оказаться на территориях, контролируемых ИГ, самым очевидным и шокирующим проявлением его политики стало уничтожение древних объектов культурного наследия.
9/2015
8/2015
European Space Imaging, Digital GlobeВандализму подверглись не только древние памятники. Христианские церкви, монастыри, шиитские мечети и святыни, любые изображения человека систематически уничтожались. Боевики сносили все декоративные элементы даже с суннитских мечетей. Через месяц после взятия Мосула члены ИГ сравняли с землей святыню имама Аун аль-Ди постройки XIII века, которая пережила даже монгольское нашествие.
Все эти действия объясняются консервативным пониманием ислама, которого придерживается террористическая организация. Согласно их логике, любое графическое изображение или святыня есть форма поклонения не самому Аллаху, а любое немусульманское строение — монумент идолопоклонства. Даже саудовских принцев и королей по сей день хоронят без гробов в безымянных могилах.
Автор фото,
Подпись к фото,В опубликованном на YouTube в 2015 году видео члены ИГ разрушают скульптуры, украшающие фасады в Хатре.
Конечно, размещая видео, которые всем остальным миром расцениваются как акты вандализма, ИГ стремилось шокировать общественность. Это было своего рода культурным эквивалентом демонстрации обезглавливания гуманитарных работников.
Но у разрушения памятников есть и практическая сторона. Прекрасно организованный финансовый отдел ИГ выдает письменные разрешения на разграбление мест археологических раскопок и устанавливает процент, который должен поступать в казну с полученной выручки.
Это лишь одна из множества деталей сложной системы управления и контроля, затрагивающей все аспекты жизни людей на подвластных ей территориях. Во многом это напоминает систему внутренней разведки, действовавшую при Саддаме Хусейне.
Внутренние документы ИГ, попавшие в распоряжение журналистов и опубликованные изданием Spiegel в прошлом году, проливают свет на вклад бывших баасистов в создание внутренней структуры группировки, где основной акцент сделан на разведку и безопасность.
Когда в 2014 году боевики ИГ заняли Мосул и Фаллуджу в Ираке и Ракку в Сирии, жители этих суннитских оплотов скоро обнаружили, что новой власти практически обо всех все известно.
На контрольно-пропускных пунктах удостоверения личности через ноутбуки пробивали по базам данных — вероятнее всего, это были реестры государственных служащих или получателей продовольственной помощи. Бывшие сотрудники сил безопасности должны были явиться в конкретную мечеть, чтобы «покаяться», сдать оружие и получить «открепительную» бумагу.
«Поначалу они просто заменили всех проповедников в мечетях на своих людей», — рассказывает бывший житель Мосула, который сбежал из города через год после его захвата боевиками ИГ.
«Но потом они перешли к более решительным мерам. Женщинам, которые раньше могли ходить с непокрытой головой, приказали сначала носить хиджаб, а затем никаб, полностью закрывающий лицо. Мужчинам пришлось отрастить бороды и носить укороченные штаны. Под запрет попали сигареты, кальяны, музыка, кафе, спутниковое телевидение и мобильные телефоны. Специальное полицейское подразделение «Аль-хисба» следит за соблюдением этих правил и патрулирует улицы в поисках нарушителей».
На видео гражданский журналист из организации «Безмолвная бойня в Ракке» (Raqqa Is Being Slaughtered Silently) рассказывает о жизни в городе, контролируемом ИГ.
Житель Фаллуджи вспоминает историю о таксисте, который подвез женщину средних лет без хиджаба. Когда машину остановили на КПП, женщине выдали платок и отпустили, а водителя отправили в исламский суд, который приговорил его к двум месяцам заключения и заучиванию наизусть отрывка из Корана. Если заключенный не может запомнить отрывок, то наказание повторяется снова.
«У них есть суды с официальными лицами, записями и архивами. За каждое правонарушение есть свое наказание, — рассказывает житель Фаллуджи. — За супружескую измену забивают камнями до смерти. Ворам отрезают руки. Геев сбрасывают с высоких зданий. Шпионов расстреливают. Военнопленным шиитам отрубают головы».
________________________________________________________________
Отрезанные головы на парковой ограде: дневник о жизни под контролем ИГ
Активист из базирующей в Ракке группы Аль-Шаркия 24 вел дневник о том, каково жить в городе под контролем ИГ.
_________________________________________________________________
В структуре ИГ есть ведомства, курирующие все сферы жизни — финансы, сельское хозяйство, образование, транспорт, здравоохранение, социальное обеспечение, коммунальные услуги.
Школьная программа была изменена в соответствии с политикой ИГ: учебники истории переписали и убрали из них все иллюстрации, английский язык преподавать перестали.
«Одно можно сказать точно, — говорит один из жителей Мосула. — Здесь не существует коррупции или «блата» (связей с нужными людьми). Все убеждены в правильности своих поступков и не сомневаются в выбранном пути».
Одна недавняя история говорит многое об ИГ и его методах.
В начале года иракские спецподразделения продвигались вперед в боях на территориях вокруг Рамади. Мирные жители спасались бегством из осажденных районов, боевики ИГ были близки к поражению и начали отступать.
Две женщины, убегавшие из зоны боевых действий, оказались рядом с КПП полиции, где им помогли укрыться.
Когда они были в безопасности, одна из женщин показала на свою спутницу и сказала сотрудникам полиции: «Это не женщина, это эмир ИГ».
Проверка показала, что она говорила правду: это был гладко выбритый мужчина, накрашенный и переодетый женщиной. Более того — он оказался в начале списка объявленных в розыск.
«Когда боевики ИГ заняли город, он убил моего мужа, который был полицейским, изнасиловал меня и взял в жены», — рассказала женщина.
«Я смирилась со своей судьбой, но твердо решила отомстить за своего мужа и честь, — сказала она. — Я уговорила его переодеться женщиной, чтобы потом было проще сдать его полиции».
________________________________________________________________
Каково это — быть женщиной в ИГ?
Нур — женщина из Ракки, так называемой столицы ИГ в Сирии. Ей удалось сбежать из города в Европу, где она встретилась с Би-би-си. Ее история рассказывает о ее жизни и жизни двух ее сестер, которые до сих пор находятся в городе, контролируемом террористической группировкой.
________________________________________________________________
Завоевание мира
После стремительного захвата территорий внутри Ирака в июне 2014 года можно было бы ожидать, что боевики ИГ захотят перевести дух и закрепить свой успех в завоеванных районах. Но словно акула, которая должна двигаться, иначе она умрет, ИГ мгновенно занялось новыми провокациями и кровавыми расправами и оказалось в открытой конфронтации с ведущими мировыми державами.
Уже июньское наступление группировки, угрожавшее самому Багдаду, заставило Соединенные Штаты направить в страну военных советников и инструкторов на помощь не справляющейся иракской армии.
Еще через два месяца наступление на курдские районы на севере страны привело к авиаударам США, направленным на защиту столицы Курдистана Эрбиля и предотвращение геноцида езидов. Четырнадцать других стран присоединилось к этой операции.
Автор фото, Getty
Подпись к фото,Вооруженные подразделения иракских курдов «пешмерга» направляются к плотине Мосул (август 2014 года)
Десять дней спустя боевики ИГ обезглавили журналиста Джеймса Фоули и нескольких других людей, в соответствии с основной доктриной организации о показательной жестокости с целью наказания, устрашения и провокации. Но самое страшное было впереди — сожжение заживо сбитого иорданского летчика Муаза аль-Касаби.
С сентября 2014 года бомбардировки США и союзников распространились и на Сирию, вскоре после того, как ИГ подступило к курдскому городу Кобани на границе с Турцией. Авиаудары коалиции изменили ход боев в регионе — группировка потеряла сотни бойцов в Кобани и других районах. Это дало ИГ еще больше поводов для мести — и организация начала действовать за пределами захваченной ею территории.
С момента объявления халифата и до начала 2016 года случилось более 70 террористических нападений, либо непосредственно организованных ИГ, либо вдохновлявшихся ее идеями. Они охватили более 20 стран от Калифорнии до Сиднея, их жертвами стали около 1200 человек. Все эти действия несли ту же весть о наказании, устрашении и провокации, как обезглавливание заложников, и демонстрировали глобальные возможности экстремистской группировки.
Вместе с тем, ИГ применяло известную военную тактику об отвлечении противника путем организации одновременно нескольких очагов атак, чтобы рассредоточить его силы и ослабить оборону. Для террористической организации «враги» — все, кто не принимает ее идеологию. Таким образом, весь мир разделен на Дар аль-ислам, территорию ислама, и Дар аль-куфр, территорию неверия.
Два самых страшных преступления, совершенные ИГ — террористическая атака в Париже 13 ноября и сбитый над Синайским полуостровом 31 октября русский пассажирский самолет — привели к тому, что Россия и Франция усилили авиаудары по позициям группировки в Сирии.
«Исламское государство» сошло с ума? Похоже, что в его планах захватить весь мир. Оно вступило в борьбу с США, Россией и множеством других стран. По данным самой группировки, на их стороне воюет 40 тысяч боевиков (по другим приблизительным данным, вдвое меньше).
Автор фото, AP
Подпись к фото,Люди приносят цветы и свечи в память о жертвах сбитого аэробуса А321 в аэропорту Пулково
Может ли террористическая группировка действительно бросить вызов всему миру и продолжить свое существование? Или президент США Барак Обама сможет выполнить свое обещание «ослабить и уничтожить ИГ»?
Финальный отсчет
Если у вас есть ощущение, что в транслируемом ИГ посыле «все или ничего» есть что-то мрачное и пугающее, то вы совершенно правы.
Спустя месяц после провозглашения халифата «Исламское государство» впервые показало миру свой пропагандистский интернет-журнал, главный ресурс для демонстрации последних достижений организации и набора в нее новых членов, который совершенно не случайно носил имя «Дабик».
Маленький город на севере от Алеппо в Сирии упоминается в хадисе (предании о словах и действиях пророка Мухаммеда) в связи с Армагеддоном. В соответствии с идеологией ИГ, именно там случится решающий бой между приверженцами ислама и неверными, который приведет к концу света. Каждый выпуск журнала «Дабик» начинается с цитаты Абу Мусада аз-Заркави: «Искра зажглась здесь, в Ираке, и ее свет будет становиться ярче — если будет на то воля Аллаха — пока не сожжет армию завоевателей в Дабике».
Перспектива стать участником этой блистательной кульминации, принимая мученическую смерть во имя Аллаха с гарантированным местом в раю, прельщает многих.
Это объясняет бесконечный поток желающих разорвать себя на куски, став бомбистами-смертниками, что в ИГ называют «операцией мученичества за веру» (суицид в исламе запрещен). Сотни людей погибли и погибают таким образом практически каждый день.
Именно этот фактор делает борьбу с угрозой ИГ такой сложной даже с военной точки зрения.
___________________________________________________________________
Наследие баасизма в основе ИГ
Автор фото, Getty
Подпись к фото,Бывшие офицеры армии Ирака внесли большой вклад в создание структуры ИГ
Во многих отношениях «Исламское государство» — проект запрещенной партии «Баас» бывшего иракского президента Саддама Хусейна, но с измененной идеологией. В руководстве организации преобладают бывшие агенты и офицеры режима Хусейна. Эти люди, закаленные в бою и подготовленные на государственной службе, и являются ядром террористической группировки. Они достаточно выносливы, чтобы выстоять (как уже случилось ранее в ходе американской оккупации и десяти лет войны) даже в том случае, если более мелкие кадры организации будут уничтожены.
____________________________________________________________________
Глава службы безопасности и разведки Регионального правительства Курдистана (КРГ) на севере Ирака Масрур Барзани рассказывает историю о трагедии неудавшегося террориста-смертника, который кричал при задержании: «Я был всего в десяти минутах от того, чтобы объединиться с пророком Мухаммедом!».
«Эти люди считают, что они победители в любом случае — убили ли они вас или погибли сами, — говорит Барзани. — Если они убили вас — они выиграли бой. Если их убили — они отправятся в рай. В такой ситуации очень сложно избежать нападения, поэтому ликвидация — единственный способ защититься от них».
Возможно, впервые со времен Второй Мировой войны, когда японцы создали эскадрильи летчиков-камикадзе, ИГ использует смертников не только для террористических операций, но и в качестве обычного средства ведения боя.
Практически все операции «Исламского государства» начинаются с атаки цели несколькими террористами-смертниками за рулем начиненных взрывчаткой машин или грузовиков, что облегчает последующие действия пехоты. Внутри организации смертников даже называют «воздушными силами», потому что в рамках военных действий они выполняют схожую функцию.
Тем не менее, ИГ -не просто группа фанатиков с горящими глазами, готовых взорвать себя в любой момент. И этим они обязаны Саддаму Хусейну.
«Ядро ИГ — это бывшие офицеры разведки и армии эпохи Саддама, в частности из республиканской гвардии, — рассказывает сотрудник международной разведки. — Они очень хорошо умеют перемещать людей, пополнять запасы и так далее. На самом деле, они гораздо более эффективны и действенны, чем иракская армия. Эти люди — бывшие военные, и они знают, что делают».
«Они настоящие профессионалы, — добавляет Масрур Барзани. — У них отличные знания и навыки использования артиллерии, бронетехники и так далее. Их офицеры знакомы с тактикой применения обычных вооружений, знают как планировать, атаковать и защищаться. Это действительно хорошо организованная военная сила, а не просто террористическая ячейка».
Именно партнерство с экс-баасистами, со времен ранних дней аз-Заркави в Ираке, является жизненно важным компонентом успеха ИГ.
Но это не значит, что боевики ИГ непобедимы — курды на северо-востоке Сирии на протяжении года сражались с террористической организацией без какой-либо внешней помощи. Даже сейчас ИГ часто совершает ошибки, которые обходятся им дорого.
В декабре 2015 года они потеряли в общей сложности 2500 человек, несколько сотен лишь в одной неудачной атаке в районе Мосула. С августа 2014 года примерно 15 тысяч боевиков погибли в результате авиаударов международной коалиции.
Но, похоже, экстремистская группировка не испытывает сложностей с набором новых членов. С примерно 10 миллионами суннитов, живущих на территории Ирака и Сирии, это не составляет особого труда. Кроме того, если ИГ будет продолжать действовать в том же духе, скоро к ним присоединится и новое поколение боевиков.
«Я не вступал в их ряды из-за своих убеждений», — говорит Бакр Мадлул, 24-летний молодой человек, который был арестован у себя дома в суннитском районе Багдада и осужден за участие в организации подрывов начиненных взрывчаткой автомобилей в шиитских районах. Он признает свою вину.
Бакр рассказывает, что он работал прорабом на стройке в Курдистане, когда ИГ заняло Мосул. Курдские службы безопасности задержали его для допроса, и в тюрьме он познакомился с боевиком, который убедил молодого человека поехать в Мосул. Там Бакр стал членом террористической организации и обслуживал один из КПП, который был позже уничтожен авиаударом международной коалиции.
Затем молодого человека отправили в пригород Багдада для организации взрывов автомобилей. Начиненные взрывчаткой машины присылали в Багдад, а работа Бакра заключалась в том, чтобы припарковать их в условленных местах — чаще всего это были людные улицы и рынки.
«За рулем одной из пяти машин, которые оказались в моем распоряжении, был террорист-смертник, — рассказывает молодой человек. — Я разговорился с ним. Он был иракец 22 лет. Он верил, что после смерти попадет в рай. И это самый простой и быстрый способ оказаться там. Они действительно в это верят. Они взорвут себя и будут уверены, что дальше окажутся в раю. Среди них есть люди и старше — 30-40 лет».
«Я несколько раз спрашивал тех, кто отдавал мне приказы, допустимо ли убивать женщин и детей. На что мне отвечали: «Они все одинаковы». Я не могу так к этому относиться. Но, однажды оказавшись внутри организации, уже невозможно выйти из нее. Если вы попытаетесь бежать, вас назовут вероотступником, и убьют вас или вашу семью».
Бакр знает, что его, скорее всего, повесят. Когда я спросил, выбрал ли бы он тот же путь, если бы у него был шанс прожить свою жизнь заново, он засмеялся.
«Конечно, нет. Я бы уехал из Ирака, подальше от ИГ и служб безопасности. Я выбрал этот путь, не осознавая его последствий. Пути назад нет. И я понял это только сейчас».
Тем временем в Курдистане другой заключенный член ИГ, Мухаммад Ибрахим, не раскаивается ни в чем.
У этого 32-летнего мужчины из деревни в окрестностях Мосула есть жена и трое детей. Он работал на стройке одной турецкой компании, когда ИГ захватило город. Двое его старших братьев погибли в войне с американцами в 2004 и 2006 годах. Он без каких-либо сомнений присоединился к ИГ и командовал небольшим подразделением, когда его взяли в плен во время боя с курдами.
«Шииты всегда притесняли нас, оскорбляли и не давали нам жить, — говорит он. — Но это не было главной причиной для меня, религия гораздо важнее. Вся моя семья очень религиозна, хвала Аллаху. Я стал членом ИГ из-за моей веры и религиозных убеждений».
«Если бы у меня был шанс прожить жизнь заново, я бы выбрал тот же путь и сделал тот же выбор. Я убежден, что делаю все правильно, и поэтому доложен идти до конца. Либо я буду убит, либо Аллах укажет мне другой путь».
Взятие Мосула
Успехи ИГ скорее зависят от недостатков его противников, чем от сильных и слабых сторон самой организации. «Исламское государство» настолько сильно, насколько слабы проигравшие ему государства, чья деградация дала возможность организации пустить корни и закрепиться на их территории.
Именно поэтому Ирак и Сирия должны быть в центре внимания в борьбе с террористической группировкой, как заявил в феврале 2016 года командующий военными операциями коалиции Шон Макфарланд.
«Наша операция имеет три основных цели: во-первых, уничтожение основы «раковой опухоли» ИГ в Ираке и Сирии, путем поражения его центров в Мосуле и Ракке; во-вторых, борьба с метастазами организации по всему миру; и в-третьих, защита наших народов от последующих атак террористов», — провозгласил он.
Само собой, авиаудары коалиции, какими бы мощными и эффективными они ни были, имеют предел возможностей. Только в комбинации с действиями сплоченных сухопутных войск есть шанс вернуть занятые ИГ территории. Именно это и является основной проблемой в обеих странах.
Автор фото, AFP
Подпись к фото,Курдский военный идет мимо граффити с символами ИГ в Синджаре
Не без помощи воздушных ударов коалиции, курды на севере Ирака и Сирии достигли больших успехов в борьбе с ИГ за территории, которые изначально принадлежали им. Но курдские войска не могут и не хотят бороться с террористической группировкой до конца — в обеих странах более серьезное вмешательство с их стороны приведет к усилению межконфессиональной вражды с суннитскими арабами, сочувствующими ИГ.
Проправительственные силы в Ираке отбили у ИГ большую часть территорий в провинции Дияла и в районе вокруг города Тикрит к северу от столицы. Но основная заслуга в этой операции принадлежит поддерживаемым Ираном шиитским ополченцам, которые бросились на защиту Багдада и юга страны после коллапса иракской армии и продвижения боевиков ИГ на юг в июне 2014 года.
Использование шиитских войск в суннитских районах — серьезный риск.
Рамади, столица провинции Анбар на западе страны, была отбита в конце 2015 года в ходе наступления, возглавляемого созданной под контролем американского правительства иракской Контртеррористической службой (CTS). Шиитские ополченцы не участвовали в этой операции. Но силы Контртеррористической службы ограничены, и ее ряды сильно поредели в тех боях. Отбитый город лежит в руинах, а население разбежалось.
Автор фото, Getty
Подпись к фото,Февраль 2016 года: иракские военные в Рамади
Все это не предвещает ничего хорошего другим суннитским центрам, которые были захвачены «Исламским государством» в Ираке. Это, например, Фаллуджа, которая расположена всего в 30 милях от Багдада, и Мосул, город в 10 раз больше, чем Рамади.
Удивительно, но, даже учитывая буквально сотни противоборствующих группировок повстанцев, именно в Сирии вероятность одержать победу над ИГ гораздо больше, хотя тоже невелика.
ИГ удалось задеть все силы, имеющие влияние в регионе, включая американцев и русских, а также их региональных и местных союзников. В результате возможное перемирие между режимом и повстанцами впервые выглядит как самая разумная перспектива в регионе.
Основная идея заключается в том, что в таком случае все присутствующие в регионе силы объединятся против ИГ, а также «Фронта ан-Нусра», террористической группировки повстанцев, связанной с «Аль-Каидой». Звучит маловероятно, однако это именно тот сценарий, на котором сейчас настаивает США, даже несмотря на то, что ранее пять лет не допускали возможности компромисса с режимом Асада.
Если все — повстанческие группы, курды, проправительственные войска и ополченцы, а также их международные сторонники, включая Россию и членов международной коалиции — найдут способ объединиться против ИГ, шансы на выживание организации в Сирии окажутся очень малы.
Единственный настоящий центр ИГ в стране — это Ракка. Этот город имеет меньше всего связей с суннитским населением и в Сирии, и в Ираке: у них есть гораздо больше способов выражения своего недовольства правящим режимом.
Автор фото, AFP
Подпись к фото,Иракская армия готовится к операции по возвращению контроля над Мосулом
Но даже если перемирие между сирийскими сторонами будет достигнуто, есть опасения, что одержанная таким образом победа обратится новым затяжным конфликтом, учитывая полное отсутствие взаимопонимания между суннитами и шиитами после столкновений, последовавших за свержением Саддама Хусейна в 2003 году.
Глубина недовольства иракских суннитов такова, что даже если бы ИГ не существовало, им пришлось бы его придумать. Без суннитского влияния, согласованности и партнерства в рамках национальных проектов ИГ, в той или иной форме, всегда будет присутствовать в регионе. Похожая ситуация сложилась в Афганистане, где талибы вновь активизируются несмотря на все, чтобы было сделано для их устранения.
Иракский эксперт по радикальным движениям Хишам аль-Хашеми считает, что серьезный удар по ИГ будет нанесен в том случае, если международная коалиция выполнит одну из своих первоочередных задач — устранит Абу Бакра аль-Багдади.
Хашеми уверен, что в случае смерти аль-Багдади заменить его без серьезного ущерба для организации будет очень сложно.
«Будущее ИГ зависит от него, — отмечает эксперт. — Если аль-Багдади будет убит, внутри организации наступит раскол. Одна часть членов ИГ последует по определенному им пути и объявит новый халифат, другая вернется в «Аль-Каиду», третья разобьется на группировки и последует за самым сильным лидером».
«Сила аль-Багдади в том, что он вызвал идеологическую трансформацию, смешав джихадистские идеи с методами баасистской разведки, что привело к созданию той квази-государственной организации, которую мы имеем сейчас».
Хашеми считает, что аль-Багдади удерживает ИГ от распада. Несмотря на множество ложных заявлений о его смерти, ему удается оставаться неуловимым и невредимым, даже учитывая, что аль-Багдади не появлялся на публике с момента его выступления в мосульской мечети в июле 2014 года.
Американцы вряд ли успокоятся, не уничтожив аль-Багдади, и не в последнюю очередь потому, что, по их данным, именно он многократно насиловал сотрудницу американской неправительственной организации Кайлу Мюллер, которая затем была убита по его приказу в начале 2015 года.
Но даже если аль-Багдади будет устранен, а ИГ распадется, это не решит проблему суннитов в Ираке.
Извлечь выгоду из хаоса
В любом случае, ИГ продолжает экспансию и ищет новые территории для этого. На данный момент наиболее перспективным вариантом выглядит Ливия. В ней царит дух анархии и «дикости», необходимый для внедрения джихадистских идей, а также союза с местными боевиками и недовольными сторонниками свергнутого режима. Ситуация очень напоминает Ирак.
ИГ объявило о своем присутствии в типичной манере, опубликовав в феврале 2015 года безупречно разыгранное видео расправы над 21 египетским христианином-коптом. Люди в оранжевых комбинезонах были обезглавлены на ливийском пляже, а их кровь смешалась с водами Средиземного моря в качестве угрозы европейским странам.
Мужчина, который озвучил это, был, вероятнее всего, лидером ИГ в Ливии. Это иракец по имени Виссам алоь-Зубади, так же известный как Абу Набиль. По совпадению, он был убит воздушным ударом США в день террористической атаки ИГ в Париже 13 ноября 2015 года.
Его сменил Абу Умар аш-Шишани, тоже иракец и бывший баасист, известный жестоким нравом и умением зарабатывать. Из этого понятно, что ИГ явно имеет большие планы относительно нефтяных объектов в Ливии, особенно учитывая урон, нанесенный авиаударами коалиции по контролируемым организацией промыслам в Сирии и Ираке.
США и их союзники не в силах остановить проникновение ИГ в Ливию. Организация уже подчинила себе большую территорию на побережье рядом с крупным городом Сирт, который значил для свергнутого ливийского лидера Муаммара Каддафи примерно то же самое, что в свое время Тикрит для Саддама Хусейна.
Удар американской авиации в феврале нынешнего года уничтожил, заодно с еще 50 людьми, Нуреддина Шушана, который, вероятнее всего, был ответственен за террористические акты против западных туристов в соседнем Тунисе.
Такие точечные воздушные удары, которые нередко плодят новых боевиков — все, что может предпринять международное сообщество против террористической организации в Ливии. Надежда на то, что ливийское национальное правительство сможет положить конец хаосу в стране и начать наземную военную операцию в качестве партнера западной коалиции, очень мала.
Вместе с тем есть и другие регионы — Йемен, Афганистан, Пакистан, Сомали и так далее — где развал государственной системы и недовольство массы мусульман открывают море возможностей для ИГ, конкурирующего со слабеющей «Аль-Каидой» за звание главной джихадистской организации.
Дополнительный риск для мирового сообщества заключается в том, что эта конкуренция между террористическими группировками порождает поле для новых атак, которые, как нам известно, активно планируются.
Битва за умы
За первые полтора года после объявления о создании «Исламского государства» число присоединившихся к нему в Сирии и Ираке иностранных боевиков быстро возросло.
Базирующаяся в Нью-Йорке организация Soufan Group, занимающаяся вопросами безопасности, подсчитала, что к «Исламскому государству» присоединились примерно 27 тысяч джихадистов из 86 стран. Более половины — с Ближнего Востока и из Северной Африки.
Идея халифата явно привлекает некоторых, несмотря, а в некоторых случаях, наоборот, благодаря, показной жестокости. Нельзя не отдать должное и умению лидеров ИГ использовать интернет и социальные сети для пропаганды своих идей и вербовки сторонников.
Десять месяцев спустя после своего обещания подорвать и в итоге уничтожить эту группировку президент США Барак Обама с сожалением признает, что ИГ особенно эффективно в вербовке психологически уязвимых молодых людей в разных странах, в том числе и в США.
По его словам, «Исламское государство» целенаправленно нацеливает свои усилия на мусульманские общины во всем мире.
Американский лидер указывает на фундаментальную проблему, решить которую будет значительно сложнее, чем сравнительно простую задачу победы над «Исламским государством» с помощью военной силы.
«Идеологии нельзя победить оружием, их побеждают лучшими идеями, более привлекательным и более убедительным видением мира», — сказал Обама.
Проблема в том, что когда разочарованные люди в этом регионе оглядываются вокруг — особенно молодые идеалисты или безработные, не имеющие будущего, — они видят чрезвычайно скупые свидетельства существования «лучших идей» или более привлекательного видения окружающего их мира.
Они видят руины «арабской весны», породившей надежды лишь затем, чтобы вскоре жестоко разбить их о суровую реальность.
Жестокие, коррумпированные диктатуры, которые она пошатнула, распались, но на их месте возник хаос межконфессиональных, этнических и племенных конфликтов, как в Сирии, Ливии, Йемени и (не без вмешательства Запада) в Ираке.
Другие, например, Египет или в меньшей степени Тунис, вернулись к состоянию, характерному для прежних режимов.
Хотя многие европейские джихадисты примкнули к ИГ по другим причинам, социально-экономические факторы играют важную роль в радикализации молодежи из арабских стран.
Если эту проблему не решить, они будут оставаться важным фактором привлекательности «Исламского государства».
Один из самых многочисленных отрядов джихадистов примкнул к ИГ из Туниса, где подробное исследование ситуации в бедных пригородах столицы со всей ясностью показало, что радикализация молодых людей имеет намного меньше общего с религией, чем с безработицей, маргинализацией и разочарованием итогами революции, которая ничего им не дала и оставила без какой-либо надежды на лучшее будущее.
Недавно в распоряжении федеральной полиции Германии оказались документы, в которых, вероятно, содержится информация о большом числе боевиков, сражающихся в рядах «Исламского государства». Они проливают свет на то, кто те люди, которые вступили в ИГ. В документах содержится информация о людях из более чем 40 стран, с адресами, телефонами и прочими личными данными. Эти документы могут оказать огромную помощь спецслужбам, которые пытаются вычислить потенциальных радикалов и пресечь их вступление в организацию.
Кроме того, ИГ заполняет вакуум, образовавшийся после крушения политических идеологий, десятилетиями притягивавших арабских идеалистов. Многие из них учились в Советском Союзе, но идея коммунизма лопнула как мыльный пузырь.
Арабский социализм и арабский национализм, вызывавшие огромное воодушевление в 1950-х и 1960-х годах, мутировали в жестокие, коррумпированные «республики», где сыновей готовили унаследовать власть своих отцов.
В этом вакууме ИГ взяло на себя миссию наказать Запад и прочих чужаков за все их действия на Блжижнем Востоке в последнее столетие:
- Раздел региона колониальными державами 100 лет назад, проведение границы между Сирией и Ираком, которую ИГ стерло;
- Создание государства Израиль, получение Великобританией мандата на управление Палестиной, и последовавшая вслед за этим политическая и финансовая поддержка Израиля Вашингтоном;
- Западная и российская поддержка коррумпированных и тиранических арабских режимов;
- Западная интервенция в Ирак и разрушение страны по сомнительному поводу, сопровождавшееся гибелью тысяч иракцев;
- Скандалы, связанные с тюрьмами Абу-Грейб и Гуантанамо.
Корни ИГ уходят и во внутренний кризис ислама.
«В ИГ нет ничего исламского «, — сказал президент Обама, повторяя подобные заявления многих западных лидеров, утверждавших, что ИГ якобы не имеет никакого отношения к исламу.
«Он основан на исламских священных текстах, которые интерпретированы ими так, как они это видят», — говорит профессор политологии Американского университета в Бейруте Ахмад Муссалли.
«Я не могу сказать, что они не отталкиваются от исламской традиции. Это было бы отрицанием фактов. Но их интерпретация необычна, часто буквальна, очень похожая на ваххабитскую», — говорит он.
С ним соглашается иракский эксперт по радикальным группировкам Хишам аль-Хашеми.
«Насилие и экстремизм в ИГ и в других салафитских джихадистских группировках оправдывается, и на самом деле поощряется исламскими текстами, на которые опираются эти группировки, — говорит он. — Это кризис религиозного дискурса, а не варварских группировок. Изменение этого дискурса в нужном направлении более важно, чем подавление экстремистских группировок с помощью военной силы».
Древние исламские тесты могут интерпретироваться экстремистами определенным образом, чтобы оправдать свои действия, однако это не бросает тень на всю религию.
Точно так же христианство не сводится к действиям средневековой инквизиции, для которой сожжение на костре было обычным наказанием.
Экстремистские идеи остаются запрятанными в темных углах истории, пока не приходит их время. Сейчас пришло время ИГ и всего, что прооисходит в Афганистане, Ираке и других странах.
«Салафизм распространяется по миру — в Афганистане, Пакистане, арабских странах», — говорит профессор Муссалли.
Он обвиняет саудовцев в удушении любых возможностей появления умеренной, демократической версии ислама, «альтернативного исламского дискурса», противостоящего салафизму.
Появление подобной версии ислама хотел бы видеть и Барак Обама.
«Умеренная версия ислама сегодня представлена организацией «Братья-мусульмане», которая была разгромлена странами Персидского залива, поддержавшими военный переворот в Египте, — говорит профессор Муссалли, имея в виду свержение военными в июле 2013 года избранного президента Египта Мохаммеда Мурси, одного из лидеров «Братьев-мусульман».
«Мы упустили эту возможность в Египте. Египет мог бы проторить путь для реальных перемен в регионе. Но Саудовская Аравия была против и коварно уничтожила возможность изменить арабские режимы, сделав их более демократическими, которые принимали бы мирный переход власти. Они этого не хотели», — утверждает профессор Муссалли.
Ультраконсервативные ваххабитские религиозные круги Саудовской Аравии с их постоянными попытками распространить свое влияние вызывают сомнения насчет характера их отношений с радикальными группами за рубежом.
Критики обвиняют саудовцев в распространении вируса салафизма, вдохновляющего экстремистов, и даже в поддержке «Исламского государства» и ультраконсервативных салафитских группировок.
Однако известный саудовский журналист и писатель Джамал Ашуги, проживший некоторое время в Афганистане и знавший Усаму бин Ладена, говорит, что это неправда.
«Мы находимся в состоянии войны с ИГ, которое считает нас коррумпированными ваххабитами», — говорит он.
«ИГ — это форма ваххабизма, которая сдерживалась здесь с 1930-х годов. Она всплыла на поверхность в 1979 году во время осады мечети аль-Харам в Мекке и распространилась по региону. Но Саудовская Аравия ее совсем не поддерживала, она видела в ней угрозу. Правда то, что салафизм может радикализоваться, так же, как правые в США порождают сумасшедших фанатиков», — говорит он.
Сотни человек погибли в ходе двухнедельной осады захваченной салафитами экстремистского толка мечети аль-Харам, священного места в исламе.
Экстремисты протестовали против, как они считали, отхода Саудовской Аравии от истинного пути.
В последнее время сотрудники саудовских спецслужб и шиитского меньшинства страны неоднократно становились жертвами нападений боевиков ИГ. Саудовская Аравия приговаривала пойманных боевиков к смертной казни.
Сейчас в стране проводится активная программа дерадикализации.
Хашогги, однако, соглашается с тем, что саудовцы совершили огромную ошибку, поддержав свержение представлявшего «Братьев-мусульман» избранного президента Египта и последовавшие гонения на членов этой организации.
В результате, считает он, политический ислам стал оружием радикалов.
«На площади Тахрир не было плакатов с изображением бин Ладена или символикой ИГ и «Аль-Каиды», — говорит он. — Это была возможность демократии на Ближнем Востоке, но мы сделали историческую ошибку, за которую сейчас расплачиваемся».
Крайний консерватизм Саудовского королевства, его неприятие демократии и его контроль над святынями Мекки и Медины, куда каждый год на хадж отправляются миллионы мусульман, превратили Саудовскую Аравию в главный объект призывов к исламской реформации.
Реформация рассматривается как часть битвы с «Исламским государством» и другими экстремистскими группировками.
«Мы должны признать, что ислам переживает кризис, — говорит ведущий суннитский политик в Ираке. — Появление ИГ не случайно. Посмотрите на корни, на людей, на их цели. Если не устранить первоначальные причины, ситуация может стать намного более опасной. Миру нужно избавиться от ИГ, но ему необходима реформация — в Саудовской Аравии, в Афганистане, в аль-Азхаре (самый престижный и влиятельный в мусульманском мире суннитский духовный университет, расположенный в Каире)».
«Невозможно убить всех мусульман, необходима исламская реформация. Но деньги Саудовской Аравии и Катара глушат эти голоса, поэтому мы не сдвигаемся с места. Это проклятие арабского мира — слишком много нефти, слишком много денег», — заключает он.
Региональное соперничество
ИГ находится в центре еще одной региональной проблемы — стратегического геополитического соперничества вокруг распадающихся Ирака и Сирии.
Когда международная коалиция под командованием США практически разрушила иракское государство в 2003 году, она снесла стену, сдерживавшую Иран — региональную шиитскую державу, которую саудовцы и большинство их суннитских союзников в Заливе считали угрозой для региона еще со времен исламской революции 1979 года.
Иран многие годы поддерживал иракские шиитские организации, выступавшие против Саддама Хуссейна и находившиеся в изгнании.
Благодаря этим группам приход к власти шиитского большинства в Ираке в 2003 году дал Тегерану беспрецедентное влияние на иракскую политику.
Появление в этом регионе «Исламского государства» привело к тому, что Иран приобрел еще большее влияние, начав готовить и вооружать отряды шиитского ополчения, созданные для защиты Багдада и южных районов страны.
«Если бы не Иран, демократический эксперимент в Ираке провалился бы», — говорит Хади аль-Амери, руководитель военизированных отрядов «Бадр» — организации, созданной Тегераном и являющейся одним из крупнейших шиитских вооруженных формирований в Ираке.
«Обама спал и не проснулся до тех пор, пока ИГ не подошло к воротам Эрбиля. Когда они были у ворот Багдада, он не сделал ничего. Если бы не поддержка Ирана, «Исламское государство» захватило бы весь регион Персидского залива, не только Ирак», — утверждает он.
Автор фото, Getty
Подпись к фото,Хади Аль-Амери, руководитель военизированных отрядов «Бадр»
Для Саудовской Аравии и ее союзников иранское влияние в Ираке представляет во многом уже реализованную угрозу создания шиитского пояса, связывающего Иран, Ирак, Сирию под руководством алавитского меньшинства, и Ливан, где доминирует созданная Ираном шиитская группировка «Хезболла».
С самого начала войны в Сирии саудовцы, их партнеры в Персидском заливе и Турция поддержали суннитских повстанцев в надежде, что свержение Башара Асада приведет к власти представителей суннитского большинства.
Тогда, как они предполагали, шиитский пояс будет разрезан суннитской осью, проходящей с севера на юг — от Турции через Сирию и Иорданию к Саудовской Аравии. Это, как они считали, подорвет иранский проект.
В 2014 году практически то же самое сделало «Исламское государство», когда оно двинулось в Ирак, захватило Мосул и почти все суннитские территории страны. Оно создало в регионе суннитское образование, оседлавшее иракско-сирийскую границу и отрезавшее шиитские регионы Ирака от Сирии.
Если «Исламское государство» так и осталось бы в этих границах, кто его смог бы оттуда потеснить? Если бы они не начали наступление на курдов, американцы не вмешались бы. Если бы они не сбили российский авиалайнер и не устроили бы нападения в Париже, Россия и Франция также не расширили бы свое участие в конфликте.
«Если бы они не стали международными террористами, а оставались бы террористами местными, они послужили бы первоначальной задаче разделения арабского востока с тем, чтобы там не было шиитского пояса», — говорит профессор Муссалли.
Мы можем никогда не узнать, почему они это сделали. Может быть, их вирулентная салафитская идеология обязывает их продолжать постоянную экспансию.
Могут ли они притормозить, сдать назад и обосноваться в границах своего «государства», отказаться от жестокостей, вызывающих всеобщее отторжение и, в конце концов, добиться признания, как это сделал Иран после его собственной революции и последовавшей вслед за ней международной изоляции?
Это выглядит маловероятным по тем же причинам, которые с самого начала привели к эскалации насилия. И даже если бы «Исламское государство» этого захотело, американцы уже не свернут со своего курса. Они уже доказали свою непреклонность в борьбе с терроризмом.
Какова же альтернатива?
Можно ли считать, что при попустительстве американцев был осуществлен захват Мосула поддерживаемыми Ираном шиитскими ополченцами?
Возможно ли, что на фоне бездействия США русские и поддерживаемые Ираном сирийские правительственные войска захватят Ракку? Эли же это сделают другие несуннитские силы, например, курды?
Действительно ли ненависть американцев к «Исламскому государству» столь велика, что они будут наблюдать за тем, как Иран замыкает свой шиитский пояс?
И согласятся ли с этим Турция и Саудовская Аравия?
«Исламское государство», оказавшееся в самом центре хитросплетений ближневосточного конфликта, бросает нам множество вызовов. Простых ответов на них нет.
Поэтому «Исламское государство» до сих пор существует.
Что такое авторитаризм… и чем не является: * практическая перспектива | Международные отношения
Аннотация
В этой статье освещаются три основные проблемы, связанные с текущими концепциями авторитаризма: они составляют негативную или остаточную категорию, чрезмерно сосредоточены на выборах и предполагают, что авторитаризм обязательно является явлением на уровне государства. Такая «классификация режимов» не может помочь нам разумно прокомментировать обеспокоенность общественности тем, что такие политики, как президент Родриго Дутерте, премьер-министр Нарендра Моди, премьер-министр Виктор Орбан или президент Дональд Трамп, по сути, являются «авторитарными» лидерами.В этой статье предлагается, чтобы у политологов были лучшие инструменты для различения современных угроз демократии и интерпретаций, проникнутых леволиберальными предрассудками, исследования авторитаризма должны быть переориентированы на изучение авторитарных, а также нелиберальных практик , а не справедливости только национальные выборы. В статье определяются и иллюстрируются такие практики, существующие в авторитарном, демократическом и транснациональном контекстах. Сравнительный анализ авторитарных и нелиберальных практик поможет нам понять условия, в которых они процветают, и как им лучше всего противостоять.
Ни один читатель политических комментариев в последние годы не мог не заметить озабоченность, возможно, даже панику, по поводу глобальной волны авторитаризма, которая теперь может затронуть даже устоявшиеся демократии. «Как построить автократию» было зловещим названием передовой статьи Дэвида Фрума в The Atlantic , в которой утверждалось, что существуют условия для «демократического отката»… «по пути к нелиберализму» в Соединенных Штатах. 1 Индийский независимый новостной сайт The Wire предупреждает американцев, что Индия под властью партии Бхаратия Джаната (БДП) является примером того, как «неавторитарное государство может практиковать повседневные акты авторитаризма». 2 А Кен Рот, директор Human Rights Watch, предупредил о «новом поколении авторитарных популистов», назвав демократически избранных лидеров, таких как президент Филиппин Дутерте, премьер-министр Венгрии Орбан и премьер-министр Индии Моди, на одном дыхании с автократами. таких как Си Цзиньпин из Китая, Путин из России и Асад из Сирии. 3 Другие называют таких, как Дутерте, Орбан и Моди, «нелиберальными» лидерами. 4
Эти комментаторы кое-что понимают.Их опасения широко разделяются и законны. Но профессиональные политологи мало что могут сказать о том, существуют ли в демократическом обществе такие вещи, как «повседневные акты авторитаризма» или «автократическое лидерство», и если да, то как они будут выглядеть. Они разработали сложный анализ качества демократии и некоторые предупреждающие сигналы «отката демократии» к авторитарному правлению. 5 Но им — нам — не хватает словаря и инструментов, чтобы дать ясный, основанный на исследованиях анализ этих явных явлений авторитаризма и нелиберализма в рамках устоявшихся демократий.Они могут многое сказать о том, почему избираются такие лидеры, как Дутерте, Моди, Орбан или Трамп, но очень мало о том, как оценить то, что они делают после прихода к власти. Они также не могут ответить на публичные обвинения в том, что МВФ или ВТО неподотчетны и нуждаются в демократизации, 6 или что цифровое наблюдение, подобное тому, которое практикуется Агентством национальной безопасности США (АНБ) и раскрывается утечками Сноудена, авторитарно в Оруэлловское чувство. Однако без такого анализа, без реального понимания того, как авторитаризм или нелиберализм может выглядеть в демократическом или транснациональном контексте, мы не знаем, в чем именно заключается проблема, каковы текущие тенденции и как эти тенденции могут быть связаны с другими. последние тенденции, такие как популизм, ксенофобия и нативизм.
Почему политологи разработали такие шоры и как их снимать? В академической литературе «авторитарный» означает две совершенно разные вещи. В сравнительной политике это относится к режиму, который не организует периодические свободные и справедливые выборы. Такая классификация типов режимов говорит нам о том, что такие лидеры, как Дутерте, Моди, Орбан и Трамп, были (относительно) свободно и справедливо избраны, так что, если они не распустят парламент или не украдут выборы, их соответствующие режимы не заслуживают формальной классификации как авторитарные.В политической психологии авторитаризм — это психологический профиль людей, характеризующийся стремлением к порядку и иерархии и страхом перед посторонними. Теория авторитарной личности может рассказать нам о вероятных корреляциях между приверженностью тому, что они называют авторитарными ценностями, и поведением при голосовании. 7 Но он не ставит своей целью исследовать, что лидеры, избранные этими «авторитарными» избирателями, делают после прихода к власти.
Ни классификация режимов, ни теория авторитарной личности не помогают нам разумно прокомментировать опасения, что Дутерте, Моди, Орбан и Трамп могут быть «авторитарными» или «нелиберальными» лидерами.Может ли за такими вердиктами политических обозревателей, журналистов или активистов еще быть суть, которую мы, политологи, не понимаем? В настоящее время нам не хватает инструментов, чтобы различать реальные угрозы демократии и интерпретации, проникнутые леволиберальными предрассудками, потому что мы не смогли определить или операционализировать «авторитаризм» или «нелиберализм» таким образом, чтобы они соответствовали здравым смыслам, которые журналисты и граждане свободно используют. . Мы должны иметь возможность судить об «авторитарности» правительств не только по тому, как они пришли к власти, или по предполагаемым личностным чертам электората, но и по тому, что они делают, оказавшись у власти.
Я буду утверждать, что вместо того, чтобы сосредотачиваться исключительно на авторитарных режимах или авторитарных личностях, мы должны изучать (то есть определять, вводить в действие, наблюдать, классифицировать, анализировать) авторитарные и нелиберальные практики . Сосредоточение внимания на практике имеет дополнительное преимущество, так как помогает нам выйти за рамки контекста одного государства и признать такие явления, как транснациональный нелиберализм или авторитарное партнерство между государственным и частным секторами. Ниже я продемонстрирую, с какими аналитическими проблемами мы сталкиваемся, обсудим, как политическая наука стала настолько близорукой в своем исследовании авторитаризма, и предложу, как практическая перспектива может обеспечить более социально значимое и резонансное понимание авторитаризма и нелиберализма.Я буду определять авторитарные практики как модели действий, которые саботируют подотчетность людям, над которыми политический деятель осуществляет контроль, или их представителям посредством секретности, дезинформации и подавления голоса. Они отличаются от нелиберальных практик, которые относятся к шаблонным и организованным посягательствам на индивидуальную автономию и достоинство. Хотя эти два вида практики часто сочетаются в политической жизни, разница заключается в типе нанесенного вреда: авторитарные практики в первую очередь представляют собой угрозу демократическим процессам, в то время как нелиберальные практики — это в первую очередь проблема прав человека. 8 Я заканчиваю несколькими словами о том, что необходимо сделать, чтобы политологи могли лучше выявлять и анализировать авторитарные и нелиберальные практики и, таким образом, лучше информировать свое общество, когда их демократические основы оказываются под угрозой.
Диагностика дисциплинарных шор
Чтобы показать несоответствие между инструментами политологии и реальной политикой, давайте сначала рассмотрим Венесуэлу. В 2006 году Уго Чавес был переизбран президентом с большим перевесом, что было подтверждено международными наблюдателями за выборами.Убедительно выиграв референдум по отмене ограничения президентских полномочий двумя сроками подряд, Чавес снова баллотировался в 2012 году и снова победил со значительным отрывом. В течение всего периода пребывания Чавеса у власти лидеры оппозиции подвергались преследованиям, а работа активистов гражданского общества и журналистов затруднялась; некоторые были заключены в тюрьму. После смерти Чавеса его преемник Николас Мадуро с небольшим перевесом выиграл президентский пост в опросе, проведенном в 2013 году на фоне насилия на выборах. В декабре 2015 года оппозиция победила на парламентских выборах и заняла свои места, но с тех пор Мадуро распустил Национальное собрание и заменил его новым Учредительным собранием после выборов, бойкотированных оппозицией. 9 Политологи пытались классифицировать Венесуэлу. Чейбуб, Ганди и Вриланд, используя данные до 2009 г., классифицируют Венесуэлу как демократию с 1959 г. и далее, тогда как Геддес, Франц и Райт относят ее к категории персонализированной диктатуры с 2006 г. Индекс Polity колеблется: Венесуэла опустилась ниже отметки демократии (+ 6) в 2006 г. — году обвала Чавеса, а в 2009 г. упал с +5 до −3; но в 2013 году, в год неоднозначных выборов Мадуро, он снова поднялся до +4.Страновед Хавьер Корралес, напротив, считает, что медленный переходный период завершится полным авторитаризмом к октябрю 2016 года. 10 Так была Венесуэла авторитарной при Чавесе или нет? И стало ли оно более или менее авторитарным при Мадуро? Или это была нелиберальная демократия в течение некоторого или всего этого периода?
Теперь рассмотрим менее очевидный случай, политику, а не страну: в частности, политику выдачи. Под этим я имею в виду тайные задержания и допросы так называемых вражеских комбатантов, проводимые Центральным разведывательным управлением США (ЦРУ), но осуществляемые различными национальными вооруженными силами, полицией и спецслужбами в разных странах с 2002 года. к 2008 г. 11 В настоящее время общепризнано, что программа выдачи нарушила права человека заключенных, которые почти без исключения были неамериканцами. Администрация США держала эту политику в секрете даже от членов комитетов по разведке Конгресса. 12 Администрация Буша, которая в конечном итоге отвечала за эту политику, была, конечно, демократически избрана. Возможно, оно не было полностью осведомлено о политике ЦРУ или не контролировало ее. Было бы странно называть администрацию Буша авторитарным режимом из-за программы выдачи.Должны ли мы сделать противоположный вывод, что, поскольку правительство было избрано свободно, оно не может заслуживать ярлыка «авторитарное», даже если демократический надзор явно ниспровергается в связи с выдачей властей? И мы должны только спросить, подлежала ли политика выдачи контролю со стороны представителей американских человек? Или сами заключенные и их представители (например, их адвокаты) также имеют отношение к определению того, что считается авторитарным? А как насчет других граждан, на почве которых происходили тайные задержания и пытки? Этот пример примечателен тем, что ЦРУ могло экстерриториализировать свою деятельность именно для того, чтобы помешать национальному демократическому и судебному надзору. 13
Неспособность политологии дать четкие ответы на такие вопросы объясняется тремя основными проблемами нашего нынешнего образа мышления. Во-первых, авторитаризм на самом деле является негативной категорией, не имеющей собственного определения. Во-вторых, чрезмерное внимание к выборам в то время, когда связь между голосованием на выборах и фактическим влиянием на формирование политики широко сомневается как гражданами, так и политологами. Третье — это предположение, что авторитаризм — это структурное явление, находящееся только на уровне национального государства.
Вакуум в активной зоне
Особенность исследования авторитаризма состоит в том, что оно не начинается с определения своего собственного основного предмета. Термин впервые получил широкое концептуальное внимание как категория между тоталитаризмом и демократией в классической книге Линца «Тоталитарные и авторитарные режимы » 1975 года. 14 Линц задал тон многим последующим исследованиям, которые характеризуют авторитаризм, во-первых, как недостаток демократии, а во-вторых, как контейнерную концепцию, которая получает содержание только в своих подкатегориях. 15 Большая аналитическая работа была проделана по некоторым из этих подкатегорий, 16 , но они мало помогают в определении «авторитаризма» как такового.
Пытаясь исследовать все авторитарные режимы, а не только их подмножества, исследователи авторитаризма все еще прибегают к классическим определениям демократии , сформулированным Шумпетером или Далем, чтобы очертить область своей деятельности. Шумпетер назвал демократию «институциональным механизмом для принятия политических решений, при котором отдельные лица получают право принимать решения посредством конкурентной борьбы за голосование народа», или, короче, «свободной конкуренцией за свободное голосование». 17 Таким образом, авторитаризм характеризуется просто отсутствием свободной и честной конкуренции. Идеи Даля лежат в основе более всеобъемлющего определения, согласно которому демократия не сводится исключительно к выборам, но также предполагает уважение к свободе выражения мнения, доступу к информации и свободе объединений. 18 В более широком смысле, авторитарные режимы — это те, которые не могут организовать свободные выборы и , не соблюдают эти свободы. Формулировка на основе Даля дает немного больше информации о том, что такое авторитаризм на самом деле, а также дает больше информации о промежуточных типах, иногда называемых гибридными режимами или дефектными демократиями.Но «ядро по-прежнему остается вакуумом», 19 , поскольку определение по-прежнему опирается на отсутствие, на отсутствие выборов и свобод, а не на позитивное определение того, что такое авторитаризм на самом деле и что он делает.
Не только выборы
Наличие или отсутствие свободных и справедливых выборов считается главным критерием определения того, является ли государство авторитарным или демократическим. Но это овеществление выборов, которое никогда не бывает полностью беспроблемным, сегодня менее актуально, чем когда-либо.Исследователи авторитаризма посвятили много энергии одной стороне проблемы, а именно преобладанию в мире государств, которые проводят выборы с некоторым элементом конкуренции, но с тем, что Левицкий и Уэй назвали «неравным игровым полем». 20 Но эта литература о «реальных, но несправедливых» выборах остается изолированной от недавних работ о недостатках и ограничениях выборов в устоявшихся западных демократиях. Исследователи авторитаризма, похоже, не принимают всерьез аналитическую связь с демократией, на которой основываются их негативные определения.Ведущие исследователи авторитаризма, такие как Чейбуб, Ганди и Вриланд, пишут, что «выборы позволяют гражданам влиять на политику посредством своего контроля над лидерами», 21 , в то время как Геддес, Райт и Франц утверждают, что в демократических странах «правящая коалиция из 50 процентов (плюс ) избирателей могут облагать налогом тех, кто не входит в коалицию, чтобы распределять выгоды среди тех, кто находится внутри ». 22 Но их категоризация авторитарных и демократических государств с помощью фиктивной переменной, зависящая от состязательных выборов, не начинает проверять, действительно ли граждане имеют возможность влиять на политику или организовывать распределение.У этих авторов есть слепое пятно для широко распространенного скептицизма, как среди ученых западных демократий, так и среди их широкой общественности, относительно того, действительно ли выборы являются средством изменения политики в ответ на популярный спрос. 23 Хотя исследователи демократии расходятся во мнениях относительно степени и причин растущего общественного недоверия к политикам и политическим партиям в последние десятилетия, они в целом согласны с тем, что это реальное явление. 24 Снижение явки избирателей и, в последнее время, поворот к популистским кандидатам и партиям объясняется именно этим скептицизмом.Действительно, некоторые авторы начали утверждать, что может иметь место сближение между ранее совершенно разными авторитарными и демократическими национальными правительствами. 25 Дело не в том, что свободные и честные выборы потеряли смысл. Но исследователи демократии уже давно перестали определять демократию только по наличию свободных и справедливых выборов, 26 и исследователи авторитаризма должны перестать определять авторитаризм просто по их отсутствию.
Вместо этого мы должны поразмышлять о том, что выборы изначально означали при разделении на демократию / авторитарность: то есть подотчетность правителей демос .Действительно, подотчетность, а не выборы, была основной концепцией демократии, разработанной Шмиттером и Карлом в контексте демократизации после 1989 года: «Современная политическая демократия — это система управления, при которой правители несут ответственность перед обществом, действуя косвенно через конкуренцию и сотрудничество их избранных представителей ». 27 В более поздней статье Шмиттер прямо опускает слово« избранный »перед представителями, открывая путь для включения более неформальных типов представительства в качестве механизмов подотчетности. 28 Акцент на подотчетности все же может включать выборы как частый — и обычно в некоторой степени действенный — механизм подотчетности, но это не будет объединять показатель с категорией.
Много было написано об альтернативных формах подотчетности в отсутствие выборов, особенно на уровнях, отличных от государства. Такие формы часто выявляются на местном уровне, где механизмом, обеспечивающим подотчетность, могут быть неформальные институты, гражданское общество, СМИ или даже само центральное государство, которое может обратиться к местным структурам подотчетности как к средству решения проблем своего собственного принципала-агента. проблема по отношению к местным чиновникам. 29 Точно так же есть литература о подотчетности через гражданское общество на транснациональном уровне. 30 Глубина и значение этих альтернативных форм подотчетности, как и должно быть, вызывают много споров. Дело здесь не в том, чтобы определить, какие типы или условия подотчетности могут считаться достаточно демократическими, а в том, чтобы определить, что будет считаться определенно авторитарным. Концепция «светофора», согласно которой государства являются демократическими, когда они проводят свободные и справедливые выборы, и авторитарными во всех остальных случаях, нам не помогает.Вместо этого мы должны искать активную практику подрыва или саботажа подотчетности, а не отсутствие свободных и справедливых выборов как ключевую черту авторитаризма. Такой саботаж будет проявляться в политических практиках , не обязательно в конституционных мерах.
От типов национальных режимов к политическим практикам
Третье слепое пятно в исследованиях авторитаризма — это неспособность заметить влияние глобализации на политику.Исследования авторитаризма в подавляющем большинстве случаев предполагают, что соответствующая арена для изучения политики, авторитарной или демократической, является национальной. Так было не всегда. У отцов-основателей авторитаризма и исследований демократии был гораздо более широкий кругозор. Гарри Экштейн и Тед Гурр, стоявшие у истоков проекта Polity, изначально стремились выявить «авторитетные модели социальных единиц», которые в принципе могут включать любую единицу, от нуклеарной семьи до международной организации. 31 Роберт Даль в своих ранних работах рассматривал условия для демократии в «социальной организации», 32 , которая ни в коем случае не обязательно была национальным государством. Доминирование государства в политическом воображении вместе с количественной склонностью к единицам «страна-год» может объяснить, почему основополагающие идеи авторитаризма и демократии были сужены до исключительно государственной направленности. Сегодня эта узкая направленность мешает решить некоторые из наиболее насущных проблем нашего времени.
Ученые демократического Запада, а также развивающихся стран тщательно исследовали, как, почему и в какой степени «автономия демократически избранных правительств была и все больше ограничивается источниками неизбираемой и непредставительной экономической власти». 33 Эту загадку ярко проиллюстрировал греческий долговой кризис. Греческий народ неоднократно имел возможность выбирать между разными партиями на свободных и справедливых выборах в период с 2011 по 2015 год и в разное время делал разные выборы.Но даже после того, как радикальная левая партия Syriza одержала убедительную победу на платформе пересмотра условий выплаты долга страны, позиция Греции на переговорах существенно не изменилась, и Syriza в конечном итоге приняла условия, которые в значительной степени сохранили меры жесткой экономии. Национальные выборы имели ограниченное значение для введения политики жесткой экономии в отношении греков в последние годы, поскольку реальный источник политики не был национальным. Это была, скорее, так называемая «тройка» (Европейская комиссия, Европейский центральный банк и МВФ), которая не имела мандата избирателя.Ситуация в Греции может быть крайним случаем, и некоторые могут найти вывод Дэвида Хелда о том, что «некоторые из наиболее фундаментальных сил и процессов, которые определяют природу жизненных шансов внутри и между политическими сообществами, в настоящее время находятся за пределами досягаемости национальных государств», 34 завышено. Но утверждение о том, что государственная автономия распространилась, и что международная система перешла к многоуровневым, иногда перекрывающимся или конкурирующим, механизмам управления, было подтверждено во многих направлениях современной политической научной литературы, включая государственную политику, международные отношения, политическую экономию и т. Д. демократическая теория. 35
Если мы серьезно отнесемся к этому утверждению, естественно возникает вопрос, могут ли и как новые формы авторитаризма проявить себя на уровнях ниже, выше или за пределами государства. Приведу лишь один пример. Известно, что ЕС страдает от дефицита демократии. Но следует ли из этого, что он авторитарный или может быть авторитарным? Или что условия кредита МВФ или арбитражные решения ВТО, которые часто называют необъяснимыми, являются авторитарными? Даже для того, чтобы иметь возможность ответить на такие вопросы, мы должны думать об авторитаризме таким образом, чтобы этот ярлык в принципе мог применяться к транснациональным структурам управления, но это не будет автоматически следствием отсутствия выборов.
В целом, чтобы понять современную политику, нам нужно определение авторитаризма, которое является существенным и динамичным, а не негативным и системным; это сосредоточено на саботаже подотчетности, а не только на качестве выборов; и это поддается оценке политических институтов внутри, ниже или за пределами государства. Следовательно, определение, ориентированное на практику, а не определение, ориентированное на систему, лучше подходит для понимания авторитаризма сегодня и для ответа на насущные вопросы общества по этому поводу.
Авторитарные и нелиберальные практики
Перспектива практики
Практики — это, попросту говоря, «шаблонные действия, встроенные в определенные организованные контексты». 36 По словам Теодора Шацки, одного из их главных теоретиков, «практические подходы могут… анализировать (а) сообщества, общества и культуры, (б) правительства, корпорации и армии, и (в) господство и принуждение как любые особенности совокупностей или явлений, установленных и воплощенных в практике.’ 37 Философы, социологи и теоретики культуры все обратились к концептуализации «практик» немного по-разному, по несколько разным причинам. Я выделю здесь только две важные и почти универсально согласованные особенности практик.
Во-первых, практики — это гораздо больше, чем действия или поведение отдельного человека, но гораздо меньше, чем государственная структура. Сосредоточение внимания на практике позволяет отказаться от обозначения только «режимов» как авторитарных, признавая, что в современной политике механизмы управления могут быть более гибкими.Таким образом, мы можем представить себе (и, следовательно, определить определяющие черты) авторитарных практик, существующих в Индии, США или ЕС. В то же время практики не сужают внимание к личности. 38 В то время как политология может быть слишком озабочена государственными структурами, в просторечии мы иногда попадаем в противоположную ловушку, обращаясь к таким людям, как Моди или Трамп, как если бы они были всемогущими и единственно ответственными за всю политическую жизнь внутри и исходящую из их соответствующие состояния.
Глобальная программа цифрового наблюдения Агентства национальной безопасности США (АНБ), обнародованная через разоблачения Сноудена, прекрасно иллюстрирует, что представляет собой практика. В течение ряда лет АНБ собирало огромные объемы данных в основном о гражданах, не являющихся гражданами США, с помощью различных методов, включая перекачку данных с наземных и подводных кабелей, приказы компаниям обмениваться метаданными, использование вредоносных программ и оказание давления на поставщиков, чтобы те устанавливали « лазейки » в свою продукцию. Эта практика не была связана конкретно с одной администрацией: в то время как различные подпроекты, такие как XKeyscore и PRISM, по-видимому, были инициированы Джорджем У.Буш, 39 , они продолжались при администрации Обамы, а в 2012 году был возобновлен Закон о внесении поправок в FISA 2008 года, который в принципе разрешал АНБ контролировать электронные коммуникации иностранцев за границей. 40 Программа поддерживалась годами, хорошо задокументировано и в некоторой степени транснационально, причем особенно тесно сотрудничают Штаб связи правительства Великобритании и Управление связи Австралии. 41 К его реализации были привлечены сотни человек. 42
Это подводит нас ко второй полезной общности в теории практики: ее упор на организационный и социальный контекст. Согласно Шацки, «практика — это набор действий и высказываний, организованный совокупностью пониманий, набором правил». 43 Это перекликается с тем, что мы знаем из тематических исследований авторитарных режимов. Люди не подчиняются изолированному диктатору из чистого страха и не сотрудничают с ним из чистой жадности или жажды власти. У них формируется общее понимание того, как все делается в их социальном контексте, независимо от того, искренне ли они верят в легитимные нарративы правительства, или просто прагматики, или что-то среднее между ними.Действительно, в то время как теория практики редко прямо упоминается в исследованиях авторитаризма, 44 во многих отличных исследованиях, ориентированных на страны или регионы, неявно используется подход, ориентированный на практику. Стерн и О’Брайен, например, обнаруживают, что политизированные граждане Китая постоянно получают и интерпретируют «смешанные сигналы» о том, что можно, а что недопустимо, — наблюдение, которое предполагает, что «китайское государство, даже в его наиболее репрессивной форме, не является таким целеустремленный, как его иногда изображают », но вместо этого состоит из« мешанины разрозненных актеров »с очень разными способами действий. 45 Слейтер и Феннер, опираясь на примеры из разных стран, проводят тщательное различие между «государственным аппаратом» и «его операторами», 46 и утверждают, что сильные государственные институты могут быть замечательным ресурсом для эффективных авторитарных практик, например правящими партиями. Хейдеманн и Лендерс настаивают на том, что переход от целостного анализа режима к исследованию авторитарной практики судебной, социальной политики или религиозных институтов в Сирии и Иране необходим для анализа того, что они называют «рекомбинантным авторитаризмом». 47 Рассматривая возможность «авторитарности» в Венгрии или Соединенных Штатах, мы не должны зацикливаться только на личностях Орбана или Трампа, но в равной степени учитывать необходимые «действия и высказывания» групп политиков, гражданских лиц. служащие и общественные деятели на разных уровнях, которые с ними связаны. Это было общее понимание внутри и за пределами разведывательного сообщества относительно того, что является необходимым и допустимым сбором данных для национальной безопасности, что сделало возможной практику наблюдения АНБ.
Авторитарные практики
Что же такое авторитарные практики? Существует риск расширить этот термин, чтобы охватить все политические явления, которые оказывают негативное влияние на жизнь людей, включая дискриминацию, насилие, коррупцию или неравенство. Это было бы бесполезно с аналитической точки зрения. Как я предлагал выше, мы должны переориентировать наше понимание авторитаризма с неспособности провести выборы на саботаж подотчетности . Более пристальный взгляд на значение самой ответственности должно прояснить, что означает саботаж и почему это важно.
Согласно скупому и широко цитируемому определению, «подотчетность — это отношения между субъектом и форумом, в которых субъект обязан объяснить и оправдать свое поведение, форум может задавать вопросы и выносить суждения, а актер может столкнуться с последствиями ». 48 Причины оценки подотчетности, если их перевернуть, проливают свет на то, что большинство из нас интуитивно называет «авторитаризмом», и почему мы считаем это нормативной проблемой. Согласно Рубинштейну, по сути, «подотчетность позволяет — точнее, она помогает составить — недоминирование ». 49 Далее она перечисляет его достоинства: усиление соблюдения основных и процедурных правил политическими деятелями, продвижение предпочтений и гражданских добродетелей тех, перед кем возложена ответственность, и предоставление полезной информации всем, кого это касается. Бовенс также различает демократический, конституционный и обучающий аспекты подотчетности. 50 Авторитарные практики допускают господство: они влекут за собой существенное и процедурное нарушение правил, вмешиваются в предпочтения и подавляют гражданские добродетели тех, перед кем лежит ответственность, и строго контролируют информационные потоки.
Авторитарные практики саботажа подотчетности не следует приравнивать к простому отсутствию подотчетности, которое может быть вызвано отсутствием возможностей или может быть институциональным. С политической точки зрения можно было бы назвать это «авторитаризмом», чтобы уточнить точку зрения, но с аналитической точки зрения это привело бы нас к отрицательному определению. Напротив, исследование активных практик подотчетности и саботажа как ядра авторитаризма особенно актуально сегодня, потому что, в отличие от нескольких веков назад, дискурсы и институты подотчетности теперь повсеместны и часто имитируются.У большинства авторитарных режимов сегодня есть парламент, конституционный суд и, возможно, даже псевдоплюралистические СМИ, что делает аналитические инструменты, которые могут различать несовершенные механизмы подотчетности и фактическое подрывание подотчетности, тем более важным.
Не все виды ответственности относятся к авторитаризму. От латинского auctoritas , означающего «власть», авторитаризм предполагает власть. В частности, он предполагает социальную единицу, в которой одни контролируют других.Таким образом (с точки зрения практической власти, если не обязательно конституционных договоренностей) отношения между субъектом и форумом, который саботируется, — это отношения снизу вверх, а не снизу вверх, бюрократическая или коллегиальная подотчетность. Рассмотрение авторитаризма с точки зрения саботажа подотчетности позволяет избежать традиционного «другого» подтекста этого термина. Фактически существующие демократии сами по себе являются формами господства и никогда не несут полной ответственности. Демократии, возможно, также необходимо демократизировать, даже если они не находятся в процессе «отката назад». 51
Сосредоточение внимания на реальном контроле над другими также позволяет различать транснациональные практики, не прибегая к надуманным представлениям о подотчетности, саботаже по отношению к всем гражданам мира. Люди, над которыми государственные субъекты осуществляют контроль, обычно являются либо гражданами, либо людьми в пределах границ этого государства, но иногда существует физический контроль, и может быть подотчетный саботаж без того и другого. В примере с выдачей ЦРУ в сотрудничестве с другими службами безопасности явно контролировало «незаконных комбатантов», которые не были ни гражданами США, ни находились в пределах США.В таком случае к ответственности привлекаются и могут быть саботированы против граждан США, которые имеют право знать, что делают их государственные органы, самих жертв выдачи и их представителей, а также жителей штатов, на территории которых на территории имели место тайные задержания и пытки. Другим примером может служить экстерриториальная практика авторитарных режимов, таких как Эритрея, Иран, Сирия и различные государства Центральной Азии, которые включают физическое и цифровое преследование их критиков в диаспоре. 52
Итак, резюмируя приведенный аргумент: для того, чтобы удовлетворить сегодняшние аналитические потребности, определение авторитарных практик должно: (а) подходить к авторитаризму как к существенному явлению, а не просто как к недостатку демократии; (б) отойти от выборов как основного пробного камня; и (c) отражать характер авторитаризма, когда он больше не обязательно воплощается и осуществляется только национальными правительствами государств. Авторитарные практики предполагают нисходящие отношения, когда задействованный в них политический деятель имеет контроль над людьми, которых они затрагивают.Основываясь на этих критериях, я определяю авторитарную практику как модель действий, встроенных в организованный контекст, саботаж ответственности перед людьми («форумом»), над которыми политический деятель осуществляет контроль, или их представителями, блокируя их доступ к информации и / или отключение их голоса.
Как показано на рисунке 1, авторитарные практики являются проявлением предотвращения диалога между властным субъектом и форумом. Сохранение в секрете действий и решений на форуме исключает диалог, блокируя доступ к информации.Должно быть ясно, что не все формы секретности в политике представляют собой саботаж ответственности. При определенных обстоятельствах политическая тайна может быть законной при условии, что сама процедура определения исключений из публичности должна быть публичной. Конфиденциальный обмен информацией с назначенными представителями форума также может быть законной альтернативой полной гласности. 53 В большинстве парламентов, например, есть секретный комитет по разведке, где избранная группа парламентариев будет проинформирована о вопросах разведки, которые открыто не обсуждаются с другими представителями, не говоря уже о широкой общественности.Несомненно, существуют тяжелые случаи, но для разборчивых авторитарных методов следует сосредоточить внимание на простых: схеме отключения информации, а не исключительных инцидентах или хорошо регулируемой секретности, связанной с прозрачными процедурами. Программа ЦРУ по выдаче лиц выдержала бы это испытание: в ряде случаев администрация Буша отказала в передаче соответствующих меморандумов и другой информации, запрошенной членами комитетов по разведке Палаты представителей и сената, или отрицала их существование, а в 2005 году не смогла раскрыть многие соответствующие документы. документы в ответ на постановление суда. 54
Рисунок 1
Саботаж подотчетности
Рисунок 1
Саботаж подотчетности
Доступ к информации также затрудняется, когда форуму преднамеренно предоставляется неточная информация. Конечно, политики все время вертятся, извращаются и уклоняются от правды. Но дезинформация — это больше, чем случайное приукрашивание фактов. Одноразовая политическая ложь не является авторитарной практикой, но вполне могла бы подойти модель, согласно которой несколько лиц, облеченных властью по одному и тому же вопросу в разное время, предоставляют неточную информацию.Например, утверждение президента Трампа о том, что на его инаугурацию была рекордная посещаемость, не следует рассматривать как обоснованное или достаточно важное, чтобы считаться закономерным. Но утверждения о том, что миллионы нелегальных мигрантов обманным путем проголосовали на президентских выборах в США, будут примером более устойчивой модели. Эти обвинения сначала были озвучены во время предвыборной кампании Трампа, 55 , а затем неоднократно озвучивались самим президентом, 56 , его пресс-секретарем, 57 и старшим советником Белого дома Стивеном Миллером; 58 , наконец, они стали предметом расследования, которое возглавил вице-президент Майк Пенс. 59 Вряд ли есть необходимость констатировать современную актуальность авторитарных практик во времена политики «постправды» и альтернативных фактов. Как схематично показано на рисунке 1, и секретность, и дезинформация блокируют коммуникационный поток от властей к форуму.
Другая форма саботажа ответственности — отключение голоса. Это нарушает диалогический поток в другом направлении, от форума к актеру. Критические вопросы могут быть обескуражены, а вопрошающие запуганы, наказаны или подкуплены.Или может быть, что критика, «вынесение суждения» о поведении актера, затруднена. Эта конкретная форма саботажа подотчетности наиболее легко узнаваема теми, кто изучает авторитарные режимы: мы сразу же склонны думать о свободных и справедливых выборах как о средстве вынесения суждений, а противодействие им как об авторитаризме.
Но голос может быть гораздо больше, чем голос. Вынесение приговора происходит не только в урне для голосования, но также может принимать форму журналистики, отчетов НПО, проповедей или песен в стиле рэп.Лишение форума возможности выносить суждения может проявляться как вмешательство в свободные и справедливые выборы, но также как цензура или произвольное вмешательство в дела критики определенного действия или решения. Те, кто задает вопросы, и критики могут быть обычными людьми или профессиональными вопрошающими и критиками, такими как парламентарии, журналисты, правозащитники или другие активисты. Или они могут даже быть внутренними критиками, такими как действительные или потенциальные информаторы.
Закон Венгрии о СМИ от 2010 года, которым был учрежден надзорный орган, контролируемый государством, является хорошим примером.Учреждение формально не занимается цензурой, но имеет право налагать недопустимо высокие штрафы на радио и телеканалы. Под контролем контролируемого партией органа с широкими полномочиями и в сочетании с предвзятыми процедурами торгов, он оказал сдерживающее воздействие на венгерские СМИ. 60 Массовая отмена правительством Индии разрешений для НПО на получение лицензий на иностранное финансирование — еще один пример меры, направленной на то, чтобы заглушить критические голоса. 61 Венесуэла сделала и то, и другое: при Чавесе она национализировала телевизионные станции и приняла ограничительные законы о СМИ, а также запретила иностранное финансирование НПО, а при Мадуро она продолжала, а иногда и расширяла эту практику. 62
Все эти примеры были хорошо задокументированы, и юристы указали на то, что такая практика нарушает международные обязательства соответствующих стран в области прав человека. Но политологи склонны рассматривать такую практику в первую очередь в связи со свободой и справедливостью выборов или с такими идеологиями, как популизм. Они не рассматривают их как потенциально «авторитарные» практики сами по себе. Система подотчетности саботажа позволяет нам это делать.Он не классифицирует правительства или институты систематически как «авторитарные» или «неавторитарные», а вместо этого применяет этот термин к конкретным практикам, которые могут быть более или менее присущи общему режиму управления.
Нелиберальные практики
Некоторые читатели могут здесь отметить отсутствие элементов, которых они ожидали в определении авторитаризма, таких как нарушение прав человека. Подобно тому, как некоторые политологи считают полезным различать простую демократию и либеральную демократию, я делаю различие между авторитарной практикой и нелиберальной практикой.Проведение таких теоретических различий может показаться академическим перед лицом угроз демократии, гражданскому обществу и правам человека. Но важно именно тогда, когда звонят либеральные сигналы тревоги и накаляются эмоции, чтобы провести четкие аналитические различия, чтобы лучше понять явления, свидетелями которых мы являемся.
Авторитарные практики, по своей сути, связаны с подотчетным саботажем. Иногда они нарушают индивидуальные политические права. Но целый ряд других прав носит скорее либеральный, чем политический характер.По словам Фарида Закария, конституционный либерализм «относится к традиции, глубоко укоренившейся в западной истории, которая стремится защитить автономию и достоинство человека от принуждения, независимо от его источника, государства, церкви или общества». 63 Можно усомниться в утверждении Закарии о глубине этой традиции на Западе и ее предполагаемом отсутствии где-либо еще в свете колониальной истории и современных событий, но с аналитической точки зрения полезно определить нелиберализм как явление, отличное от авторитаризма. .На уровне государств это различие может также способствовать нашему анализу так называемых «гибридных» режимов. Сейчас хорошо известно, что гибридность не одномерна, поскольку различные авторы проводят различие между электоральным и либеральным измерениями. 64 Но гибридность по любому из этих параметров все еще измеряется с точки зрения демократии и поэтому классифицируется как недостаточная эффективность, а не рассматривается с точки зрения активных практик и изучается исключительно на национальном уровне.
Я определяю нелиберальную практику как модель действий, встроенных в организованный контекст, посягающих на автономию и достоинство человека. К классу нелиберальной практики относятся модели вмешательства в юридическое равенство, обращение в суд или признание перед законом; нарушение свободы слова, права на справедливое судебное разбирательство, свободы религии и права на неприкосновенность частной жизни; и нарушения прав на физическую неприкосновенность.
Разграничение авторитарной и нелиберальной практики не является зеркальным отражением различия, которое часто проводится между свободными и справедливыми выборами и разделением властей. Разделение властей служит той же цели, что и свободные и справедливые выборы: подотчетности.Таким образом, подрыв разделения властей, как и фальсификация выборов, носит авторитарный характер. Различные формы обхода парламента, будь то секретность или совершенно открыто, посредством неограниченного президентского указа, также должны (при их использовании) считаться авторитарной практикой, поскольку они отключают одну из наиболее важных форм вынесения суждений — парламентский надзор. То же самое верно, когда судебный надзор нарушается, искажается или игнорируется. На рисунке 2 показано, как авторитарные и нелиберальные практики — это разные, но частично совпадающие категории.В частности, нарушения свободы выражения мнения являются авторитарной практикой, поскольку они блокируют диалог об ответственности. В то же время они являются нелиберальными практиками, поскольку ущемляют автономию и достоинство личности.
Рисунок 2
Авторитарные и нелиберальные практики
Рисунок 2
Авторитарные и нелиберальные практики
Само собой разумеется, что нелиберальные практики не более или менее предосудительны или последовательны, чем авторитарные.Различие носит аналитический характер. Авторитарные методы направлены на то, чтобы оградить власть имущих от ответственности. Нелиберальные методы могут преследовать множество целей, включая подавление голосов тех, кто представляет угрозу для власть имущих, но также могут быть разработаны для продвижения идеологического проекта или даже для выполнения воли большинства. Показательный пример — крайне нелиберальное одобрение президентом Филиппин Дутерте убийства наркоманов. 65 Маловероятно, чтобы потребители наркотиков представляли особую угрозу власти Дутерте.Скорее, идея о том, что потребители наркотиков опасны и менее чем люди, очевидно, пользуется значительной поддержкой на Филиппинах, и позиция Дутерте, возможно, помогла ему выиграть президентский пост. Если обвинения в употреблении наркотиков не направляются против критиков правительства, нельзя предположить, что нелиберальная практика одобрения убийства потребителей наркотиков имеет авторитарные намерения. Скорее, это типичное проявление популизма, определяемого как мажоритарный антиплюрализм. 66 Популизм может вести к нелиберальным практикам, но это ни в коем случае не единственная их причина.В то время как репрессивные меры российского правительства против гомосексуализма, например, могут быть вызваны популистскими мотивами, очень похожими на мотивы Дутерте, неоднократное заключение режима Алексея Навального в тюрьму является авторитарной попыткой заставить замолчать популярный, возможно, даже популистский, оппозиционный голос.
Иногда может существовать причинно-следственная связь: нелиберальные практики часто служат стимулом для авторитарных практик. Программа выдачи, например, была прежде всего нелиберальной практикой: так называемые «незаконные комбатанты» подвергались произвольному задержанию и пыткам.Однако ее практикующие, зная, насколько спорной будет программа пыток, старались сохранить ее в секрете — авторитарная практика. В других случаях нелиберальные методы, особенно когда они санкционированы большинством, могут совершаться совершенно открыто и открыто критиковаться, как это видно на примере убийств потребителей наркотиков на Филиппинах или обращения шерифа Джо Арпайо с заключенными и расового профилирования в Аризоне. .
Срочная повестка
Многие политологи в последнее время задаются вопросом, следует ли им действовать по-другому: занять более четкую позицию в отношении политических событий, которые вызывают у них беспокойство, более активно участвовать в публичных дебатах, приправлять свой сухой анализ эмоциональными и близкими к дому примерами, чтобы чтобы усилить свое влияние или найти способы противостоять атакам на научные знания и ученых.Все это достойные и необходимые инициативы; но мы также должны пересмотреть наш основной бизнес и подумать, подходят ли наши аналитические инструменты своему предназначению. Концептуальные инновации могут не выглядеть как политическое вмешательство, но это так. Самый важный вклад, который социологи могут внести в общество, — это делать то, что у них получается лучше всего: проводить систематические наблюдения, абстрагироваться от того, что они видят, затем снова операционализировать абстракции, классифицировать и анализировать, чтобы отвечать на описательные, причинные и нормативные вопросы их день.
Исследования авторитаризма начались с таких ученых, как Карл Поппер и Ханна Арендт, а затем Хуан Линц и Гильермо О’Доннелл, которые анализировали ужасающие события в их собственных обществах с целью научиться противодействовать таким тенденциям. 67 Это превратилось в профессиональное исследование с выгодной позиции Запада политических систем, отличных от нашей и считающихся ниже нее. Стремясь оживить исследования авторитаризма, вернувшись к основным принципам, я определил и проиллюстрировал авторитарные и нелиберальные практики и предположил, что они теоретически различны, хотя в действительности они часто совпадают.Не только нелиберальные, но и авторитарные практики могут иметь место независимо от того, каким образом политический субъект (-ы) попал в свою (-ые) позицию (-и), поскольку авторитаризм не определяется как отсутствие свободных и справедливых выборов.
Определение, основанное на практике, позволяет нам заметить, что правительство Венесуэлы при Чавесе применяло обширные авторитарные и нелиберальные методы, в то же время признавая, что он неоднократно приходил к власти путем всенародного голосования. Точно так же мы можем постулировать без логического противоречия, что, хотя премьер-министры Моди и Орбан и президенты Дутерте и Трамп, похоже, были свободно и справедливо избраны — и могут быть переизбраны, — их правительства придерживаются авторитарных и / или нелиберальных методов.
Я также показал, что практика хранения незаконных секретов укоренилась в службах безопасности Соединенных Штатов, независимо от того, какая партия или президент находится у власти. Это не предназначено для того, чтобы указать пальцем конкретно на США, а скорее для того, чтобы показать, что авторитарные методы в определенных проблемных областях или со стороны конкретных агентств могут сохраняться в рамках устоявшихся демократий. В самом деле, как уже давно признается критическая литература по безопасности, то, что я назвал авторитарными и нелиберальными методами, часто совпадает с обращением к проблемам безопасности. 68 Такая практика требует политологического анализа с точки зрения ее авторитарности, даже когда нет неминуемой угрозы полномасштабной смены режима.
Это концептуальное эссе — только начало. Авторитарные и нелиберальные практики должны быть лучше операционализированы, классифицированы и сопоставлены, а причинные связи должны быть установлены с другими явлениями, если мы хотим предложить способы реагирования на них. Новое определение авторитаризма и нелиберализма с точки зрения практики позволяет нам вернуть домой накопленные нами знания о том, как работает авторитаризм.Обращая взор на наши собственные общества, мы можем прийти к пониманию того, как авторитарные и нелиберальные практики развиваются и развиваются внутри демократий и в транснациональных условиях; мы можем начать видеть, в каких обстоятельствах они процветают и как им лучше всего противостоять.
Заметки автора
© Автор (ы) 2018. Опубликовано Oxford University Press от имени Королевского института международных отношений.
Это статья в открытом доступе, распространяемая в соответствии с условиями лицензии Creative Commons Attribution License (http: // creativecommons.org / licenses / by / 4.0 /), который разрешает неограниченное повторное использование, распространение и воспроизведение на любом носителе при условии правильного цитирования оригинальной работы.Что такое авторитаризм… и чем не является: * практическая перспектива | Международные отношения
Аннотация
В этой статье освещаются три основные проблемы, связанные с текущими концепциями авторитаризма: они составляют негативную или остаточную категорию, чрезмерно сосредоточены на выборах и предполагают, что авторитаризм обязательно является явлением на уровне государства.Такая «классификация режимов» не может помочь нам разумно прокомментировать обеспокоенность общественности тем, что такие политики, как президент Родриго Дутерте, премьер-министр Нарендра Моди, премьер-министр Виктор Орбан или президент Дональд Трамп, по сути, являются «авторитарными» лидерами. В этой статье предлагается, чтобы у политологов были лучшие инструменты для различения современных угроз демократии и интерпретаций, проникнутых леволиберальными предрассудками, исследования авторитаризма должны быть переориентированы на изучение авторитарных, а также нелиберальных практик , а не справедливости только национальные выборы.В статье определяются и иллюстрируются такие практики, существующие в авторитарном, демократическом и транснациональном контекстах. Сравнительный анализ авторитарных и нелиберальных практик поможет нам понять условия, в которых они процветают, и как им лучше всего противостоять.
Ни один читатель политических комментариев в последние годы не мог не заметить озабоченность, возможно, даже панику, по поводу глобальной волны авторитаризма, которая теперь может затронуть даже устоявшиеся демократии. «Как построить автократию» было зловещим названием передовой статьи Дэвида Фрума в The Atlantic , в которой утверждалось, что существуют условия для «демократического отката»… «по пути к нелиберализму» в Соединенных Штатах. 1 Индийский независимый новостной сайт The Wire предупреждает американцев, что Индия под властью партии Бхаратия Джаната (БДП) является примером того, как «неавторитарное государство может практиковать повседневные акты авторитаризма». 2 А Кен Рот, директор Human Rights Watch, предупредил о «новом поколении авторитарных популистов», назвав демократически избранных лидеров, таких как президент Филиппин Дутерте, премьер-министр Венгрии Орбан и премьер-министр Индии Моди, на одном дыхании с автократами. таких как Си Цзиньпин из Китая, Путин из России и Асад из Сирии. 3 Другие называют таких, как Дутерте, Орбан и Моди, «нелиберальными» лидерами. 4
Эти комментаторы кое-что понимают. Их опасения широко разделяются и законны. Но профессиональные политологи мало что могут сказать о том, существуют ли в демократическом обществе такие вещи, как «повседневные акты авторитаризма» или «автократическое лидерство», и если да, то как они будут выглядеть. Они разработали сложный анализ качества демократии и некоторые предупреждающие сигналы «отката демократии» к авторитарному правлению. 5 Но им — нам — не хватает словаря и инструментов, чтобы дать ясный, основанный на исследованиях анализ этих явных явлений авторитаризма и нелиберализма в рамках устоявшихся демократий. Они могут многое сказать о том, почему избираются такие лидеры, как Дутерте, Моди, Орбан или Трамп, но очень мало о том, как оценить то, что они делают после прихода к власти. Они также не могут ответить на публичные обвинения в том, что МВФ или ВТО неподотчетны и нуждаются в демократизации, 6 или что цифровое наблюдение, подобное тому, которое практикуется Агентством национальной безопасности США (АНБ) и раскрывается утечками Сноудена, авторитарно в Оруэлловское чувство.Однако без такого анализа, без реального понимания того, как авторитаризм или нелиберализм может выглядеть в демократическом или транснациональном контексте, мы не знаем, в чем именно заключается проблема, каковы текущие тенденции и как эти тенденции могут быть связаны с другими. последние тенденции, такие как популизм, ксенофобия и нативизм.
Почему политологи разработали такие шоры и как их снимать? В академической литературе «авторитарный» означает две совершенно разные вещи.В сравнительной политике это относится к режиму, который не организует периодические свободные и справедливые выборы. Такая классификация типов режимов говорит нам о том, что такие лидеры, как Дутерте, Моди, Орбан и Трамп, были (относительно) свободно и справедливо избраны, так что, если они не распустят парламент или не украдут выборы, их соответствующие режимы не заслуживают формальной классификации как авторитарные. В политической психологии авторитаризм — это психологический профиль людей, характеризующийся стремлением к порядку и иерархии и страхом перед посторонними.Теория авторитарной личности может рассказать нам о вероятных корреляциях между приверженностью тому, что они называют авторитарными ценностями, и поведением при голосовании. 7 Но он не ставит своей целью исследовать, что лидеры, избранные этими «авторитарными» избирателями, делают после прихода к власти.
Ни классификация режимов, ни теория авторитарной личности не помогают нам разумно прокомментировать опасения, что Дутерте, Моди, Орбан и Трамп могут быть «авторитарными» или «нелиберальными» лидерами. Может ли за такими вердиктами политических обозревателей, журналистов или активистов еще быть суть, которую мы, политологи, не понимаем? В настоящее время нам не хватает инструментов, чтобы различать реальные угрозы демократии и интерпретации, проникнутые леволиберальными предрассудками, потому что мы не смогли определить или операционализировать «авторитаризм» или «нелиберализм» таким образом, чтобы они соответствовали здравым смыслам, которые журналисты и граждане свободно используют. .Мы должны иметь возможность судить об «авторитарности» правительств не только по тому, как они пришли к власти, или по предполагаемым личностным чертам электората, но и по тому, что они делают, оказавшись у власти.
Я буду утверждать, что вместо того, чтобы сосредотачиваться исключительно на авторитарных режимах или авторитарных личностях, мы должны изучать (то есть определять, вводить в действие, наблюдать, классифицировать, анализировать) авторитарные и нелиберальные практики . Сосредоточение внимания на практике имеет дополнительное преимущество, так как помогает нам выйти за рамки контекста одного государства и признать такие явления, как транснациональный нелиберализм или авторитарное партнерство между государственным и частным секторами.Ниже я продемонстрирую, с какими аналитическими проблемами мы сталкиваемся, обсудим, как политическая наука стала настолько близорукой в своем исследовании авторитаризма, и предложу, как практическая перспектива может обеспечить более социально значимое и резонансное понимание авторитаризма и нелиберализма. Я буду определять авторитарные практики как модели действий, которые саботируют подотчетность людям, над которыми политический деятель осуществляет контроль, или их представителям посредством секретности, дезинформации и подавления голоса.Они отличаются от нелиберальных практик, которые относятся к шаблонным и организованным посягательствам на индивидуальную автономию и достоинство. Хотя эти два вида практики часто сочетаются в политической жизни, разница заключается в типе нанесенного вреда: авторитарные практики в первую очередь представляют собой угрозу демократическим процессам, в то время как нелиберальные практики — это в первую очередь проблема прав человека. 8 Я заканчиваю несколькими словами о том, что необходимо сделать, чтобы политологи могли лучше выявлять и анализировать авторитарные и нелиберальные практики и, таким образом, лучше информировать свое общество, когда их демократические основы оказываются под угрозой.
Диагностика дисциплинарных шор
Чтобы показать несоответствие между инструментами политологии и реальной политикой, давайте сначала рассмотрим Венесуэлу. В 2006 году Уго Чавес был переизбран президентом с большим перевесом, что было подтверждено международными наблюдателями за выборами. Убедительно выиграв референдум по отмене ограничения президентских полномочий двумя сроками подряд, Чавес снова баллотировался в 2012 году и снова победил со значительным отрывом. В течение всего периода пребывания Чавеса у власти лидеры оппозиции подвергались преследованиям, а работа активистов гражданского общества и журналистов затруднялась; некоторые были заключены в тюрьму.После смерти Чавеса его преемник Николас Мадуро с небольшим перевесом выиграл президентский пост в опросе, проведенном в 2013 году на фоне насилия на выборах. В декабре 2015 года оппозиция победила на парламентских выборах и заняла свои места, но с тех пор Мадуро распустил Национальное собрание и заменил его новым Учредительным собранием после выборов, бойкотированных оппозицией. 9 Политологи пытались классифицировать Венесуэлу. Чейбуб, Ганди и Вриланд, используя данные до 2009 года, классифицируют Венесуэлу как демократию с 1959 года, тогда как Геддес, Франц и Райт классифицируют ее как персональную диктатуру с 2006 года.Индекс Polity колеблется: Венесуэла опустилась ниже отметки демократии (+6) в 2006 году, году обвального падения Чавеса, а в 2009 году упала с +5 до −3; но в 2013 году, в год неоднозначных выборов Мадуро, он снова поднялся до +4. Страновед Хавьер Корралес, напротив, считает, что медленный переходный период завершится полным авторитаризмом к октябрю 2016 года. 10 Так была Венесуэла авторитарной при Чавесе или нет? И стало ли оно более или менее авторитарным при Мадуро? Или это была нелиберальная демократия в течение некоторого или всего этого периода?
Теперь рассмотрим менее очевидный случай, политику, а не страну: в частности, политику выдачи.Под этим я имею в виду тайные задержания и допросы так называемых вражеских комбатантов, проводимые Центральным разведывательным управлением США (ЦРУ), но осуществляемые различными национальными вооруженными силами, полицией и спецслужбами в разных странах с 2002 года. to 2008. 11 В настоящее время общепризнано, что программа выдачи нарушила права человека заключенных, которые почти без исключения были неамериканцами. Администрация США держала эту политику в секрете даже от членов комитетов по разведке Конгресса. 12 Администрация Буша, которая в конечном итоге отвечала за эту политику, была, конечно, демократически избрана. Возможно, оно не было полностью осведомлено о политике ЦРУ или не контролировало ее. Было бы странно называть администрацию Буша авторитарным режимом из-за программы выдачи. Должны ли мы сделать противоположный вывод, что, поскольку правительство было избрано свободно, оно не может заслуживать ярлыка «авторитарное», даже если демократический надзор явно ниспровергается в связи с выдачей властей? И мы должны только спросить, подлежала ли политика выдачи контролю со стороны представителей американских человек? Или сами заключенные и их представители (например, их адвокаты) также имеют отношение к определению того, что считается авторитарным? А как насчет других граждан, на почве которых происходили тайные задержания и пытки? Этот пример примечателен тем, что ЦРУ могло экстерриториализировать свою деятельность именно для того, чтобы помешать национальному демократическому и судебному надзору. 13
Неспособность политологии дать четкие ответы на такие вопросы объясняется тремя основными проблемами нашего нынешнего образа мышления. Во-первых, авторитаризм на самом деле является негативной категорией, не имеющей собственного определения. Во-вторых, чрезмерное внимание к выборам в то время, когда связь между голосованием на выборах и фактическим влиянием на формирование политики широко сомневается как гражданами, так и политологами. Третье — это предположение, что авторитаризм — это структурное явление, находящееся только на уровне национального государства.
Вакуум в активной зоне
Особенность исследования авторитаризма состоит в том, что оно не начинается с определения своего собственного основного предмета. Термин впервые получил широкое концептуальное внимание как категория между тоталитаризмом и демократией в классической книге Линца «Тоталитарные и авторитарные режимы » 1975 года. 14 Линц задал тон многим последующим исследованиям, которые характеризуют авторитаризм, во-первых, как недостаток демократии, а во-вторых, как контейнерную концепцию, которая получает содержание только в своих подкатегориях. 15 Большая аналитическая работа была проделана по некоторым из этих подкатегорий, 16 , но они мало помогают в определении «авторитаризма» как такового.
Пытаясь исследовать все авторитарные режимы, а не только их подмножества, исследователи авторитаризма все еще прибегают к классическим определениям демократии , сформулированным Шумпетером или Далем, чтобы очертить область своей деятельности. Шумпетер назвал демократию «институциональным механизмом для принятия политических решений, при котором отдельные лица получают право принимать решения посредством конкурентной борьбы за голосование народа», или, короче, «свободной конкуренцией за свободное голосование». 17 Таким образом, авторитаризм характеризуется просто отсутствием свободной и честной конкуренции. Идеи Даля лежат в основе более всеобъемлющего определения, согласно которому демократия не сводится исключительно к выборам, но также предполагает уважение к свободе выражения мнения, доступу к информации и свободе объединений. 18 В более широком смысле, авторитарные режимы — это те, которые не могут организовать свободные выборы и , не соблюдают эти свободы. Формулировка на основе Даля дает немного больше информации о том, что такое авторитаризм на самом деле, а также дает больше информации о промежуточных типах, иногда называемых гибридными режимами или дефектными демократиями.Но «ядро по-прежнему остается вакуумом», 19 , поскольку определение по-прежнему опирается на отсутствие, на отсутствие выборов и свобод, а не на позитивное определение того, что такое авторитаризм на самом деле и что он делает.
Не только выборы
Наличие или отсутствие свободных и справедливых выборов считается главным критерием определения того, является ли государство авторитарным или демократическим. Но это овеществление выборов, которое никогда не бывает полностью беспроблемным, сегодня менее актуально, чем когда-либо.Исследователи авторитаризма посвятили много энергии одной стороне проблемы, а именно преобладанию в мире государств, которые проводят выборы с некоторым элементом конкуренции, но с тем, что Левицкий и Уэй назвали «неравным игровым полем». 20 Но эта литература о «реальных, но несправедливых» выборах остается изолированной от недавних работ о недостатках и ограничениях выборов в устоявшихся западных демократиях. Исследователи авторитаризма, похоже, не принимают всерьез аналитическую связь с демократией, на которой основываются их негативные определения.Ведущие исследователи авторитаризма, такие как Чейбуб, Ганди и Вриланд, пишут, что «выборы позволяют гражданам влиять на политику посредством своего контроля над лидерами», 21 , в то время как Геддес, Райт и Франц утверждают, что в демократических странах «правящая коалиция из 50 процентов (плюс ) избирателей могут облагать налогом тех, кто не входит в коалицию, чтобы распределять выгоды среди тех, кто находится внутри ». 22 Но их категоризация авторитарных и демократических государств с помощью фиктивной переменной, зависящая от состязательных выборов, не начинает проверять, действительно ли граждане имеют возможность влиять на политику или организовывать распределение.У этих авторов есть слепое пятно для широко распространенного скептицизма, как среди ученых западных демократий, так и среди их широкой общественности, относительно того, действительно ли выборы являются средством изменения политики в ответ на популярный спрос. 23 Хотя исследователи демократии расходятся во мнениях относительно степени и причин растущего общественного недоверия к политикам и политическим партиям в последние десятилетия, они в целом согласны с тем, что это реальное явление. 24 Снижение явки избирателей и, в последнее время, поворот к популистским кандидатам и партиям объясняется именно этим скептицизмом.Действительно, некоторые авторы начали утверждать, что может иметь место сближение между ранее совершенно разными авторитарными и демократическими национальными правительствами. 25 Дело не в том, что свободные и честные выборы потеряли смысл. Но исследователи демократии уже давно перестали определять демократию только по наличию свободных и справедливых выборов, 26 и исследователи авторитаризма должны перестать определять авторитаризм просто по их отсутствию.
Вместо этого мы должны поразмышлять о том, что выборы изначально означали при разделении на демократию / авторитарность: то есть подотчетность правителей демос .Действительно, подотчетность, а не выборы, была основной концепцией демократии, разработанной Шмиттером и Карлом в контексте демократизации после 1989 года: «Современная политическая демократия — это система управления, при которой правители несут ответственность перед обществом, действуя косвенно через конкуренцию и сотрудничество их избранных представителей ». 27 В более поздней статье Шмиттер прямо опускает слово« избранный »перед представителями, открывая путь для включения более неформальных типов представительства в качестве механизмов подотчетности. 28 Акцент на подотчетности все же может включать выборы как частый — и обычно в некоторой степени действенный — механизм подотчетности, но это не будет объединять показатель с категорией.
Много было написано об альтернативных формах подотчетности в отсутствие выборов, особенно на уровнях, отличных от государства. Такие формы часто выявляются на местном уровне, где механизмом, обеспечивающим подотчетность, могут быть неформальные институты, гражданское общество, СМИ или даже само центральное государство, которое может обратиться к местным структурам подотчетности как к средству решения проблем своего собственного принципала-агента. проблема по отношению к местным чиновникам. 29 Точно так же есть литература о подотчетности через гражданское общество на транснациональном уровне. 30 Глубина и значение этих альтернативных форм подотчетности, как и должно быть, вызывают много споров. Дело здесь не в том, чтобы определить, какие типы или условия подотчетности могут считаться достаточно демократическими, а в том, чтобы определить, что будет считаться определенно авторитарным. Концепция «светофора», согласно которой государства являются демократическими, когда они проводят свободные и справедливые выборы, и авторитарными во всех остальных случаях, нам не помогает.Вместо этого мы должны искать активную практику подрыва или саботажа подотчетности, а не отсутствие свободных и справедливых выборов как ключевую черту авторитаризма. Такой саботаж будет проявляться в политических практиках , не обязательно в конституционных мерах.
От типов национальных режимов к политическим практикам
Третье слепое пятно в исследованиях авторитаризма — это неспособность заметить влияние глобализации на политику.Исследования авторитаризма в подавляющем большинстве случаев предполагают, что соответствующая арена для изучения политики, авторитарной или демократической, является национальной. Так было не всегда. У отцов-основателей авторитаризма и исследований демократии был гораздо более широкий кругозор. Гарри Экштейн и Тед Гурр, стоявшие у истоков проекта Polity, изначально стремились выявить «авторитетные модели социальных единиц», которые в принципе могут включать любую единицу, от нуклеарной семьи до международной организации. 31 Роберт Даль в своих ранних работах рассматривал условия для демократии в «социальной организации», 32 , которая ни в коем случае не обязательно была национальным государством. Доминирование государства в политическом воображении вместе с количественной склонностью к единицам «страна-год» может объяснить, почему основополагающие идеи авторитаризма и демократии были сужены до исключительно государственной направленности. Сегодня эта узкая направленность мешает решить некоторые из наиболее насущных проблем нашего времени.
Ученые демократического Запада, а также развивающихся стран тщательно исследовали, как, почему и в какой степени «автономия демократически избранных правительств была и все больше ограничивается источниками неизбираемой и непредставительной экономической власти». 33 Эту загадку ярко проиллюстрировал греческий долговой кризис. Греческий народ неоднократно имел возможность выбирать между разными партиями на свободных и справедливых выборах в период с 2011 по 2015 год и в разное время делал разные выборы.Но даже после того, как радикальная левая партия Syriza одержала убедительную победу на платформе пересмотра условий выплаты долга страны, позиция Греции на переговорах существенно не изменилась, и Syriza в конечном итоге приняла условия, которые в значительной степени сохранили меры жесткой экономии. Национальные выборы имели ограниченное значение для введения политики жесткой экономии в отношении греков в последние годы, поскольку реальный источник политики не был национальным. Это была, скорее, так называемая «тройка» (Европейская комиссия, Европейский центральный банк и МВФ), которая не имела мандата избирателя.Ситуация в Греции может быть крайним случаем, и некоторые могут найти вывод Дэвида Хелда о том, что «некоторые из наиболее фундаментальных сил и процессов, которые определяют природу жизненных шансов внутри и между политическими сообществами, в настоящее время находятся за пределами досягаемости национальных государств», 34 завышено. Но утверждение о том, что государственная автономия распространилась, и что международная система перешла к многоуровневым, иногда перекрывающимся или конкурирующим, механизмам управления, было подтверждено во многих направлениях современной политической научной литературы, включая государственную политику, международные отношения, политическую экономию и т. Д. демократическая теория. 35
Если мы серьезно отнесемся к этому утверждению, естественно возникает вопрос, могут ли и как новые формы авторитаризма проявить себя на уровнях ниже, выше или за пределами государства. Приведу лишь один пример. Известно, что ЕС страдает от дефицита демократии. Но следует ли из этого, что он авторитарный или может быть авторитарным? Или что условия кредита МВФ или арбитражные решения ВТО, которые часто называют необъяснимыми, являются авторитарными? Даже для того, чтобы иметь возможность ответить на такие вопросы, мы должны думать об авторитаризме таким образом, чтобы этот ярлык в принципе мог применяться к транснациональным структурам управления, но это не будет автоматически следствием отсутствия выборов.
В целом, чтобы понять современную политику, нам нужно определение авторитаризма, которое является существенным и динамичным, а не негативным и системным; это сосредоточено на саботаже подотчетности, а не только на качестве выборов; и это поддается оценке политических институтов внутри, ниже или за пределами государства. Следовательно, определение, ориентированное на практику, а не определение, ориентированное на систему, лучше подходит для понимания авторитаризма сегодня и для ответа на насущные вопросы общества по этому поводу.
Авторитарные и нелиберальные практики
Перспектива практики
Практики — это, попросту говоря, «шаблонные действия, встроенные в определенные организованные контексты». 36 По словам Теодора Шацки, одного из их главных теоретиков, «практические подходы могут… анализировать (а) сообщества, общества и культуры, (б) правительства, корпорации и армии, и (в) господство и принуждение как любые особенности совокупностей или явлений, установленных и воплощенных в практике.’ 37 Философы, социологи и теоретики культуры все обратились к концептуализации «практик» немного по-разному, по несколько разным причинам. Я выделю здесь только две важные и почти универсально согласованные особенности практик.
Во-первых, практики — это гораздо больше, чем действия или поведение отдельного человека, но гораздо меньше, чем государственная структура. Сосредоточение внимания на практике позволяет отказаться от обозначения только «режимов» как авторитарных, признавая, что в современной политике механизмы управления могут быть более гибкими.Таким образом, мы можем представить себе (и, следовательно, определить определяющие черты) авторитарных практик, существующих в Индии, США или ЕС. В то же время практики не сужают внимание к личности. 38 В то время как политология может быть слишком озабочена государственными структурами, в просторечии мы иногда попадаем в противоположную ловушку, обращаясь к таким людям, как Моди или Трамп, как если бы они были всемогущими и единственно ответственными за всю политическую жизнь внутри и исходящую из их соответствующие состояния.
Глобальная программа цифрового наблюдения Агентства национальной безопасности США (АНБ), обнародованная через разоблачения Сноудена, прекрасно иллюстрирует, что представляет собой практика. В течение ряда лет АНБ собирало огромные объемы данных в основном о гражданах, не являющихся гражданами США, с помощью различных методов, включая перекачку данных с наземных и подводных кабелей, приказы компаниям обмениваться метаданными, использование вредоносных программ и оказание давления на поставщиков, чтобы те устанавливали « лазейки » в свою продукцию. Эта практика не была связана конкретно с одной администрацией: в то время как различные подпроекты, такие как XKeyscore и PRISM, по-видимому, были инициированы Джорджем У.Буш, 39 , они продолжались при администрации Обамы, а в 2012 году был возобновлен Закон о внесении поправок в FISA 2008 года, который в принципе разрешал АНБ контролировать электронные коммуникации иностранцев за границей. 40 Программа поддерживалась годами, хорошо задокументировано и в некоторой степени транснационально, причем особенно тесно сотрудничают Штаб связи правительства Великобритании и Управление связи Австралии. 41 К его реализации были привлечены сотни человек. 42
Это подводит нас ко второй полезной общности в теории практики: ее упор на организационный и социальный контекст. Согласно Шацки, «практика — это набор действий и высказываний, организованный совокупностью пониманий, набором правил». 43 Это перекликается с тем, что мы знаем из тематических исследований авторитарных режимов. Люди не подчиняются изолированному диктатору из чистого страха и не сотрудничают с ним из чистой жадности или жажды власти. У них формируется общее понимание того, как все делается в их социальном контексте, независимо от того, искренне ли они верят в легитимные нарративы правительства, или просто прагматики, или что-то среднее между ними.Действительно, в то время как теория практики редко прямо упоминается в исследованиях авторитаризма, 44 во многих отличных исследованиях, ориентированных на страны или регионы, неявно используется подход, ориентированный на практику. Стерн и О’Брайен, например, обнаруживают, что политизированные граждане Китая постоянно получают и интерпретируют «смешанные сигналы» о том, что можно, а что недопустимо, — наблюдение, которое предполагает, что «китайское государство, даже в его наиболее репрессивной форме, не является таким целеустремленный, как его иногда изображают », но вместо этого состоит из« мешанины разрозненных актеров »с очень разными способами действий. 45 Слейтер и Феннер, опираясь на примеры из разных стран, проводят тщательное различие между «государственным аппаратом» и «его операторами», 46 и утверждают, что сильные государственные институты могут быть замечательным ресурсом для эффективных авторитарных практик, например правящими партиями. Хейдеманн и Лендерс настаивают на том, что переход от целостного анализа режима к исследованию авторитарной практики судебной, социальной политики или религиозных институтов в Сирии и Иране необходим для анализа того, что они называют «рекомбинантным авторитаризмом». 47 Рассматривая возможность «авторитарности» в Венгрии или Соединенных Штатах, мы не должны зацикливаться только на личностях Орбана или Трампа, но в равной степени учитывать необходимые «действия и высказывания» групп политиков, гражданских лиц. служащие и общественные деятели на разных уровнях, которые с ними связаны. Это было общее понимание внутри и за пределами разведывательного сообщества относительно того, что является необходимым и допустимым сбором данных для национальной безопасности, что сделало возможной практику наблюдения АНБ.
Авторитарные практики
Что же такое авторитарные практики? Существует риск расширить этот термин, чтобы охватить все политические явления, которые оказывают негативное влияние на жизнь людей, включая дискриминацию, насилие, коррупцию или неравенство. Это было бы бесполезно с аналитической точки зрения. Как я предлагал выше, мы должны переориентировать наше понимание авторитаризма с неспособности провести выборы на саботаж подотчетности . Более пристальный взгляд на значение самой ответственности должно прояснить, что означает саботаж и почему это важно.
Согласно скупому и широко цитируемому определению, «подотчетность — это отношения между субъектом и форумом, в которых субъект обязан объяснить и оправдать свое поведение, форум может задавать вопросы и выносить суждения, а актер может столкнуться с последствиями ». 48 Причины оценки подотчетности, если их перевернуть, проливают свет на то, что большинство из нас интуитивно называет «авторитаризмом», и почему мы считаем это нормативной проблемой. Согласно Рубинштейну, по сути, «подотчетность позволяет — точнее, она помогает составить — недоминирование ». 49 Далее она перечисляет его достоинства: усиление соблюдения основных и процедурных правил политическими деятелями, продвижение предпочтений и гражданских добродетелей тех, перед кем возложена ответственность, и предоставление полезной информации всем, кого это касается. Бовенс также различает демократический, конституционный и обучающий аспекты подотчетности. 50 Авторитарные практики допускают господство: они влекут за собой существенное и процедурное нарушение правил, вмешиваются в предпочтения и подавляют гражданские добродетели тех, перед кем лежит ответственность, и строго контролируют информационные потоки.
Авторитарные практики саботажа подотчетности не следует приравнивать к простому отсутствию подотчетности, которое может быть вызвано отсутствием возможностей или может быть институциональным. С политической точки зрения можно было бы назвать это «авторитаризмом», чтобы уточнить точку зрения, но с аналитической точки зрения это привело бы нас к отрицательному определению. Напротив, исследование активных практик подотчетности и саботажа как ядра авторитаризма особенно актуально сегодня, потому что, в отличие от нескольких веков назад, дискурсы и институты подотчетности теперь повсеместны и часто имитируются.У большинства авторитарных режимов сегодня есть парламент, конституционный суд и, возможно, даже псевдоплюралистические СМИ, что делает аналитические инструменты, которые могут различать несовершенные механизмы подотчетности и фактическое подрывание подотчетности, тем более важным.
Не все виды ответственности относятся к авторитаризму. От латинского auctoritas , означающего «власть», авторитаризм предполагает власть. В частности, он предполагает социальную единицу, в которой одни контролируют других.Таким образом (с точки зрения практической власти, если не обязательно конституционных договоренностей) отношения между субъектом и форумом, который саботируется, — это отношения снизу вверх, а не снизу вверх, бюрократическая или коллегиальная подотчетность. Рассмотрение авторитаризма с точки зрения саботажа подотчетности позволяет избежать традиционного «другого» подтекста этого термина. Фактически существующие демократии сами по себе являются формами господства и никогда не несут полной ответственности. Демократии, возможно, также необходимо демократизировать, даже если они не находятся в процессе «отката назад». 51
Сосредоточение внимания на реальном контроле над другими также позволяет различать транснациональные практики, не прибегая к надуманным представлениям о подотчетности, саботаже по отношению к всем гражданам мира. Люди, над которыми государственные субъекты осуществляют контроль, обычно являются либо гражданами, либо людьми в пределах границ этого государства, но иногда существует физический контроль, и может быть подотчетный саботаж без того и другого. В примере с выдачей ЦРУ в сотрудничестве с другими службами безопасности явно контролировало «незаконных комбатантов», которые не были ни гражданами США, ни находились в пределах США.В таком случае к ответственности привлекаются и могут быть саботированы против граждан США, которые имеют право знать, что делают их государственные органы, самих жертв выдачи и их представителей, а также жителей штатов, на территории которых на территории имели место тайные задержания и пытки. Другим примером может служить экстерриториальная практика авторитарных режимов, таких как Эритрея, Иран, Сирия и различные государства Центральной Азии, которые включают физическое и цифровое преследование их критиков в диаспоре. 52
Итак, резюмируя приведенный аргумент: для того, чтобы удовлетворить сегодняшние аналитические потребности, определение авторитарных практик должно: (а) подходить к авторитаризму как к существенному явлению, а не просто как к недостатку демократии; (б) отойти от выборов как основного пробного камня; и (c) отражать характер авторитаризма, когда он больше не обязательно воплощается и осуществляется только национальными правительствами государств. Авторитарные практики предполагают нисходящие отношения, когда задействованный в них политический деятель имеет контроль над людьми, которых они затрагивают.Основываясь на этих критериях, я определяю авторитарную практику как модель действий, встроенных в организованный контекст, саботаж ответственности перед людьми («форумом»), над которыми политический деятель осуществляет контроль, или их представителями, блокируя их доступ к информации и / или отключение их голоса.
Как показано на рисунке 1, авторитарные практики являются проявлением предотвращения диалога между властным субъектом и форумом. Сохранение в секрете действий и решений на форуме исключает диалог, блокируя доступ к информации.Должно быть ясно, что не все формы секретности в политике представляют собой саботаж ответственности. При определенных обстоятельствах политическая тайна может быть законной при условии, что сама процедура определения исключений из публичности должна быть публичной. Конфиденциальный обмен информацией с назначенными представителями форума также может быть законной альтернативой полной гласности. 53 В большинстве парламентов, например, есть секретный комитет по разведке, где избранная группа парламентариев будет проинформирована о вопросах разведки, которые открыто не обсуждаются с другими представителями, не говоря уже о широкой общественности.Несомненно, существуют тяжелые случаи, но для разборчивых авторитарных методов следует сосредоточить внимание на простых: схеме отключения информации, а не исключительных инцидентах или хорошо регулируемой секретности, связанной с прозрачными процедурами. Программа ЦРУ по выдаче лиц выдержала бы это испытание: в ряде случаев администрация Буша отказала в передаче соответствующих меморандумов и другой информации, запрошенной членами комитетов по разведке Палаты представителей и сената, или отрицала их существование, а в 2005 году не смогла раскрыть многие соответствующие документы. документы в ответ на постановление суда. 54
Рисунок 1
Саботаж подотчетности
Рисунок 1
Саботаж подотчетности
Доступ к информации также затрудняется, когда форуму преднамеренно предоставляется неточная информация. Конечно, политики все время вертятся, извращаются и уклоняются от правды. Но дезинформация — это больше, чем случайное приукрашивание фактов. Одноразовая политическая ложь не является авторитарной практикой, но вполне могла бы подойти модель, согласно которой несколько лиц, облеченных властью по одному и тому же вопросу в разное время, предоставляют неточную информацию.Например, утверждение президента Трампа о том, что на его инаугурацию была рекордная посещаемость, не следует рассматривать как обоснованное или достаточно важное, чтобы считаться закономерным. Но утверждения о том, что миллионы нелегальных мигрантов обманным путем проголосовали на президентских выборах в США, будут примером более устойчивой модели. Эти обвинения сначала были озвучены во время предвыборной кампании Трампа, 55 , а затем неоднократно озвучивались самим президентом, 56 , его пресс-секретарем, 57 и старшим советником Белого дома Стивеном Миллером; 58 , наконец, они стали предметом расследования, которое возглавил вице-президент Майк Пенс. 59 Вряд ли есть необходимость констатировать современную актуальность авторитарных практик во времена политики «постправды» и альтернативных фактов. Как схематично показано на рисунке 1, и секретность, и дезинформация блокируют коммуникационный поток от властей к форуму.
Другая форма саботажа ответственности — отключение голоса. Это нарушает диалогический поток в другом направлении, от форума к актеру. Критические вопросы могут быть обескуражены, а вопрошающие запуганы, наказаны или подкуплены.Или может быть, что критика, «вынесение суждения» о поведении актера, затруднена. Эта конкретная форма саботажа подотчетности наиболее легко узнаваема теми, кто изучает авторитарные режимы: мы сразу же склонны думать о свободных и справедливых выборах как о средстве вынесения суждений, а противодействие им как об авторитаризме.
Но голос может быть гораздо больше, чем голос. Вынесение приговора происходит не только в урне для голосования, но также может принимать форму журналистики, отчетов НПО, проповедей или песен в стиле рэп.Лишение форума возможности выносить суждения может проявляться как вмешательство в свободные и справедливые выборы, но также как цензура или произвольное вмешательство в дела критики определенного действия или решения. Те, кто задает вопросы, и критики могут быть обычными людьми или профессиональными вопрошающими и критиками, такими как парламентарии, журналисты, правозащитники или другие активисты. Или они могут даже быть внутренними критиками, такими как действительные или потенциальные информаторы.
Закон Венгрии о СМИ от 2010 года, которым был учрежден надзорный орган, контролируемый государством, является хорошим примером.Учреждение формально не занимается цензурой, но имеет право налагать недопустимо высокие штрафы на радио и телеканалы. Под контролем контролируемого партией органа с широкими полномочиями и в сочетании с предвзятыми процедурами торгов, он оказал сдерживающее воздействие на венгерские СМИ. 60 Массовая отмена правительством Индии разрешений для НПО на получение лицензий на иностранное финансирование — еще один пример меры, направленной на то, чтобы заглушить критические голоса. 61 Венесуэла сделала и то, и другое: при Чавесе она национализировала телевизионные станции и приняла ограничительные законы о СМИ, а также запретила иностранное финансирование НПО, а при Мадуро она продолжала, а иногда и расширяла эту практику. 62
Все эти примеры были хорошо задокументированы, и юристы указали на то, что такая практика нарушает международные обязательства соответствующих стран в области прав человека. Но политологи склонны рассматривать такую практику в первую очередь в связи со свободой и справедливостью выборов или с такими идеологиями, как популизм. Они не рассматривают их как потенциально «авторитарные» практики сами по себе. Система подотчетности саботажа позволяет нам это делать.Он не классифицирует правительства или институты систематически как «авторитарные» или «неавторитарные», а вместо этого применяет этот термин к конкретным практикам, которые могут быть более или менее присущи общему режиму управления.
Нелиберальные практики
Некоторые читатели могут здесь отметить отсутствие элементов, которых они ожидали в определении авторитаризма, таких как нарушение прав человека. Подобно тому, как некоторые политологи считают полезным различать простую демократию и либеральную демократию, я делаю различие между авторитарной практикой и нелиберальной практикой.Проведение таких теоретических различий может показаться академическим перед лицом угроз демократии, гражданскому обществу и правам человека. Но важно именно тогда, когда звонят либеральные сигналы тревоги и накаляются эмоции, чтобы провести четкие аналитические различия, чтобы лучше понять явления, свидетелями которых мы являемся.
Авторитарные практики, по своей сути, связаны с подотчетным саботажем. Иногда они нарушают индивидуальные политические права. Но целый ряд других прав носит скорее либеральный, чем политический характер.По словам Фарида Закария, конституционный либерализм «относится к традиции, глубоко укоренившейся в западной истории, которая стремится защитить автономию и достоинство человека от принуждения, независимо от его источника, государства, церкви или общества». 63 Можно усомниться в утверждении Закарии о глубине этой традиции на Западе и ее предполагаемом отсутствии где-либо еще в свете колониальной истории и современных событий, но с аналитической точки зрения полезно определить нелиберализм как явление, отличное от авторитаризма. .На уровне государств это различие может также способствовать нашему анализу так называемых «гибридных» режимов. Сейчас хорошо известно, что гибридность не одномерна, поскольку различные авторы проводят различие между электоральным и либеральным измерениями. 64 Но гибридность по любому из этих параметров все еще измеряется с точки зрения демократии и поэтому классифицируется как недостаточная эффективность, а не рассматривается с точки зрения активных практик и изучается исключительно на национальном уровне.
Я определяю нелиберальную практику как модель действий, встроенных в организованный контекст, посягающих на автономию и достоинство человека. К классу нелиберальной практики относятся модели вмешательства в юридическое равенство, обращение в суд или признание перед законом; нарушение свободы слова, права на справедливое судебное разбирательство, свободы религии и права на неприкосновенность частной жизни; и нарушения прав на физическую неприкосновенность.
Разграничение авторитарной и нелиберальной практики не является зеркальным отражением различия, которое часто проводится между свободными и справедливыми выборами и разделением властей. Разделение властей служит той же цели, что и свободные и справедливые выборы: подотчетности.Таким образом, подрыв разделения властей, как и фальсификация выборов, носит авторитарный характер. Различные формы обхода парламента, будь то секретность или совершенно открыто, посредством неограниченного президентского указа, также должны (при их использовании) считаться авторитарной практикой, поскольку они отключают одну из наиболее важных форм вынесения суждений — парламентский надзор. То же самое верно, когда судебный надзор нарушается, искажается или игнорируется. На рисунке 2 показано, как авторитарные и нелиберальные практики — это разные, но частично совпадающие категории.В частности, нарушения свободы выражения мнения являются авторитарной практикой, поскольку они блокируют диалог об ответственности. В то же время они являются нелиберальными практиками, поскольку ущемляют автономию и достоинство личности.
Рисунок 2
Авторитарные и нелиберальные практики
Рисунок 2
Авторитарные и нелиберальные практики
Само собой разумеется, что нелиберальные практики не более или менее предосудительны или последовательны, чем авторитарные.Различие носит аналитический характер. Авторитарные методы направлены на то, чтобы оградить власть имущих от ответственности. Нелиберальные методы могут преследовать множество целей, включая подавление голосов тех, кто представляет угрозу для власть имущих, но также могут быть разработаны для продвижения идеологического проекта или даже для выполнения воли большинства. Показательный пример — крайне нелиберальное одобрение президентом Филиппин Дутерте убийства наркоманов. 65 Маловероятно, чтобы потребители наркотиков представляли особую угрозу власти Дутерте.Скорее, идея о том, что потребители наркотиков опасны и менее чем люди, очевидно, пользуется значительной поддержкой на Филиппинах, и позиция Дутерте, возможно, помогла ему выиграть президентский пост. Если обвинения в употреблении наркотиков не направляются против критиков правительства, нельзя предположить, что нелиберальная практика одобрения убийства потребителей наркотиков имеет авторитарные намерения. Скорее, это типичное проявление популизма, определяемого как мажоритарный антиплюрализм. 66 Популизм может вести к нелиберальным практикам, но это ни в коем случае не единственная их причина.В то время как репрессивные меры российского правительства против гомосексуализма, например, могут быть вызваны популистскими мотивами, очень похожими на мотивы Дутерте, неоднократное заключение режима Алексея Навального в тюрьму является авторитарной попыткой заставить замолчать популярный, возможно, даже популистский, оппозиционный голос.
Иногда может существовать причинно-следственная связь: нелиберальные практики часто служат стимулом для авторитарных практик. Программа выдачи, например, была прежде всего нелиберальной практикой: так называемые «незаконные комбатанты» подвергались произвольному задержанию и пыткам.Однако ее практикующие, зная, насколько спорной будет программа пыток, старались сохранить ее в секрете — авторитарная практика. В других случаях нелиберальные методы, особенно когда они санкционированы большинством, могут совершаться совершенно открыто и открыто критиковаться, как это видно на примере убийств потребителей наркотиков на Филиппинах или обращения шерифа Джо Арпайо с заключенными и расового профилирования в Аризоне. .
Срочная повестка
Многие политологи в последнее время задаются вопросом, следует ли им действовать по-другому: занять более четкую позицию в отношении политических событий, которые вызывают у них беспокойство, более активно участвовать в публичных дебатах, приправлять свой сухой анализ эмоциональными и близкими к дому примерами, чтобы чтобы усилить свое влияние или найти способы противостоять атакам на научные знания и ученых.Все это достойные и необходимые инициативы; но мы также должны пересмотреть наш основной бизнес и подумать, подходят ли наши аналитические инструменты своему предназначению. Концептуальные инновации могут не выглядеть как политическое вмешательство, но это так. Самый важный вклад, который социологи могут внести в общество, — это делать то, что у них получается лучше всего: проводить систематические наблюдения, абстрагироваться от того, что они видят, затем снова операционализировать абстракции, классифицировать и анализировать, чтобы отвечать на описательные, причинные и нормативные вопросы их день.
Исследования авторитаризма начались с таких ученых, как Карл Поппер и Ханна Арендт, а затем Хуан Линц и Гильермо О’Доннелл, которые анализировали ужасающие события в их собственных обществах с целью научиться противодействовать таким тенденциям. 67 Это превратилось в профессиональное исследование с выгодной позиции Запада политических систем, отличных от нашей и считающихся ниже нее. Стремясь оживить исследования авторитаризма, вернувшись к основным принципам, я определил и проиллюстрировал авторитарные и нелиберальные практики и предположил, что они теоретически различны, хотя в действительности они часто совпадают.Не только нелиберальные, но и авторитарные практики могут иметь место независимо от того, каким образом политический субъект (-ы) попал в свою (-ые) позицию (-и), поскольку авторитаризм не определяется как отсутствие свободных и справедливых выборов.
Определение, основанное на практике, позволяет нам заметить, что правительство Венесуэлы при Чавесе применяло обширные авторитарные и нелиберальные методы, в то же время признавая, что он неоднократно приходил к власти путем всенародного голосования. Точно так же мы можем постулировать без логического противоречия, что, хотя премьер-министры Моди и Орбан и президенты Дутерте и Трамп, похоже, были свободно и справедливо избраны — и могут быть переизбраны, — их правительства придерживаются авторитарных и / или нелиберальных методов.
Я также показал, что практика хранения незаконных секретов укоренилась в службах безопасности Соединенных Штатов, независимо от того, какая партия или президент находится у власти. Это не предназначено для того, чтобы указать пальцем конкретно на США, а скорее для того, чтобы показать, что авторитарные методы в определенных проблемных областях или со стороны конкретных агентств могут сохраняться в рамках устоявшихся демократий. В самом деле, как уже давно признается критическая литература по безопасности, то, что я назвал авторитарными и нелиберальными методами, часто совпадает с обращением к проблемам безопасности. 68 Такая практика требует политологического анализа с точки зрения ее авторитарности, даже когда нет неминуемой угрозы полномасштабной смены режима.
Это концептуальное эссе — только начало. Авторитарные и нелиберальные практики должны быть лучше операционализированы, классифицированы и сопоставлены, а причинные связи должны быть установлены с другими явлениями, если мы хотим предложить способы реагирования на них. Новое определение авторитаризма и нелиберализма с точки зрения практики позволяет нам вернуть домой накопленные нами знания о том, как работает авторитаризм.Обращая взор на наши собственные общества, мы можем прийти к пониманию того, как авторитарные и нелиберальные практики развиваются и развиваются внутри демократий и в транснациональных условиях; мы можем начать видеть, в каких обстоятельствах они процветают и как им лучше всего противостоять.
Заметки автора
© Автор (ы) 2018. Опубликовано Oxford University Press от имени Королевского института международных отношений.
Это статья в открытом доступе, распространяемая в соответствии с условиями лицензии Creative Commons Attribution License (http: // creativecommons.org / licenses / by / 4.0 /), который разрешает неограниченное повторное использование, распространение и воспроизведение на любом носителе при условии правильного цитирования оригинальной работы.Что такое авторитаризм… и чем не является: * практическая перспектива | Международные отношения
Аннотация
В этой статье освещаются три основные проблемы, связанные с текущими концепциями авторитаризма: они составляют негативную или остаточную категорию, чрезмерно сосредоточены на выборах и предполагают, что авторитаризм обязательно является явлением на уровне государства.Такая «классификация режимов» не может помочь нам разумно прокомментировать обеспокоенность общественности тем, что такие политики, как президент Родриго Дутерте, премьер-министр Нарендра Моди, премьер-министр Виктор Орбан или президент Дональд Трамп, по сути, являются «авторитарными» лидерами. В этой статье предлагается, чтобы у политологов были лучшие инструменты для различения современных угроз демократии и интерпретаций, проникнутых леволиберальными предрассудками, исследования авторитаризма должны быть переориентированы на изучение авторитарных, а также нелиберальных практик , а не справедливости только национальные выборы.В статье определяются и иллюстрируются такие практики, существующие в авторитарном, демократическом и транснациональном контекстах. Сравнительный анализ авторитарных и нелиберальных практик поможет нам понять условия, в которых они процветают, и как им лучше всего противостоять.
Ни один читатель политических комментариев в последние годы не мог не заметить озабоченность, возможно, даже панику, по поводу глобальной волны авторитаризма, которая теперь может затронуть даже устоявшиеся демократии. «Как построить автократию» было зловещим названием передовой статьи Дэвида Фрума в The Atlantic , в которой утверждалось, что существуют условия для «демократического отката»… «по пути к нелиберализму» в Соединенных Штатах. 1 Индийский независимый новостной сайт The Wire предупреждает американцев, что Индия под властью партии Бхаратия Джаната (БДП) является примером того, как «неавторитарное государство может практиковать повседневные акты авторитаризма». 2 А Кен Рот, директор Human Rights Watch, предупредил о «новом поколении авторитарных популистов», назвав демократически избранных лидеров, таких как президент Филиппин Дутерте, премьер-министр Венгрии Орбан и премьер-министр Индии Моди, на одном дыхании с автократами. таких как Си Цзиньпин из Китая, Путин из России и Асад из Сирии. 3 Другие называют таких, как Дутерте, Орбан и Моди, «нелиберальными» лидерами. 4
Эти комментаторы кое-что понимают. Их опасения широко разделяются и законны. Но профессиональные политологи мало что могут сказать о том, существуют ли в демократическом обществе такие вещи, как «повседневные акты авторитаризма» или «автократическое лидерство», и если да, то как они будут выглядеть. Они разработали сложный анализ качества демократии и некоторые предупреждающие сигналы «отката демократии» к авторитарному правлению. 5 Но им — нам — не хватает словаря и инструментов, чтобы дать ясный, основанный на исследованиях анализ этих явных явлений авторитаризма и нелиберализма в рамках устоявшихся демократий. Они могут многое сказать о том, почему избираются такие лидеры, как Дутерте, Моди, Орбан или Трамп, но очень мало о том, как оценить то, что они делают после прихода к власти. Они также не могут ответить на публичные обвинения в том, что МВФ или ВТО неподотчетны и нуждаются в демократизации, 6 или что цифровое наблюдение, подобное тому, которое практикуется Агентством национальной безопасности США (АНБ) и раскрывается утечками Сноудена, авторитарно в Оруэлловское чувство.Однако без такого анализа, без реального понимания того, как авторитаризм или нелиберализм может выглядеть в демократическом или транснациональном контексте, мы не знаем, в чем именно заключается проблема, каковы текущие тенденции и как эти тенденции могут быть связаны с другими. последние тенденции, такие как популизм, ксенофобия и нативизм.
Почему политологи разработали такие шоры и как их снимать? В академической литературе «авторитарный» означает две совершенно разные вещи.В сравнительной политике это относится к режиму, который не организует периодические свободные и справедливые выборы. Такая классификация типов режимов говорит нам о том, что такие лидеры, как Дутерте, Моди, Орбан и Трамп, были (относительно) свободно и справедливо избраны, так что, если они не распустят парламент или не украдут выборы, их соответствующие режимы не заслуживают формальной классификации как авторитарные. В политической психологии авторитаризм — это психологический профиль людей, характеризующийся стремлением к порядку и иерархии и страхом перед посторонними.Теория авторитарной личности может рассказать нам о вероятных корреляциях между приверженностью тому, что они называют авторитарными ценностями, и поведением при голосовании. 7 Но он не ставит своей целью исследовать, что лидеры, избранные этими «авторитарными» избирателями, делают после прихода к власти.
Ни классификация режимов, ни теория авторитарной личности не помогают нам разумно прокомментировать опасения, что Дутерте, Моди, Орбан и Трамп могут быть «авторитарными» или «нелиберальными» лидерами. Может ли за такими вердиктами политических обозревателей, журналистов или активистов еще быть суть, которую мы, политологи, не понимаем? В настоящее время нам не хватает инструментов, чтобы различать реальные угрозы демократии и интерпретации, проникнутые леволиберальными предрассудками, потому что мы не смогли определить или операционализировать «авторитаризм» или «нелиберализм» таким образом, чтобы они соответствовали здравым смыслам, которые журналисты и граждане свободно используют. .Мы должны иметь возможность судить об «авторитарности» правительств не только по тому, как они пришли к власти, или по предполагаемым личностным чертам электората, но и по тому, что они делают, оказавшись у власти.
Я буду утверждать, что вместо того, чтобы сосредотачиваться исключительно на авторитарных режимах или авторитарных личностях, мы должны изучать (то есть определять, вводить в действие, наблюдать, классифицировать, анализировать) авторитарные и нелиберальные практики . Сосредоточение внимания на практике имеет дополнительное преимущество, так как помогает нам выйти за рамки контекста одного государства и признать такие явления, как транснациональный нелиберализм или авторитарное партнерство между государственным и частным секторами.Ниже я продемонстрирую, с какими аналитическими проблемами мы сталкиваемся, обсудим, как политическая наука стала настолько близорукой в своем исследовании авторитаризма, и предложу, как практическая перспектива может обеспечить более социально значимое и резонансное понимание авторитаризма и нелиберализма. Я буду определять авторитарные практики как модели действий, которые саботируют подотчетность людям, над которыми политический деятель осуществляет контроль, или их представителям посредством секретности, дезинформации и подавления голоса.Они отличаются от нелиберальных практик, которые относятся к шаблонным и организованным посягательствам на индивидуальную автономию и достоинство. Хотя эти два вида практики часто сочетаются в политической жизни, разница заключается в типе нанесенного вреда: авторитарные практики в первую очередь представляют собой угрозу демократическим процессам, в то время как нелиберальные практики — это в первую очередь проблема прав человека. 8 Я заканчиваю несколькими словами о том, что необходимо сделать, чтобы политологи могли лучше выявлять и анализировать авторитарные и нелиберальные практики и, таким образом, лучше информировать свое общество, когда их демократические основы оказываются под угрозой.
Диагностика дисциплинарных шор
Чтобы показать несоответствие между инструментами политологии и реальной политикой, давайте сначала рассмотрим Венесуэлу. В 2006 году Уго Чавес был переизбран президентом с большим перевесом, что было подтверждено международными наблюдателями за выборами. Убедительно выиграв референдум по отмене ограничения президентских полномочий двумя сроками подряд, Чавес снова баллотировался в 2012 году и снова победил со значительным отрывом. В течение всего периода пребывания Чавеса у власти лидеры оппозиции подвергались преследованиям, а работа активистов гражданского общества и журналистов затруднялась; некоторые были заключены в тюрьму.После смерти Чавеса его преемник Николас Мадуро с небольшим перевесом выиграл президентский пост в опросе, проведенном в 2013 году на фоне насилия на выборах. В декабре 2015 года оппозиция победила на парламентских выборах и заняла свои места, но с тех пор Мадуро распустил Национальное собрание и заменил его новым Учредительным собранием после выборов, бойкотированных оппозицией. 9 Политологи пытались классифицировать Венесуэлу. Чейбуб, Ганди и Вриланд, используя данные до 2009 года, классифицируют Венесуэлу как демократию с 1959 года, тогда как Геддес, Франц и Райт классифицируют ее как персональную диктатуру с 2006 года.Индекс Polity колеблется: Венесуэла опустилась ниже отметки демократии (+6) в 2006 году, году обвального падения Чавеса, а в 2009 году упала с +5 до −3; но в 2013 году, в год неоднозначных выборов Мадуро, он снова поднялся до +4. Страновед Хавьер Корралес, напротив, считает, что медленный переходный период завершится полным авторитаризмом к октябрю 2016 года. 10 Так была Венесуэла авторитарной при Чавесе или нет? И стало ли оно более или менее авторитарным при Мадуро? Или это была нелиберальная демократия в течение некоторого или всего этого периода?
Теперь рассмотрим менее очевидный случай, политику, а не страну: в частности, политику выдачи.Под этим я имею в виду тайные задержания и допросы так называемых вражеских комбатантов, проводимые Центральным разведывательным управлением США (ЦРУ), но осуществляемые различными национальными вооруженными силами, полицией и спецслужбами в разных странах с 2002 года. to 2008. 11 В настоящее время общепризнано, что программа выдачи нарушила права человека заключенных, которые почти без исключения были неамериканцами. Администрация США держала эту политику в секрете даже от членов комитетов по разведке Конгресса. 12 Администрация Буша, которая в конечном итоге отвечала за эту политику, была, конечно, демократически избрана. Возможно, оно не было полностью осведомлено о политике ЦРУ или не контролировало ее. Было бы странно называть администрацию Буша авторитарным режимом из-за программы выдачи. Должны ли мы сделать противоположный вывод, что, поскольку правительство было избрано свободно, оно не может заслуживать ярлыка «авторитарное», даже если демократический надзор явно ниспровергается в связи с выдачей властей? И мы должны только спросить, подлежала ли политика выдачи контролю со стороны представителей американских человек? Или сами заключенные и их представители (например, их адвокаты) также имеют отношение к определению того, что считается авторитарным? А как насчет других граждан, на почве которых происходили тайные задержания и пытки? Этот пример примечателен тем, что ЦРУ могло экстерриториализировать свою деятельность именно для того, чтобы помешать национальному демократическому и судебному надзору. 13
Неспособность политологии дать четкие ответы на такие вопросы объясняется тремя основными проблемами нашего нынешнего образа мышления. Во-первых, авторитаризм на самом деле является негативной категорией, не имеющей собственного определения. Во-вторых, чрезмерное внимание к выборам в то время, когда связь между голосованием на выборах и фактическим влиянием на формирование политики широко сомневается как гражданами, так и политологами. Третье — это предположение, что авторитаризм — это структурное явление, находящееся только на уровне национального государства.
Вакуум в активной зоне
Особенность исследования авторитаризма состоит в том, что оно не начинается с определения своего собственного основного предмета. Термин впервые получил широкое концептуальное внимание как категория между тоталитаризмом и демократией в классической книге Линца «Тоталитарные и авторитарные режимы » 1975 года. 14 Линц задал тон многим последующим исследованиям, которые характеризуют авторитаризм, во-первых, как недостаток демократии, а во-вторых, как контейнерную концепцию, которая получает содержание только в своих подкатегориях. 15 Большая аналитическая работа была проделана по некоторым из этих подкатегорий, 16 , но они мало помогают в определении «авторитаризма» как такового.
Пытаясь исследовать все авторитарные режимы, а не только их подмножества, исследователи авторитаризма все еще прибегают к классическим определениям демократии , сформулированным Шумпетером или Далем, чтобы очертить область своей деятельности. Шумпетер назвал демократию «институциональным механизмом для принятия политических решений, при котором отдельные лица получают право принимать решения посредством конкурентной борьбы за голосование народа», или, короче, «свободной конкуренцией за свободное голосование». 17 Таким образом, авторитаризм характеризуется просто отсутствием свободной и честной конкуренции. Идеи Даля лежат в основе более всеобъемлющего определения, согласно которому демократия не сводится исключительно к выборам, но также предполагает уважение к свободе выражения мнения, доступу к информации и свободе объединений. 18 В более широком смысле, авторитарные режимы — это те, которые не могут организовать свободные выборы и , не соблюдают эти свободы. Формулировка на основе Даля дает немного больше информации о том, что такое авторитаризм на самом деле, а также дает больше информации о промежуточных типах, иногда называемых гибридными режимами или дефектными демократиями.Но «ядро по-прежнему остается вакуумом», 19 , поскольку определение по-прежнему опирается на отсутствие, на отсутствие выборов и свобод, а не на позитивное определение того, что такое авторитаризм на самом деле и что он делает.
Не только выборы
Наличие или отсутствие свободных и справедливых выборов считается главным критерием определения того, является ли государство авторитарным или демократическим. Но это овеществление выборов, которое никогда не бывает полностью беспроблемным, сегодня менее актуально, чем когда-либо.Исследователи авторитаризма посвятили много энергии одной стороне проблемы, а именно преобладанию в мире государств, которые проводят выборы с некоторым элементом конкуренции, но с тем, что Левицкий и Уэй назвали «неравным игровым полем». 20 Но эта литература о «реальных, но несправедливых» выборах остается изолированной от недавних работ о недостатках и ограничениях выборов в устоявшихся западных демократиях. Исследователи авторитаризма, похоже, не принимают всерьез аналитическую связь с демократией, на которой основываются их негативные определения.Ведущие исследователи авторитаризма, такие как Чейбуб, Ганди и Вриланд, пишут, что «выборы позволяют гражданам влиять на политику посредством своего контроля над лидерами», 21 , в то время как Геддес, Райт и Франц утверждают, что в демократических странах «правящая коалиция из 50 процентов (плюс ) избирателей могут облагать налогом тех, кто не входит в коалицию, чтобы распределять выгоды среди тех, кто находится внутри ». 22 Но их категоризация авторитарных и демократических государств с помощью фиктивной переменной, зависящая от состязательных выборов, не начинает проверять, действительно ли граждане имеют возможность влиять на политику или организовывать распределение.У этих авторов есть слепое пятно для широко распространенного скептицизма, как среди ученых западных демократий, так и среди их широкой общественности, относительно того, действительно ли выборы являются средством изменения политики в ответ на популярный спрос. 23 Хотя исследователи демократии расходятся во мнениях относительно степени и причин растущего общественного недоверия к политикам и политическим партиям в последние десятилетия, они в целом согласны с тем, что это реальное явление. 24 Снижение явки избирателей и, в последнее время, поворот к популистским кандидатам и партиям объясняется именно этим скептицизмом.Действительно, некоторые авторы начали утверждать, что может иметь место сближение между ранее совершенно разными авторитарными и демократическими национальными правительствами. 25 Дело не в том, что свободные и честные выборы потеряли смысл. Но исследователи демократии уже давно перестали определять демократию только по наличию свободных и справедливых выборов, 26 и исследователи авторитаризма должны перестать определять авторитаризм просто по их отсутствию.
Вместо этого мы должны поразмышлять о том, что выборы изначально означали при разделении на демократию / авторитарность: то есть подотчетность правителей демос .Действительно, подотчетность, а не выборы, была основной концепцией демократии, разработанной Шмиттером и Карлом в контексте демократизации после 1989 года: «Современная политическая демократия — это система управления, при которой правители несут ответственность перед обществом, действуя косвенно через конкуренцию и сотрудничество их избранных представителей ». 27 В более поздней статье Шмиттер прямо опускает слово« избранный »перед представителями, открывая путь для включения более неформальных типов представительства в качестве механизмов подотчетности. 28 Акцент на подотчетности все же может включать выборы как частый — и обычно в некоторой степени действенный — механизм подотчетности, но это не будет объединять показатель с категорией.
Много было написано об альтернативных формах подотчетности в отсутствие выборов, особенно на уровнях, отличных от государства. Такие формы часто выявляются на местном уровне, где механизмом, обеспечивающим подотчетность, могут быть неформальные институты, гражданское общество, СМИ или даже само центральное государство, которое может обратиться к местным структурам подотчетности как к средству решения проблем своего собственного принципала-агента. проблема по отношению к местным чиновникам. 29 Точно так же есть литература о подотчетности через гражданское общество на транснациональном уровне. 30 Глубина и значение этих альтернативных форм подотчетности, как и должно быть, вызывают много споров. Дело здесь не в том, чтобы определить, какие типы или условия подотчетности могут считаться достаточно демократическими, а в том, чтобы определить, что будет считаться определенно авторитарным. Концепция «светофора», согласно которой государства являются демократическими, когда они проводят свободные и справедливые выборы, и авторитарными во всех остальных случаях, нам не помогает.Вместо этого мы должны искать активную практику подрыва или саботажа подотчетности, а не отсутствие свободных и справедливых выборов как ключевую черту авторитаризма. Такой саботаж будет проявляться в политических практиках , не обязательно в конституционных мерах.
От типов национальных режимов к политическим практикам
Третье слепое пятно в исследованиях авторитаризма — это неспособность заметить влияние глобализации на политику.Исследования авторитаризма в подавляющем большинстве случаев предполагают, что соответствующая арена для изучения политики, авторитарной или демократической, является национальной. Так было не всегда. У отцов-основателей авторитаризма и исследований демократии был гораздо более широкий кругозор. Гарри Экштейн и Тед Гурр, стоявшие у истоков проекта Polity, изначально стремились выявить «авторитетные модели социальных единиц», которые в принципе могут включать любую единицу, от нуклеарной семьи до международной организации. 31 Роберт Даль в своих ранних работах рассматривал условия для демократии в «социальной организации», 32 , которая ни в коем случае не обязательно была национальным государством. Доминирование государства в политическом воображении вместе с количественной склонностью к единицам «страна-год» может объяснить, почему основополагающие идеи авторитаризма и демократии были сужены до исключительно государственной направленности. Сегодня эта узкая направленность мешает решить некоторые из наиболее насущных проблем нашего времени.
Ученые демократического Запада, а также развивающихся стран тщательно исследовали, как, почему и в какой степени «автономия демократически избранных правительств была и все больше ограничивается источниками неизбираемой и непредставительной экономической власти». 33 Эту загадку ярко проиллюстрировал греческий долговой кризис. Греческий народ неоднократно имел возможность выбирать между разными партиями на свободных и справедливых выборах в период с 2011 по 2015 год и в разное время делал разные выборы.Но даже после того, как радикальная левая партия Syriza одержала убедительную победу на платформе пересмотра условий выплаты долга страны, позиция Греции на переговорах существенно не изменилась, и Syriza в конечном итоге приняла условия, которые в значительной степени сохранили меры жесткой экономии. Национальные выборы имели ограниченное значение для введения политики жесткой экономии в отношении греков в последние годы, поскольку реальный источник политики не был национальным. Это была, скорее, так называемая «тройка» (Европейская комиссия, Европейский центральный банк и МВФ), которая не имела мандата избирателя.Ситуация в Греции может быть крайним случаем, и некоторые могут найти вывод Дэвида Хелда о том, что «некоторые из наиболее фундаментальных сил и процессов, которые определяют природу жизненных шансов внутри и между политическими сообществами, в настоящее время находятся за пределами досягаемости национальных государств», 34 завышено. Но утверждение о том, что государственная автономия распространилась, и что международная система перешла к многоуровневым, иногда перекрывающимся или конкурирующим, механизмам управления, было подтверждено во многих направлениях современной политической научной литературы, включая государственную политику, международные отношения, политическую экономию и т. Д. демократическая теория. 35
Если мы серьезно отнесемся к этому утверждению, естественно возникает вопрос, могут ли и как новые формы авторитаризма проявить себя на уровнях ниже, выше или за пределами государства. Приведу лишь один пример. Известно, что ЕС страдает от дефицита демократии. Но следует ли из этого, что он авторитарный или может быть авторитарным? Или что условия кредита МВФ или арбитражные решения ВТО, которые часто называют необъяснимыми, являются авторитарными? Даже для того, чтобы иметь возможность ответить на такие вопросы, мы должны думать об авторитаризме таким образом, чтобы этот ярлык в принципе мог применяться к транснациональным структурам управления, но это не будет автоматически следствием отсутствия выборов.
В целом, чтобы понять современную политику, нам нужно определение авторитаризма, которое является существенным и динамичным, а не негативным и системным; это сосредоточено на саботаже подотчетности, а не только на качестве выборов; и это поддается оценке политических институтов внутри, ниже или за пределами государства. Следовательно, определение, ориентированное на практику, а не определение, ориентированное на систему, лучше подходит для понимания авторитаризма сегодня и для ответа на насущные вопросы общества по этому поводу.
Авторитарные и нелиберальные практики
Перспектива практики
Практики — это, попросту говоря, «шаблонные действия, встроенные в определенные организованные контексты». 36 По словам Теодора Шацки, одного из их главных теоретиков, «практические подходы могут… анализировать (а) сообщества, общества и культуры, (б) правительства, корпорации и армии, и (в) господство и принуждение как любые особенности совокупностей или явлений, установленных и воплощенных в практике.’ 37 Философы, социологи и теоретики культуры все обратились к концептуализации «практик» немного по-разному, по несколько разным причинам. Я выделю здесь только две важные и почти универсально согласованные особенности практик.
Во-первых, практики — это гораздо больше, чем действия или поведение отдельного человека, но гораздо меньше, чем государственная структура. Сосредоточение внимания на практике позволяет отказаться от обозначения только «режимов» как авторитарных, признавая, что в современной политике механизмы управления могут быть более гибкими.Таким образом, мы можем представить себе (и, следовательно, определить определяющие черты) авторитарных практик, существующих в Индии, США или ЕС. В то же время практики не сужают внимание к личности. 38 В то время как политология может быть слишком озабочена государственными структурами, в просторечии мы иногда попадаем в противоположную ловушку, обращаясь к таким людям, как Моди или Трамп, как если бы они были всемогущими и единственно ответственными за всю политическую жизнь внутри и исходящую из их соответствующие состояния.
Глобальная программа цифрового наблюдения Агентства национальной безопасности США (АНБ), обнародованная через разоблачения Сноудена, прекрасно иллюстрирует, что представляет собой практика. В течение ряда лет АНБ собирало огромные объемы данных в основном о гражданах, не являющихся гражданами США, с помощью различных методов, включая перекачку данных с наземных и подводных кабелей, приказы компаниям обмениваться метаданными, использование вредоносных программ и оказание давления на поставщиков, чтобы те устанавливали « лазейки » в свою продукцию. Эта практика не была связана конкретно с одной администрацией: в то время как различные подпроекты, такие как XKeyscore и PRISM, по-видимому, были инициированы Джорджем У.Буш, 39 , они продолжались при администрации Обамы, а в 2012 году был возобновлен Закон о внесении поправок в FISA 2008 года, который в принципе разрешал АНБ контролировать электронные коммуникации иностранцев за границей. 40 Программа поддерживалась годами, хорошо задокументировано и в некоторой степени транснационально, причем особенно тесно сотрудничают Штаб связи правительства Великобритании и Управление связи Австралии. 41 К его реализации были привлечены сотни человек. 42
Это подводит нас ко второй полезной общности в теории практики: ее упор на организационный и социальный контекст. Согласно Шацки, «практика — это набор действий и высказываний, организованный совокупностью пониманий, набором правил». 43 Это перекликается с тем, что мы знаем из тематических исследований авторитарных режимов. Люди не подчиняются изолированному диктатору из чистого страха и не сотрудничают с ним из чистой жадности или жажды власти. У них формируется общее понимание того, как все делается в их социальном контексте, независимо от того, искренне ли они верят в легитимные нарративы правительства, или просто прагматики, или что-то среднее между ними.Действительно, в то время как теория практики редко прямо упоминается в исследованиях авторитаризма, 44 во многих отличных исследованиях, ориентированных на страны или регионы, неявно используется подход, ориентированный на практику. Стерн и О’Брайен, например, обнаруживают, что политизированные граждане Китая постоянно получают и интерпретируют «смешанные сигналы» о том, что можно, а что недопустимо, — наблюдение, которое предполагает, что «китайское государство, даже в его наиболее репрессивной форме, не является таким целеустремленный, как его иногда изображают », но вместо этого состоит из« мешанины разрозненных актеров »с очень разными способами действий. 45 Слейтер и Феннер, опираясь на примеры из разных стран, проводят тщательное различие между «государственным аппаратом» и «его операторами», 46 и утверждают, что сильные государственные институты могут быть замечательным ресурсом для эффективных авторитарных практик, например правящими партиями. Хейдеманн и Лендерс настаивают на том, что переход от целостного анализа режима к исследованию авторитарной практики судебной, социальной политики или религиозных институтов в Сирии и Иране необходим для анализа того, что они называют «рекомбинантным авторитаризмом». 47 Рассматривая возможность «авторитарности» в Венгрии или Соединенных Штатах, мы не должны зацикливаться только на личностях Орбана или Трампа, но в равной степени учитывать необходимые «действия и высказывания» групп политиков, гражданских лиц. служащие и общественные деятели на разных уровнях, которые с ними связаны. Это было общее понимание внутри и за пределами разведывательного сообщества относительно того, что является необходимым и допустимым сбором данных для национальной безопасности, что сделало возможной практику наблюдения АНБ.
Авторитарные практики
Что же такое авторитарные практики? Существует риск расширить этот термин, чтобы охватить все политические явления, которые оказывают негативное влияние на жизнь людей, включая дискриминацию, насилие, коррупцию или неравенство. Это было бы бесполезно с аналитической точки зрения. Как я предлагал выше, мы должны переориентировать наше понимание авторитаризма с неспособности провести выборы на саботаж подотчетности . Более пристальный взгляд на значение самой ответственности должно прояснить, что означает саботаж и почему это важно.
Согласно скупому и широко цитируемому определению, «подотчетность — это отношения между субъектом и форумом, в которых субъект обязан объяснить и оправдать свое поведение, форум может задавать вопросы и выносить суждения, а актер может столкнуться с последствиями ». 48 Причины оценки подотчетности, если их перевернуть, проливают свет на то, что большинство из нас интуитивно называет «авторитаризмом», и почему мы считаем это нормативной проблемой. Согласно Рубинштейну, по сути, «подотчетность позволяет — точнее, она помогает составить — недоминирование ». 49 Далее она перечисляет его достоинства: усиление соблюдения основных и процедурных правил политическими деятелями, продвижение предпочтений и гражданских добродетелей тех, перед кем возложена ответственность, и предоставление полезной информации всем, кого это касается. Бовенс также различает демократический, конституционный и обучающий аспекты подотчетности. 50 Авторитарные практики допускают господство: они влекут за собой существенное и процедурное нарушение правил, вмешиваются в предпочтения и подавляют гражданские добродетели тех, перед кем лежит ответственность, и строго контролируют информационные потоки.
Авторитарные практики саботажа подотчетности не следует приравнивать к простому отсутствию подотчетности, которое может быть вызвано отсутствием возможностей или может быть институциональным. С политической точки зрения можно было бы назвать это «авторитаризмом», чтобы уточнить точку зрения, но с аналитической точки зрения это привело бы нас к отрицательному определению. Напротив, исследование активных практик подотчетности и саботажа как ядра авторитаризма особенно актуально сегодня, потому что, в отличие от нескольких веков назад, дискурсы и институты подотчетности теперь повсеместны и часто имитируются.У большинства авторитарных режимов сегодня есть парламент, конституционный суд и, возможно, даже псевдоплюралистические СМИ, что делает аналитические инструменты, которые могут различать несовершенные механизмы подотчетности и фактическое подрывание подотчетности, тем более важным.
Не все виды ответственности относятся к авторитаризму. От латинского auctoritas , означающего «власть», авторитаризм предполагает власть. В частности, он предполагает социальную единицу, в которой одни контролируют других.Таким образом (с точки зрения практической власти, если не обязательно конституционных договоренностей) отношения между субъектом и форумом, который саботируется, — это отношения снизу вверх, а не снизу вверх, бюрократическая или коллегиальная подотчетность. Рассмотрение авторитаризма с точки зрения саботажа подотчетности позволяет избежать традиционного «другого» подтекста этого термина. Фактически существующие демократии сами по себе являются формами господства и никогда не несут полной ответственности. Демократии, возможно, также необходимо демократизировать, даже если они не находятся в процессе «отката назад». 51
Сосредоточение внимания на реальном контроле над другими также позволяет различать транснациональные практики, не прибегая к надуманным представлениям о подотчетности, саботаже по отношению к всем гражданам мира. Люди, над которыми государственные субъекты осуществляют контроль, обычно являются либо гражданами, либо людьми в пределах границ этого государства, но иногда существует физический контроль, и может быть подотчетный саботаж без того и другого. В примере с выдачей ЦРУ в сотрудничестве с другими службами безопасности явно контролировало «незаконных комбатантов», которые не были ни гражданами США, ни находились в пределах США.В таком случае к ответственности привлекаются и могут быть саботированы против граждан США, которые имеют право знать, что делают их государственные органы, самих жертв выдачи и их представителей, а также жителей штатов, на территории которых на территории имели место тайные задержания и пытки. Другим примером может служить экстерриториальная практика авторитарных режимов, таких как Эритрея, Иран, Сирия и различные государства Центральной Азии, которые включают физическое и цифровое преследование их критиков в диаспоре. 52
Итак, резюмируя приведенный аргумент: для того, чтобы удовлетворить сегодняшние аналитические потребности, определение авторитарных практик должно: (а) подходить к авторитаризму как к существенному явлению, а не просто как к недостатку демократии; (б) отойти от выборов как основного пробного камня; и (c) отражать характер авторитаризма, когда он больше не обязательно воплощается и осуществляется только национальными правительствами государств. Авторитарные практики предполагают нисходящие отношения, когда задействованный в них политический деятель имеет контроль над людьми, которых они затрагивают.Основываясь на этих критериях, я определяю авторитарную практику как модель действий, встроенных в организованный контекст, саботаж ответственности перед людьми («форумом»), над которыми политический деятель осуществляет контроль, или их представителями, блокируя их доступ к информации и / или отключение их голоса.
Как показано на рисунке 1, авторитарные практики являются проявлением предотвращения диалога между властным субъектом и форумом. Сохранение в секрете действий и решений на форуме исключает диалог, блокируя доступ к информации.Должно быть ясно, что не все формы секретности в политике представляют собой саботаж ответственности. При определенных обстоятельствах политическая тайна может быть законной при условии, что сама процедура определения исключений из публичности должна быть публичной. Конфиденциальный обмен информацией с назначенными представителями форума также может быть законной альтернативой полной гласности. 53 В большинстве парламентов, например, есть секретный комитет по разведке, где избранная группа парламентариев будет проинформирована о вопросах разведки, которые открыто не обсуждаются с другими представителями, не говоря уже о широкой общественности.Несомненно, существуют тяжелые случаи, но для разборчивых авторитарных методов следует сосредоточить внимание на простых: схеме отключения информации, а не исключительных инцидентах или хорошо регулируемой секретности, связанной с прозрачными процедурами. Программа ЦРУ по выдаче лиц выдержала бы это испытание: в ряде случаев администрация Буша отказала в передаче соответствующих меморандумов и другой информации, запрошенной членами комитетов по разведке Палаты представителей и сената, или отрицала их существование, а в 2005 году не смогла раскрыть многие соответствующие документы. документы в ответ на постановление суда. 54
Рисунок 1
Саботаж подотчетности
Рисунок 1
Саботаж подотчетности
Доступ к информации также затрудняется, когда форуму преднамеренно предоставляется неточная информация. Конечно, политики все время вертятся, извращаются и уклоняются от правды. Но дезинформация — это больше, чем случайное приукрашивание фактов. Одноразовая политическая ложь не является авторитарной практикой, но вполне могла бы подойти модель, согласно которой несколько лиц, облеченных властью по одному и тому же вопросу в разное время, предоставляют неточную информацию.Например, утверждение президента Трампа о том, что на его инаугурацию была рекордная посещаемость, не следует рассматривать как обоснованное или достаточно важное, чтобы считаться закономерным. Но утверждения о том, что миллионы нелегальных мигрантов обманным путем проголосовали на президентских выборах в США, будут примером более устойчивой модели. Эти обвинения сначала были озвучены во время предвыборной кампании Трампа, 55 , а затем неоднократно озвучивались самим президентом, 56 , его пресс-секретарем, 57 и старшим советником Белого дома Стивеном Миллером; 58 , наконец, они стали предметом расследования, которое возглавил вице-президент Майк Пенс. 59 Вряд ли есть необходимость констатировать современную актуальность авторитарных практик во времена политики «постправды» и альтернативных фактов. Как схематично показано на рисунке 1, и секретность, и дезинформация блокируют коммуникационный поток от властей к форуму.
Другая форма саботажа ответственности — отключение голоса. Это нарушает диалогический поток в другом направлении, от форума к актеру. Критические вопросы могут быть обескуражены, а вопрошающие запуганы, наказаны или подкуплены.Или может быть, что критика, «вынесение суждения» о поведении актера, затруднена. Эта конкретная форма саботажа подотчетности наиболее легко узнаваема теми, кто изучает авторитарные режимы: мы сразу же склонны думать о свободных и справедливых выборах как о средстве вынесения суждений, а противодействие им как об авторитаризме.
Но голос может быть гораздо больше, чем голос. Вынесение приговора происходит не только в урне для голосования, но также может принимать форму журналистики, отчетов НПО, проповедей или песен в стиле рэп.Лишение форума возможности выносить суждения может проявляться как вмешательство в свободные и справедливые выборы, но также как цензура или произвольное вмешательство в дела критики определенного действия или решения. Те, кто задает вопросы, и критики могут быть обычными людьми или профессиональными вопрошающими и критиками, такими как парламентарии, журналисты, правозащитники или другие активисты. Или они могут даже быть внутренними критиками, такими как действительные или потенциальные информаторы.
Закон Венгрии о СМИ от 2010 года, которым был учрежден надзорный орган, контролируемый государством, является хорошим примером.Учреждение формально не занимается цензурой, но имеет право налагать недопустимо высокие штрафы на радио и телеканалы. Под контролем контролируемого партией органа с широкими полномочиями и в сочетании с предвзятыми процедурами торгов, он оказал сдерживающее воздействие на венгерские СМИ. 60 Массовая отмена правительством Индии разрешений для НПО на получение лицензий на иностранное финансирование — еще один пример меры, направленной на то, чтобы заглушить критические голоса. 61 Венесуэла сделала и то, и другое: при Чавесе она национализировала телевизионные станции и приняла ограничительные законы о СМИ, а также запретила иностранное финансирование НПО, а при Мадуро она продолжала, а иногда и расширяла эту практику. 62
Все эти примеры были хорошо задокументированы, и юристы указали на то, что такая практика нарушает международные обязательства соответствующих стран в области прав человека. Но политологи склонны рассматривать такую практику в первую очередь в связи со свободой и справедливостью выборов или с такими идеологиями, как популизм. Они не рассматривают их как потенциально «авторитарные» практики сами по себе. Система подотчетности саботажа позволяет нам это делать.Он не классифицирует правительства или институты систематически как «авторитарные» или «неавторитарные», а вместо этого применяет этот термин к конкретным практикам, которые могут быть более или менее присущи общему режиму управления.
Нелиберальные практики
Некоторые читатели могут здесь отметить отсутствие элементов, которых они ожидали в определении авторитаризма, таких как нарушение прав человека. Подобно тому, как некоторые политологи считают полезным различать простую демократию и либеральную демократию, я делаю различие между авторитарной практикой и нелиберальной практикой.Проведение таких теоретических различий может показаться академическим перед лицом угроз демократии, гражданскому обществу и правам человека. Но важно именно тогда, когда звонят либеральные сигналы тревоги и накаляются эмоции, чтобы провести четкие аналитические различия, чтобы лучше понять явления, свидетелями которых мы являемся.
Авторитарные практики, по своей сути, связаны с подотчетным саботажем. Иногда они нарушают индивидуальные политические права. Но целый ряд других прав носит скорее либеральный, чем политический характер.По словам Фарида Закария, конституционный либерализм «относится к традиции, глубоко укоренившейся в западной истории, которая стремится защитить автономию и достоинство человека от принуждения, независимо от его источника, государства, церкви или общества». 63 Можно усомниться в утверждении Закарии о глубине этой традиции на Западе и ее предполагаемом отсутствии где-либо еще в свете колониальной истории и современных событий, но с аналитической точки зрения полезно определить нелиберализм как явление, отличное от авторитаризма. .На уровне государств это различие может также способствовать нашему анализу так называемых «гибридных» режимов. Сейчас хорошо известно, что гибридность не одномерна, поскольку различные авторы проводят различие между электоральным и либеральным измерениями. 64 Но гибридность по любому из этих параметров все еще измеряется с точки зрения демократии и поэтому классифицируется как недостаточная эффективность, а не рассматривается с точки зрения активных практик и изучается исключительно на национальном уровне.
Я определяю нелиберальную практику как модель действий, встроенных в организованный контекст, посягающих на автономию и достоинство человека. К классу нелиберальной практики относятся модели вмешательства в юридическое равенство, обращение в суд или признание перед законом; нарушение свободы слова, права на справедливое судебное разбирательство, свободы религии и права на неприкосновенность частной жизни; и нарушения прав на физическую неприкосновенность.
Разграничение авторитарной и нелиберальной практики не является зеркальным отражением различия, которое часто проводится между свободными и справедливыми выборами и разделением властей. Разделение властей служит той же цели, что и свободные и справедливые выборы: подотчетности.Таким образом, подрыв разделения властей, как и фальсификация выборов, носит авторитарный характер. Различные формы обхода парламента, будь то секретность или совершенно открыто, посредством неограниченного президентского указа, также должны (при их использовании) считаться авторитарной практикой, поскольку они отключают одну из наиболее важных форм вынесения суждений — парламентский надзор. То же самое верно, когда судебный надзор нарушается, искажается или игнорируется. На рисунке 2 показано, как авторитарные и нелиберальные практики — это разные, но частично совпадающие категории.В частности, нарушения свободы выражения мнения являются авторитарной практикой, поскольку они блокируют диалог об ответственности. В то же время они являются нелиберальными практиками, поскольку ущемляют автономию и достоинство личности.
Рисунок 2
Авторитарные и нелиберальные практики
Рисунок 2
Авторитарные и нелиберальные практики
Само собой разумеется, что нелиберальные практики не более или менее предосудительны или последовательны, чем авторитарные.Различие носит аналитический характер. Авторитарные методы направлены на то, чтобы оградить власть имущих от ответственности. Нелиберальные методы могут преследовать множество целей, включая подавление голосов тех, кто представляет угрозу для власть имущих, но также могут быть разработаны для продвижения идеологического проекта или даже для выполнения воли большинства. Показательный пример — крайне нелиберальное одобрение президентом Филиппин Дутерте убийства наркоманов. 65 Маловероятно, чтобы потребители наркотиков представляли особую угрозу власти Дутерте.Скорее, идея о том, что потребители наркотиков опасны и менее чем люди, очевидно, пользуется значительной поддержкой на Филиппинах, и позиция Дутерте, возможно, помогла ему выиграть президентский пост. Если обвинения в употреблении наркотиков не направляются против критиков правительства, нельзя предположить, что нелиберальная практика одобрения убийства потребителей наркотиков имеет авторитарные намерения. Скорее, это типичное проявление популизма, определяемого как мажоритарный антиплюрализм. 66 Популизм может вести к нелиберальным практикам, но это ни в коем случае не единственная их причина.В то время как репрессивные меры российского правительства против гомосексуализма, например, могут быть вызваны популистскими мотивами, очень похожими на мотивы Дутерте, неоднократное заключение режима Алексея Навального в тюрьму является авторитарной попыткой заставить замолчать популярный, возможно, даже популистский, оппозиционный голос.
Иногда может существовать причинно-следственная связь: нелиберальные практики часто служат стимулом для авторитарных практик. Программа выдачи, например, была прежде всего нелиберальной практикой: так называемые «незаконные комбатанты» подвергались произвольному задержанию и пыткам.Однако ее практикующие, зная, насколько спорной будет программа пыток, старались сохранить ее в секрете — авторитарная практика. В других случаях нелиберальные методы, особенно когда они санкционированы большинством, могут совершаться совершенно открыто и открыто критиковаться, как это видно на примере убийств потребителей наркотиков на Филиппинах или обращения шерифа Джо Арпайо с заключенными и расового профилирования в Аризоне. .
Срочная повестка
Многие политологи в последнее время задаются вопросом, следует ли им действовать по-другому: занять более четкую позицию в отношении политических событий, которые вызывают у них беспокойство, более активно участвовать в публичных дебатах, приправлять свой сухой анализ эмоциональными и близкими к дому примерами, чтобы чтобы усилить свое влияние или найти способы противостоять атакам на научные знания и ученых.Все это достойные и необходимые инициативы; но мы также должны пересмотреть наш основной бизнес и подумать, подходят ли наши аналитические инструменты своему предназначению. Концептуальные инновации могут не выглядеть как политическое вмешательство, но это так. Самый важный вклад, который социологи могут внести в общество, — это делать то, что у них получается лучше всего: проводить систематические наблюдения, абстрагироваться от того, что они видят, затем снова операционализировать абстракции, классифицировать и анализировать, чтобы отвечать на описательные, причинные и нормативные вопросы их день.
Исследования авторитаризма начались с таких ученых, как Карл Поппер и Ханна Арендт, а затем Хуан Линц и Гильермо О’Доннелл, которые анализировали ужасающие события в их собственных обществах с целью научиться противодействовать таким тенденциям. 67 Это превратилось в профессиональное исследование с выгодной позиции Запада политических систем, отличных от нашей и считающихся ниже нее. Стремясь оживить исследования авторитаризма, вернувшись к основным принципам, я определил и проиллюстрировал авторитарные и нелиберальные практики и предположил, что они теоретически различны, хотя в действительности они часто совпадают.Не только нелиберальные, но и авторитарные практики могут иметь место независимо от того, каким образом политический субъект (-ы) попал в свою (-ые) позицию (-и), поскольку авторитаризм не определяется как отсутствие свободных и справедливых выборов.
Определение, основанное на практике, позволяет нам заметить, что правительство Венесуэлы при Чавесе применяло обширные авторитарные и нелиберальные методы, в то же время признавая, что он неоднократно приходил к власти путем всенародного голосования. Точно так же мы можем постулировать без логического противоречия, что, хотя премьер-министры Моди и Орбан и президенты Дутерте и Трамп, похоже, были свободно и справедливо избраны — и могут быть переизбраны, — их правительства придерживаются авторитарных и / или нелиберальных методов.
Я также показал, что практика хранения незаконных секретов укоренилась в службах безопасности Соединенных Штатов, независимо от того, какая партия или президент находится у власти. Это не предназначено для того, чтобы указать пальцем конкретно на США, а скорее для того, чтобы показать, что авторитарные методы в определенных проблемных областях или со стороны конкретных агентств могут сохраняться в рамках устоявшихся демократий. В самом деле, как уже давно признается критическая литература по безопасности, то, что я назвал авторитарными и нелиберальными методами, часто совпадает с обращением к проблемам безопасности. 68 Такая практика требует политологического анализа с точки зрения ее авторитарности, даже когда нет неминуемой угрозы полномасштабной смены режима.
Это концептуальное эссе — только начало. Авторитарные и нелиберальные практики должны быть лучше операционализированы, классифицированы и сопоставлены, а причинные связи должны быть установлены с другими явлениями, если мы хотим предложить способы реагирования на них. Новое определение авторитаризма и нелиберализма с точки зрения практики позволяет нам вернуть домой накопленные нами знания о том, как работает авторитаризм.Обращая взор на наши собственные общества, мы можем прийти к пониманию того, как авторитарные и нелиберальные практики развиваются и развиваются внутри демократий и в транснациональных условиях; мы можем начать видеть, в каких обстоятельствах они процветают и как им лучше всего противостоять.
Заметки автора
© Автор (ы) 2018. Опубликовано Oxford University Press от имени Королевского института международных отношений.
Это статья в открытом доступе, распространяемая в соответствии с условиями лицензии Creative Commons Attribution License (http: // creativecommons.org / licenses / by / 4.0 /), который разрешает неограниченное повторное использование, распространение и воспроизведение на любом носителе при условии правильного цитирования оригинальной работы.Авторитаризм | Encyclopedia.com
Наряду с тоталитаризмом и демократией авторитаризм является одним из основных типов политических режимов или систем. Хотя существуют разные варианты, все авторитарные системы обладают некоторыми основными чертами, которые имеют важное значение для науки, технологий и этики. Например, легкий поток информации, который способствует науке и поддерживается коммуникационными технологиями, создает как возможности, так и бремя для авторитарных лидеров, стремящихся сохранить свой контроль над политической сферой.
Выдающиеся ученые авторитаризма включают Хуана Дж. Линца и Гильермо А. О’Доннелла. Линц (2000) подчеркивает различия между авторитаризмом и тоталитаризмом, а также указывает на возможность объединения авторитаризма с двумя другими типами правления в гибридной форме политического режима. О’Доннелл (1973) подчеркивает важность бюрократической формы авторитаризма, отличной от случаев традиционных военных режимов или авторитарных систем, управляемых доминирующей политической партией,
| Демократия | Авторитаризм | Тоталитаризм | |||
| ИСТОЧНИК: Предоставлено Carl Mitcham and Lowell W.Баррингтон. | |||||
| Содействие политической мобилизации | Политическая мобилизация в целом не поощряется | Содействие политической мобилизации | |||
| Конкурирующие продемократические идеологии | Отсутствие государственной идеологии | Государственная идеология, основанная на законе | 68 и производительность | Легитимность на основе производительности | Легитимность на основе идеологии и производительности |
| Официальные и неофициальные ограничения для правительства | Официальные ограничения для правительства отсутствуют | Нет официальных или неофициальных ограничений для правительства | |||
при выделении различия авторитарных систем в зависимости от степени модернизации отдельных стран.
Особенности авторитаризма
В своей идеальной форме авторитаризм демонстрирует четыре определяющих особенности: деполитизация или демобилизация населения в целом, отсутствие центральной идеологии управления, легитимность, основанная на результатах деятельности, и общее отсутствие официальных ограничений на правительство. действие. Эти особенности отличают авторитарные системы от демократических и тоталитарных (см. Таблицу 1).
Поскольку авторитарные правительства не стремятся переделать общество так, как это делают тоталитарные системы, существует меньше причин для мобилизации масс по сравнению с другими типами политических систем.Когда это происходит, мобилизация обычно направлена на усиление легитимности системы (вера широкой общественности в право на власть правительственных институтов и отдельных лидеров). Как утверждал Сэмюэл П. Хантингтон (1968), нестабильность в любой политической системе часто является результатом политического участия, которое не направлено на поддержку режима. Таким образом, хотя в авторитарных политических системах могут проводиться выборы, кампании по таким выборам лишены серьезных обсуждений вопросов в форме критики правительства, и результат не вызывает сомнений.В случае необходимости урны для голосования будут заполнены или результаты будут сфальсифицированы. Точно так же могут существовать политические партии, но они не используются ни для организации масс, как в тоталитарной системе, ни для агрегирования и формулирования проблемных позиций, чтобы позволить массам выбирать на свободных и справедливых выборах, как в демократических странах. Оппозиционные политические организации либо жестко контролируются, либо вообще недопустимы.
Отчасти потому, что авторитарные системы не стремятся к преобразованию общества, идеология менее важна, чем в тоталитарных государствах или демократиях.Это не означает, что авторитарным системам не хватает целей или видения перемен; они имеют тенденцию сосредотачиваться на определенном видении, которое Линц (1975) назвал «менталитетом» авторитарных систем. В случаях, когда авторитарная система устанавливается путем свержения демократии, авторитарные лидеры могут сосредоточиться на необходимости внесения изменений в политику, чтобы обеспечить экономическую стабильность или иным образом восстановить порядок в хаотической ситуации. Это часто приветствуется массами, которые во многих случаях предпочитают порядок свободе.Таким образом, важная часть легитимности авторитарной системы основана на ее эффективности. Пока он достигает своих целей, население в целом может быть вполне готово мириться с отсутствием свобод и отсутствием контроля над государственной властью.
Последняя центральная черта авторитарных политических систем — отсутствие официальных ограничений на действия правительства — присуща этим системам и тоталитарным режимам. Как утверждал Марк Хагопиан (1984), отсутствие юридических ограничений помогает определить как тоталитарные, так и авторитарные системы как диктатуры и позволяет легко отличить их от конституционных демократий.Однако в этом отношении существуют различия между авторитарной и тоталитарной системами. Можно утверждать, что авторитарные системы имеют даже меньше институциональных ограничений, чем их тоталитарные аналоги (из-за сравнительно ограниченной роли правящей политической партии в большинстве авторитарных режимов). С другой стороны, тоталитарным режимам не хватает неформальных — или, если использовать термин Акопяна (1984, с. 118) — «внелегальных» — ограничений власти, присущих большинству авторитарных систем. Отсутствие официальных ограничений не означает отсутствия правящих институтов или официальной конституции, а также не означает, что общество полностью контролируется или бессильно.Напротив, официальные правила игры подчиняются воле авторитарного правителя или правителей. Система сдержек и противовесов (включая судебный контроль) и верховенство закона, знакомые гражданам многих демократических стран, необычны для авторитарных государств. В той степени, в которой существуют ограничения, они, как правило, носят неформальный характер или основаны на связях между правительством и влиятельными фигурами в обществе, такими как богатые. Такие деятели или социальные институты, такие как церковь, могут иметь определенную степень автономии от государства, а в некоторых случаях даже степень влияния на него.
Типы авторитаризма
Вариантов авторитаризма столько же, сколько и демократии. Однако существуют три основные формы: военная, бюрократическая и партийная. Военная авторитарная система (такая как Чили Пиночета) — это система, в которой военные фактически контролируют институты, определяющие политику. Военные авторитарные системы могут возникать по нескольким причинам: внешняя угроза безопасности страны, нестабильность внутри страны или угрозы автономии вооруженных сил и / или степени военных расходов правительства.Бюрократическая авторитарная система (например, Бразилия после военного переворота в 1964 году, Аргентина в 1966–1974 годах) обычно предполагает непростые отношения между военными и бюрократией. Эксперты в своих областях занимают важные политические должности, а бюрократия становится центральным действующим лицом в создании и реализации политики. Эта политика призвана способствовать внутренней стабильности, способствовать экономическому развитию и поддерживать современное общество (O’Donnell 1973). Цель модернизации помогает оправдать власть «технократов» в этой форме авторитаризма.
Партийная авторитарная система (например, Мексика на протяжении большей части двадцатого века) использует существующую или недавно созданную политическую партию для организации политической деятельности и повышения легитимности системы. Партия менее важна, чем в тоталитарных системах, хотя она может играть роль в облегчении связей между элитой и массами. В течение длительного периода доминирования Институционально-революционной партии (PRI) в Мексике в двадцатом веке связи между правительственными чиновниками и интересами внутри общества поддерживались через партию, а не через государство.Можно разрезать даже партийный авторитарный тип. Хантингтон (1970), например, перечисляет три формы партийного авторитаризма. Если контроль через политическую партию сочетается с более широкими усилиями по преобразованию общества, в результате получается гибридная форма правления, соединяющая авторитаризм и тоталитаризм.
Возможен также гибрид авторитаризма и демократии. Некоторые называют это полу-демократией, а другие — полуавторитаризмом (Ottaway 2003). В этих системах существуют определенные аспекты демократии, хотя другие — чаще всего свободы слова и печати — ограничиваются государственным контролем и / или запугиванием.Таким образом, выборы могут проводиться без значительных фальсификаций, но диапазон мнений, выражаемых в ходе кампании, ограничен; освещение в СМИ руководства правительства неизменно благоприятное. После избрания (и переизбрания) Владимира Путина Россия все больше и больше двигалась в этом направлении. В некоторых странах этот полуавторитаризм может служить мостом к демократии. В других случаях, как это, возможно, имеет место в путинской России, это может сигнализировать о переходе от либеральной демократии к более классической авторитарной системе.Но полуавторитаризм также может быть довольно стойким и не обязательно должен быть переходом к чему-то другому.
Наука, технологии и этика
Влияние авторитаризма на науку, технологии и этику очень велико. Для авторитарных лидеров этические соображения обычно вторичны по отношению к целям сохранения власти, укрепления стабильности и улучшения экономических показателей. Концепции верховенства закона нет места в идеальной авторитарной системе. Нарушения прав человека являются обычным явлением, поскольку тех, кого правительство считает потенциальной политической угрозой, преследуют, арестовывают или убивают.Как и в тоталитарных системах, ученые в авторитарных государствах сталкиваются с этическими дилеммами, работая с такими правительствами. С одной стороны, сотрудничество с государством может предоставить существенную возможность для проведения исследований. С другой стороны, такое сотрудничество как санкционирует действия правительства, так и открывает двери для использования государством результатов исследования в том, что ученые могут найти морально неприемлемыми.
Точно так же наука и техника в целом — палки о двух концах для авторитарных чиновников.Авторитарные лидеры, которые делают упор на экономическое развитие как центральную цель, должны способствовать технологическому прогрессу. Кроме того, наука и технологии могут использоваться для поддержания авторитарной власти. Хотя в меньшей степени, чем в тоталитарных системах, авторитарные правительства отслеживают действия людей, которые могут угрожать их политической власти. В Китае лидеры стремились использовать возможности новых технологий для распространения пропаганды в поддержку режима.
Но технологии также могут угрожать авторитарному правлению.Те лидеры, которые ставят своей определяющей целью защиту национальной культуры, а не экономическое развитие, часто рассматривают технологии как приводной ремень для «иностранных» (особенно западных) ценностей. Те лидеры, которые стремятся использовать технологии для наблюдения за действиями людей, также обнаруживают, что технология позволяет этим людям скрыться от этого наблюдения. Информационные возможности Интернета могут использоваться как противниками, так и правительственными чиновниками. Китайское правительство прилагает все усилия, чтобы закрыть Интернет-сайты противников режима.Но как только эти сайты удаляются, появляются другие. Проще говоря, чем более развито и сложно общество, тем труднее держать его под наблюдением. Таким образом, некоторые авторитарные лидеры могут активно противодействовать определенным видам технологических достижений в своей стране.
LOWELL W. BARRINGTON
СМОТРИ ТАКЖЕ Опыт; Фашизм; Технократия; Тоталитаризм .
БИБЛИОГРАФИЯ
Акопян, Марк Н. (1984). Режимы, движения и идеологии: сравнительное введение в политологию , 2-е издание.Нью-Йорк: Лонгман.
Хантингтон, Сэмюэл П. (1968). Политический порядок в меняющихся обществах. Нью-Хейвен, Коннектикут: Издательство Йельского университета.
Хантингтон, Сэмюэл П. (1970). «Социальная и институциональная динамика однопартийных систем». В г. Авторитарная политика в современном обществе: динамика устоявшихся однопартийных систем , изд. Сэмюэл П. Хантингтон и Клемент Х. Мур. Нью-Йорк: Базовый.
Линц, Хуан Дж. (1975). «Тоталитарный и авторитарный режимы». В Справочник по политологии , Vol.3: Макрополитическая теория , изд. Фред И. Гринштейн и Нельсон В. Полсби. Ридинг, Массачусетс: Эддисон-Уэсли.
Линц, Хуан Дж. (2000). Тоталитарные и авторитарные режимы. Боулдер, Колорадо: Линн Риннер.
О’Доннелл, Гильермо А. (1973). Модернизация и бюрократический авторитаризм: исследования в политике Южной Америки. Беркли: Калифорнийский университет, Институт международных исследований.
Оттауэй, Марина. (2003). Демократия поставлена под угрозу: рост полуавторитаризма. Вашингтон, округ Колумбия: Фонд Карнеги за международный мир.
Понимание авторитаризма и борьба с ним | Транснациональный институт
Авторитаризм и популизм стали широко используемыми терминами, когда к власти пришли такие, как Трамп, Дутерте, Эрдоган и Моди. Везде есть опасения, что мы вступаем в новую авторитарную и популистскую эпоху. Бразильский комитет Всемирного социального форума в августе 2017 года, например, заявил, что «рост реакционной и авторитарной мысли в Бразилии, в Латинской Америке и во всем мире ставит всех нас, сторонников нового мира, в рамки солидарности. , социальная справедливость, демократия и мир в состоянии готовности и постоянной мобилизации и требует процесса артикуляции и всемирного единства социальных движений ».Исследование, проведенное CIVICUS ранее в 2017 году, показало, что только 3% населения мира проживает в странах, где права на протест, организацию и высказывание мнения уважаются, защищаются и реализуются. Даже Всемирный экономический форум считает, что мы «вступаем в период, который легко узнать как доавторитарный и фашистский».
Но что такое авторитаризм и чем он отличается от популизма? Термины часто называют одинаковыми, но это явно не так.Авторитаризм обычно понимается как форма правления или политики, которая концентрирует власть, сводит к минимуму политический плюрализм и подавляет гражданское общество, часто во имя противостояния предполагаемому «врагу» внутри или снаружи.
Популизм — более спорный термин, но обычно понимается как форма политики, которая обращается к определенной группе или воображению и претендует на то, чтобы представлять «народ». Это может быть мобилизовано по классовой линии или обращаясь к большинству людей, стремящихся бросить вызов концентрации власти.Однако популизм чаще ассоциируется с харизматическими и авторитарными лидерами, использующими язык «народа», но апеллирующими к единому эссенциализированному определению культуры, биологии или происхождения. Некоторые утверждали, что следует избегать этого термина, учитывая его двусмысленность и потому, что он часто служит для ограничения дискуссий структурами избирательной политики, не затрагивая более глубокие слои социальной и экономической власти. Такие критики вместо этого предлагают язык народной власти или народного суверенитета.
Долгая история авторитаризма…
Всплеск озабоченности авторитарной политикой может указывать на то, что это новое явление.Но если мы понимаем авторитаризм как концентрацию власти, репрессии и создание врага, «другого», то он действительно имеет очень долгую историю. Режимы древности чаще всего были авторитарными.
Однако с послевоенного периода до недавнего времени «авторитарный» обычно относился к неизбираемым или обманным путем избранным правительствам, таким как военные диктатуры, с которыми столкнулись многие на Юге или коммунистические режимы в Восточной Европе. Это помогло укрепить легитимность либеральных демократий, большинство граждан которых обладали гораздо большей свободой и способностью формировать политику, чем их коллеги в советском блоке или в диктатуре и автократии в других странах.Волна демократических революций в 1990-х годах от Восточной Европы до Западной Африки предполагала постоянный отход от авторитарного правления. Но вместо этого, два десятилетия спустя, этот термин снова у всех на устах, чаще всего относящийся к избранным лидерам, которые затем подрывают либеральные институты демократии (такие как судебная система) и ограничивают гражданские свободы, часто в процессе демонизируя меньшинства.
Однако корни современного авторитаризма лежат в номинально либеральных государствах.Бывшие колониальные державы, такие как Франция, Великобритания или Нидерланды, и государства-поселенцы, такие как США и Австралия, берут свое начало в порабощении, геноциде и дегуманизации и практиковали авторитарную политику. Аргумент времен холодной войны о том, что капиталистическая экономика имеет естественную склонность к выработке антиавторитарной политики, никогда не был убедительным и теперь выглядит слабее, чем когда-либо. Например, в капиталистических центрах правительства всегда были вовлечены в подавление рабочих. В первые годы индустриализации уже наблюдались демонизация и подавление бедных, неимущих, политических движений рабочих — всех, кто не был частью послушной наемной рабочей силы.Позже, когда социальная борьба завоевала демократическое пространство, капитал всегда был готов пожертвовать демократией, чтобы подавить труд. Чили под военным правлением является классическим примером, поскольку корпорации и неолиберальные идеологи быстро отказались от обещаний свободы, когда Пиночет предложил возможности либерализованного капитала.
Для многих стран Юга либерализм чаще означал тиранию, чем демократию. В конце концов, современные либеральные демократии были построены на рабстве и дегуманизации черных тел и геноциде коренных народов.Они процветали и продолжают это делать благодаря зверской добыче ресурсов и сегодня стоят за пограничным режимом, который рассматривает десятки тысяч мигрантов, которые умирают при попытке пересечь милитаризованные границы, по существу как «одноразовые» 1. Эта дегуманизация людей с целью осуществления власти является неотъемлемой частью капитализма и империализма. Рост гражданских прав, независимости и антиколониальных движений бросил вызов этому, но многие лидеры после обретения независимости в конечном итоге воспроизвели или, по крайней мере, увековечили системы господства.
Практика умиротворения помогает понять этот процесс. Первоначально практиковавшаяся в колониях до импортирования в имперские метрополии, умиротворение (или борьба с повстанцами) основывается на принудительном и производительном измерениях власти. Цель состоит в том, чтобы получить и сохранить политический и экономический контроль над территориями, завоевав «сердца и умы». Это включает в себя сдерживание насилия войны, господства и эксплуатации с обещаниями цивилизации, прогресса и развития, чтобы ограничить или предотвратить восстание тех, кто был колонизирован или репрессирован.Колониальные режимы опробовали авторитарные системы, такие как слежка и лагеря для интернированных, и разработали тактику борьбы с повстанцами, которая преднамеренно стремилась подорвать социальную ткань. Затем эту тактику переняли у себя дома и продолжают использовать, например, в местах выдачи без суда и следствия или в политике безопасности в городах.
Несмотря на это, сохраняется коллективная амнезия по поводу авторитарного наследия колониализма. Конституция Франции 1958 года, например, была принята в разгар колониальных репрессий и кровопролитной войны в Алжире, и даже сейчас дает привилегии белому населению во имя Глобальной войны с терроризмом (GWOT) или для защиты его лаицитности (секуляризма).По-прежнему остается слепота в отношении того, как западные демократии были построены на авторитарных системах контроля или как подавляющее большинство людей на Юге долгое время воспринимали авторитаризм как «нормальную», а не необычную систему управления.
Неспособность даже взглянуть на более недавнюю историю, в которой наблюдается явная тенденция к ограничению гражданских свобод и нарушениям конвенций о правах человека, означает, что мы не можем оценить, насколько основа авторитаризма была заложена более ранними «либералами». лидеры.Неспособность понять нашу историю означает, что многие из предлагаемых либеральных «решений» — которые направлены, главным образом, на отражение последних атак, более вопиющих нападок на гражданские свободы — мало что сделают, чтобы остановить устойчивое и долгосрочное институциональное принятие авторитарной политики. В этом смысле недавнее внимание к авторитаризму предполагает не большее, а скорее недостаток осведомленности об авторитарных тенденциях и тенденциях внутри капитализма, империализма и современных «либеральных» правительств.Похоже, что миф о том, что капитализм приравнивает к демократии и большей свободе, все еще господствует.
… и глубокие корни
Авторитаризм встроен в системы господства, которые существовали задолго до капитализма или империализма. Это, безусловно, заложено в расизме и патриархате. Конечно, были женщины-авторитаристы, но очень заметно, что нынешний урожай основных авторитарных лидеров — все мужчины, многие из которых известны своим женоненавистническим отношением и практикой.Они создают образ «большого человека» во главе, непропорционально поддерживаются движениями мужчин, подпитываемых токсичной культурой страха и неприязни к женщинам, а также любого, кто не соответствует их предположениям о «нормальной» сексуальности. . Партия «Альтернатива для Германии», АдГ, например, объявила войну актуализации гендерной проблематики, что означает оценку гендерного воздействия любой государственной политики. А когда авторитарным властям удается завоевать власть, многие проводят политику, которая подрывает права женщин и поощряет культуру жестокого обращения и насилия в отношении женщин.
Само государство воспроизводит системы господства, направленные на концентрацию и расширение власти. Многие прогрессивные движения уделяют слишком мало внимания опасностям государственной власти.
Стремясь получить власть, левые движения и партии часто не в состоянии изучить, как она используется и как она меняет нас — урок, который общественные движения извлекли из своей «розовой волны», охватившей Латинскую Америку в последнее десятилетие. Правительства, приведенные к власти общественными движениями, часто в конечном итоге подавляли эти самые движения, используя дискурс «развития» и «людей», чтобы лишить общины их земли, воды и окружающей среды с целью извлечения богатства, и в процессе демобилизовались. общественные движения.Теперь, когда регион снова повернул вправо, общественным движениям не хватает силы, чтобы эффективно противостоять.
Что нового?
Долгая история и глубокие корни авторитаризма не означает, что в этом моменте нет ничего нового. Количество авторитарных правительств, рост реакционных правых партий, закрытие демократического пространства и подавление социальных и рабочих движений кажутся шоком по уважительным причинам. В авторитаризме появляются новые измерения, которые исходят от открытого принятия политиками расистской и ксенофобской риторики, а также из того факта, что сегодняшние авторитарные лидеры, как правило, приходят к власти через выборы, а не через перевороты военного стиля, такие как перевороты Пиночета и Мобуту. мимо.
Возможно, наиболее значительным изменением является технологический контекст, который позволил штатам с беспрецедентной властью отслеживать, исследовать и контролировать людей, а также предоставил корпорациям доступ к нашей внутренней жизни и мышлению. Произошел взрывной рост баз данных, содержащих наши личные данные, к которым имеют доступ государственные или правоохранительные органы. Они содержат не только данные, которые мы намеренно отправляем, но и все чаще отслеживаем наши повседневные действия — то, как мы используем Интернет, наши связи и сети.Наша готовность передать наши мысли, нашу сеть отношений (метаданные) коммерческим компаниям в сочетании с ускорением государственного надзора после 11 сентября создали мир, превосходящий все, что мог вообразить Джордж Оруэлл. Риторика о том, что только людям, которым есть что скрывать, нужна конфиденциальность, стала чрезвычайно гегемонистской. Результатом является общество, в котором конфиденциальность становится все больше и больше, а слежка становится все более повсеместной. И нам еще предстоит как следует переварить последствия.
Многие хвалили возможности, которые технологии предоставили прогрессивным социальным движениям, но они также позволили ультраправым мобилизоваться и взаимодействовать, будь то когорты социальных сетей, которые поддерживают и запугивают противников Моди или Дутерте или европейских фашистов, которые в 2017 году краудфандингом был выделен катер «Защитим Европу», чтобы остановить спасательные шлюпки для мигрантов.
GWOT также сделало политику безопасности и авторитарную политику все более транснациональным предприятием. Будь то с помощью систем наблюдения, дронов, черных сайтов или занесения в черный список, политика безопасности становится все более транснациональной, практически без подотчетности и часто без правовой защиты.Таким образом, кто-то может быть задержан на границе в одной стране из-за требований правительства другой страны в соответствии с руководящими принципами, разработанными где-то в другом месте, с адвокатами, которым запрещено получать какую-либо информацию о решениях, стоящих за задержанием. Это транснациональный авторитаризм, качественно отличающийся от всего, что мы видели раньше.
Другая динамика, характерная для этого момента авторитарной политики, — это глобальное сближение кризисов — экономического, социального и экологического.Эти кризисы, далекие от разрешения, чаще усугубляются нынешними политическими лидерами, поскольку любой эффективный ответ требует системных изменений, которые элиты никогда не инициируют самостоятельно. Возникающее сближение левых и правых партий, стоящих за неолиберальной политикой, привело к тому, что политический истеблишмент больше сосредоточился на управлении кризисами, а не на их разрешении. В результате все больше людей становятся уязвимыми и ненадежными, поскольку политики отступают к все более авторитарным формам политики и экономики.
Рыночный авторитаризм
В то время как капитализм всегда был переплетен с автократией, неолиберализм ускорил процесс, который вытеснил политику и гражданство в пользу прав корпораций. Фридрих Хайек помог установить популярный миф о том, что свободные рынки — это свобода, поскольку его идеи успешно привели в действие хорошо финансируемый «марш по институтам», направленный на изменение общественного мнения против правил, дисциплинирующих капитал. Однако противоречия между демократией, призванной служить большинству и отвечать перед ним, и неолиберальным планом, концентрирующим богатство и власть в немногих руках, так и не удалось преодолеть.Более того, они усугублялись послевоенной экономической реальностью системного перепроизводства, которая периодически вызывала финансовые кризисы. При этом снова и снова богатство и власть преобладали над демократией и правами человека. Орландо Летелье, второй директор TNI, говоря о Чили в 1976 году, признал это, когда он сказал, что террор, причиненный Пиночетом, и его неолиберальные реформы не были двумя отдельными направлениями политики, а были интегрированы: «Репрессии для большинства и« экономическая свобода »для небольших привилегированных слоев населения. группы в Чили — две стороны одной медали ».
Либерализация рынков и предоставление корпорациям свободы действий требует дисциплины рабочих и народных движений и ограничения демократической ответственности. Этому способствовал массовый рост и концентрация корпоративной власти: сейчас корпорации составляют 69 из 100 самых богатых экономических субъектов мира. Они обеспечили себе это неприступное положение, финансируя и покупая выборы, добиваясь судебной защиты в соответствии с инвестиционными соглашениями, а также создавая аналитические центры и агитационные организации для защиты своих интересов.Это сопровождалось систематической попыткой подорвать социальные движения, которые протестуют против корпоративной власти, нападая на их легитимность, подотчетность и финансирование и даже внедряя в них корпоративных шпионов.
Финансовый капитал стал особенно мощным, вкладывая средства не в производство, которое могло бы создать рабочие места, а в спекулятивные схемы, которые приносят огромные прибыли своим акционерам, но мало что делают для повышения благосостояния, а также создают очень хрупкую мировую экономику. Исследование Цюрихского университета, в ходе которого было изучено 43 000 ТНК, показало, что всего 147 компаний, в основном финансовые фирмы, контролировали 40% из них.Крах любой из этих сверхсвязанных компаний может вызвать системный коллапс, как мы почти стали свидетелями во время глобального финансового кризиса 2007/08 года.
Сила финансовой элиты становится все более заметной для людей во всем мире, поскольку опыт многих стран Юга в 1980-х и 1990-х годах, вызванный программами структурной перестройки (SAP), прибыл на Север с политикой финансовой помощи банкам. и аскетизм для людей. Этот процесс также осуществлялся на транснациональном уровне с помощью таких органов, как Европейская комиссия, контролирующая рыночный авторитаризм.Это было жестоко ясно после референдума в Греции в июле 2015 года, когда 61% избирателей, отвергших условия сделки Комиссии по спасению, недвусмысленно заявили, что демократия не имеет ценности, если она означает вызовы банкам или финансовым рынкам. «Выборы ничего не меняют», — так выразился Вольфганг Шойбле, тогдашний министр финансов Германии. Или, говоря словами президента Европейской комиссии Жан-Клода Юнкера, «не может быть демократического выбора против европейских договоров».
Исследование в США, проведенное в 2014 году и изучившее 1779 результатов политики за более чем 20 лет, показало, насколько государственные учреждения стали отчужденными от общества, которому они якобы служили, и почти не обнаружило корреляции между общественным мнением и государственной политикой. Решения государственной политики почти исключительно отражают взгляды корпораций и элит. Во многих странах корпоративный захват политики также сопровождался все более вопиющими случаями коррупции, в то же время, когда работа стала более небезопасной, а заработная плата оставалась неизменной или падающей.
Глобальные последствия этого неолиберального толчка заключались в резком усилении неравенства и социальной незащищенности в большинстве стран, системном подрыве коллективных организаций, таких как профсоюзы, которые поддерживали и обеспечивали сообщество и солидарность для трудящихся, корпоративный захват политической власти. система и экологическая система, которая была доведена до предела. Результатом стал крах центра политики и легитимности самой политической системы.Именно в этом контексте большинство социал-демократических партий, которые пытались объединить приверженность глобализации и неолиберализму с политикой сочувствия к проигравшим, обнаружили, что они не могут совместить эти два понятия. Большинство в конечном итоге приняли рыночный авторитаризм и прекратили свою приверженность перераспределению. Они не смогли понять, как глобализация, включая сдвиги в технологиях и работе, усиливает неопределенность и незащищенность миллионов людей. Они также не смогли найти решения для глобального финансового кризиса 2007–2008 годов или разворачивающегося экологического и климатического кризиса.
Многие люди во всем мире, в том числе средний класс, находящиеся под угрозой и отчужденные политической системой, оказались в политической пустоте. Это привело многих к принятию политики виктимизации, которая обвиняет и преследует «других» (беженцев, мусульман, наркоманов, получателей пособий, еврократов), в которой авторитарные лидеры, обещающие навести порядок, становятся еще более привлекательными. Политика, которая апеллирует к месту, идентичности, эмоциям и сентиментальности, в то же время сознательно обвиняя определенные «другие» группы, становится привлекательной и рассматривается как решение людей, испытывающих чувство незащищенности, беспокойства и отчуждения.Более того, СМИ, в значительной степени контролируемые корпорациями, которые зациклены на личностях, а не на политике, гарантируют, что авторитарные лидеры получают непропорционально большое внимание общественности.
Авторитарная политика — это еще и то, что государству легче всего реализовать, поскольку политика безопасности — одна из немногих сфер государственной власти, которая ускользнула от рынка. Поэтому с ростом социальной нестабильности государства слишком легко перестают дисциплинировать диссидентов и обездоленных.Политики, которые обещают большую безопасность, могут апеллировать к отчужденному электорату и, оказавшись у власти, могут иметь более мощный аппарат государственной безопасности, чем когда-либо прежде.
Эра перманентной войны
Войны и создание внутренних или внешних врагов всегда были предметом торговли авторитарных лидеров, поэтому эпоха «перманентной войны» стала благом для этой новой волны авторитаристов. Несмотря на то, что в последние десятилетия происходили различные прокси-войны, такие как холодная война или война с наркотиками, 11 сентября, тем не менее, оказалось поворотным моментом, когда США отреагировали, рассматривая серьезное преступление как акт войны.Мировые автократические лидеры поспешили присоединиться к Вашингтонскому GWOT, и с тех пор мир борется с последствиями. В странах, где вспыхнули или обострились войны, в первую очередь в регионе Большого Ближнего Востока и Северной Африки, а также в Афганистане, насилие и иностранная оккупация способствовали росту реакционных экстремистских движений, таких как ИГИЛ / Даиш, в то время как существующие террористические организации и сети продолжали процветать. Последовавшие за этим насилие и хаос предоставили правительствам повсюду, авторитарным или нет, повод для подавления любого инакомыслия — далеко за пределами сторонников экстремистских сил.В результате 16 лет спустя авторитарные лидеры во всем мире укрепили свои позиции. На Ближнем Востоке и в Северной Африке эскалация войн и консолидация авторитарных лидеров и движений привели к появлению самого большого числа беженцев и внутренне перемещенных лиц (ВПЛ) в этом регионе со времен Второй мировой войны. Многие тысячи этих людей искали убежище в Европе и использовались авторитарными и неофашистскими элементами в Европе и администрацией Трампа для создания расистских, ксенофобских и особенно исламофобских движений с целью заручиться общественной поддержкой и, в конечном итоге, государственной властью.
По мере распространения GWOT он позволил некоторым странам построить авторитарную систему контроля, которую было трудно представить до 11 сентября. Многие методологии и технологии авторитаризма, которые применяются в современных имперских предприятиях (Афганистан, Ирак, Нигер, Пакистан) или в условиях оккупации (Западный берег и Газа), затем развертываются на границах богатых стран против мигрантов и, наконец, импортируются обратно в их страны. собственные общества, нацеленные сначала на мусульман и цветных людей, а затем на другие движения, такие как экологические активисты, которые рассматриваются как представляющие угрозу экономическим и государственным интересам.Неограниченное наблюдение, занесение в черный список и проверка, содержание под стражей без суда и даже убийство подозреваемых (с помощью кампаний убийств с помощью дронов) во имя безопасности стали повседневными способами управления. Первоначально представленные как временные и исключительные полномочия для борьбы с конкретной угрозой безопасности, затем они становятся постоянными, часто с небольшими политическими дебатами.
В процессе нормализации авторитарных мер перманентная война добавила динамизма политике массовых заключений, милитаризации полиции и сужающемуся пространству активистов во всем мире, а также создала условия — например, усилила исламофобию — для оправдывая новые имперские войны.Пистолеты, нацеленные на аморфную цель «терроризма», направлены как внутрь, так и наружу, превращая целые общины в подозреваемых и подрывая социальную ткань доверия. В США у ФБР сейчас 15 000 информаторов, что в 10 раз больше, чем во времена Гувера2. Политика предотвращения в Великобритании требует, чтобы каждый государственный служащий, врач, учитель и государственный служащий в стране был обучен обнаруживать сомнительные признаки радикализация », основанная на необоснованных теориях о том, что она неизбежно ведет к терроризму.Во Франции исламофобия настолько нормализовалась, что государство может закрывать мечети и задерживать подозреваемых-мусульман без суда. Продолжающееся чрезвычайное положение еще больше узаконило дискриминацию людей одной религиозной веры, а также стало удобным инструментом для молчаливого инакомыслия, особенно левых активистов. Более широкая культура подозрительности, созданная GWOT, представляющая определенные сообщества как проблему, позволяет крайне правым процветать — часто только формулируя то, что неявно присутствует в такой значительной части современной политики.Шок либеральной элиты, вызванный выборами президентов Индии, Филиппин, Турции и США, скрывает тот факт, что их собственная политика создала плодородную почву, которую сейчас правые используют для жестокого воздействия.
Тот факт, что так много штатов также «захвачены» корпорациями, означает, что отрасли, которые больше всего выигрывают от этого климата подозрительности (например, тюрьмы, слежка, военное и охранное оборудование), одновременно продвигают процесс вперед и зарабатывают солидные награды. .Это также означает постоянное отвлечение ресурсов от социальных нужд на постоянно растущие бюджеты войн и национальной безопасности, разжигая порочные циклы экономической и социальной незащищенности, в которых может процветать политика авторитаризма.
Сейчас общепринято, что безопасности никогда не бывает достаточно, поэтому единственным ответом на любую террористическую атаку является дальнейшее ограничение гражданских свобод. Парадигма безопасности стала настолько нормализованной, что многие не замечают ее, особенно в связи с тем, что ее влияние проявляется по-разному в зависимости от расы и класса.Например, милитаризация полиции в США и ее реалии с точки зрения огромного числа смертей и тюремных заключений чернокожих американцев стали основной проблемой (или даже проблемой для многих белых активистов) только тогда, когда активисты Black Lives Matter сделали это видно. Во Франции чрезвычайное положение, утвержденное после резни в Батаклане, теперь стало постоянным по закону. На Филиппинах регулярное и постоянное применение насилия в отношении в основном бедных и беспомощных потребителей наркотиков стало настолько нормальным — и поддерживается армией троллей в социальных сетях, — что все меньше людей решаются поднять свой голос.
Левые и прогрессивные силы в целом боролись или не смогли противостоять этой перманентной войне. Хотя вторжение в Ирак под руководством США в 2003 году мобилизовало множество критиков во всем мире, не было никаких аналогичных широких движений для борьбы с постоянно растущим конфликтом. наблюдение и ограничение гражданских свобод в войне с экстремизмом. Левые политики-популисты, такие как Джереми Корбин в Великобритании, бросили вызов войне с террором, но редко были готовы бросить вызов росту государственной безопасности у себя дома.Действительно, некоторые видные левые правительства в Латинской Америке, особенно в Венесуэле, а также Эквадоре и Боливии, вместо того, чтобы противостоять авторитаризму, воспроизвели его в своих собственных ответах на народные протесты против добывающих отраслей нефти, газа и горнодобывающей промышленности.
От границы до пригорода
По мере того, как национальные границы становятся все более милитаризованными, они служат площадками для испытания новых авторитарных инструментов и технологий. Иммигранты, которые часто уже жили в рамках неоколониальной политики, теперь подвергаются милитаризованным границам, когда они покидают (или покидают) свои дома, что рассматривается как опасная угроза безопасности.Следовательно, международные права человека не просто игнорируются, а вообще отсутствуют. Европейские правительства, которые раньше говорили о поддержке развития добрососедских демократических государств Средиземноморья, сохранили свои неоколониалистские привычки сотрудничать с диктаторами, подписывая соглашения с наиболее авторитарными режимами, такими как режимы в Чаде, Египте и Турции, чтобы не пускать мигрантов. В то же время они также продолжают разжигать войны, порождающие беженцев, даже вознаграждая участников: отчет TNI за 2016 год показал, что три крупнейших европейских продавца оружия на Ближний Восток также являются основными бенефициарами финансирования исследований в области безопасности ЕС.
Все чаще и язык, и законодательство, регулирующие миграцию и терроризм, сливаются воедино, и одни и те же правовые системы используются для криминализации мигрантов и даже тех, кто предлагает им гуманитарную поддержку. Опять же, язык Трампа, который использует термины мексиканцы, преступники и террористы как синонимы, является просто грубым выражением системы, находящейся в полном разгаре. Во всем мире устанавливается более 60 национальных границ, что лишает мигрантов каких-либо законных прав.Между тем, спасательные корабли в Средиземном море и гуманитарные организации, предлагающие помощь беженцам, подвергаются преследованиям и угрозам со стороны ЕС и соседних стран, вместо того, чтобы получать поддержку и финансирование. Очевидно, что то, как действуют эти пограничные режимы, определяется этнической и религиозной идентичностью людей, классом и секс: существует взаимосвязь в том, насколько уязвимыми становятся люди в условиях авторитарного пограничного режима. Например, среди всех мигрантов и беженцев женщины и девочки систематически подвергаются более высокому уровню насилия на каждом этапе — от отправления в миграционные поездки до центров содержания под стражей.
Как пограничная политика и практика выступают в качестве испытательного полигона для авторитарной политики, можно увидеть в том, как они применяются к городской безопасности. С 1970-х годов городские силы безопасности перешли от политики, охватывающей всех граждан, и сосредоточили внимание на конкретных группах населения. В ходе этого процесса были созданы новые «подозрительные» сообщества, многие из которых сейчас подвергаются еще большему надзору и контролю. Тот факт, что многие люди, находящиеся под наблюдением, уже подвергались репрессиям на границе, является лишь частью развивающейся преемственности между границей и пригородами или городскими районами, где сосредоточено население иммигрантов.
Разные контуры авторитаризма
Хотя многие из этих элементов лежат в основе глобальных авторитарных тенденций, они принимают различные формы в разных странах. Участники семинара заслушали презентации ученых-активистов из Франции, Венгрии, Индии, Филиппин, Южной Африки, США и Венесуэлы.
Во Франции исламофобия была отправной точкой для авторитарной политики, построенной на долгой колониальной истории в Северной Африке. Чрезвычайное положение, объявленное после бойни в Батаклане, которая, например, привела к закрытию мечетей и задержанию многих мусульман без суда, было позже использовано против активистов-экологов.Во многом это оправдывается защитой секуляризма (laïcité), но на практике оказалось односторонним секуляризмом, позволяющим государству диктовать людям выбор одежды и закрывать мечети, но не принимать критику государственных институтов за эффективное исключение и дискриминацию одна религия.
В Венгрии, в отличие от Западной Европы, подъем Орбана вряд ли можно назвать сигналом упадка капиталистического демократического эксперимента, поскольку страна и большая часть Восточной Европы едва ли испытали это.Переход Венгрии к рыночной экономике после 1989 года сопровождался высоким уровнем социальной незащищенности, подпитываемым высоким уровнем долга, и к 2006 году страна находилась в финансовом кризисе. Партия Орбана Фидес направила гнев на делегитимизированную модель развития, зависящую от иностранных инвестиций , займы и меры жесткой экономии для атак на миграцию, международные институты и законы, продолжая использовать фонды ЕС для субсидирования националистических капиталистических элит.
В Индии авторитарный проект Моди, конечно, не новое явление.Он был сознательно построен благодаря работе религиозной организации Rashtriya Swayamsevak Sangh (RSS), которая на протяжении более 80 лет систематически проводила кампанию по продвижению индуистского национализма. После консолидации местной и государственной власти он теперь неуклонно получает контроль над такими учреждениями, как исполнительная власть, Конгресс, Избирательная комиссия и Верховный суд, мобилизуя свою значительную социальную базу для использования принудительных и ненасильственных средств для создания страха и подрыва инакомыслия.Это серьезная угроза, но она сильно отличается от авторитаризма сверху вниз в Китае, например.
Возвышение Дутерте на Филиппинах отчасти отражает форму исторической амнезии в отношении смертельных человеческих потерь режима Маркоса. Это также демонстрирует привлекательность авторитаристов даже влево — Дутерте изначально заручился поддержкой маоистских групп из-за его риторики, направленной против истеблишмента, и его поддержки в отношении Китая и России. Опыт Филиппин также показывает, как авторитарные режимы по-разному влияют на граждан, поскольку война с наркотиками в значительной степени затрагивает бедных и мелких потребителей наркотиков или людей из бесправных, маргинализированных сообществ, что означает ограниченное общественное сопротивление убийствам.
В первые годы своего существования боливарианская революция в Венесуэле уравновешивала инициативы, возглавляемые государством, с динамичной мобилизацией на уровне общин. Однако зависимость от доходов от нефти и стремление к созданию единой социалистической партии постепенно консолидировали более иерархическую автократическую структуру, в которой государственный контроль имел первостепенное значение. Нефтяной кризис — и неспособность правительства отреагировать эффективно, вкупе с систематическими попытками правых и США подорвать революцию — укрепили все более авторитарную тенденцию.Главным в этом является неспособность боливарианского правительства избежать огромной зависимости от нефти, которая сделала Венесуэлу государством-рантье, поощряя коррупцию и бесхозяйственность на всех уровнях. Пример Венесуэлы показывает, что даже популярные партисипативные демократические эксперименты «левых» могут слишком быстро проявлять авторитарные характеристики в отсутствие достаточно мощных народных усилий по уравновешиванию централизующих тенденций государства и политической экономии экстрактивизма.
Переломы среди элиты
Глобальное продвижение неолиберализма и его вызывающие разногласия последствия привели к возникновению новых и разнообразных расколов среди глобальных элит. В частности, в США, но также в Бразилии и по всей Европе они способствовали росту националистических правых, которые по-прежнему привержены расширению корпоративной и военной мощи, но стремятся заключить ее в односторонние националистические рамки. Так называемая фракция «разрушения государства» (как назвал ее бывший советник Трампа Стив Бэннон) отвергает некоторые из принципов ортодоксального неолиберализма, такие как приверженность корпоративным торговым сделкам или международным блокам, таким как ЕС.Они также решительно настроены против давосской элиты, связанной со Всемирным экономическим форумом, который продвигает международное сотрудничество с помощью новых форм управления с целью «улучшения положения в мире». Это вызвало большой дискомфорт и раскол среди глобальных корпоративных элит, которые инвестировали в такие институты, как ЕС и Всемирная торговая организация (ВТО), для расширения своих рынков. В культурном отношении многих также не устраивают реакционные взгляды фракции «разрушения государства» на гендер, сексуальность и этническую принадлежность.Тем не менее, многие корпоративные элиты в конечном итоге доказали свою готовность принять националистические права, что можно увидеть по тому, как сотрудники Goldman Sachs укрепили администрацию Трампа или поддержку консервативной партии в Великобритании со стороны руководителей корпораций, несмотря на ее стремление к Брекситу. . Отчасти это отражает тот факт, что ТНК (несмотря на то, что они называются транснациональными) по-прежнему очень зависят от благоприятствующего государства и предпочитают ограничивать государство его более репрессивной ролью для защиты своих интересов.
В России и Китае, а также в Индии динамика до сих пор поддерживала гораздо более тесные связи между капиталом и правящими классами, меньшее разделение между элитами и более сговорчивые СМИ. Возможно, отчасти из-за этого факел глобализации, похоже, сегодня переходит к таким странам, как Китай, о чем свидетельствует выступление премьер-министра Си Цзиньпина в качестве основного докладчика на Всемирном экономическом форуме в январе 2017 года, в том же месяце, когда Трамп вступил в должность. Учитывая авторитарный характер китайского режима, его стремление к глобализации снова демонстрирует готовность неолиберальных элит отказаться от антиавторитарной риторики, если она служит интересам корпоративного капитала.
Сильные стороны правых, слабые стороны левых
Возникновение правого авторитаризма невозможно понять без оценки сильных сторон и преимуществ, которые позволили ему не только пережить глобальный кризис неолиберализма, но и в некоторых случаях стать более сильным. Правым удалось сохранить свою гегемонию, контролируя средства массовой информации и предлагая ясные и простые ответы на вопросы насилия и незащищенности, по сравнению с иногда чрезмерно интеллектуальными решениями, предлагаемыми левыми.Этот вид откровенного разговора также, возможно, объясняет, почему правые более эффективно улавливают негодование против политиков и связывают его с « левым » истеблишментом — политиком из далекой столицы, университетскими академиками в своих башнях из слоновой кости, оплачиваемыми агентами НПО. — все они представлены как оторванные от реальности «обычных трудящихся». Поступая таким образом, они, конечно же, отвлекают внимание от корпоративных элит. И их работе способствовали корпоративные СМИ, которые в значительной степени не в состоянии исследовать системные причины или социальные последствия неолиберальной политики и, следовательно, создали среду, в которой может процветать политика отвлечения внимания и отвлечения внимания.
Правые также наиболее успешно захватили политику места или чувство идентичности в то время, когда им больше всего угрожает глобализация. Левые боролись с политикой места и идентичности, которая сочетает в себе как вопросы самоопределения, так и контроля и власти. Он либо отверг их важность, либо впал в упрощенную политику идентичности, которая разделяет, а не строит освободительные массовые движения на широкой основе. Иногда ему не удавалось понять, что идентичность — хорошее начало, но не конечный пункт.И правые — обе политические партии, а также правительства, такие как Россия и Индия — успешно заняли это пространство, обращаясь, в частности, к националистической, религиозной или расистской риторике как объединяющей силе. Левым необходимо принять желание людей контролировать, но направить его в освободительное русло. Задача состоит в том, как совместить стремление к контролю и политику, которая обращается к эмоциям и идентичности людей, но при этом является интернациональной и инклюзивной, а не исключительной.
Движение вперед
Совершенно очевидно, что для устранения сложных и глубоко укоренившихся причин сегодняшнего авторитаризма необходима четкая и четко сформулированная реакция левых. Это произойдет только в том случае, если мы извлечем уроки из прошлого и сформулируем наиболее подходящие ответы на проблемы, с которыми мы сейчас сталкиваемся. Социальные движения во всем мире набирают силу, в то время как противоречия и неудачи проекта авторитарного права становятся очевидными, потому что его рост на самом деле является симптомом системного кризиса и не дает реальных решений.В то же время, когда люди становятся более организованными и громкими, они становятся все большей угрозой для государств, что является дополнительной причиной усиления репрессий. Вот некоторые из принципов и практик, которые рассматривались как важные элементы для интеграции в сопротивление авторитарным лидерам и построение антиавторитарного будущего.
Никто не является незаконным или одноразовым
Фундаментом любого проекта, который отвечает авторитаризму, является отказ от любой политики и практики, которые дегуманизируют людей или отрицают контроль или влияние на их жизнь — независимо от того, решает ли он, безопасно ли соискателю убежища вернуться в страну, или регулирует, как люди пользоваться своими социальными льготами.Он категорически отвергает мнение о том, что жизнь или статус любого человека не имеет ценности или является незаконным, и решительно отвергает любую нормализацию смертности людей, которую капитализм считает бесполезной. Он также отвергает отношение к людям как к жертвам, а не как к людям, которые были дегуманизированы системой угнетения и которые посредством коллективной борьбы могут добиться достойной жизни.
Создание смелых, освободительных, интернациональных движений
Настоящая демократия всегда возникала в результате борьбы, особенно тех, кто был бесчеловечен и требовал достоинства и уважения.Нам нужно извлечь уроки из прошлой борьбы, такой как антиколониальная борьба и борьба за гражданские права или, обращаясь к истории, гаитянская революция, которая сформулировала вдохновляющее освободительное видение общества, которое могло бы объединить множественные идентичности и мобилизовать изменения против вызывающих разногласия призывов право или элитарный универсализм, продвигающий «рынок» и глобализацию.
Некоторые левые «популистские» движения, такие как Podemos в Испании или лейбористы Корбина в Великобритании, движутся в этом направлении, находя язык, чтобы отразить идею большинства, так называемых 99%.Но еще многое предстоит сделать для того, чтобы это «универсальное» видение также было перекрестным и могло одновременно бороться с множественными угнетениями. Прогрессивные движения в прошлом игнорировали и оттесняли маргинализированные общины и тем самым увековечивали практику угнетения. Он больше не может сказать «это первое». Истинная солидарность проистекает из признания того, что освобождение каждого связано со свободой всех остальных. Борьба, подобная битве в Standing Rock, глубоко укоренившаяся, но по своей сути интернационалистская, дает некоторое представление о том, как это может выглядеть.
Гендерная эмансипация
Выдвижение феминизма на первый план в коллективных ответах — это не только вопрос сопротивления авторитаристам, которые часто стремятся укрепить патриархат, это также критически важно для построения антиавторитарной политики и практики. Феминистская политика подталкивает нас к целостному изучению всех аспектов жизни (не только государства и производства, но также воспроизводства, семьи, общества) и к поиску новых способов использования власти.
Личные и коллективные действия
Противостояние авторитаризму требует личных и коллективных действий.Например, защита конфиденциальности будет означать принятие личной ответственности за защиту тех в наших сетях, кто наиболее уязвим для репрессий, в сочетании с коллективными действиями — мобилизацией, судебными исками, образованием, законодательством и созданием альтернатив корпоративным коммуникациям.
Защита и продвижение прав человека
Универсальная система прав человека была одной из самых важных народных побед в послевоенный период и важным правовым инструментом, с помощью которого можно было бросить вызов авторитаризму.Перед лицом согласованной атаки на права человека со стороны реакционных правых и со стороны государств, все более открыто нарушающих свои обязательства, крайне важно защищать эти права и, в частности, идею универсальности прав человека. Это должно включать в себя широкий пропозициональный взгляд на права, основанный на борьбе за создание под руководством граждан пространства для продвижения социальной и экологической справедливости.
Разработка прогрессивной политики безопасности
Правые силы во многих странах захватили дискурс о войне и безопасности, но общественное мнение не было полностью завоевано.Ситуация варьируется от страны к стране, но прогрессивные движения в значительной степени не смогли противостоять расширению государства безопасности у себя дома и все больше игнорировали продолжающееся расширение войн за рубежом. В результате левые политики, в том числе некоторые из наиболее радикальных, боятся бросить вызов военной экономике и состоянию безопасности, в котором они живут. Левым необходимо вернуть себе лидерство в работе по прекращению всех войн по всему миру и внутри страны и сделать интернационализм и солидарность центральными элементами наших движений.Он должен предлагать видение, отличное от предлагаемого высокотехнологичного и безопасного — видение, которое демонтирует все более неприступное и оруэлловское государство наблюдения за безопасностью, устраняет коренные причины насилия и экстремизма, расизма и ксенофобии и защищает права человека. Это должно включать в себя разработку практических решений и ответов на незащищенность людей. Эти решения могут принимать разные формы — будь то дома для беженцев или коллективные предприятия, обеспечивающие рабочие места в сельских районах, — но они дают возможность опробовать антиавторитарный образ жизни, одновременно удовлетворяя практические потребности людей.
Восстановление состояния
Борьба с авторитаризмом обязательно предполагает взаимодействие с государством, которое проводит авторитарную политику, будь то от имени корпораций или небольшой элиты, и является ареной концентрации власти и устойчивой тенденции к авторитаризму. Любое сопротивление авторитаризму должно иметь дело с государством и рассмотреть возможность его оккупации и демократизации или замены его новыми структурами (например, подвергнуть сомнению связь нации и государства). Но необходимо решить вопрос, как это сделать, не попадая в одни и те же структуры и тенденции.Движениям необходимо более критически относиться к тому, как действует и осуществляется власть в государствах, чтобы создать антиавторитарную практику. Также крайне важно обеспечить независимость народных движений, чтобы бросить вызов и привлечь к ответственности государства, правительства и политические партии и уравновесить их тенденцию к централизации.
Вызов экстрактивистской капиталистической экономике
Реалии современного капитализма таковы, что большая часть богатства и продукции производится эксплуататорскими способами через сложные глобальные цепочки поставок.Политика, которая стремится просто изменить внутреннюю политику, не изменит этой реальности. По сути, перераспределение богатства в одной стране перераспределяет трофеи победы. Извечный аргумент о том, что «социализма в одной стране» не может быть, еще более актуален в условиях глобализированной экономики. Это загадка, которая усугубляет проблему, но левым необходимо выйти за рамки перераспределения, чтобы критически изучить, предложить и изменить наши системы производства в глобальном контексте.
Творческое общение
Авторитаризм процветает на поляризованном дискурсе, все чаще представленном в пузырях информации и знаний, в которых обитают люди.Нам нужны творческие способы рассказывать человеческие истории, которые могут лопнуть через эти пузыри. В некоторых странах, таких как США, необходимо бороться с расизмом и защищать уязвимые сообщества, а также охватить в основном белых сельских избирателей, недовольство которых было захвачено расистскими лидерами. Во многих странах это также потребует честного пересказа нашей коллективной истории, чтобы противостоять историческому ревизионизму, сознательно поощряемому многими из сегодняшних автократов.
Культура и экономика населения
Построение или перестройка экономики и общества, основанных на общем достоянии, может соединиться с идентичностью и местом и превзойти их.Придавая значение тому, что люди вносят, вместо того, чтобы относиться к ним как к рабочей силе или потребителям, от которых можно извлекать прибыль, он гуманизирует обмен, поощряет сотрудничество и препятствует авторитарным подходам. Переопределение прав как прав вносить вклад и иметь доступ к общим ресурсам также может бросить вызов исключительным аспектам системы прав, основанной на национальном государстве, дающей права вкладчикам и пользователям общих благ независимо от географического положения.
Структура управления общим достоянием также, вероятно, будет более прозрачной, гибкой, реагирующей на местные условия и заслуживающей доверия и обеспечит способ полностью реализовать демократию, тем самым работая против авторитарных злоупотреблений властью.Это не ново, поскольку это основная форма управления для многих общин коренных народов. Для некоторых из этих сообществ общественное достояние также связано с территорией и духовностью, в которых люди и природа являются частью друг друга. Следовательно, общие ресурсы могут стать моделью для переосмысления политики, правительства и государства, рынка, домашних хозяйств, а также наших отношений с природой.
Задача состоит в том, чтобы решить, как расширить масштабы многих (вновь) возникающих общественных инициатив, чтобы обеспечить финансовые, политические и правовые рамки, в которых они могут процветать, изучить способы интеграции их управления в экономические секторы государства. рынок, население и домашние хозяйства, и продолжать налаживать международные связи и «виртуальные» международные сообщества, которые могут стать своего рода вызовом глобализации под руководством корпораций.
Примечания
1. Демократия, возникшая в США, как утверждает итальянский философ Доменико Лосурдо, рассматривалась как нечто предназначенное исключительно для белых мужчин, в частности рабовладельцев, так называемых герренволков.
2. https://theintercept.com/2017/01/31/the-fbi-gives-itself-lots-of-rope-to …
Анализ в этом отчете написан Ником Бакстоном, но является коллективной работой Альберто Алонсо Фрадехаса, Ачина Ванайка, Аруна Кунднани, Бена Хейса, Брид Бреннан, Сесилии Оливет, Клэр Прово, Дэниела Чавеса, Дэвида Фига, Дениса Берка. , Дороти Герреро, Эдгардо Ландер, Фиона Доув, Флавиа Дзодан, Фироз Манджи, Фрэнк Барат, Гизела Даттинг, Ханна Туми, Харрис Глекман, Хакима Аббас, Хилари Уэйнрайт, Изабель Гускенс, Дженнифер Франко, Дженнифер Джунэтиан Йорк, Джерилломан Йорк Сандвелл, Лавиния Стейнфорт, Лучиана Гиотто, Лида Фернанда, Марк Аккерман, Моника Варгас, Мануэль Перес Роча, Мари Мартин, Мартин Йелсма, Макс Хайвен, Мазибуко Хара, Мина Джаганнат, Нильс Йонгериус, Пабло Джентили, Паоло Гербаудо, Паоло Джербаудо, , Пьетье Вервест, Пьен Метаал, Полин Тиффен, Рубен Патер, Сатоко Кишимото, Себастьян Стеллингверфф, Сол Трамбо Вила, Мириам Стичеле, Эрнестен Дженсема, Сьюзан Джордж, Сильвия Кей, Том Бликман, Тим Федоров, Вольфрам Шаффар, Я. sser Louati.Это не означает, что все согласны со всем, что здесь написано, это согласованное резюме обсуждений.
Авторитаризм: значение, определение и примеры
Авторитаризм : это форма правления, при которой власть сосредоточена между лидером или лидерами страны. Другими словами, авторитарное правительство имеет одного человека или группу, которые контролируют политику. Кроме того, нет никаких ограничений на полномочия и подотчетность. Обычно при авторитарном правлении лидеры назначают себя сами.Правительства такого типа обычно не имеют конституции. Следовательно, нет места для общественного мнения, потому что не проводятся выборы.
Ну, это диктатор, который управляет этим типом правительства. Слово авторитаризм используется в негативном контексте, поскольку это тип правления, при котором существует полный контроль над личной свободой. Это действительно принцип слепого подчинения власти. Чаще лидеры при авторитарном правлении осуществляют свои полномочия без согласия правоохранительных органов.Кроме того, этих лидеров нельзя заменить гражданами, которые свободно выбирают среди других конкурентов на выборах.
Политическая концепция, лежащая в основе этого типа правительства, заключается в том, что гражданин должен полностью подчиняться государственной власти. Это явно указывает на нетерпимость со стороны власти, позволяющую ставить под сомнение власть. Это просто отсутствие заботы о желаниях и мнениях общественности. Этот тип правления часто характеризуется нерегулируемым и безответственным использованием власти.
Правительство поддерживает власть над всеми аспектами частной и общественной жизни — это самая крайняя форма авторитаризма, часто называемая «тоталитаризмом».
Смена авторитарного правления на демократию есть не что иное, как «демократизация».
Один из примеры для страны с авторитарным правлением в Китае. В Китае только членам коммунистической партии разрешено быть частью правительства. В нынешнем мире демократии и свободы личности Китаю все еще нужно расти, чтобы управлять своей страной.
В то время как страны с таким типом правления стали редкостью в нынешнем 21 и веке, Турция является одной из таких стран, где президент получил значительное усиление своих полномочий. В их полномочия входит назначение судей без согласия парламента, издание указов, имеющих силу закона, и многое другое.
Нарушение демократии | Freedom House
Среди наиболее удивительных событий в политике 21-го века — изменения, произошедшие в гражданском обществе, которое когда-то считалось непреодолимой силой в глобальной борьбе за демократию.
Согласно Свобода в мире , способность неправительственных организаций (НПО) и других институтов гражданского общества функционировать без государственных ограничений значительно снизилась за последнее десятилетие. Неудачи были сосредоточены в авторитарных государствах, таких как Россия, Китай, Венесуэла и Иран. Но гражданское общество также столкнулось с растущими проблемами в демократических странах, в том числе в Индии и Индонезии, и в условиях, когда перспективы демократии неясны, как, например, в Венгрии, Кении и Эквадоре.
Растущее наступление на гражданское общество во многом является данью той выдающейся роли, которую НПО стали играть в политической жизни большинства стран. Активное гражданское общество часто рассматривается как серьезная угроза репрессивному или нелиберальному статус-кво. Гражданское общество было стержнем успешных народных революций в Сербии, Украине и Грузии. Фактически, организации гражданского общества часто представляют большую угрозу автократии, чем традиционные оппозиционные партии, которые решительным авторитетам оказалось относительно легко оттеснить, нейтрализовать или кооптировать.Движения гражданского общества, напротив, обычно состоят из молодых активистов, приверженных делу, более устойчивых, более подвижных и менее подверженных коррупции.
Безусловно, даже некоторые авторитарные государства могут похвастаться активным и растущим сектором гражданского общества, состоящим из гуманитарных организаций, религиозных объединений, природоохранных групп, ассоциаций, занимающихся вопросами общественного здравоохранения или развития, и так далее. Именно с НПО, которые преследуют политически чувствительные цели — защиту прав человека, демократические реформы или меры по борьбе с коррупцией, — деспотические лидеры имеют серьезные разногласия.Группы гражданского общества могут стать суррогатами демократической оппозиции, особенно в странах, где выборы лишены смысла, и поэтому к ним относятся с глубоким подозрением со стороны руководства.
Призрак «цветной революции»Термин «цветная революция» появился в 2003–2005 годах для описания явления, когда существующее политическое руководство свергается народным движением, использующим тактику ненасильственного гражданского неповиновения.
Успешные ненасильственные демократические революции не новость.Возможно, первая цветная революция произошла в 1974 году, когда диктатура в Португалии была свергнута военными, которые опирались на поддержку гражданских защитников демократии. Позднее мирные революции победили авторитарные режимы на Филиппинах, в Южной Корее, Чили и Польше.
Однако в 21 веке решающие события, стоящие за новым лейблом, произошли в Грузии (2003 г.) и Украине (2004–2005 гг.). Обеими странами управляли политики, имевшие тесные связи с Москвой, которые либо были лично коррумпированы, либо терпели высокие уровни взяточничества.На украинских выборах 2004 года имелись веские доказательства фальсификации, чтобы обеспечить победу Виктору Януковичу, кандидату пророссийской старой гвардии. Столкнувшись с массовыми демонстрациями, власти приказали провести повторный показ. Кандидат от реформистской оранжевой коалиции победил на этих выборах, которые многие считали свободными и честными.
Оранжевая революция должна была иметь далеко идущие последствия. В то время как демократии праздновали результат, репрессивные режимы реагировали тревогой. Обеспокоенность, выраженная российскими официальными лицами, вскоре нашла отклик в Китае, Иране, Беларуси, Казахстане, Венесуэле и других авторитарных странах.Владимир Путин назвал «цветную революцию» последней формой американского интервенционизма и начал процесс ограничения российских НПО, который должен был достичь апогея десять лет спустя.
Янукович в конечном итоге стал президентом в своем возвращении в 2010 году, но вторая революция, вызванная протестами на Украине, восстание на Майдане 2013–2014 годов, вынудила его бежать в Россию после того, как кровавые репрессии не смогли разогнать демонстрантов. Среди прочего, этот эпизод разрушил старый политический истеблишмент, который был более или менее поровну разделен между партиями, дружественными России, и партиями, выступавшими за независимость от Кремля и ориентацию на Европу.В обозримом будущем пророссийские партии вряд ли будут играть важную роль в политической жизни Украины.
Россия ответила захватом и незаконной аннексией Крыма и разжиганием замороженного конфликта на востоке Украины. Но Кремль также активизировал свою кампанию по более широкой демонизации цветных революций как излюбленного инструмента смены режима Америки, хотя никаких серьезных доказательств причастности США к революции на Майдане представлено не было. Угроза цветной революции стала главной темой российской внутренней пропаганды и политического дискурса.Он даже стал предметом военного планирования страны.
Говоря о цветных революциях, российские официальные лица и комментаторы выделили несколько общих тем:
- Цветные революции — это стратегия США, направленная на ослабление влияния России на своих соседей.1 Николай Патрушев, секретарь Совета безопасности России и давний директор Федеральной службы безопасности (ФСБ), назвал цветные революции американской схемой, направленной на то, чтобы свергать правительства за счет финансирования оппозиционных групп и экономических санкций «под предлогом защиты прав человека и необходимости формирования институтов гражданского общества.2 Российские официальные лица в 2015 году предупредили, что «Электрический Ереван», армянское движение протеста против роста цен на электроэнергию, может быть провокацией Запада, направленной на свержение дружественной Москве администрации3.
- Угроза военных действий является неотъемлемой частью стратегии. Хотя цветные революции по определению используют ненасильственную тактику, российские стратеги утверждают, что военное измерение может быть косвенным, встроенным в предупреждения демократических правительств не применять силу против протестующих.Другими словами, согласно Кремлю, Соединенные Штаты и их союзники разжигают восстания, а затем угрожают вмешаться, если власти будут защищаться. Собственный ответ России на революцию на Майдане был отражением этого искаженного образа: она организовывала сепаратистские восстания в некоторых частях Украины, а затем использовала свои вооруженные силы для их защиты.4
- Цветные революции представляют опасность для союзников России во всем мире. Чтобы выразить озабоченность по этому поводу, Кремль пригласил военные делегации из Китая, Ирана, Египта и других авторитарных режимов на встречи, на которых противодействие цветным революциям является важной темой.5 Российская пропаганда побуждает правительства делать все необходимое для преодоления вызовов гражданского общества и хвалит тех, кто добился успеха.
- Сама Россия под угрозой. «Цель очевидна, — сказал Путин о протестах и активности в социальных сетях в 2015 году, — спровоцировать гражданский конфликт и нанести удар по конституционным основам нашей страны и, в конечном итоге, даже по нашему суверенитету» 6.
- Действующие лица — «законные» правители. Российские официальные лица подчеркнули юридическую и конституционную легитимность авторитарных лидеров, столкнувшихся с крупными протестами, независимо от их преступлений и вопиющих нарушений прав человека и демократических норм.Москва настаивала на том, чтобы Янукович оставался «законным» президентом даже после того, как он оставил свой пост, чтобы избежать наказания за свою роль в разгоне демонстрантов.
- Россия оставляет за собой право вмешиваться в защиту этнических русских. Утверждая это право, Кремль фактически заявляет, что любые цветные революции в соседних государствах, во многих из которых есть русскоязычные меньшинства, могут спровоцировать российское вторжение, как в Украине. Это также может стать самоисполняющимся пророчеством, в соответствии с которым правительства соседних стран станут не доверять своим этническим русским гражданам и плохо обращаться с ними, давая Кремлю повод для участия.7
Реакция российского руководства на цветные революции с его параноидальной одержимостью зловещими внешними силами является явным свидетельством неуверенности в себе, присущей всем авторитарным державам. Независимо от того, возглавляется ли государство сильным человеком, политбюро или верховным религиозным лидером, самые репрессивные режимы мира понимают, что их системы предлагают мало регулярных источников для выражения общественного недовольства деятельностью правительства.
Страх перед цветными революциями усилился после событий 2014 года на Украине, с особым акцентом на предполагаемой роли Соединенных Штатов как кукловода.Однако ни Кремль, ни режимы-единомышленники не представили убедительных доказательств того, что различные гражданские движения были недостоверными. Роль Америки в «оранжевой революции» 2004–2005 годов, например, ограничивалась финансированием обучения избирателей, обновлением избирательной технологии и другими мерами, призванными помочь властям в обеспечении справедливого голосования. Нет никаких свидетельств прямой помощи американского правительства «оранжевым» силам. Если Соединенные Штаты и повлияли на конечный результат выборов, они сделали это тем, что усложнили украинским властям фальсификацию результатов выборов.8
Авторитаристы за цветные революции«На мой взгляд, все, что произошло на Украине, потрясло Россию… Молодые люди начали обсуждать и думать о направлении России».
—Иван Мостович, пресс-секретарь прокремлевской молодежной организации «Наши», апрель 2005 г.
«Мы только боимся, что эти изменения будут хаотичными … Это будет банановая республика, где тот, кто громче кричит, тот и побеждает».
— Владимир Путин, Президент России, сентябрь 2005 г.
«Мы сочувствуем [арабским правительствам], потому что они не читали предупреждений, которые им следовало бы читать.Что все изменилось из-за желания их народа и из-за махинаций империалистов ».
— Роберт Мугабе, президент Зимбабве, июнь 2011 г.
«Вряд ли США признаются в манипулировании движением [Гонконга]« Оккупай централ », так же как они не признают в манипулировании другими антикитайскими силами. Он считает такую деятельность оправданной «демократией», «свободой», «правами человека» и другими ценностями ».
— Ежедневный комментарий, октябрь 2014 г.
«Враждебные силы всегда пытались превратить Гонконг в плацдарм для подрыва и проникновения в материковый Китай….Незаконная деятельность Occupy Central в 2014 году произошла, когда радикальные группы меньшинств в Гонконге под подстрекательством и поддержкой внешних сил … организовали гонконгскую версию цветной революции ».
— Gen. Сунь Цзяньго, заместитель начальника генерального штаба Народно-освободительной армии, март 2015 г.
«Различные правозащитные организации, аналитические центры и простые НПО США и их союзников в Европе, скрывая свои истинные цели, создали огромную сеть филиалов по всему миру.… Именно они действуют как «пятая колонна» ».
— Рамиз Мехтиев, глава администрации президента, Азербайджан, декабрь 2014 г.
«Стороны отметили, что Россия и Китай имеют общий подход к ключевым проблемам региональной и международной безопасности, и выразили готовность противодействовать« цветным революциям »… Россия и Китай понесли самые большие потери во время Второй мировой войны и должны решительно выступить против этого. любые попытки возродить фашизм и фальсифицировать результаты самого кровавого конфликта в истории человечества.Задушен законом
— Заявление Совета Безопасности России о консультациях по вопросам безопасности с Китаем, май 2015 г.
За последнее десятилетие наблюдается постоянный поток законов, ограничивающих финансирование и деятельность НПО. Хотя более 50 стран приняли такое законодательство, наиболее агрессивная кампания по принуждению гражданского общества к подчинению с помощью юридических ограничений была проведена российскими властями.
В России существует 11 действующих законов, которые касаются исключительно организаций гражданского общества, и еще 35 законов, в которых упоминаются НПО.Однако нигде не определены НПО. Эта неясность преднамеренная. Он дает должностным лицам право решать, какие организации гражданского общества следует преследовать и преследовать, а какие оставить в покое или поощрять. Это позволяет им наказать, например, фонд, который поддерживает научные исследования из-за предполагаемого иностранного финансирования, игнорируя при этом иностранное финансирование квазиполитической благотворительной организации, спонсируемой Православной церковью.9
На самом деле, в большинстве этих законов нет необходимости. В таком государстве, как Россия, Китай или Иран, власти уже имеют достаточно полномочий для отмены регистрации и запрета любой организации, а также для предотвращения ведения бизнеса иностранными организациями с внутренними партнерами.Правовая система, которая является достаточно гибкой, чтобы служить меняющимся потребностям режима и быть нацеленной практически на любого противника, является отличительной чертой современного авторитаризма. Но меры НПО придают дополнительный вид законности тому, что по сути является произволом.
Неоднократное принятие новых законов также дает руководству возможность продемонстрировать эмоциональную пропаганду, которая подчеркивает подрывной характер иностранных или независимых внутренних организаций гражданского общества, укрепляя идею о том, что родине угрожает враждебное окружение и политическая инфильтрация.10
Закручивание гаек: правовая кампания Кремля против гражданского обществаЯнварь 2006 г .: «Изменения в отдельные законодательные акты Российской Федерации»
Этот закон дал властям право отказывать в регистрации организациям, которые «угрожают» России, запрещать иностранцам открывать организации, подвергать иностранное финансирование более тщательной проверке и делать создание и деятельность организаций чрезмерно обременительными, в том числе путем введения частых аудитов и требований к отчетности. .
Июль 2012 г .: «Поправки к Закону о некоммерческих организациях, Уголовному кодексу, Закону об общественных объединениях и Закону о борьбе с отмыванием денег и финансированием терроризма»
Этот пакет мер, который включал в себя положение, известное как «закон об иностранных агентах», требовал от неправительственных организаций (НПО), которые получают иностранное финансирование и осуществляют широко определяемую «политическую деятельность», зарегистрироваться в Министерстве юстиции и выполнить обременительные требования, в том числе составление квартальных финансовых отчетов, представление ежегодных и внеплановых аудитов, проведение мониторинга иностранных пожертвований и маркировка всех публикаций и мероприятий ярлыком «иностранный агент».Наказания за несоблюдение требований включают штрафы, приостановление выплаты средств и тюремное заключение персонала. Другие поправки предусматривают наказание за создание и участие в «незаконных» группах и группах, которые побуждают граждан уклоняться от выполнения своих гражданских обязанностей или выполнять другие незаконные действия.
Февраль 2014 г .: «Поправки в Закон о некоммерческих организациях»
Это изменение значительно расширило список причин необъявленных проверок НПО.
Июнь 2014 г .: «Поправки в Закон о некоммерческих организациях»
Принятый для усиления соблюдения закона об иностранных агентах, этот закон уполномочил Министерство юстиции регистрировать НПО в качестве иностранных агентов без их согласия и без постановления суда и переложил бремя доказывания на НПО, вынуждая их обращаться в суд для борьбы с метка.
Май 2015: «Изменения в отдельные законодательные акты Российской Федерации»
Известный как «закон о нежелательных организациях», этот пакет изменений уполномочил генерального прокурора закрывать или ограничивать деятельность НПО, которые считаются «нежелательными», расплывчато определяемыми как группы, которые представляют «угрозу основам конституционного строя». Российской Федерации, обороноспособность страны или безопасность государства.Поправки запрещают таким организациям открывать представительства, осуществлять программы и продвигать свою деятельность в России, а также подвергают сотрудников этих НПО возможным штрафам и тюремному заключению.
Июнь 2016 г .: «Поправки к Закону об общественных объединениях и Закону о некоммерческих организациях»
В этом законе было изменено расплывчатое определение «политической деятельности» в соответствии с законом об иностранных агентах, но вместо сужения значения термина были применены ограничения закона к любой деятельности, направленной на оказание влияния на правительство или общественное мнение.Сюда могут входить опросы общественного мнения, мониторинг деятельности государственных органов, анализ законов или политики, а также петиции или другие сообщения, адресованные государственным чиновникам.
Иностранные агентыВ 2012 году в России был принят закон об иностранных агентах. Он требует, чтобы НПО, получающие иностранное финансирование и занимающиеся тем, что власти называют политической работой, регистрировались в качестве «иностранных агентов» — термин, который в русском языке является синонимом иностранного шпионажа. Последующие поправки позволяют Министерству юстиции регистрировать группы в качестве иностранных агентов без их согласия.Как и в случае со многими другими российскими законами, стандарты правоприменения носят исключительно политический характер. Это определение применяется в основном к НПО, которые стремятся к политическим реформам или критикуют антидемократическую направленность Кремля, хотя во многих случаях доводы властей трудно понять. Дружественные к государству организации, как правило, остались в покое.
Мемориал, правозащитная организация, основанная для продвижения идеалов, связанных с Андреем Сахаровым, была одной из первых групп, которые в 2014 году в одностороннем порядке были зарегистрированы Министерством юстиции в качестве иностранного агента.В 2015 году министерство обвинило «Мемориал» в «подрыве основ конституционного порядка», назвав российское вторжение на Украину агрессией и правильно заявив, что в конфликте участвовали действующие российские войска11.
Как и в большинстве стран, включая некоторые демократии, организации гражданского общества в авторитарных условиях в значительной степени финансируются правительственными или иностранными организациями. Существует мало традиций частного благотворительного финансирования НПО, и даже если бы это было так, немногие богатые россияне или иранцы рискнули бы подвергнуться репрессиям со стороны властей, сделав пожертвования критикам режима.Следовательно, организации, которые теряют доступ к иностранному финансированию, обычно не имеют внутренней альтернативы и должны сократить свою деятельность или отказаться от своей политической независимости.
В России даже НПО с политически анодной миссией стали жертвами как иностранных агентов, поскольку режим стремится сдерживать любую деятельность гражданского общества, которая может бросить вызов официальной политике или способствовать развитию международных связей без одобрения государства. Одной из таких организаций была Северная природная коалиция, которая защищает старовозрастные леса и опротестовала определенные проекты развития.Другой — «Молодая Карелия», спонсирующая кукольные спектакли для детей на карельском языке, который очень близок к тому, на котором говорят в соседней Финляндии. Последняя группа была объявлена иностранным агентом отчасти из-за гранта в размере 10 000 долларов США от Организации Объединенных Наций12.
НежелательныеКогда-то диктатуры, находясь под давлением, рефлекторно обвиняли в этом ЦРУ. В последнее время целью атаки является группа продемократических фондов, в основном американских, которые поощряют политические реформы ненасильственными методами.Согласно обвинениям официальных лиц из России, Китая, Венесуэлы и других репрессивных государств, Национальный фонд демократии и организации, связанные с филантропом Джорджем Соросом, представляют опасность для существующего положения вещей, которое соперничает с НАТО или западными спецслужбами.13
В 2015 году Путин подписал закон, позволяющий генеральному прокурору объявлять иностранные организации «нежелательными», если они считаются представляющими угрозу безопасности, обороноспособности или общественному порядку страны.Эта мера давала властям право закрывать офисы таких организаций в России, запрещать российским группам работать с ними и замораживать их активы.
Хотя закон использовался для изгнания иностранных продемократических организаций, настоящая жертва — российские граждане. Об этом говорит статья закона, которая предусматривает крупные штрафы и тюремное заключение сроком до шести лет для россиян, которые сотрудничают с организациями, внесенными в список нежелательных. Возможно, российский правозащитник, посетивший семинар в Польше или Германии, спонсируемый Международным республиканским институтом — одной из групп, добавленных в список в 2016 году, — может быть привлечен к уголовной ответственности после возвращения в Россию.14
Обмен наихудшими методамиВ 1990-е годы в основных демократических странах было много дискуссий относительно экспорта «передового опыта», то есть институтов, политики и способов ведения дел, которые укрепили демократическое управление в некоторых из наиболее успешных поставторитарных обществ, особенно в Центральная Европа. Совсем недавно современные авторитарные режимы перевернули эту концепцию с ног на голову, поделившись своим собственным опытом применения законов и тактик, которые тормозят демократическое развитие.
Законы, ограничивающие автономию и финансирование НПО, широко копируются по всему миру. Многие из пострадавших стран терпели активизм гражданского общества в период после «холодной войны» только для того, чтобы двигаться в более репрессивном направлении после того, как наиболее заметные цветные революции предупредили действующих лидеров о потенциальной угрозе, исходящей от гражданской активности. Как только Россия продемонстрировала готовность принять законодательство, а затем обеспечить его соблюдение, другие страны последовали ее примеру, сначала в Евразии, а затем в Африке, Азии, на Ближнем Востоке и в Латинской Америке.
Правительства, которые принимают такие законы, редко, если вообще когда-либо, полностью закрывают сектор гражданского общества. Вместо этого они имеют дело с НПО выборочно, терпя те, которые не представляют угрозы статус-кво, наблюдают за другими и подавляют те, которые руководство считает потенциальным центром оппозиционной деятельности. Даже некоторые демократии, такие как Индия, Индонезия и Кения, приняли законы, усиливающие государственный контроль над НПО. Но самые серьезные ограничения наложены авторитарными режимами.15
Согласно отчету 2013 года, 12 стран полностью запретили иностранное финансирование НПО, в то время как еще 49 наложили ограничения на иностранные пожертвования.16 Для авторитарных лидеров введение ограничений на иностранное финансирование является удобной тактикой, которая затрудняет организации функционируют эффективно, но не подлежат прямому запрету, который может вызвать более резкую критику. Более того, правительства могут оправдать свои действия защитой суверенитета от иностранного вмешательства — мощный аргумент в эпоху, когда националистические идеи получили большую общественную поддержку.Таким образом, отклонив апелляцию к политике правительства, ограничивающей работу НПО, Верховный суд Венесуэлы назвал иностранную помощь «типичным проявлением интервенционистской политики иностранной державы с целью повлиять на внутренние дела венесуэльского государства» 17.
Китай сваи наВ начале 2016 года, присоединившись к своим авторитарным коллегам, Китай принял свой первый официальный закон, призванный регулировать стремительно расширяющийся сектор НПО в стране. Раньше иностранные НПО регистрировались как коммерческие предприятия и вели свою пропагандистскую работу «не на бумаге».«Согласно новому закону, иностранные НПО сталкиваются с рядом дополнительных бюрократических препятствий, некоторые из которых могут серьезно повлиять на их работу.
Например, иностранные НПО теперь должны вступать в партнерство с китайской организацией. На практике это может затруднить работу НПО, занимающихся такими деликатными вопросами, как верховенство закона, поскольку китайские организации не решатся присоединиться к иностранной организации для выполнения такой политически взрывоопасной миссии.
Более того, иностранные НПО будут вынуждены регистрироваться в полиции, а не в Министерстве по гражданским делам, как это было раньше.18 Закон дает полиции широкие полномочия задерживать сотрудников, ограничивать деятельность или мероприятия или регулировать способность НПО открывать офис.19 Регистрация НПО может быть отменена в соответствии с расплывчатым положением, запрещающим распространение слухов, участие в диффамации или публикацию « другая вредоносная информация, которая ставит под угрозу государственную безопасность или наносит ущерб национальным интересам »20
Новый закон был принят в контексте усиления репрессий, экономического спада и стремления руководства Си Цзиньпина пресечь обсуждение «западных идей» в средствах массовой информации и в университетах.Несмотря на то, что руководство страны хвасталось ролью Китая как мировой державы, министр образования страны Юань Гуйжэнь почувствовал себя вынужденным в 2015 году предостеречь от использования «учебников, пропагандирующих западные ценности» в китайских классах.
Действительно, власти провели серию арестов, сосредоточив внимание именно на тех активистах с независимым мышлением, с которыми ориентированные на реформы международные НПО могли бы рассчитывать на сотрудничество: юристы-правозащитники, защитники прав меньшинств и религиозной свободы, а также прав женщин. участники кампании.21 Примерно во время принятия закона правительство предприняло необычный шаг, продемонстрировав по телевидению признание гражданина Швеции, который работал с группами правовой реформы в Китае. «Синьхуа» утверждало, что активист Питер Далин служил в правозащитной организации, которая «нанимала и обучала других собирать, фальсифицировать и искажать информацию о Китае» 22.
Принятие официальных ограничений для НПО является одним из многих признаков того, что Китай закатывает коврик приветствия для внешнего мира.Оказываемое руководством давление на реформаторских иностранцев соответствует его все более скептическому отношению к международной прессе, некоторым иностранным технологическим компаниям, христианским церквям и особенно «западным» идеям, таким как демократия, верховенство закона и свобода прессы. Однако враждебное отношение к НПО вызывает особое беспокойство, учитывая полное отсутствие национальных выборов и оппозиционных политических партий в Китае. Сектор НПО был одним из немногих источников, доступных китайским гражданам, стремящимся к политическим переменам.