Пуповина. Истории женщин об отношениях с матерью
Пуповина
ФОТОПРОЕКТ
РАИСА МИХАЙЛОВА
Двадцать лет назад умерла моя мама. Мой самый близкий друг в жизни, человек, который мог понять все, поддержать в трудный момент, рассмешить, если грустно, заставить задуматься, когда нужно.
У меня есть подруга. Я знаю ее с детства — и все эти годы она рассказывает мне о своей матери, как они не могут найти точки соприкосновения, копят взаимные обиды и беспрерывно ссорятся.
Идея проекта «Пуповина» возникла спонтанно, из-за столкновения этих двух полюсов — ее истории и моей. Я работала над проектом полгода: снимать оказалось легко и тяжело одновременно. Легко было знакомиться с героинями, находить общий язык, искать параллели с собственными ощущениями, обмениваться мыслями о том, как и почему могла возникнуть та или иная ситуация. Тяжело — чувствовать чужую боль и видеть в глазах взрослой женщины скрытые слезы ребенка.
Мария, 54 года. Живописец, график, скульптор. Не замужем, сыновьям 33 года и 25 лет
После смерти мамы прошло 11 лет, и сейчас я понимаю, что у меня было какое-то на самом деле фантастическое детство. Но я постоянно чувствовала себя несчастной. Во многом из-за того, что мама была очень ярким, легким, ироничным человеком. Она была просто офигенная.
Такой характерный сон: я лежу в больнице, и мне снится, что мама подходит к окну и улыбается — а это солнце на самом деле!
Когда приходили мои друзья, они тут же влюблялись в маму. Ну, а кто такая Маша? Маша — это дочка Татьяны Николаевны. Это несуществующее лицо. И те, кто общались со мной, они общались, как будто с каким-то повторением, проекцией…
Я думала, отношения матери с сыном сложнее.
Оказалось, все наоборот. Почему? Не знаю. Мать и дочь — как две кошки в доме. Моих мужиков она изживала: если это ее дочь, то она в принципе принцесса и никто не достоин ее. Думаю, во многом из-за этого семейная жизнь у меня не получилась. Другое дело, конечно, если бы мужички были покрепче.
Маму посадили по 190-й статье (статья 190 УК РСФСР 1960 — «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй») в 1983. Я тогда только родила старшего сына. Ее отправили в Читинскую область, а меня в этой связи выгнали из Строгановского, где я училась. Маленький ребенок на руках, если бы не бабушка, было бы совсем плохо. Устроилась работать слесарем-сантехником сутки через трое. Мне говорили — никогда ты не будешь художником. Но я была упрямая, фанатичная… эти трое нерабочих суток тупо подтягивала рисунок, поскольку он у меня был слабее, чем живопись.
Могу ли я обвинить мать, что у меня так получилось? Если бы так не случилось, я бы не стала такой, какая я есть.
А я себя, в общем-то, устраиваю — по большому счету.
Виктория, 41 год. Юрист. Не замужем, дочери 13 лет
Мама у меня сильная личность, определяющая вообще все. И что мне делать во взрослой жизни, тоже определила она. И несмотря на то, что я очень хотела окончить одиннадцать классов и поступать в МГУ на филфак, мама сказала: «Нет, это тебя никогда в жизни не прокормит, будешь библиотекарем где-то сидеть», — и после девятого класса нашла для меня юридический колледж, направив таким образом всю мою дальнейшую жизнь.
И я, как заведенная, много-много-много лет шла именно этой дорогой. Иногда — в какой-то сложный период, или во время отпуска, или встречаясь с людьми творческими, журналистами, писателями, я думала: «Как же, я же могу, я же тоже…» Какое-то количество лет я провела с ощущением, что все не так, неправильно, это не мой выбор. И только, наверное, года два-три назад я поняла: решение мамы было правильным. На тот момент, в тех условиях, в той жизненной ситуации оно было абсолютно верным и единственно возможным.
Я ее простила. За все, что было в моей жизни. До этого момента я все делала либо исподволь, под влиянием, по маминому велению, либо сурово вопреки. Только через прощение мне удалось, наверное, повзрослеть, как-то оторваться. И у нас отношения сразу наладились, каждый встал на свое место. Я — на место взрослой дочери, она — на место любящей мамы.
Наталья, 48 лет. Экономист. Разведена, дочери 18 лет
Мама любила меня всегда какой-то безусловной, безоглядной любовью — независимо от того, что я делала, какой я была. Просто очень сильно любила. Это дало мне огромный потенциал в жизни, я все время опираюсь на эту любовь. Никто больше не любил меня настолько сильно, мужчины не давали мне той уверенности в жизни, уверенности в себе, которую я получала от маминой любви.
И даже сейчас, когда я уже очень-очень взрослая женщина и у меня самой есть дочь, пока я чувствую мамину любовь, я — сильная и защищенная от всего.
Я думаю, если бы я так не ощущала ее любовь, я не смогла бы выстоять в тех обстоятельствах, которые преподнесла мне жизнь.
Для меня мама и дочка — два самых дорогих человека, но по жизни всегда присутствует и третий главный человек — это я. Себя я тоже очень сильно люблю. Ну, потому что мне кажется, если меня так сильно любит мама, то почему бы мне себя тоже не полюбить?
Екатерина, 48 лет. Домохозяйка. Замужем, сыновьям 27, 18 и 13, дочери 15 лет
Моя мама очень любит рассказывать с каким-то особым упоением: когда я родилась, я была такая страшная, что у нее язык не повернулся назвать меня красивым именем Виктория, которое ей очень нравилось.
Я долго боялась, что я усыновленный ребенок. Я прямо очень боялась, что на самом деле я не родная. Вот любовь бабушки я помню — как мне было хорошо и комфортно с бабушкой. С матерью я этого чувства не помню, я все время была какая-то вздрюченная, настороженная, испуганная.
Я стараюсь ничего не решать за своих детей. Я боюсь за них что-либо решать. Потому что за меня решали всё. И мне кажется, что я даже перегибаю палку. Старшего я еще воспитывала, что называется, «по ее». И то, что я за него нарешала, ни к чему хорошему не привело. Сейчас я стараюсь максимально удалиться, я стараюсь поддерживать желания своих детей, даже когда я внутренне могу быть с ними не согласна. Любовь моей мамы ничем нельзя было заслужить, как я ни старалась. Хотя странно — любовь матери дается при рождении, просто так… Но не в нашем случае. Это никуда не ушло, я по-прежнему пытаюсь доказать ей, что я хорошая девочка.
Ольга, 40 лет. Психолог.
Для меня мама все детство — что-то очень хорошее, очень теплое, временами недоступное, то, чего мне всегда было мало. Такой желанный, притягательный объект. Мама — самое важное.
Как-то получилось, что в нашей семье мужчины не задерживаются. Женщины однозначно более живучие, жизнестойкие. Мне кажется, мужчина — «лишняя вещь в хозяйстве». Ощущение самодостаточности женщины у меня от мамы. Женщина может много брать на себя одна. Может выживать одна. И женщине одной может быть хорошо. На данный момент мне не нужны отношения с мужчиной, и я думаю, что с годами вряд ли поменяется это ощущение.
Для меня семья — это женщина и дети. Есть ли там мужчина, не очень важно. Мои дети для меня — самое главное.
Мария, 39 лет. Психолог. Замужем, дочерям 13 лет и 2 года 11 месяцев
По гороскопу я Рак, мама моя по гороскопу Рак, дочка моя — Рак, мамина мама — Рак. Это такой очень эмоциональный знак, очень привязанный к семье и особенно к матери.
Я всегда чувствовала связь с мамой, какую-то ответственность за нее: уходила гулять с подругами и сразу думала — как же там мама сидит одна, грустит. Хотя у мамы всегда был папа. И сейчас он есть, они очень много лет в браке.
Я злилась на младших брата и сестру, набрасывалась на них коршуном, когда они обижали маму, всегда хотела ее защитить. В какой-то определенный момент, уже будучи взрослой тетенькой, я поняла, что маму я «удочерила».
Янина, 28 лет. Преподаватель русского языка и литературы. Не замужем, детей нет
Мама в моем детстве всегда работала. Росла я на улице или под присмотром дедушки и бабушки. Наверное, это было хорошо, потому что мама не оказывала на меня влияния.
Ее судьба, по моему мнению, сложилась не лучшим образом. Вероятно, в душе я виню свою мать в том, что она не смогла дать мне хорошее детство — то, которое я хотела.
Она не смогла заработать достаточное количество денег, не смогла найти мужчину, который стал бы опорой для нашей семьи, не дала мне того образования и возможностей для развития, которые мне хотелось бы иметь.
Сейчас я это осознаю наиболее остро. Мне всего приходится добиваться самостоятельно.
Алла, 74 года. Пенсионерка. Разведена, детей нет
Я всю жизнь с мамой. Всю жизнь. И когда папу арестовали, детей разбросали по родным, потому что иначе бы неизвестно, куда они попали, а я оставалась всегда с мамой, безумно ее любила и очень ревновала. Сестра на три года меня младше. Мне было страшно: вдруг мама ее любит больше? Я сестру била, ну и — мы все росли тогда трудно, вещи передавали от старшего младшему — старалась испортить свою одежду, чтоб ей не досталась, в общем — какашка была!
А сейчас мы с сестрой очень дружим. И самые светлые воспоминания — при той тяжелой жизни… Мама рассказывала какие-то веселые вещи, мы вечно хохотали, она оптимистка была, просто оптимистка. Отец вернулся уже очень больным человеком и вскоре умер. Прекрасно помню — я иду в школу, мотаю портфелем, и мама говорит: «Завтра папа возвращается». А я: «Зачем он нам нужен-то!» Дура была, хоть и достаточно большая уже.
Но вот так всю жизнь: если что-то хорошее происходит — это от мамы. А если плохое, говорю сестре: «Мать бы этого не одобрила!» До сих пор мы с сестрой все время ориентируемся на маму.
Светлана, 54 года. Библиотекарь. Замужем, дочери 27 лет
Мама — это что-то воспитывающее, мама — это всегда человек, который живет как надо. Мама говорит: «Я люблю, чтоб все было правильно, все было вовремя». Я ей отвечаю: «Ну какая разница, я же ведь тоже все успеваю». Другое дело, что я все делаю в последний момент. «Вот, ты неправильно делаешь», — я все делаю неправильно…
Мой отец умер в 42 года, в тот же год, когда и моя бабушка, которая меня воспитывала. И мама больше не вышла замуж. А сила характера у мамы такова, что она себе сказала — она должна вырастить дочь… Это «должна вырастить» — кандалы на моих ногах и наручники на моих руках. Потому что, вот, отпусти, когда уже взрослая, отпусти, уже надо дышать самой — а не отпускает.
При том что у нас с мамой хорошие отношения (мы постоянно созваниваемся, я торчу с ней на даче), я все время хотела и до сих пор хочу быть не такой, как она! Если некоторые думают: «А как бы моя мама поступила?» — и делают так же, то я действительно думаю: «Вот, моя мама сделала бы так, а я сделаю по-другому». И иногда с ужасом ловлю себя на том, что все-таки не получается по-другому и, как ты ни крутись, оно при всей непохожести вылезает где-то.
Эта жизнь от противного (что я не такая, как она) — никакая не трагедия, конечно, но жить так довольно тяжело. А с другой стороны, именно из-за того что мама настолько жестко себя всегда ставит, у меня сформировался такой характер — для меня нет авторитетов, просто возникающих из ниоткуда. Мне нужны некие доказательства, мною понимаемые, почему я должна данного человека принять за авторитетного. Есть здесь и некая трагическая ситуация, потому что это порождает конфликты. С другой стороны, внутренняя свобода — в общем-то, довольно ценное приобретение.
Ирина, 56 лет. Капельдинер. Замужем, сыну 35 лет, дочери 31 год, внуку 6 лет
Я в семье старшая дочь и всегда чувствовала какую-то ответственность за сестричку, которая на шесть лет меня младше. И мама радостно, на мой взгляд, взваливала на меня заботу о сестре. И вот мне семь, я помню свои ощущения — ношу по квартире довольно увесистую сестричку и переживаю только о том, чтобы все сделать правильно и чтобы мама меня похвалила.
А с похвалой у нее всегда было очень напряженно. Что бы я ни делала, всю жизнь это воспринималось как должное. Я отлично училась, я закончила школу с золотой медалью, поступила в институт, и все это так и должно было быть. Мама никогда не говорила: «Какая ты умница!», она никогда не называла меня Ириночка, в лучшем случае — Иринка.
Маме моей, конечно, досталось в жизни, она сама из деревни, из многодетной семьи — вначале их раскулачили, сослали, потом умер ее папа, а ее мама осталась одна с пятью детьми.
Наверное, поэтому, как мне сейчас кажется, мама сурово относилась и к воспитанию собственных детей. Хотя мою младшую сестренку она, конечно, выделяла, та ее любимица была, да и до сих пор ею осталась. И тут уже срабатывала, видимо, моя ревность. Долго-долго во мне это все копилось. Такое чувство, что я должна постоянно доказывать маме, что я тоже хорошая.
Понять маму мне очень помогла моя дочь. Как-то она сказала фразу, которая будто открыла мне глаза: «А ты никогда не пробовала пожалеть свою маму? Она ведь тоже была маленькая, а в семье много детей, и ее маме тоже ведь не до похвал было, наверное…» И, может быть, в этом действительно ключ ко всему, потому что надо хвалить детей, говорить им, как мы их любим, как мы ими гордимся, и тогда, возможно, будет что-то по-другому. Я очень сейчас стараюсь хвалить внука. За каждое маленькое достижение. За то, что он сыграл хорошо на скрипке, за то, что у него получилось что-то, что не получалось, и даже просто — лишний раз сказать ему, что он мое солнышко!
И вот, казалось бы, сколько мне лет и сколько лет моей маме.
А самое странное, что подойти к ней и обнять — не по поводу, а просто обнять, сказать «я люблю тебя» — мне так трудно. Очень трудно. Я даже не знаю почему. Казалось бы, она же родная мама, у меня нет никакой другой мамы. Но так сложилось.
Катерина, 29 лет. Фотограф. Не замужем, детей нет
С мамой я жила очень мало. В самом детстве я жила с дедушкой и бабушкой, мой отец погиб достаточно рано, в связи с чем мама работала, я маму боялась до чертей. При том что она в принципе клевая и забойная тетка, но настолько перфекционистка, что мне казалось, она воспринимала меня как свой проект. Я одевалась так, как она хотела, я говорила то, что она хотела, я молчала, когда она хотела, я, в общем, сильно ее не любила.
В восемнадцать я ушла из дома и больше не вернулась. Но с того момента я поняла: делать все супротив мамы — так же глупо, как и делать все «по ее». Я стала достаточно жестко отбривать то, что не могла принять, и соглашаться с ней в вещах, для меня не принципиальных.
Она, видимо, поступала так же. И вот таким кнутом и пряником постепенно мы пришли к достаточно крутым отношениям. Мы больше не жили вместе, но много-много лет мы с мамой партнеры по бизнесу, она занимается моими съемками, она полностью себя посвятила мне и начала новую, интересную жизнь. Это клевый расклад, мы обе понимаем, что пока нам хорошо вместе, мы вместе, и обе идем на страшные уступки друг для друга для того, чтобы сохранить этот хрупкий-хрупкий баланс.
Если у меня когда-нибудь будут дети, они будут «детьми моей мамы», и все к этому готовы. Нет, возможно, я буду менять памперсы, никто от этого не застрахован! Но — есть мама, которая хочет этим заниматься и которая с радостью будет это делать… Мы с моим молодым человеком готовы обеспечивать все финансово, и я, конечно же, с радостью буду брать детей на съемки, на тусовки, на пляж, в горы, на пикники. Но, скорее всего, это будет в том же формате, как поступала и моя мама: уроки со мной делали бабушка и дедушка.
Елена, 44 года. Экономист. Замужем, сыновьям 20 и 13 лет
Когда в средней школе я стала плохо учиться, у нас дома постоянно витало в воздухе, что мама — физик, папа — математик, кандидаты наук, а на детях гениев природа отдохнула. И всю свою дальнейшую жизнь я построила в расчете на то, что я докажу!
Да, мне не удалось стать самой красивой, потому что самой красивой все равно осталась мама. Но когда я получила свою первую зарплату, мама сказала: «Надо же! Такое ремесло дает такие деньги!»
Все равно, конечно, и сейчас у нас остаются «дочери маминых лучших подруг» и даже уже невестки, которые лучше, чем просто дочь. Но я всегда очень трезво отношусь к этим примерам, потому что у них точно нет того, что есть у меня — по крайней мере, такого жизненного задора!
Надежда, 39 лет. Библиотекарь. Разведена, дочерям 19 и 15 лет
В детстве мои друзья говорили, что у меня лучшая мама, обожали бывать у нас дома, говорили, что она самая добрая, самая классная, и я абсолютно разделяла их мнение.
Пока не увлеклась психологией: мне было года двадцать четыре, когда я стала ходить на психологические группы к психотерапевту. Там я слушала истории девушек, у которых не складывались отношения с мамой, жалела их и думала: «Вот, мое детство самое лучшее, самое счастливое из того, что может быть».
Но пройдя курс и погрузившись в это, я вдруг поняла: оно не было самым лучшим и самым счастливым.
Папа умер, когда мне было четыре года, и я его не помню. С мамой у нас был абсолютный такой симбиоз, слияние. Сейчас, анализируя, я понимаю, что была в этих отношениях очень уязвимой. Получается, что меня как личности в них не было, потому что все, что происходило, я мерила маминой линейкой. Было важно, как мама про это думает, что мама чувствует. Я не могла себе позволить — да у меня и мыслей не было, что я могу чувствовать как-то иначе, чем она, что я могу оценивать события не так, как оценивает мама. Ее личность была настолько для меня всеобъемлющей, что мне кажется, что была она, а не я.
В какой-то момент, когда я уже вышла замуж, я априори совершила неправильное действие и ей об этом сказала: «Мам, я поступлю так, даже если ты считаешь, что это неправильно». И тогда моя мама очень резко, в ультимативной форме заявила: «Либо ты поступаешь, как должно, как я тебе говорю, либо ты меня никогда больше не увидишь». Это было жестко. Но я поступила так, как хотела, мама со мной долго не разговаривала, но угрозу она свою не исполнила, все сошло на нет, мы это больше не обсуждали. Но тогда я поняла, что не мама была хорошей. Это я была послушной, потому что очень боялась ее потерять. И если бы я больше отстаивала свою линию, свою точку зрения, то наши отношения не были бы столь прекрасны.
Ольга, 30 лет. Фотограф. Не замужем, детей нет
Мы с мамой, с одной стороны, очень похожи — по темпераменту, по устройству психики, нервной системы. Но при этом мы абсолютно по-разному смотрим на жизнь. У нас разные цели, разные представления о том, куда двигаться, как развиваться, что главное, какие приоритеты — это все мы видим по-разному.
И наши взаимоотношения как раз мечутся между дикой схожестью темпераментов и совершенно разными взглядами.
Я — второй ребенок в семье, мой старший брат погиб, когда мне было восемь лет. Конечно, это наложило огромный отпечаток на маму, на наши взаимоотношения, на все-все-все, потому что тут же появился бесконечный с ее стороны страх за мою жизнь, за мою судьбу.
Мама моя склонна к такому тотальному контролю — контролю ситуации, контролю моей жизни, и вот этот процесс отпускания ребенка происходил у нас долго, болезненно и, по-моему, еще не завершился.
С другими проектами Раисы Михайловой вы можете ознакомиться на сайте автора.
«Мой мир разрушился». Как девочка переживает утрату матери
Книга «Дочери без матерей. Как пережить утрату» основана на интервью с сотнями женщин, потерявших родителя, современных исследованиях и собственном опыте автора.
Писательница Хоуп Эдельман пытается понять, как справиться со смертью самого близкого человека
Потеря матери неизбежна, но именно это событие в жизни каждой женщины делит ее жизнь на до и после, оставляя неизгладимый отпечаток на ее личности. Книга Хоуп Эдельман «Дочери без матерей. Как пережить утрату» была переведена на 20 языков, русская версия выходит в начале апреля в издательстве «Питер». Forbes Woman публикует отрывок о том, как переживают потерю родителя дети и подростки.
[[{«fid»:»330819″,»view_mode»:»default»,»fields»:{«format»:»default»,»alignment»:»»,»field_file_image_alt_text[und][0][value]»:false,»field_file_image_title_text[und][0][value]»:false,»external_url»:»»},»type»:»media»,»field_deltas»:{«1»:{«format»:»default»,»alignment»:»»,»field_file_image_alt_text[und][0][value]»:false,»field_file_image_title_text[und][0][value]»:false,»external_url»:»»}},»attributes»:{«style»:»height: 650px; width: 650px;»,»class»:»media-element file-default»,»data-delta»:»1″}}]]
Психологи десятилетиями спорили, могут ли дети и подростки оплакивать смерть близкого человека.
Взрослые вымещают эмоции на разных людях — супругах, любовниках, детях, близких друзьях и самих себе. А дети обычно направляют их на одного или обоих родителей. Когда девушка говорит: «Моя мать умерла, когда мне было 12 лет, и мой мир разрушился», — она не преувеличивает.
Сегодня многие специалисты в области переживания горя соглашются, что полная адаптация к потере родителя требует элементов, которых часто нет у детей. Это зрелое понимание смерти, речевое развитие и храбрость говорить о своих чувствах. Это осознание, что интенсивная боль не вечна, и способность переместить эмоциональную зависимость от умершего родителя на себя, прежде чем привязываться к кому-то другому. Подобные качества развиваются по мере взросления: ребенок, словно поезд, подбирает новых пассажиров — навыки — на каждом этапе. В момент смерти родителя таких качеств у ребенка обычно мало.
Это не значит, что дети не могут горевать, просто они делают это по-своему.
Процесс переживания детского горя более длительный, происходит по мере развития когнитивных и эмоциональных способностей. Пятилетний ребенок, думающий, что смерть — долгий сон, может понять через шесть лет, что его мать не вернется. Ему придется пережить печаль и гнев, которые возникнут с новым осознанием, хоть с момента смерти и прошло уже шесть лет.
На мой взгляд, лучший пример этого процесса — история 20-летней Дженнифер. Ей было четыре года, когда ее мать покончила с собой. Будучи ребенком, Дженнифер знала лишь основные факты о смерти матери. При этом она смогла понять правду, лишь когда сформировались ее когнитивные и эмоциональные способности.
«Моя мать отравилась угарным газом в гараже, — поясняет она. — Долгое время я думала, что с машины упала крышка топливного бака, и она умерла от этого. Звучит нелепо, но я была уверена в этом. Спустя многие годы, в одиннадцатом классе школы, я наконец поняла, что мама сделала все специально.
Я рассказывала об этом кому-то и внезапно подумала: «Это глупо. Как можно умереть от крышки топливного бака»?» Спустя многие годы после смерти матери Дженнифер начала новый цикл переживания горя. Она до сих пор пытается принять правду.
Взрослые обычно начинают процесс переживания горя сразу после утраты, но дети делают это урывками. Они скорбят на протяжении жизни, погружаясь и выныривая из своей скорби, испытывая интенсивные вспышки гнева и печали, которые чередуются с долгими периодами игнорирования. «Дети знают, сколько боли могут вынести в определенный момент, и когда достигают лимита, они просто закрываются от нее, переключаются на что-то другое», — поясняют Мэри Энн и Джеймс Эмсвайлер, авторы книги «Помогите своему ребенку пережить горе» (Guiding Your Child rough Grief).
Взрослые часто путают этот процесс с блокировкой горя, думая, что их ребенок не понимает, что произошло, или отрицает утрату.
На самом деле он хорошо понимает, что мамы больше нет. Но вместо того чтобы открыто скорбеть, ребенок часто говорит со взрослыми через игры. Например, девочка, потерявшая маму во время террористических атак 11 сентября 2001 года, могла вернуться с похорон и отправиться к своему ящику для игрушек, на который не обращала внимание перед похоронами. Игра отражает ее чувства. Если девочка несколько раз построит высокую башню из кубиков и разрушит ее, вероятно, так она выразит свое ощущение утраты.
Психологи из Центра детского горя Барра-Харриса в Чикаго давно заметили, что реакция ребенка на смерть родителя прямо зависит от поведения оставшегося родителя. «Утрата воспринимается тяжелее, когда оставшийся родитель восстанавливается медленнее, впадает в серьезную депрессию, ведет себя так, будто ничего не произошло, или настолько истощен, что ситуация выходит из-под контроля, — утверждает Нан Бернбаум, работавшая в Центре в 1990-х годах.
— Мы заметили, что дети ощущают утрату через шесть-девять месяцев после смерти родителя, когда оставшийся родитель немного приходит в себя. Дети нуждаются в психологической поддержке, чтобы пережить интенсивный стресс. Оставшиеся родители вынуждены собирать воедино осколки своей жизни и возвращаться к привычным делам, прежде чем дети почувствуют себя в безопасности и смогут проявить свое горе. Иногда оставшийся родитель приходит в себя через год. В таком случае ребенок начнет скорбеть и проявит интенсивные реакции через полтора года после утраты». Дети не могут преодолеть этап переживания горя, на котором остановился оставшийся родитель. Если он застрял на конкретном этапе, скорее всего, там же застрянет и ребенок.
Исследователи обнаружили, что дети, потерявшие родителя, для восстановления нуждаются в двух условиях — уравновешенном оставшемся родителе, который удовлетворит их физические и эмоциональные потребности, и открытом и честном обсуждении смерти и ее влиянии на семью.
Физической заботы недостаточно. Ребенок, который может поделиться печалью и будет чувствовать себя в безопасности дома, с большей вероятностью справится с болью и избежит серьезного продолжительного стресса. Но если он сталкивается с постоянными трудностями — например, отец не может прийти в себя после утраты, мачеха отвергает его, дома сложилась нестабильная обстановка, — ему предстоит проделать долгий путь.
Подростки очень привязаны к группам ровесников и обладают способностью к абстрактному мышлению, которое позволяет перескочить с мысли «Моей мамы больше нет» на мысль «Моя жизнь никогда не будет прежней». Их процесс переживания горя близок к аналогичному процессу у взрослых людей, но ощущения по-прежнему ограничены уровнем развития. Некоторые психологи считают подростковый период своеобразной формой оплакивания ушедшего детства и рассеявшегося образа всемогущих заботливых родителей. По их мнению, пока мы не завершим этот процесс переживания горя в подростковом возрасте, не сможем горевать по ушедшему близкому человеку.
Такой неустойчивый и непостоянный период, как подростковый, может готовить нас к необходимости отпускать людей.
Женщины, потерявшие матерей в подростковые годы, часто говорят о том, что не могли плакать в момент утраты или даже спустя месяцы и годы. Повзрослев, они нередко винят и упрекают себя в этом, задаются вопросами: что со мной не так? почему я не могла плакать? в чем моя проблема?
34-летняя Сэнди, чья мать умерла от рака 20 лет назад, до сих пор помнит свою растерянность. «Я никогда не плакала на похоронах, — признается она. — Не хотела, чтобы кто-то знал, что чувствует 14-летняя девочка. Я помню, как сидела в похоронном бюро и весело болтала с друзьями, потому что не знала, как держаться. Знаете, мне не хотелось вести себя так, словно утрата расстроила меня. Я не знала, как себя вести. Но моя семья владела большой территорией, засаженной лесами. Я уходила туда, садилась на упавшее дерево и много плакала, хотя на похоронах не проронила ни слезинки».
После серьезной утраты дети постарше и подростки плачут не так свободно, как взрослые. Подростки нередко боятся своих глубоких эмоций. Если маленький ребенок может разрыдаться, не думая об истерике, подросток, который чувствует, что может «расклеиться» на глазах у всех, боится показывать свое горе.
Если родитель умирает, когда девочка пытается доказать свою независимость от семьи, она может связывать слезы и другие эмоциональные вспышки с откатом в детство. Она приравнивает плач к проявлению ребячливости и избегает публичных истерик. Одиночество, испытываемое девочкой после смерти мамы, обостряется отдалением, которое является нормальным этапом подросткового периода. В итоге она чувствует себя вдвойне одинокой, боясь выразить горе.
Мне хотелось бы написать, что в моей семье каждый мог публично проявлять чувства, что мы обсуждали смерть мамы и ее жизнь и что все дети получили от отца важную эмоциональную поддержку.
Но это не так. Мой отец не мог одновременно нести ношу собственного горя и неожиданно свалившуюся на его плечи ответственность за троих детей. К тому же он не привык просить о помощи. Вряд ли в то время он обсуждал с кем-то смерть жены. Отец никогда не говорил об этом с нами. Когда за ужином кто-то случайно произносил имя мамы, в его глазах появлялись слезы. Он уходил в свою комнату, оставив меня, сестру и брата молча смотреть в тарелки с едой. Когда единственный родитель находится на грани срыва, это очень страшно. Мы старались предотвратить катастрофу по мере возможности. Кроме отца у нас никого не было, мы не могли потерять и его. Когда мы поняли, какие слова выводят отца из себя, на нас, словно густой туман, опустилась тишина. Через два месяца после смерти мамы мы вообще перестали говорить о ней.
Молчание и подавление чувств превратило меня в эмоциональную куклу, искусственную и оцепеневшую, с идеальными пропорциями, которых в жизни не существует.
В ту ночь, когда умерла моя мать, я перешла в зону фальшивых эмоций: никаких слез, никакого горя, никакой реакции, кроме сдержанности и огромного желания сохранить статус-кво. Если я не могла контролировать внешний хаос, по крайней мере, старалась уравновесить его внутренней сдержанностью. Как поддаться интенсивным эмоциям, бурлившим внутри меня? На похоронах и после них мой отец сказал родственникам, что я была опорой семьи. «Без Хоуп наша семья развалилась бы», — заявил он, и все дружно закивали.
Разумеется, такая похвала убедила меня в необходимости поддерживать бесчувственную маску. В первые годы я ни разу не сломалась. Моя мать всегда позволяла детям плакать, а отец скорее выступал за подавление эмоций. Кто-то должен был сказать мне, что в гневе и отчаянии нет ничего плохого, но меня лишь хвалили за псевдозрелую ответственность. Возможно, это звучит глупо по отношению к 17-летней девочке — что она нуждалась в разрешении на открытое проявление эмоций.
Я бы тоже так думала, если бы не пережила это лично.
Семьи вроде моей — не редкость. Многие считают даже безобидное проявление горя напоминанием об утрате и не позволяют себе признать боль семьи. Девочки, лишившиеся матерей и оставшиеся жить с отцами, оказываются в особенно невыгодном положении. В нашем обществе по-прежнему принято, что женщины выражают эмоции, а мужчины их подавляют. Отцы могут ощущать горе так же интенсивно, как и остальные члены семьи, но мужчины, привыкшие подавлять свои чувства, держать все под контролем и решать проблемы, часто не умеют проявлять эмоции на людях и не выносят этого. 20-летняя Лесли потеряла мать в 17 лет. «Мой отец посылал мне явный сигнал: «Не начинай плакать, иначе мы развалимся», — вспоминает она. — Он действительно так думал. В моем доме горе, скорбь и плач считались чем-то опасным. Нам не разрешали плакать и горевать. Я жалею, что не сказала тогда отцу: «Это неправда, пап». Жалею, что не плакала.
Затем я сказала бы ему: «Видишь? Ничего не произошло. На нас не обрушились молнии». Он бы тоже плакал, ну и что? Что в этом опасного? Я много плакала, когда проходила психотерапию. Тогда я злилась на психолога. Ничего плохого не произошло. Думаю, в моей семье все считали, что мои эмоции таили в себе огромную негативную силу. Тогда я считала себя всемогущей. Конечно, это было не так».
Горе не исчезает, когда мы пытаемся запереть его на замок в отдаленном месте, но именно это советуют делать многим из нас: не говори о боли, и она исчезнет. Любой, кто опробовал такой подход, знает, насколько он ошибочен. «В итоге тебя выводит из себя не смерть матери, — говорит 29-летняя Рэйчел, потерявшая мать в 14 лет, — а то, что ты не можешь говорить и думать об этом». Порой тишина, в которой нет места ни звуку, навязчивее слов. Если держать рот на замке, рано или поздно горе выйдет наружу — через глаза, уши и поры.
10 уроков, которые смерть моей матери научила меня исцелению и счастью ~Джоан Дидион
Этой весной исполнилось десять лет, как я потерял маму.
В один из обычных четвергов она не пришла на работу, и моя семья провела несколько дней, лихорадочно развешивая листовки о пропавших без вести, разъезжая по всей Новой Англии и вопреки всему надеясь на счастливый исход.
Моя мать была склонна к частым перепадам настроения, но она также разговаривала со мной и двумя моими старшими братьями несколько раз в день, и выход из сети был совершенно не в ее характере. Как кто-то просто исчезает? И почему?
Сорок дней — долгий срок, чтобы размышлять о наихудших сценариях: убийство, похищение, диссоциативная фуга прокручивались в моем затуманенном мозгу. Я поддался отчаянию, но всегда удавалось подбодрить себя надеждой. Моя мама была моим лучшим другом, и в двадцать лет я слишком нуждался в ней, чтобы потерять ее. Она просто обязана была вернуться домой.
Через шесть недель позвонил мой брат. Сразу же он сказал, что любит меня — верный признак того, что грядут плохие новости. Не было никакой возможности сказать, что он должен был сказать дальше, поэтому он просто выплюнул это, как кислое молоко: тело нашей матери было найдено.
Водолаз, проверяющий швартовку в холодной гавани Новой Англии, заметил что-то белое на дне океана. Этот белый кит был универсалом нашей мамы. Она съехала с конца пирса. Мы не сказали слова «самоубийство», но оба подумали, не поняли.
Прошло десять лет с той страшной весны. Многое из этого до сих пор не имеет для меня смысла, но десятилетие смягчило остроту моего горя и позволило моментам легкости вернуться в мою жизнь, как восход солнца ползет по краям задернутой оконной шторы.
Потеря кого-то из-за самоубийства дает вам уверенность, что вы никогда больше не увидите восход солнца, а тем более не оцените его. Это неправда. Сейчас мне тридцать лет, и моя жизнь больше, страшнее и полнее, чем я мог себе представить. Горе помогло мне попасть сюда.
Горе нельзя взломать. Нет никакого списка, который мог бы восстановить ваше разбитое сердце. Но я обнаружил, что скорбь может сделать вашу жизнь богаче неожиданным образом. Вот десять истин, которым меня научила самая большая потеря в моей жизни:
1.
Умирать значит жить.На мемориале моей матери я возмущался всеми, кто произносил ту или иную версию этой старой банальности: «Время лечит все раны». Опыт научил меня, что время предлагает не столько линейный процесс исцеления, сколько медленно меняющуюся перспективу.
В первые месяцы и годы скорби я отталкивала родных и друзей, боясь, что они тоже уйдут. Однако со временем я наладил близкие отношения и снова научился доверять. Горе хочет, чтобы ты шел один, но нам нужны другие, чтобы осветить путь в темном туннеле.
2. Никто не заполнит эту пустоту.
У меня в сердце дырка в форме мамы. Оказывается, это не смертельное состояние, но это первобытное место, которое никто никогда не заполнит. Долгое время я беспокоился, что, когда самые близкие отношения в моей жизни внезапно разорвутся, я больше никогда не почувствую себя цельной. Кто когда-нибудь сможет понять меня так, как понимала моя мать?
Сейчас в моей жизни есть сильные женские образцы для подражания, но я не питаю иллюзий, что кто-то из них займет место моей мамы.
Я постепенно смог избавиться от чувства вины за то, что замещал или позорил ее, освобождая место для других. Исцеление — это акт не замещения, а расширения, несмотря на имеющиеся у нас дыры.
3. Будьте осторожны с собой.
В течение нескольких месяцев после потери матери я был неуклюжим, забывчивым и рассеянным. Я не могу вспомнить какие-либо занятия в колледже, которые я посещал в то время. Частью моего процесса скорби было избиение себя за то, что я не мог контролировать, и мой мозговой туман казался еще одним провалом.
Со временем туман рассеялся, и мои воспоминания вернулись. Я пришел к выводу, что мой разум переходит в режим выживания со своими собственными механизмами выживания.
Быть добрым к себе никогда не было моей сильной стороной, а горе любит делать чувство вины своим помощником. Медитация, йога и ведение дневника — три практики, которые напоминают мне, что доброта сильнее, чем слушание своего внутреннего саботажника.
4.
Используйте все, что работает. Я не буддист, но я считаю, что концепция отпустить и не цепляться ни за что слишком сильно, чтобы быть сильным.
Самопомощь не читаю, но утешение нашла в мемуарах Джоан Дидион Год волшебного мышления .
Я не религиозен, но я нашел свой голос в группе поддержки кампуса, которой руководит капеллан.
Я не играл в футбол с детства, но я присоединился к взрослой развлекательной лиге и обнаружил, что могу полностью жить настоящим моментом, гоняясь за мячом по полю.
Не существует универсального метода скорби. Большая часть этого сводится к тому, чтобы крутиться вокруг, пока вы не найдете то, что работает. Смерть всегда неожиданна; то же самое и со способами, которыми мы исцеляемся.
5. Благодарность побеждает.
Нам всегда кажется, что мы слишком рано потеряли любимого человека. Моя мама дала мне двадцать хороших лет. Конечно, хотелось бы больше времени, но жалость к себе и благодарность — обратные стороны одной медали; выбор последнего сослужит вам положительную службу, в то время как первый не даст вам абсолютно ничего.
6. Стремитесь к процветанию.
У нас с мамой схожие темпераменты. После ее смерти я беспокоился, что мне тоже уготован несчастливый исход. Это одна из многих уловок, которую играет горе: оно заставляет вас думать, что вы не заслуживаете счастья.
Самоуничтожиться легче, чем заботиться о себе. Сначала я справлялся с алкоголем и другими деструктивными методами, но я знал, что это только омрачает процесс моего горя. Мне пришлось столкнуться с болью лицом к лицу и написать свой путь через нее. Поэтому я написал книгу.
У каждого есть свои конструктивные механизмы преодоления трудностей, и выбор их, даже если это сложно, в конечном итоге того стоит. Моя мать, возможно, не смогла найти счастья в своей жизни, но я знаю, что она хотела бы этого для меня. Никто не будет поливать вас, как растение — вам нужно выбрать , чтобы процветать.
7. Время лечит, но в своей собственной временной шкале.
«Время лечит все раны» — это то, что я часто слышал на панихиде по матери.
Вот что мне хотелось бы знать: время горя не работает как обычное время. В первый год настоящее было полностью затемнено прошлым. Скорбь требовала, чтобы я пересмотрела каждую деталь, которая привела к потере мамы.
По мере того, как я постепенно находил эффективные механизмы преодоления трудностей, я начинал чувствовать себя более привязанным к настоящему. Мое настроение не должно было определяться обидами прошлого.
Всегда будут хорошие и плохие дни. Это сделка, на которую мы подписываемся как люди. Как только мы переживаем худшие дни, мы обретаем повышенное чувство признательности за маленькие моменты радости, которые можно найти в обычные дни. Исцеление приходит со временем, но только если мы готовы скорбеть.
8. Пусть ваша потеря подчеркнет ваши достижения.
Я живу в Нью-Йорке уже восемь лет, но меня до сих пор потрясает, что я построил здесь жизнь, которую люблю. Это подарок, который я приписываю своей маме. Она всегда поддерживала мое упрямое желание сделать карьеру писателя.
После ее смерти единственным, что имело для меня смысл, было написать о пережитом.
Это привело меня в аспирантуру в Нью-Йорке, место, о котором я раньше даже не думал. Теперь я чувствую себя как дома. Я хотел бы поделиться этим с мамой, но именно ее вера в меня привела меня сюда. Я потерял маму, но нашел дом, хороших друзей, любимую работу и возможность ценить все это.
9. Разбитое сердце — признак прогресса.
В первые годы после большой потери я думал, что романтика для меня мертва. Зачем мне позволять кому-то другому разбивать мне сердце? К счастью, я преодолела этот страх до такой степени, что смогла пережить долгие и любящие отношения.
Эти отношения в конце концов рухнули, но не я, что кажется мне признаком прогресса. Горе делает нас лучше подготовленными к тому, чтобы пережить другие жизненные потери, которые обязательно придут. Это не пессимизм. Это оптимизм, что вознаграждение за любовь всегда превышает ее риски.
10. Горе делает нас новичками.
Смерть — единственная универсальная, и скорбь делает из всех нас новичков. Тем не менее, горе влияет на всех нас по-разному. Инструкции о том, как лучше всего справиться, нет.
Есть только время, день за днем, а иногда и минута за минутой, чувствовать, что работает, и отбрасывать то, что не работает. За десять лет, что я научился жить без матери, я пытался рассматривать свой процесс скорби как эволюционный процесс. Потеря обогатила мою жизнь сложным, неожиданным и, возможно, даже прекрасным образом.
О Линдси Харрисон
Линдси Харрисон — писатель и редактор из Нью-Йорка. Ее первая книга «Пропавшие без вести» была опубликована издательством Simon & Schuster. Когда она не пишет, она, скорее всего, играет в футбол или гуляет со своей собакой, похожей на лису.
Видите опечатку или неточность? Пожалуйста, свяжитесь с нами, чтобы мы могли это исправить!
5 вещей, которые происходят, когда умирает мама
Горе, утрата
- Чтение за 3 минуты
- Лорен Флейк
comКажется, в эти дни я нахожусь в хорошей компании в клубе дочерей без матери.
Хотя тяжело смотреть, как друзья теряют своих мам (и пап) слишком рано, я знаю по собственному опыту, что в конце концов они выйдут с другой стороны, сильнее и мудрее, хотя эта боль никогда не проходит.
Вот пять вещей, которые вы, вероятно, испытаете после смерти вашей мамы.
1. Вы сами станете самым большим болельщиком.
Когда твоей мамы нет, ты становишься своим самым большим поклонником по доверенности. Никто и никогда не будет заботиться о ваших достижениях, мечтах и страхах так, как ваша мама. Другие могут попытаться, но они не запрограммированы гормонально с того времени, как вы родились, чтобы любить вас.
СВЯЗАННЫЕ С: Если бы я мог поговорить с девушкой, которая только что потеряла маму В конце концов, быть самым большим болельщиком для себя может быть хорошо. Когда ваша уверенность и самооценка превзойдут материнскую любовь и защиту, вы, скорее всего, станете более склонны к риску и выйдете далеко за пределы предполагаемых ограничений.
2. Все начинает напоминать тебе о маме, в том числе и ты сам.
Когда твоя мама умрет, она начнет появляться повсюду вокруг тебя — в песнях, которые вы вместе слушали, в фильмах, которые вы вместе смотрели, в местах, где вы вместе бывали, в вещах, которые вы раньше делали вместе, в праздники, которые вы раньше отмечали вместе. Вы увидите ее в своих детях, а иногда даже увидите, как она смотрит на вас в зеркало.
3. Все остальные ваши отношения будут проверены.
Станет совершенно очевидным, кто действительно заботится о вас, когда умирает ваша мать: кто приходит на похороны, кто посылает цветы, открытки и сообщения, кто приносит еду. А кто нет.
СВЯЗАННЫЕ: Выйдите замуж за человека, который любит вас через гореВаши отношения с супругом могут подвергнуться самым серьезным испытаниям. Если ваш брак может выдержать эту бурю, он, вероятно, выдержит любую бурю.
4. Мама всегда будет тебе нужна, но ты привыкнешь к тому, что ее нет рядом.
«Как мне повезло, что у меня есть что-то, что делает прощание таким трудным». – Винни-Пух
Боль от тоски по маме никогда не пройдет, но в конце концов вы поймете, что она настолько неотъемлемая часть вас, что в каком-то смысле она никогда по-настоящему не покидала вас. Она — неотъемлемая часть вашей личности, часть вашего будущего в той же мере, что и вашего прошлого.
5. Вы узнаете, насколько вы жизнестойки на самом деле.
Как только вы оплакивали потерю такого масштаба, большинство будущих потерь и борьбы меркнут по сравнению с ней. Как только вы поймете, что можете пережить эту боль, вы поймете, что можете пережить что угодно.
Этот пост впервые появился в блоге автора
Вам также может понравиться:
Каково это любить дочь без матери
Знает только дочь без матери
9 0003
Если вам это понравилось, вы’ Мне очень нравится наша новая книга SO GOD MADE A MOTHER, которая уже доступна!
Заказать сейчасМагазин Her View
смерть родителяГорегорепотерять мамупотеря безматеридочь без матери
Вы думаете, что большие праздники будут тяжелыми.
Первый День Благодарения без нее. Первое Рождество. Может быть, даже ее день рождения. Но не большие дни ставят вас на колени. Это все маленькие моменты между ними. Это приготовление по семейному рецепту и невозможность позвонить ей, чтобы задать вопрос о направлениях. Это смотреть вниз и понимать, что ты используешь украденную у нее посуду Tupperware и знаешь, что не сможешь вернуть ее, даже если захочешь. СВЯЗАННЫЙ: Моя мама никогда не вернется за своей обувью. Это говорит о…
Продолжайте читать
«Это может подождать». Что я узнал о том, как делать слишком много после того, как моя мама умерла молодой
In: Горе
Моя мама умерла в возрасте 45 лет. Да, всего в 45. В День матери реальность того, насколько молодой она была, сильно ударила меня . Как мать двух маленьких мальчиков, я оцениваю свой путь материнства и в отсутствие моей мамы пытаюсь дать себе несколько разумных советов на следующий год. Моя мама была семейным врачом.
Она получила степень доктора медицины в Пенсильванском университете и степень магистра в Университете Джона Хопкинса. Блестяще, скажет большинство. В целом она была здорова, миниатюрна, никогда не курила, никогда не выпивала больше стакана-другого…
Продолжайте читать
Я состою в этом клубе дочерей без матери уже более десяти лет. Большую часть времени это все еще кажется странным произносить вслух. Я далеко не первая без мамы. Однако то, что я узнал, это то, что есть определенные переживания, определенные дни и определенные моменты, для которых вы не можете установить временные рамки. Это времена, которые причиняют боль гораздо дольше, чем просто этот первоначальный период горя. Важные моменты без моей мамы — годовщины, дни рождения, особые дни — но мне хочется верить, что самый веский и тяжелый год за годом — это День матери. СВЯЗАННЫЕ С: Матери…
Продолжайте читать
Предупреждение о триггере: пост обсуждает смерть и утрату Прохладный воздух ударил по моему измученному лицу, когда я вошел в двери Old Navy.
Мой муж держал руку на моей спине, чтобы напомнить, что он все еще со мной среди летней суеты, которая кипела в магазине. Мы были там за рубашку. Одна рубашка. Неловкое желание, которое я называл потребностью. Я думал, что действительно посмеюсь над ситуацией, как только выйду из дома впервые за неделю. Семь дней назад я лежал на спине в…
Продолжить чтение
«Я беру тебя в свои законные жены, чтобы иметь и держать с этого дня впредь, к лучшему, к худшему, к богатству, к бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас». Повторный брак прекрасен и спасителен. Повторный брак доказывает, что второй шанс возможен и что любовь не бывает одной конкретной формы или размера. Повторный брак — это объятие надежды так же, как и любви. Повторный брак показывает, что любовь все еще возможна через разбитое сердце. Но давайте смотреть правде в глаза, когда вы не тот, кто вступает в повторный брак, повторный брак может быть немного неловким. Добавь, что ты потомок.
..
Продолжайте читать
Праздники. Дни рождения. В тот день, когда они физически покинули нас. Это те, которые бьют сильнее всего — самые трудные дни. Но они также являются ожидаемыми, что делает их немного более управляемыми. Это те, которых вы не видите, которые полностью вас сломают. Те, которые приходят издалека в левом поле и бьют по тебе, как тонна кирпичей. Те, которые заставляют вас снова и снова горевать, о чем вы никогда не думали, что вам придется это сделать. Это когда моя дочь счастливо сидит на церковной скамье и читает свои молитвы, когда я бы хотел, чтобы они были…
Продолжайте читать
Для тех из вас, кто читает это и не знает меня, 28 января 2021 года в 12:20 мой муж Фрэнк скончался из-за осложнений после трансплантации стволовых клеток. Ночью 27 января я оставила нашего 4-летнего сына в номере отеля с мамой в Хьюстоне, штат Техас. Из-за ограничений Covid мне и двум моим бонусным сыновьям разрешили лечь в больницу и быть с мужем, пока он не скончался.
Оставить нашего сына, чтобы он был с ним, было одной из самых трудных вещей, которые я когда-либо делал. Я знал это, когда я…
Продолжайте читать
Это настолько разрушительно. Это выбьет ветер — не тот самый кислород — из ваших парусов. Это тошнотворно. Противоречивый. Ужасающий. И так очень, очень запутанно. Я не знал, что делать с информацией. То, как я получил эту информацию, сделало ее еще более болезненной и запутанной. Я был зол. У нас с мамой никогда не было хороших отношений. У нее были свои демоны, с которыми нужно было бороться, но к тому времени, когда я родился, она, должно быть, уже перестала с ними бороться. Она показала внешнему миру одну картину, совершенную и счастливую семью. Но за закрытыми дверями это было так же, как негативы…
Продолжайте читать
Пока я пишу это, моя свекровь находится в отделении интенсивной терапии. Мы не ожидаем, что она уйдет. Она слишком молода. Шестьдесят четыре.
Нам позвонили в субботу. «Приезжайте сюда на этой неделе», — сказали они. Так мы и сделали. С новорожденным, 3-летним, 5-летним и 16-летним. Мы организовывали визиты в отделение интенсивной терапии с моими родственниками мужа и жонглировали уходом за детьми, чтобы мы все могли по очереди видеться с матриархом. В последнее время? Может быть. Логистика всепоглощающая и не оставляет много места ни для чего другого. Кроме того, я ненавижу логистику. Мой сын задает вопросы, на которые никто не знает, как ответить: Умру ли я…
Продолжайте читать
О, это неизбежно, поскольку мы стареем в возрасте от 30 до 30 лет и старше. Естественная последовательность жизни гласит, что потеря родителей станет более обычным явлением по мере того, как мы сами продолжаем стареть, и я начинаю замечать это среди своего круга друзей. Все больше и больше родителей уходят, и о, мое сердце. Все мое сердце болит и наполняется болью за моих друзей, испытав это на себе три года назад.