История развития патопсихологии: История развития патопсихологии как науки.

История развития патопсихологии как науки.

В крупных психиатрических клиниках Старого и Нового Света в конце XIX в. начали организовываться психологические лаборатории — Э. Крепелина в Германии (1879), П. Жане во Франции (1890). Эксперимен­тально-психологические лаборатории были открыты и в психиат­рических клиниках России — вторая в Европе лаборатория В. М. Бехтерева в Казани (1885), затем в Петербурге, лаборатории С. С. Корсакова в Москве (1886), И. А. Сикорского в Киеве, П. И. Ковалевского в Харькове. Ряд лабораторий был организован в США и Англии.

В лабораториях разрабатывались экспериментально-психо­логические методы изучения нарушений психических процессов у людей, перенесших те или иные заболевания. Одновре­менно для сопоставления результатов изучались особенности психики здоровых людей. Поскольку в России официальная психологическая наука упорно держалась за интроспективный метод, оставаясь в русле философского знания, психиатры оказались первыми психологами-экспериментаторами.

В начале XX в. исследователи психической деятельности сообщают о вычленении особой отрасли знаний — патологической психологии. На этом этапе ученые пока не разграничивают понятия «патопсихология и «психопатология». Так, А. Грегор (1910) пишет: «Экcпepимeнтальная психопатология изучает совершение психических функций при ненормальных условиях, созданных болезненным процессом, лежащим в основе душевной болезни».

Смешение этих терминов происходило из-за отсутствия четкой дифференциации задач психологии и психиатрии в период первоначального накопления фактического материала, в конкретных исследованиях аномалий психики, тем более, что исследователи, как правило, в одном лице совмещали и психиатра, и психолога.

Наиболее четкое представление о предмете и задачах патопсихологии на заре ее становления содержалось в работах В. М. Бехтерева: «Новейшие успехи психиатрии, обязанные значительной степени клиническому изучению психических расстройств у постели больного, послужили основой особого отдела знаний, известного под названием

патологической психологии, которая уже привела к разрешению многих психологических проблем». Называя патологическую психологию среди отраслей «объективной психологии», ученый определял ее предмет: «…изу­чение ненормальных проявлений психической сферы, поскольку они освещают задачи психологии нормальных лиц». От­клонения и видоизменения нормальных проявлений душевной деятельности, по мнению В. М. Бехтерева, подчинены тем же основным законам, что и здоровая психика. Таким образом, В. М. Бехтерев уже не отождествлял понятия «патопсихология» и «психопатология». В организованном им Психоневрологическом институте одновременно читались курсы общей психопатологии и патологической психологии, т. е. за ними стояли разные дис­циплины.

У самых истоков формирующегося нового раздела психологии многие отечественные и зарубежные ученые отмечали, что ее значение выходит за пределы прикладной к психиатрии науки.

При этом расстройства психики рассматривались как эксперимент при­роды, затрагивающий большей частью сложные психические явле­ния, которые на данном этапе не изучались методами психологии. В это время на клинических материалах зарождаются экспериментальные работы. — «Болезнь превращается в тонкое орудие анали­за, — писал Т. Рибо. — Она производит для нас опыты, никаким другим путем неосуществимые».

В одной из первых обобщающих работ по патопсихологии «Психопатология в применении к психологии» швейцарский психиатр Г. Штёрринг проводил мысль, что изменение в резуль­тате болезни того или иного элемента душевной жизни позволяет судить о его значении и месте в составе сложных психических явлений. Патологический материал способствует постановке но­вых проблем в психологии. Кроме того, патопсихологические явле­ния могут служить критерием оценки психологических теорий.

Таким образом, исследования нарушений психической деятель­ности в самых своих истоках рассматривались отечественными и зарубежными учеными в русле психологических знаний. Одно­временно признавалось большое значение экспериментально-психологических исследований для решения задач психиатрии. Так, в связи с исследованиями нарушений умственной работо­способности Э. Крепелиным и его сотрудниками В. Анри указы­вал, что экспериментальная психология дает методы, позволяю­щие замечать незначительные изменения в состоянии психических функций больного, «шаг за шагом следить за ходом болезни», наблюдая положительное или отрицательное влияние способов лечения. Медики обычно видят лишь крупные изменения, не дающие возможности тонко регулировать лечебный процесс.

В 20-х гг. ХХ века появились работы известных зарубежных психиатров: «Медицинская психология» Э. Кречмера и «Медицинская психология» П. Жане, являющие собой попытку систематизировать накопленные знания в патопсихологии.

В дальнейшем новая область психологической науки развивалась под влиянием различных направлений на стыке медицины и психологии.

Развитие отечественной патопсихологии с самых истоков отличалось естественнонаучными традициями. На формирование ее принципов и методов исследования оказала влияние работа И. М. Сеченова «Рефлексы головного мозга» (1863), которая пробила «брешь в стене», разделявшей физиологию и психологию. Сам И. М. Сеченов придавал большое значение слиянию психологии и психиатрии.

Преемником И. М. Сеченова на этом пути стал В. М. Бехтерев, психиатр по образованию, родоначальник материалистически ориентированной экспериментальной психологии и основополож­ник патопсихологического направления в России. Как представи­тель рефлекторной концепции он считал единственно научным объективный метод исследования психической деятельности, тре­бующий по возможности охватывать «всю совокупность фактов внешнего проявления невропсихики и сопутствующих усло­вий…».

Чтобы размежеваться с интроспекционизмом, В. М. Бехтерев отказался от употребления психологической терминологии. Поня­тийный аппарат развиваемой им теории создает впечатление, будто школа В. М. Бехтерева занималась исключительно физио­логией. Однако постановка исследований была направлена глав­ным образом на анализ выполнения экспериментальных задач, а не на особенности нейродинамики.

Но в ходе борьбы с субъективно-идеалистической психологией В. М. Бехтерев, не овладевший диалектическим материализмом, пришел к созданию «рефлексологии», в которой механически рас­щепил реальную деятельность: абсолютизировал ее внешние про­явления и игнорировал психический образ. Из деятельности выхо­лащивался ее мотивационный компонент, позволяющий видеть в человеке субъекта деятельности.

Представителями школы В. М. Бехтерева было разработано много методик экспериментально-психологического исследования душевнобольных. Некоторые из них (методика сравнения поня­тий, определения понятий) вошли в число наиболее употребляемых в отечественной психологии. В работах данной школы отражен богатый конкретный материал о расстройствах восприятия и памяти, мыслительной деятельности, воображения, внимания и умственной работо­способности.

Сохранили значение для современной науки и сформулиро­ванные В. М. Бехтеревым и С. Д. Владычко требования к методи­кам: простота (для решения экспериментальных задач испытуемые не должны обладать особыми знаниями, навыками) и порта­тивность (возможность исследования непосредственно у постели больного, вне лабораторной обстановки).

Основными принципами психологического исследования в клинике в школе В. М. Бехтерева были: использование комплекса методик, качественный анализ расстройства психики, индивидуальный подход, соотнесение результатов исследования с данными здоровых лиц соответствующего возраста, пола, образования.

Использование комплекса методик — наблюдение за испытуе­мым по ходу эксперимента, учет особенностей его поведения, сочетание различных эксперимен­тальных методик для исследования одних и тех же патологи­ческих явлений — способствовало получению богатого объектив­ного материала.

Принцип качественного анализа, выдвинутый в период увле­чения многих исследователей измерительными методами (подход к нарушениям психики как к количественному уменьшению тех или иных способностей), стал традиционным в отечественной пато­психологии. Но теоретическая платформа ученого, особенно в период разработки рефлексологии, ограничивала анализ проте­канием внешних особенностей деятельности. И зафиксированный объективный материал не доводился до подлинно психологиче­ского анализа.

Однако некоторые исследователи, например, К. И. Поварнин, указывали на необходимость учета индивидуальных особенностей больных, поскольку иногда находят дефекты там, где на самом деле резко выражены индиви­дуальные особенности. Так, слабое запоминание возможно не из-за болезни, а как результат плохой слуховой памяти, в чем можно убедиться по запоминанию зрительно воспринятого. Эта идея обогащала принцип соотнесения результатов исследования больных и здоровых.

В клинику был внедрен разработанный А. Ф. Лазурским для нужд педагогической психологии естественный эксперимент. Он применялся в ходе организации досуга больных, их занятий и развлечений — со специальной целью предлагались счетные задачки, ребусы, загадки, задания по восполнению пропущенных в тексте букв, слогов и др.

Таким образом, патопсихология уже в истоках имела все при­знаки, необходимые для утверждения ее научной самостоятель­ности в качестве отрасли психологической науки: предмет иссле­дования — нарушения психики; методы — весь арсенал психо­логических методов; концептуальный аппарат — аппарат психо­логической науки. Другое дело, какое содержание вкладыва­лось в понятие психики представителями различных психологи­ческих течений. В школе В. М. Бехтерева наметились широкие перспективы развития, обозначились теоретические и приклад­ные аспекты нового психологического направления.

Связь с психиатрией осуществлялась исследователями при вос­создании психопатологического синдрома, характерного для раз­ных психических заболеваний. Экспериментальные исследования использовались в решении задач дифференциального диагноза и при наблюдении за динамикой состояния больных в ходе лечения. Это помогало проникать в механизмы психического расстройства. Так, В. М. Бехтерев экспериментально доказал, что в появлении и локализации галлюцинаций у больных играет роль их ориентировочная деятельность — тревожное при­слушивание, всматривание; а также продемонстрировал сходство галлю­цинаций с иллюзиями.

Патопсихологические методы использовались в детской и судебной экспертизе. В. М. Бехтерев и Н. М. Щелованов писали, что данные патологической психологии позволяют почти безоши­бочно распознавать психически несостоятельных школьников, дабы выделить их в специальные учреждения для умственно отсталых.

Практика судебно-медицинской экспертизы порождала потреб­ность в исследованиях на стыке патологической и индивидуаль­ной психологии, которые имели не только практическую, но и теоре­тическую ценность. Намечались и исследования на стыке пато­психологии с социальной психологией. «Влияние больных друг на друга и широкая область нормальной внушаемости и подража­тельности среди здоровых суть крайне интересные вопросы как для психиатра, так и для психолога; этот вопрос заслуживает полного внимания экспериментальной психологии, коллектив­ной психологии, социологии, педагогики и криминальной антро­пологии», — писал К.С. Агаджанянц, ведущий исследователь в области изучения индуцирования психических заболеваний.

Также в школе В. М. Бехтерева наметилась проблема соотношения развития и распада психики, которая нашла раз­решение значительно позднее, на теоретическом фундаменте работ Л. С. Выготского, Б. В. Зейгарник, Б. С. Братуся, М. А. Карева, С. Я. Рубинштейн и В. В. Лебединского.

Вторым крупным центром отечественной психиатрии, в котором развивалась экспериментальная патопсихология, была психиатрическая клиника С. С. Корсакова, организованная в 1887 г. при медицинском факультете Московского университета. Психологическая лаборатория клиники, возглавляемая А. А. Токарским, внесла ценный вклад в понимание механизмов памяти и ее расстройств, меха­низмов и расстройств мышления. А описание проявлений так называемого «корсаковского синдрома» позволило сформировать новые представления о временной струк­туре человеческой памяти, заложило основы для классификации таких видов памяти, как долговременная и кратковременная.

С. С. Корсаков и его сотрудники явились организаторами и участниками Московского психологического общества, ряд заседаний которого был посвящен ознакомлению с методами экспериментально-психологической диагностики психических заболеваний.

Широкую известность в России и за рубежом получили работы Г. И. Россолимо «Психологические профили. Метод количест­венного исследования психологических процессов в нормаль­ном и патологическом состояниях» и А. Н. Бернштейна «Клинические приемы психологического иссле­дования душевнобольных». Это были первые попытки тестовых испытаний.

На становление патопсихологии как особой области знания большое влияние оказали идеи выдающегося психолога Л. С. Выготского: 1) мозг человека имеет иные принципы организации, нежели мозг животного; 2) развитие высших психических функций не предопределено морфологической структурой мозга, они возникают не в результате одного лишь созревания мозговых структур, а формируются прижизненно путем присвоения опыта человечества в процессе общения, обучения, воспитания; 3) поражение одних и тех же зон коры имеет неодинаковое значение на разных этапах психического развития.

Теоретические идеи Л. С. Выготского, получившие дальнейшее развитие в работах его учеников и сотрудников А. Р. Лурии, А. Н. Леонтьева, П. Я. Гальперина, Л. И. Божович, А. В. Запорожца, во многом определили путь патопсихологических и нейропсихологических исследований в нашей стране.

Особое развитие получили патопсихологические исследования в детских психоневрологических учреждениях. Разработаны методики, способствующие ранней диагностике умственной отста­лости; проводится анализ сложных картин недоразвития в детском возрасте с целью поисков дополнительных дифференциально-диагностических признаков и симптомов; используя положение Л. С. Выготскогого о «зоне ближайшего развития», патопсихологи разрабатывают методики «обучающего эксперимента», направ­ленные на выявление прогностически важных признаков обучае­мости, методы игровой психо­коррекции (А. С. Спиваковская, И. Ф. Рапохина, Р. А. Хари­тонов, Л. М. Хрипкова). Значительно возросла роль патопсихо­логов в области трудовой, судебно-психиатрической и судебно-психологической экспертизы.

Быстрый рост исследовательской и практической работы в области экспериментальной патопсихологии способствует тому, что при научных обществах психологов создаются секции, объеди­няющие и координирующие исследования в области патопсихо­логии.

Несколько слов о советском, неоднозначном периоде для становления и развития патопсихологии, ее соотношения с медицинской психологией. Постановление ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе Наркомпроса», вышедшее в 1936 году, на 40 лет если не остановило, то значительно исказило развитие психологии и разных ее областей и в научной, и в практической деятельности. Этот период, завершившийся горбачевской либерализациией и перестройкой во второй половине 80-х годов, изобиловал огульной критикой различных направлений и школ западной психологии, прежде всего психометрического подхода в психодиагностике. Государственный запрет на применение тестов сочетался с осторожным разрешением использования «отечественных тестов» в патопсихологии (С. Я. Рубинштейн, 1971) и нестандартизированных «проб» в нейропсихологии (А.Р. Лурия, 1973). На страницах медико-психологической литературы развернулась бурная полемика относительно содержания понятий «медицинская психология» и «патопсихология», делались попытки подмены развития более широкого направления, к которому относится медицинская или клиническая психология, к одному из ее разделов с методологическим «усечением» предмета, целей и задач. При этом отмечалось, что «отечественная патопсихология самобытна, имеет более высокую степень разработанности по сравнению с другими разделами психологии» (Б.Д. Карвасарский, 1982).

Бурное развитие патопсихология получила в годы Великой отечественной войны за счет богатого эмпирического материала, накопленного в ходе нейропсихологических и патопсихологических исследований, наблюдений за раненными бойцами с локальными поражениями коры головного мозга

Большинство исследователей в настоящее время полагают, что наиболее разработанными областями медицинской или клинической психологии, включающей несколько разделов, являются патопсихология, возникшая на стыках психологии, психопатологии и психиатрии, яркими представителями которой являются Б. В. Зейгарник (1971, 1986), С.Я. Рубинштейн (1976), Ю.Ф. Поляков (1974), а также нейропсихология, сформировавшаяся на базе психологии, неврологии и нейрохирургии (А.Р. Лурия, 1962-1977, Е.Д. Хомская, 1976, Л.С. Цветкова, 1982 и др.).

Перспективным в патопсихологии является направление, цель которого – разработка патопсихологических синдромов, т.е. выявление нарушений в структуре психической деятельности и установление степени изменений психических процессов (интеллектуальных, перцептивных, мнестических и др.). В качестве примера можно привести исследования Ю.Ф. Полякова и его сотрудников. Они касаются выявленных у больных шизофренией нарушений актуализации сведений из прошлого опыта, следствием чего является перестройка перцептивных и других психических процессов, имеющая патогенетическое значение в формировании нарушений психической деятельности при этом заболевании.

Развитие патопсихологии как прикладной психологической науки, начавшееся в психиатрической клинике, в настоящее время расширилось и оказалось полезным для нужд терапевтической, хирургической и других клиник, в психотерапевтической практике, профессиональной гигиене и т. п.

Контрольные вопросы

1. Почему первые исследования в русле отечественной патопсихологии осуществлялись психиатрами, а не психологами?

2. С какими научными дисциплинами больше всего связана патопсихология в процессе своего становления?

3. Какие крупнейшие ученые-патопсихологи Вам известны?

4. В каких медицинских учреждениях полезна деятельность патопсихолога?

С.Я. Рубинштейн: о вкладе развития патопсихологии // Клиническая и специальная психология — 2012. Том 1. № 1

Аннотация

Представленный доклад был сделан на юбилейной конференции «Экспериментальные методики патопсихологии и опыт их применения» и посвящен оценке вклада С.Я.Рубинштейн в отечественную патопсихологию. Даны биографические сведения и основные вехи научной биографии. С.Я.Рубинштейн – тонкий психолог-диагност и экспериментатор, прекрасный педагог и практический клинический (медицинский) психолог. Ее вклад в развитие патопсихологической диагностики и методологии этой науки огромен. Также С.Я.Рубинштейн одна из основателей психологии аномального ребенка в Советском Союзе. Отмечено, что С.Я.Рубинштейн вместе с Б.В.Зейгарник являются создателями отечественной школы патопсихологии.

Ключевые слова: патопсихология, диагностика, патопсихологический эксперимент, С.Я.Рубинштейн, Московская школы психологии, психология аномального ребенка

Рубрика издания: Хроника

Тип материала: доклад

Для цитаты: Николаева В. В. С.Я. Рубинштейн: о вкладе развития патопсихологии [Электронный ресурс] // Клиническая и специальная психология. 2012. Том 1. № 1. URL: https://psyjournals.ru/journals/cpse/archive/2012_n1/49977 (дата обращения: 28.04.2023)

Полный текст

Уважаемые коллеги, дорогие участники конференции! Я вижу сегодня здесь, в аудитории, как это и всегда бывает, много молодых лиц. События, к которым мы обращаемся сегодня — это дела далекого прошлого; речь идет о человеке, патопсихологе, ушедшем из жизни в 1990 году, следовательно, некоторые из здесь присутствующих еще только родились в те годы, а может быть, и не родились еще. Я думаю, что среди присутствующих немного тех, кто непосредственно общался с С.Я. Рубинштейн, кто слушал её лекции; еще меньше тех, кто непосредственно работал с нею. Мне повезло: в послестуденческие годы, в течение почти 10 лет, я работала в тесном контакте и под руководством С.Я. Рубинштейн в лаборатории Б.В. Зейгарник. Это были 1960-е годы, лаборатория Московского НИИ психиатрии, тогда Минздрава РСФСР.

То, о чем сегодня я буду говорить, я думаю, многим в этой аудитории известно, но без обращения к этим, казалось бы, уже известным положениям обойтись просто невозможно, вспоминая С.Я Рубинштейн. Должна сказать, что тема этой конференции «Экспериментальные методики патопсихологии и опыт их применения» сформулирована удачно. Имя С.Я. Рубинштейн в настоящее время и известно, может быть, большинству именно по книге «Экспериментальные методики патопсихологии», которая много раз переиздавалась, начиная с 1970-х годов. Этим вкладом в психологическую практику, конечно, деятельность С.Я.Рубинштейн не ограничивается.

Все присутствующие, я думаю, знают, что становление Московской психологической школы связано с именем профессора Блюмы Вульфовны Зейгарник, но, начиная с 1940-х годов прошлого века, на протяжении нескольких десятилетий рядом с Б.В.Зейгарник стоит неизменно С.Я.Рубинштейн. Да и ушли они из жизни практически одновременно: в 1988 году — Б. В.Зейгарник, 1990 году — С.Я.Рубинштейн. С.Я Рубинштейн — многолетний друг Б.В. Зейгарник, и об этой дружбе можно судить по некоторым фактам, некоторым наблюдениям, о которых я сейчас специально говорить не буду. Важнее то, что С.Я.Рубинштейн была многолетней соратницей Б.В. Зейгарник. Вспоминая прошлое, можно сказать, что мы наблюдали в течение многих лет своего рода феномен научного симбиоза. Когда обращаешься теперь к текстам Б.В. Зейгарник и С.Я Рубинштейн, не всегда можем точно сказать, кто из них является автором того или иного положения, кто первый высказал ту или иную идею. Сотрудничество С.Я.Рубинштейн с Б.В.Зейгарник, конечно, опиралось на их единомыслие в теоретическом, методологическом отношении, они были представителями одной научной школы, школы «Выготского – Леонтьева – Лурии». И это единомыслие выразилось и в представлении о предмете патопсихологии, и в понимании её проблем и способов их решения, и в понимании возможностей практического применения результатов исследований.

Напомню некоторые известные многим из присутствующих положения, в которых, собственно, и реализовалось их единодушие в понимании предмета патопсихологии. Вслед за Б.В.Зейгарник, патопсихология рассматривается С.Я.Рубинштейн как особая ветвь психологии, как пограничная область знаний между психологией и психиатрией. Напомню также, что предметом патопсихологии, как полагала и С.Я.Рубинштейн, является изучение психологических закономерностей и механизмов нарушения психики у больных с различными формами психической патологии. В рамках этого подхода патопсихология как область психологии опирается на понимание закономерностей развития и функционирования психики в норме, использует понятийный аппарат общей психологии для квалификации нарушений психики, следует логике общепсихологического анализа при оценке нарушений психики. В рамках этого же подхода, опирающегося на работы школы «Выготского – Леонтьева – Лурии», выделены определенные этапы психологического анализа. Во-первых, это выделение в клинической картине заболевания психологических, т. е. культурно детерминированных феноменов нарушения психики. Во-вторых, это изучение психологических механизмов их возникновения. И, в третьих, это раскрытие основных закономерностей функционирования. С.Я.Рубинштейн неоднократно отмечала, что только после психологической квалификации клинических явлений в понятиях современной психологии возникает возможность анализа их генеза и механизмов функционирования.

Напомню еще одно методологическое положение, которому придавалось большое значение в работах школы Зейгарник и, следовательно, в работах С.Я.Рубинштейн: основные, именно основные, психологические закономерности развития и функционирования психики в условиях болезни те же самые, что и в норме. Однако они реализуются в искаженной форме в силу ряда причин: во-первых, в связи с изменением биологических условий функционирования психики при патологии мозга; во-вторых, вследствие особых, ограниченных болезнью, т.е. узких рамок жизнедеятельности больных. Эти общие методологические положения нашли в развернутом виде отражение в статье С. Я.Рубинштейн, которая называется так: «О причинности психопатологических явлений». Я позволю себе привести довольно длинную цитату из этой работы: «Болезнь повреждает нервную систему, её структуру, высшую нервную деятельность. Человек, обладающий такой поврежденной нервной системой, продолжает жить, он пытается познавать окружающую действительность, действовать, общаться с другими людьми; в процессе этой жизнедеятельности больного и формируются психопатологические явления. …Из ставшего для нас азбучным положения, что вся психическая жизнь является деятельностью мозга, вовсе не следуют, что причины психического нужно искать в мозгу, это неверно ни для нормы, ни для патологии. Различные нарушения психики проявляют себя не как непосредственный продукт больного мозга, а в собственной активности больных, т.е. при соприкосновении больного человека с требованиями действительности».

Опираясь на сформулированные методологические положения, С.Я.Рубинштейн выдвигает тезис о возможности (и даже обязательности) использования экспериментального метода для изучения сложных психопатологических явлений. Одна из её работ так и называется: «Использование экспериментального метода для изучения психопатологических явлений». Замечу, что в данном контексте речь идет не о нарушении отдельных, функций: памяти, мышления и т.д. Речь идет о сложных психопатологических новообразованиях, таких как галлюцинации, бред и т.д. Сусанна Яковлевна отмечает, что именно эксперимент в патопсихологии есть основной способ исследования механизмов нарушения психики, позволяющий ответить на вопрос о том, как разрушилась нормальная психическая деятельность и чем она отличается от нормы. С.Я.Рубинштейн, мы видим это из её работ, намечает несколько реальных путей экспериментального психологического изучения психопатологических явлений. Таких путей она называет три:

1. Варьирование условий, которые могут усилить или ослабить психопатологическое явление, т.е. варьирование ситуаций, в которых наблюдается  больной.
2. Варьирование деятельности больного, например, по способам предъявления ему задач различного типа.
3. Искусственное варьирование состояния больного посредством специальных, не имеющих терапевтических целей однократных лекарственных воздействий.

Таким образом, опираясь на общепсихологические представления о сущности психического, С.Я.Рубинштейн одной из первых в отечественной патопсихологии (нельзя в этой связи не вспомнить работы школы Бехтерева) выдвигает в качестве важнейшей проблему, требующую именно психологического изучения: исследование механизмов возникновения сложных психопатологических явлений. Более того, она формулирует методологические принципы подобного исследования, разрабатывает конкретные экспериментальные приемы, методики и проводит несколько циклов исследований, результатами которых явилась эмпирические доказательства ряда важных теоретических положений отечественной патопсихологии.

Надо сказать, что С.Я.Рубинштейн как психолога, как исследователя характеризует такая черта, как умение поставить проблему, найти тот аспект исследования, который доступен изучению на данном этапе развития наших знаний. Мне кажется, что работы, к которым я обращусь, являются одним из примеров такого успешного выбора аспекта исследования. Я имею в виду одно из наиболее крупных из завершенных С.Я. Рубинштейн исследований – работу, направленную на изучение психологических механизмов симптомообразования на клинической модели обманов слуха, т.е. слуховых галлюцинаций у больных с различными психическими заболеваниями. Работа эта известна специалистам очень хорошо, я не буду подробно её излагать, остановлюсь только на кратком комментарии. Опираясь на обширные литературные данные относительно клиники и патофизиологии обманов слуха, а также возможности появления галлюцинаторных переживаний у психически здоровых людей в особых условиях (изоляции и т.д.), С.Я.Рубинштейн формулирует собственную гипотезу исследования, которая в кратком варианте может быть представлена следующим образом: истинная галлюцинация не есть восприятие без объекта, а именно такое определение мы находит в психиатрии. Галлюцинация является искаженным восприятием слабого, может быть, подпорогового раздражителя и в этом смысле принципиально не отличается от иллюзий восприятия. (Мы видим, что здесь Сусанна Яковлевна продолжает традицию тех исследований галлюцинаций, которые были начаты В.М.Бехтеревым). В патогенезе слуховых галлюцинаций важную роль играет собственная эмоционально насыщенная активность пациента, направленная на поиск сенсорной информации или, как это называет С.Я. Рубинштейн, тревожное прислушивание к звукам, особенно, плохо различимым. Напомню, что в соответствии с задачами работы пациенты помещались в звукоизолированную комнату, куда транслировались слабые звуковые сигналы различного типа, и испытуемым давалась установка на прислушивание и опознание предметного источника звука. Основной результат – появление в этих экспериментальных условиях обманов слуха, т.е. истинных слуховых галлюцинаций у больных с различными заболеваниями, переживших в прошлом галлюцинаторные эпизоды, и отсутствие в этой экспериментальной ситуации галлюцинаций у здоровых испытуемых. При этом, что характерно, на начальных этапах заболевания, (прежде всего, конечно, у больных шизофренией) эксперимент провоцировал лишь искажения реального звукового раздражителя, на более поздних – фиксированный в опыте болезни галлюцинаторный образ. Данный факт позволил сделать вывод о том, какое влияние оказывает опыт (в частности, галлюцинаторный) больных на содержание галлюцинаций, их интенсивность, эмоциональную насыщенность, связанную с самим характером опыта восприятий в прошлом. Качество галлюцинаций связано с жизненным личностным опытом пациентов, а так же с особенностями ситуаций болезни в целом.

С.Я.Рубинштейн по итогам этого эксперимента делает также вывод (на мой взгляд, важный в теоретическом отношении) о том, что слуховые обманы возникают именно как результат собственной сложной активности самого пациента. Сусанна Яковлевна также предполагает на основании этого эксперимента, что подобным образом могут быть исследованы в специально организованном эксперименте другие сложные психопатологические явления и говорит она об этом так: «Гипотезу о роли активности больного человека правомерно отнести ко многим иным психопатологическим явлениям. Мне кажется, что здесь мы видим проблему, которая существует и до настоящего времени, поскольку поиск психологических механизмов симптомогенеза, в особенности, когда речь идет о сложных психопатологических нарушениях, поиск этих механизмов остается проблемой важной и в настоящее время одной, на мой взгляд, из сложных актуальных проблем». Меня удивляет только то, что при таком количестве психологов, которые воспитаны разными университетами, к настоящему времени проблема изучения психологических механизмов появления сложных психопатологических явлений не привлекает внимание молодых специалистов. Понятно, что проблема сложная, но, на мой взгляд, есть современные технические возможности организации эксперимента, которые позволят получить новые экспериментальные факты или выдвинуть новые гипотезы. Я и думаю, сама С.Я.Рубинштейн не считала, что её исследования слуховых галлюцинаций разрешает проблему природы галлюцинаций в целом; я так же не считаю, что её работа, посвящённая обманам слуха, разрешает проблему генеза этих сложных нарушений. Конечно, проблема изучения механизмов остается, то же самое могу сказать о проблеме бреда, нарушений сознания и т.д.

Остановлюсь очень коротко еще на одной проблеме, которой посвящён отдельный цикл исследований Рубинштейн – это соотношение распада и развития психики. Проблема эта старая, поставленная еще в середине 30-х годов Л. С.Выготским. Проблема, которая является одной из традиционных и для современной патопсихологии; ее актуальность, на мой взгляд, не вполне угасла хотя бы потому, что в содержании запросов, которые исходят от клиницистов, например, в условиях экспертизы, мы до сих пор слышим формулировки такого рода: «Ответьте, пожалуйста, какому более раннему онтогенетическому периоду соответствует состояние психики, скажем, больного, проходящего экспертизу». Я специально несколько утрированно сформулировала этот вопрос. Главное – эта проблема, до сих пор существует.

Для эмпирического доказательства положения о том, что распад психики не есть негатив её развития, С.Я.Рубинштейн обратилась к изучению распада навыков и практических умений у психически больных позднего возраста. Выбор данного аспекта исследования опять не случаен. С одной стороны, в общей и возрастной психологии хорошо представлено описание закономерностей становления и формирования навыков в онтогенезе, с другой стороны, в клинических и нейрофизиологических исследованиях накоплен богатый материал о нарушениях навыков при локальных поражениях мозга. При психических заболеваниях позднего возраста (сосудистых, атрофических и т.д.) многие нарушения навыков возникают вследствие общемозгового поражения; как правило, у этих больных наряду с распадом сложных навыков письма, чтения, счета обнаруживается утрата навыков и бытового самообслуживания, умения выполнять простейшие практические действия на фоне интеллектуального снижения, падения умственной работоспособности, изменений личности и т.д. В работе Рубинштейн обширная выборка больных старшего возраста была исследована с помощью простейших диагностических приемов. Кроме изучения письма, чтения, счета больным, предлагалось, например, зашнуровать ботинок, открыть ключом замок, положить лист бумаги в конверт, разрезать ножницами лист бумаги и т.д. Т.е. выполнить простейшие бытовые действия. Выявлено, что в основе нарушений привычных действий у этих больных лежат различные факторы. Так, при сосудистой патологии мозга на первый план выходит, как отмечает С.Я. Рубинштейн, грубое изменение динамики, резкое колебание тонуса психической активности и уменьшение количества одновременно учитываемых раздражителей. В этом случае нарушения сочетаются с многочисленными компенсаторными действиями больного, направленными на маскирование собственной несостоятельности. Например, повышение самоконтроля при выполнении привычных действий сопровождается не только замедлением темпа их выполнения, но и дезавтоматизацией всего процесса с выпадением отдельных звеньев или их искажением. Таким образом, возникает сложная мозаичная картина нарушений за счет включения в неё вторичных, психологических по генезу вследствие неуспешной компенсации-нарушений, привычных действий и сложных навыков.

Иная картина описана С.Я.Рубинштейн при атрофических заболеваниях мозга, в частности, при болезни Альцгеймера. Было показано, что наблюдается постепенное, грубое разрушение как сложных, так и простых умений с утратой прошлого опыта, прежде всего, вследствие грубой патологии памяти и интеллекта без заметных компенсаторных образований. Однако и в этом случае у ряда пациентов выявляется островки сохранных, сформированных в преморбиде действий и навыков. Скажем, навыков, которые актуализируются в полном соответствии с характером ситуации. Например, больной, который не может даже застегнуть пуговицу вследствие грубого нарушения привычных действий, всегда встает при входе в кабинет женщины; пытается, опередив её, поднять уроненный ею карандаш и т.д. Т.е. сохраняет сложные социальные навыки поведения на фоне распада более простых. Подобного рода факты показывают, что даже при грубом органическом поражении мозга с картиной развивающейся деменции происходит не простое сокращение, уменьшение психических возможностей, но возникает каждый раз особая, сложная структура психической жизни, качественно иная, чем у ребенка на ранних этапах онтогенеза.

Круг научных интересов С.Я.Рубинштейн в патопсихологии широк, тематика её работ разнообразна. Я обозначу тезисно еще некоторые темы исследований, выполненных С.Я.Рубинштейн.

Например, применение однократных фармакологических проб для изучения динамики психопатологической симптоматики и уточнения прогноза последующей фармакотерапии. С.Я.Рубинштейн нигде в своих опубликованных работах специально не высказывала мысль о том, как важно изучение больных, проходящих фармакотерапию, на разных этапах при применении разных препаратов. Но в устных беседах, в тех дискуссиях, которые проходили в свое время в лаборатории Б.В.Зейгарник, отчетливо звучала её мысль о том, что современная фармакология открывает новые возможности экспериментального изучения нарушений психики, поскольку при применении разных препаратов появляется возможность «расщепить» синдром. То есть, выявить те нарушения, которые являются стабильными, стержневыми, и те из них, которые не носят стойкого характера, преходящие. Следовательно, можно в таком случае ставить вопрос о том, почему одни стабильные, а другие носят динамический характер. Мне кажется, это тоже проблема, которая открывает хорошие исследовательские перспективы и для современных специалистов в сфере экспериментального изучения нарушений психики с использованием возможностей современной психофармакологии.

Работы Сусанны Яковлевны посвящены психологическому обоснованию учебных и трудовых рекомендаций больным в контексте организации реабилитационной работы с ними; проблеме внутренней картины болезни. Эта тема широко обсуждается в последние десятилетия в нашей отечественной практике, в литературе как психиатрической, так и психологической. Специалисты разного профиля занимаются изучением внутренней, т.е. субъективной, самим больным созданной картиной болезни. Имеются разные гипотезы о том, что это за феномен. Но напомню, что после работы Р.А.Лурия, отца А.Р.Лурия, опубликованной в  середине 30-х годов, «Внутренняя картина болезни и иатрогенные заболевания», до конца 1960-х годов, в сущности, никто не вспоминал о существовании этого феномена. И именно С.Я.Рубинштейн возвратила его в практику, сформулировала научную исследовательскую проблему патопсихологии и шире – клинической психологии в целом. А это тоже особенность С.Я.Рубинштейн – находить, «выкапывать» проблемы, которые становятся актуальными на определенном этапе развития нашего знания.

Я назову еще одну проблему: разработка и апробация новых психодиагностических методик, что, собственно, важно в контексте темы данной конференции. Напомню всем, что Сусанна Яковлевна создала ряд новых методик, а также модификаций уже известных диагностических процедур. Например, методика самооценки Дембо-Рубинштейн. Я могу сказать, что была свидетелем того, как эта методика зарождалась в 1966 году, после московского международного психологического конгресса, на который приезжали многие крупные зарубежные психологи, в том числе Тамара Дембо. Тамара Дембо была соученицей Б.В.Зейгарник у К.Левина в Берлине. Она общалась с Блюмой Вульфовной, приходила в лабораторию Зейгарник, и именно она демонстрировала свой прием шкалирования самооценки. Этим приемом она пользовалась при работе с больными, получившими травмы во время Второй мировой войны. Этот прием был заимствован лабораторией Б.В.Зейгарник, модифицирован С.Я.Рубинштейн, и на сегодняшний день мы имеем много модификаций с качественной и количественной обработкой результатов. Могу назвать такие методики, как выбор ценностей, методика зрительно-моторной координации. Описание этих методик вы найдете в пособии Рубинштейн «Экспериментальные методики патопсихологии».

И, наконец, мне хотелось бы сказать о том, как значителен вклад С.Я.Рубинштейн в создание особого рода диагностической процедуры, получившей название «патопсихологический эксперимент». Понятно, что речь идет в этом случае об эксперименте особого рода, отличительной особенностью которого является включение экспериментатора (психолога, диагноста), его личности, его оценок в качестве важнейшего фактора воздействия на пациента с целью стимуляции его к деятельности, актуализации эмоционального опыта пациента, эмоционального ответа, критического отношения. Такую диагностическую процедуру можно назвать моделирующим экспериментом: воспроизводящим реальный пласт жизни, отношений, позволяющим воспроизводить реальные жизненные ситуации в общении пациента с диагностом, более того, позволяющим актуализировать умственный и личностный потенциал больного, его скрытые возможности, способность к сотрудничеству, компенсаторные ресурсы. Должна сказать, что сама Сусанна Яковлевна владела этим диагностическим инструментом виртуозно и многие поколения психологов обучила этому типу психодиагностики.

Несколько слов о том, насколько важна роль С.Я. Рубинштейн в оформлении, в организационном становлении патопсихологии. В те годы, годы возвращения психологии в жизнь, в практику, требовалось очень много усилий для того, чтобы, так сказать, завоевать место под солнцем. Именно тогда при активном участии С.Я.Рубинштейн в контакте с нашими ленинградскими коллегами были изданы первые методические письма, первые рекомендации, адресованные медицине, относительно того, что такое медицинский психолог, как он должен работать, какая нагрузка должна быть ему рекомендована, какими правами он обладает. Первые попытки юридического, организационного оформления психологической практики зародились в патопсихологии при активном участии С.Я.Рубинштейн.

Я могу назвать еще одну область психологии, в которой развитие  практической службы активно проходило в те же годы: это инженерная психология, а позже, в 70-90 гг. , мы увидели развертывание схемы психологических служб. Что касается личности С.Я. Рубинштейн, наверное, я скажу об этом в мемуарной части конференции. Желаю успеха участникам конференции. Спасибо.

Уважаемые коллеги, хочу сказать о личности С.Я.Рубинштейн. Здесь уже много было сказано о Сусанне Яковлевне,  хотя на самом деле мы все знаем о ней очень мало. Это были люди, я имею в виду Сусанну Яковлевну и Блюму Вульфовну, того поколения, представители которого не любили делиться воспоминаниями. Вспомним, в какие годы им пришлось жить. То, что Сусанна Яковлевна оставила какой-то мемуарный труд, о котором здесь говорила Алла Борисовна, удивительно, потому что люди этого поколения в массе своей были подготовлены жизнью к тому, что мемуары, письма и т.д. оставлять не надо. Поэтому, несмотря на многолетнее общение с Сусанной Яковлевной, много ли я могу сказать о ней? И эта маленькая квартирка, в которой я тоже бывала. И эта абсолютная безбытность, абсолютная – на протяжении всей жизни. Я хочу сделать несколько замечаний и выразить некоторое несогласие с теми суждениями, которые здесь прозвучали в устах моих коллег относительно Сусанны Яковлевны, её характера. Ну, прежде всего, в отношении формулы «Сусанна Яковлевна – солдат». Не могу с этим согласиться. Солдат – это служба. Сусанна Яковлевна, её деятельность, научная, практическая – Служение. А это качественно иная психологическая характеристика деятельности. Служение выражалось в отношении, прежде всего, к делу, которое она любила, а она любила патопсихологию. Здесь уже звучала мысль, что Сусанна Яковлевна «кого любила, того любила». Она любила тех, кто любил патопсихологию. И для неё это был едва ли не единственный надежный критерий: верность делу, которое избрал. И это не было натужно, не было позой, это было истинной ценностью для неё.

Затем служение в дружбе. Здесь уже говорилось о том, что она была дружна с Блюмой Вульфовной многие годы, с 1930-х годов. Когда муж Блюмы Вульфовны был арестован, она оказалась в невероятно тягостном положении с маленьким ребенком на руках и в ожидании другого ребенка. Кто ходил на Лубянку с тем, чтобы узнать, как обстоит дело? Сусанна Яковлевна Рубинштейн. И даже те, для кого это  время – далекое прошлое, конечно, представляют себе, что это был за поступок. Это поступок служения, и это служение было на протяжении всей жизни. Даже те два года которые Сусанна Яковлевна прожила после смерти Блюмы Вульфовны это было служение памяти друга, и мы все были свидетелями (те, кто знал и общался) этого служения. Я вспоминаю одну из последних встреч с Сусанной Яковлевной, по-видимому, в первый период её последней болезни. Чем она была озабочена? Кто возьмет в свои руки дело патопсихологии! Кто продолжит? И этот вопрос встал именно потому, что все мы (я имею в виду Бориса Сергеевича Братуся, Елену Теодоровну Соколову) были выращены в лаборатории патопсихологии, но все, так сказать, «разлетелись», каждый обрел свой интерес профессиональный. Кто-то «ушел» в психотерапию, кто-то в общую психологию, как Борис Сергеевич. У каждого было свое дело, своя проблема, и незадолго до смерти Сусанну Яковлевну волновало, как будет обстоять дело, что ждет патопсихологию.

О бескомпромиссности Сусанны Яковлевны. Она была бескомпромиссной, она была трудным человеком, и мы все в разные периоды испытывали на себе тяжесть её характера и ссорились с ней; Блюма Вульфовна Зейгарник нас как-то мирила. Я помню, был какой-то эпизод, юбилей, по-моему, Сусанны Яковлевны, 70 лет, я и кто-то из моих коллег, вышедших из лаборатории Блюмы Вульфовны, сказал: «Нет, мы на юбилей не пойдем!». Блюма Вульфовна горько так посмотрела на меня и сказала: «Ну, вы не знаете Сусанну Яковлевну, она хороший человек и замечательный друг, а от своего характера она сама в первую очередь страдает».

О том, что хороший человек, несколько слов. Скольких людей она выучила, как здесь уже говорилось. Она приглашала в лабораторию или к себе домой, учила «из рук в руки» основам патопсихологической диагностики, с любовью, но строго. Скольких человек она устроила на работу в медицине – я думаю, что пальцев двух рук не хватит, чтобы перечислить. И это делалось строго, последовательно, ответственно, с соответствующими наставлениями, что нужно быть преданными делу, служить своему делу.

Сусанна Яковлевна была человеком эмоциональным, страстным – отсюда её бескомпромиссность. Насчет ее отношения к психометрике я позволю себе тоже несколько комментариев. Не измерения как таковые, не против них выступала Сусанна Яковлевна Рубинштейн, а в защиту тезиса (и это она подчеркивала и в ряде работ, и в устных беседах, и я сегодня уже об этом упоминала и повторю еще раз): считать можно, но нужно знать, что считаем. Только первоначально выполнив качественную психологическую работу, соотнеся феномен патологический с общепсихологическим, встроив его в современную психологическую конструкцию, можно считать.

Итак, жизнь Сусанны Яковлевны – Служение: делу, профессии, дружбе. Много ли мы знаем таких людей?

Николаева Валентина Васильевна, доктор психологических наук, профессор, кафедра нейро- и патопсихологии, факультет психологии, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, Москва, Россия, e-mail: valentvas99@mail. ru

Метрики

Просмотров

Всего: 8629
В прошлом месяце: 40
В текущем месяце: 44

Скачиваний

Всего: 3386
В прошлом месяце: 1
В текущем месяце: 1

В поисках девятой дисциплины: История патофизиологии с акцентом на патофизиологию в Варне, Болгария – Празднование 100-летия патофизиологии в Болгарии

Обзор

. 2 апр. 2018 г.; 10(4):e2404.

doi: 10.7759/cureus.2404.

Георгий С. Стоянов ¹ , Галина Насковская ² , Эмран Лютфи ³ , Румяна Кирнева ² , Камелия Братоева ⁴

Принадлежности

• ¹ Кафедра общей и клинической патологии, судебной медицины и деонтологии, Медицинский университет — Варна «Проф. Д-р Параскев Стоянов», Варна, БГР.
• ² Кафедра физиологии и патофизиологии, Отделение патофизиологии, Медицинский факультет, Медицинский университет — Варна «Проф. Д-р Параскев Стоянов», Варна, БГР.
• ³ Студент медицинского факультета Медицинского университета — Варна «Проф. Д-р Параскев Стоянов», Варна, БГР.
• ⁴ Кафедра физиологии и патофизиологии, кафедра патофизиологии, Медицинский университет — Варна «Проф. Д-р Параскев Стоянов», Варна, БГР.

• PMID: 29872585
• PMCID: PMC5984271
• DOI: 10. 7759/куреус.2404

Бесплатная статья ЧВК

Обзор

Джордж С. Стоянов и соавт. Куреус. 2018 .

Бесплатная статья ЧВК

. 2 апр. 2018 г.; 10(4):e2404.

doi: 10.7759/cureus.2404.

Авторы

Георгий С. Стоянов ¹ , Галина Насковская ² , Эмран Лютфи ³ , Румяна Кирнева ² , Камелия Братоева ⁴

Принадлежности

• ¹ Кафедра общей и клинической патологии, судебной медицины и деонтологии, Медицинский университет — Варна «Проф. Д-р Параскев Стоянов», Варна, БГР.
• ² Кафедра физиологии и патофизиологии, Отделение патофизиологии, Медицинский факультет, Медицинский университет — Варна «Проф. Д-р Параскев Стоянов», Варна, БГР.
• ³ Студент медицинского факультета Медицинского университета — Варна «Проф. Д-р Параскев Стоянов», Варна, БГР.
• ⁴ Кафедра физиологии и патофизиологии, кафедра патофизиологии, Медицинский университет — Варна «Проф. Д-р Параскев Стоянов», Варна, БГР.

• PMID: 29872585
• PMCID: PMC5984271
• DOI: 10. 7759/куреус.2404

Абстрактный

Патофизиология — медицинская наука, предметом которой являются изменения регуляторных механизмов, связанных с возникновением, развитием и исходом заболеваний. Первые лекции по патофизиологии были прочитаны в 179 г.0 в Эрфуртском университете, Германия, профессором Августом Хеккером, который в 1791 году также опубликовал первую работу по дисциплине — «Grundriss der Physiologia pathologica» на 770 страницах. Преподавание патофизиологии как самостоятельной дисциплины было введено академиком Виктором Пашутиным в Казанском университете в России в 1874 году. Академик Пашутин назвал эту новую дисциплину «Патологическая физиология и экспериментальная медицина». Несмотря на убежденность Пашутина в том, что патологическая анатомия и патофизиология являются неразделимыми частями единого целого, его ученики, академик Николай Аничков и проф. два идеологических поля. Королевским указом от 29 ноября, 1917 г., в «Болгарской государственной газете» были опубликованы поправки к закону о народном образовании, вводившие новые университетские «дисциплины и кафедры». Под номером девять в законе находится дисциплина «Патологическая физиология и экспериментальная медицина». В силу различных факторов кафедра патологической физиологии и экспериментальной медицины была единственной из первых 25 кафедр, которая не была создана. Начало обучению патофизиологии в Болгарии положили проф. Васил Моллов и доц. Проф. Минко Добрев, однако из-за их безвременной смерти курс продлился всего три года (1936-1939) и в следующем учебном году продолжена не была. В начале 1946/47 учебного года на кафедру патологической анатомии Софийского университета были зачислены два ассистента патофизиологии. В следующем году в только что основанном Пловдивском университете и вскоре после этого в Софийском университете была образована отдельная кафедра. За 100 лет с момента своего законодательного учреждения, 82 года с момента его неофициального основания и 71 год с момента его академического создания патофизиология в Болгарии отличилась научным, административным и клиническим вкладом. Болгарская патофизиология за 57 лет работы в Варне широко продолжила эту традицию, внося огромный вклад.

Ключевые слова: история медицины; патологическая физиология; патофизиология; патофизиология в Болгарии; патофизиология в варне.

Заявление о конфликте интересов

Авторы заявили об отсутствии конкурирующих интересов.

Цифры

Рисунок 1. Государственный вестник (на болгарском языке).

Год…

Рисунок 1. Государственный вестник (на болгарском языке).

Год XXXIX, выпуск 226.

Рисунок 1. Государственный вестник (на болгарском языке).

Год XXXIX, выпуск 226.

Рисунок 2. Профессор Здравка Кемилева, 1961 год.…

Рис. 2. Профессор Здравка Кемилева, 1961 год. Фотография сделана во время церемонии открытия…

Рис. 2. Профессор Здравка Кемилева, 1961 г. Фотография сделана во время церемонии открытия Первого научного собрания ГМИ Варна.

Предыстория на болгарском языке переводится как Первая научная конференция HMI Варна 1965. HMI: Высший медицинский институт

Рисунок 3. Доцент Иван Козарев о…

Рис. 3. Доцент Иван Козарев после выхода на пенсию, 2003 г.

Рис. 3. Доцент Иван Козарев после выхода на пенсию, 2003 г.

Рисунок 4. Доцент Калинка Демирева, около…

Рис. 4. Доцент Калинка Демирева, 1985 г.р.

Рис. 4. Доцент Калинка Демирева, 1985 г.

Рис. 5. Доцент Цветан Цеков калибрует…

Рисунок 5. Доцент Цветан Цеков калибрует аппарат ЭЭГ, около 19 лет.80.

ЭЭГ: Электроэнцефалограмма

Рис. 5. Доцент Цветан Цеков калибрует аппарат ЭЭГ, около 1980 г.

ЭЭГ: Электроэнцефалограмма

См. это изображение и информацию об авторских правах в PMC

Похожие статьи

• Столетие со дня рождения академика, профессора, доктора Исака Тадзера, основателя патофизиологии и ядерной медицины в Македонии.

  Каранфильски Б. Каранфильский Б. Прил (Македон Акад Наук Умет Одд Мед Науки). 2017 сен 1; 38 (2): 9-17. doi: 10.1515/prilozi-2017-0017. Прил (Македон Акад Наук Умет Одд Мед Науки). 2017. PMID: 28991760

• [Учредительный конгресс Международного общества патофизиологии].

  [Нет авторов в списке] [Нет авторов в списке] Патол Физиол Эксп Тер. 1991;(6):1-7. Патол Физиол Эксп Тер. 1991. PMID: 1818273 Русский.

• Деятельность профессора Курта Краузе в Болгарии.

  Иванова Т. Иванова Т. Историко-медицинский ветеринар. 1999;24(1):1-8. Историко-медицинский ветеринар. 1999. PMID: 11623709

• Современная физиология физических упражнений: пятьдесят лет спустя после закрытия Гарвардской лаборатории усталости.

  Типтон СМ. Типтон СМ. Exerc Sport Sci Rev. 1998; 26:315-39. Exerc Sport Sci Rev. 1998. PMID: 9696994 Обзор.

• Память о профессоре Тадеуше Марциняке — Львовская традиция во Вроцлаве.

  Какала Р.Р., Возняк С., Порволик М., Домбровский П., Домагала З., Какала А., Гворис Б. Какала Р.Р. и соавт. Adv Clin Exp Med. 2015 янв-февраль;24(1):173-8. дои: 10.17219/асем/38084. Adv Clin Exp Med. 2015. PMID: 25923103 Обзор.

Посмотреть все похожие статьи

Рекомендации

1. 1. Хекер АФ. Эрфурт: Леманн; 1791. Grundriss der Physiologia pathologica.
2. 1. София: Медицина и физкультура; 1958. 40 лет медицинскому факультету, 1918-1958 гг.
3. 1. Куртев В., Ганева В., Серафимов П. Малеев А., ред. София: Медицина. София: Медицина и физкультура; 1986. Болгарская медицина и медицинские работники.
4. 1. Параскева Стоянова». Альманах. |. Варна: Медицинский университет; 2002 г. Медицинский университет — Варна «Проф. Доктор Параскева Стоянов» Альманах 1961|2002.

Типы публикаций

Эволюционные изменения в патологии и наше понимание болезни — полный текст — патобиология

История патологии связана с вскрытиями, вскрытиями, микроскопией, а также развитием гистопатологических, иммуногистохимических и молекулярных методов. Благодаря этим методам наше понимание анатомии и болезней улучшилось, а модели патогенеза со временем постепенно уточнялись. В данном обзоре обсуждаются ключевые вехи развития патологии как отрасли медицинской науки от древних цивилизаций до наших дней.

Введение

Патология в современной медицине определяется как изучение болезни и этимологически означает «учение о страдании» (греч. pathos = страдание, logos = изучение) [1]. Сегодня патология практикуется как медицинская дисциплина, которая лежит в основе многих аспектов ухода за пациентами, включая диагностическое тестирование, прогнозирование и рекомендации по методам лечения. Это в основном включает в себя исследование материала, полученного из человеческого тела, такого как биологические жидкости (как в случае химической патологии и микробиологии), хирургически резецированные органы (как в случае гистопатологии) или самого человеческого трупа (как в случае судебно-медицинской патологии). Как мы поняли, что это ключ к пониманию болезни? Кто изобрел эти методы диагностики? В этой статье мы заглянем через призму ретроспективы в историю патологии и исследуем, как развивалась эта область.

Древние цивилизации

Первые зарегистрированные попытки человечества описать болезнь можно найти в серии египетских медицинских папирусов. Из них наибольшее внимание уделяется двум — папирусу Эберса (ок. 1500 г. до н. э.), известному как крупнейший документ древнеегипетской медицины длиной 68 футов, содержащий в общей сложности 811 фармакологических рецептов [2], а также Папирус Эдвина Смита (ок. 1700 г. до н.э.), который считается старейшим из известных хирургических текстов по лечению ран [3].

Согласно папирусу Эберса, древние египтяне предполагали, что 22 сосуда (также известные как « mtw ») составляют основу физиологии человека. Сосуды мыслились как каналы, по которым текли различные вещества и открывались во внешнюю среду через естественные телесные отверстия. Отдельная религиозная концепция « maat » (равновесие, порядок, справедливость) руководила их объяснением болезни, согласно которой здоровье требовало баланса течения внутри mtw -сосудов, точно так же, как их страна зависела от регулярности течения Нила. затопление для орошения сельскохозяйственных культур [4]. Медицина и религия были тесно переплетены, и строгой дихотомии естественное-сверхъестественное не существовало; в то время как травматические повреждения или вредные вещества могут препятствовать потоку в течение mtw — сосуды и разрушить maat , считалось, что боги могли сделать то же самое в качестве формы божественного наказания [4]. Еще один пример, иллюстрирующий это, можно найти в папирусе Эдвина Смита, в котором описано использование магического заклинания и страусиного яйца при лечении оскольчатого перелома черепа [3].

В то время как концепция mtw -сосудов по сути оказалась неверной с современными научными достижениями, египтяне продемонстрировали удивительный уровень анатомических знаний на других фронтах. Это, пожалуй, лучше всего характеризуется процедурами бальзамирования с целью мумификации, при которых мозговая ткань удалялась трансназальным путем — практика, которая требовала понимания анатомии основания черепа. Тем не менее, религиозные представления о том, что тело должно быть сохранено в хорошем состоянии для загробной жизни, вероятно, означали, что вскрытие человека не проводилось для академических исследований [5].

Последующая медицинская литература продолжает описывать религиозные и моральные табу как препятствие для вскрытия человека – тема, которая повторялась в разных культурах. В Древней Греции священные законы считали человеческий труп источником загрязнения; умирать на территории храма было запрещено, а любому человеку, «заражённому» трупом, запрещалось посещать святыни на срок от 2 до 41 дня [6]. Точно так же китайские доктрины Конфуция (ок. 551–479 до н.э.) запрещали надругательство над телом, а индуистские религиозные законы древней Индии запрещали прикосновение к умершему, кроме как в целях кремации [7]. Параллельно болезни приписывались причинам без анатомической/органоцентрической основы; к ним относятся такие теории, как юморизм (самым известным сторонником которого является греческий врач Гиппократ из Коса [ок. 460–377 до н.э.]), а также концепция жизненной энергии (ци), протекающей по каналам меридианов в традиционной китайской медицине.

Александрия – Первые человеческие вскрытия

Принимая во внимание вышеизложенное, удивительно, что первые человеческие вскрытия в истории науки имели место в древнегреческой колонии Александрия в Египте. Греческий врач Герофил (ок. 335–280 до н.э.) и его ученик Эрасистрат (ок. 310–250 до н.э.) получили широкое признание за это и считаются одними из первых, кто публично проводил анатомические вскрытия, включая спорные практики вивисектории осужденных преступников. . В течение 30–40 лет Герофил сделал важные анатомические открытия глаза, сердечно-сосудистой, пищеварительной, репродуктивной и нервной систем, некоторые структуры которых до сих пор носят его имя (например, заднее впадение черепных венозных синусов). также известный как torcular Herophili) [8]. С другой стороны, Эразистрат стремился сопоставить болезненные состояния с изменениями в определенных органах — одним из примеров является ассоциация асцита с затвердевшей печенью [9].].

Почему же тогда Герофил и Эразистрат смогли бросить вызов традициям и препарировать человеческие трупы? Некоторые причины были предложены фон Штаденом [6] в его работе по изучению культурных контекстов вскрытия человека в Древней Греции. Во-первых, в Александрии, которой правили птолемеевские монархии, отсутствовала демократия; Птолемеи не только контролировали политическую деятельность и религиозную жизнь, но также хотели сделать Александрию центром научных знаний и сдавали преступников для проведения вивисекторных экспериментов. Более того, в этот период на подъеме находились стоицизм и эпикуреизм; согласно стоикам и эпикурейцам, смерть была просто изменением состояния материи, и человеческих трупов не следует бояться.

Столь же удивительным, как и то, как было впервые систематически проведено анатомическое вскрытие, был его полный отказ после дней Герофила и Эразистрата, и никто не пытался провести еще одно вскрытие человека на протяжении столетий, пока оно не было возобновлено в Средние века. Традиционные греческие представления о человеческом трупе снова возобладали, и новая «эмпирическая» доктрина набирала обороты. Эмпирический метод медицинской практики основывался исключительно на опыте ( empeiria 9).0285) и предпочитал клинические результаты выявлению «скрытых причин», поскольку последнее считалось ненужным и невозможным в принципе [6]. Более того, Герофил и Эразистрат не установили новую доктрину вместо общепринятой теории Гиппократа, и, поскольку большинство их рукописей в Александрийской библиотеке сгорело в 48 г. до н.э. из-за гражданской войны, их работа в конечном итоге получила ограниченное признание.

Гален Пергамский

Поиски «скрытых причин» болезней были возобновлены во втором веке Галеном Пергамским (ок. 129 г.).–216 г. н.э.), выдающийся греко-римский врач и философ, который стремился к анатомическим знаниям с помощью принципов экспериментирования и рассуждений. Он считал анатомию необходимой для понимания физиологии, что, в свою очередь, открывало доступ к пониманию патологии [10]. Поскольку вскрытие человеческих трупов все еще было запрещено в Риме, где практиковал Гален, большая часть его анатомических работ касалась животных, таких как свиньи и берберийская макака. Несмотря на недостатки экстраполяции данных, полученных с животных, на человека, Гален был первым, кто показал, что моча образуется почками, а не мочевым пузырем, и что в артериях содержится кровь, а не неопределенное жизнеобеспечивающее вещество, которое другие называли «9».0284 пневма » [11]. Объемные труды Галена превзошли работы любого другого автора в древности, насчитывая более 600 трактатов [10], и оказали длительное влияние на медицинскую науку в течение следующих 1300 лет [11], включая Средние века и Возрождение.

Тем не менее необычно то, что Гален пылко верил в существование четырех соков (крови, желтой желчи, черной желчи и слизи), несмотря на его значительное понимание анатомии и физиологии человека. Эта головоломка, возможно, разрешается его общим определением болезни как необходимости выполнения условий (1) физического состояния или конституции, которые (2) противоречат природе и (3) препятствуют биологической активности или функции [12] — определение, которое могут быть реализованы с помощью различных (и даже противоречащих друг другу) моделей причинно-следственной связи. При всех достоинствах этого определения учение Галена, похоже, не объединяло динамическую патологию гуморальной теории с анатомическим подходом к патологии, о котором он много писал.

Средние века и Возрождение

Средневековье, также известное как период Средневековья, охватывает следующую главу европейской истории, простирающуюся от падения Римской империи в пятом веке до начала Возрождения в 14 веке. Выдающиеся писатели-медики того времени были выходцами из Византийской и Арабской империй, которые приняли учение Галена, но в целом не добились значительных успехов в изучении болезней. И наоборот, большинство изменений, которые действительно произошли в этот период, характеризовались изменением отношения к практике вскрытия человека, как Roguin et al. [13] лаконично заключили в своем обзоре. Чтобы проиллюстрировать это, в Таблице 1 представлены избранные события Средневековья.

Таблица 1.

Важные события Средневековья, отражающие изменение отношения к вскрытию человека из текста по анатомии, в то время как остензор указывал палочкой на различные находки (рис. 1). Акт вскрытия человеческого трупа считался отвратительным и грязным, а исследования за секционным столом считались делом малой ценности. Более того, изучение установленных текстов считалось единственным способом получения анатомических знаний [18]. Следовательно, такие работы Галена, как De usu partium («О полезности частей тела») и De Anatomicis Administrationibus («Об анатомических процедурах») оставались непререкаемым анатомическим авторитетом Средневековья с небольшим импульсом для изменений.

Рис. 1.

Лекция о вскрытии в Средние века, как показано в книге Йоханнеса де Кетама Fasciculo de Medicina от 1491 года. Изображение находится в общественном достоянии и доступно по адресу http://resource.nlm.nih.gov/101435459 (любезно предоставлено Национальной медицинской библиотекой, Бетесда, США).

В конце концов, в эпоху Возрождения бельгийский врач Андреас Везалий (1514–1564), которого многие считают отцом современной анатомии, бросил вызов этому. Будучи студентом-медиком, Везалий замечал несоответствия между текстом Галена, используемым в лекциях по анатомии, и его собственными наблюдениями — например, относительно строения нижней челюсти человека — которую Гален описал как состоящую из двух частей, в то время как он определил только одну [19]. Желая свободы сопоставить изречения Галена… с осязаемыми фактами телесной структуры » [20], Везалий лично производил вскрытия и сделал более 200 исправлений анатомических ошибок в работах Галена [21]. Вместе с соавтором-художником Яном ван Калькаром (1499–1546) Везалий опубликовал свой magnum opus De Humani Corporis Fabrica («О ткани человеческого тела») в 1543 г., семитомный сборник анатомических иллюстраций [22], который произвел революцию в методах проведения анатомических исследований. В том же году основополагающая работа Николая Коперника по гелиоцентрической теории возвестила эру Новой науки, в которой устаревшие школы мысли были отвергнуты в пользу поиска истины.

Патология органов и тканей

Помимо академических анатомических вскрытий, на протяжении шестнадцатого-восемнадцатого веков в изобилии проводились вскрытия. Они были записаны в таких сборниках, как « Sepulchretum » Теофиля Боне (1620–1689), в котором описано более 3000 вскрытий, а также в монографиях Германа Бургаве (1668–1738), в которых подчеркивалась важность истории болезни при проведении вскрытий [16]. ]. Здесь можно сделать два замечания. Во-первых, движение по вскрытию человеческих трупов (либо для анатомических наук, либо для вскрытия) было в полном разгаре, свободном от религиозных и культурных запретов, которые существовали на протяжении большей части классической античности. Второе наблюдение заключается в том, что, несмотря на увеличение числа выполненных вскрытий, полученная информация носила в основном описательный характер. Без целенаправленной корреляции клинических симптомов с анатомическими поражениями, обнаруженными при вскрытии, было получено мало информации о патогенезе.

Первым, кто показал, что болезни возникают из органов, был итальянский анатом и врач Джованни Баттиста Морганьи (1682–1771). Описывая человеческое тело как машину, состоящую из нескольких устройств (органов), Морганьи предположил, что поломка данного устройства (анатомическое повреждение) приведет к механической проблеме (заболеванию) [23]. Чтобы обосновать эту механистическую философию, Морганьи проводил вскрытие пациентов, которых ранее лечил сам — блестящее предприятие, которое позволило ему сопоставить клинические симптомы (прижизненные) с посмертными данными. В своем монументальном труде De Sedibus et Causis Morborum per Anatomen Indagatis Libri Quinque («Места и причины болезней, изучаемых анатомией»), опубликованном в 1761 г. , Морганьи подробно описал свои патологические наблюдения, собранные в течение всей жизни из примерно 700 аутопсийных вскрытий [24], и подчеркнул важность анатомо-клиническим методом. До сих пор подход Морганьи к анатомо-клинической корреляции встречается под видом клинико-патологических конференций, которые были открыты в Гарвардской медицинской школе в начале двадцатого века [25].

Мари-Франсуа Ксавье Биша (1771–1802), французский хирург и анатом, впоследствии дополнил работу Морганьи, введя понятие «ткани». Он сравнил анатомию с химией, утверждая, что сочетание простых тканей образует органы, точно так же, как «простые тела», такие как водород, кислород и углерод, образуют сложные структуры посредством различных комбинаций [26]. С помощью таких методов, как кипячение, замачивание, запекание и тканевые реакции на кислоты или щелочи [27], Биша определил 21 тип элементарных тканей, некоторые из которых включали нервы, кровеносные сосуды, мышцы, фиброзно-хрящевую ткань и серозные оболочки [28]. На основании того, что « одна [ткань] может быть поражена без нарушения других » [26], он точно уточнил диагноз, указав ткань, которая была поражена, например, путем подразделения кардита на перикардит, миокардит и эндокардит [29]. ].

Микроскопия и клеточная патология

Следующим важным событием в области патологии была, как уже мог догадаться читатель, клеточная теория и клеточная патология, которые, в свою очередь, основывались на изобретении микроскопии. Личность изобретателя микроскопа вызывает споры, и самые ранние микроскопы страдали различными оптическими проблемами, но мы знаем, что к 1665 году английский ученый Роберт Гук (1635–1702) ввел термин «клетка» при изучении коры дуба [30]. . Примерно в то же время Антони ван Левенгук (1632–1723) впервые описал сперматозоиды, эритроциты и бактерии (которые он назвал «анимакулами» или «маленькими угрями»). Это стало возможным благодаря портативному однообъективному микроскопу Левенгука с 250-кратным увеличением (рис. 2), который, вероятно, был разработан для проверки качества ткани, которую он продавал в качестве торговца тканями [31]. Несмотря на потенциал микроскопии в медицинских исследованиях, открытия Левенгука были ненадолго забыты, а микроскоп широко не использовался до девятнадцатого века, из-за чего возможные причины включали высокую стоимость, технические трудности, неправильное использование в качестве игрушки и отсутствие идей относительно объектов. которые должны были быть исследованы [32].

Рис. 2.

Реплика однолинзового микроскопа Левенгука с заостренным наконечником, на который помещали образец. Ряд винтов позволял пользователю изменять фокус изображения и перемещать объект по разным осям. Изображение предоставлено Jeroen Rouwkema, доступно по адресу https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Leeuwenhoek_Microscope.png.

Когда в девятнадцатом веке стали доступны микроскопы с улучшенной оптикой, Йоханнес Мюллер (1801–1858), профессор анатомии, физиологии и патологии Берлинского университета, был одним из первых, кто применил этот инструмент для изучения рака. Его книга Ueber den feineren Bau der krankhaften Geschwülste («О природе и структурных характеристиках рака») обычно считается первой книгой по гистопатологии, показывающей, что рак представляет собой рост аномальных клеток, в отличие от преобладавшего тогда мнения, что рак является общим заболевание (локальным проявлением которого была опухоль) [33]. Мюллер настаивал на использовании микроскопии при изучении патологии [34], и из его лаборатории вышли Матиас Шлейден (1804–1881) и Теодор Шванн (1810–1882), основавшие клеточную теорию; Шлейден предположил, что все структуры растений состоят из клеток или их продуктов, а Шванн обобщил это на все живые организмы.

Вдохновленный работой Шванна, Рудольф Вирхов (1821–1902) считал клетку основой для понимания болезни и написал в Die Cellularpathologie в 1858 году: « Каждая болезнь возникает в результате изменений, затрагивающих меньшее или большее количество клеточные единицы в живом организме; каждое патологическое нарушение, каждый терапевтический эффект могут быть интерпретированы только тогда, когда можно сказать, о какой конкретной группе живых клеточных элементов идет речь и какого рода изменения претерпел каждый элемент такой группы. Суть болезни давно искомая измененная клетка [35]. Определив клеточную патологию как таковую, Вирхов показал взаимосвязь между грубыми патологическими изменениями и соответствующими им клеточными изменениями [36], сметая любые затянувшиеся заблуждения относительно гуморальной теории и роли телесных жидкостей в их причинности болезни.

В то же время обсуждение роли микроскопа в патологии было бы неполным без упоминания методов гистопатологии. Обзор Майкла Титфорда [37] предлагает восхитительное представление о том, как развивалась эта область, а ключевые вехи изложены в таблице 2.

Таблица 2.

Открытие избранных методов гистопатологии

Рассвет микробиологии

С появлением микробиологии во второй половине девятнадцатого века микроскоп предложил дополнительное измерение патологии. Росати [42] приводит аргумент, что « Если… микроскоп изобрел патологоанатома, именно микроб, особенно патогенная бактерия, дал ему имя и сделал его клинически значимым ».

Основы микробной теории были заложены между 1857 и 1860-ми годами французским химиком Луи Пастером (1822–1895), который определил, что микробы вызывают ферментацию, а не химическое разложение. В серии экспериментов с использованием знаменитых колб с лебединой шеей (рис. 3) Пастер также показал, что микробный рост в питательных бульонах был вызван загрязнением окружающей среды, а не самопроизвольным зарождением [43]. В 1876 году немецкий врач Роберт Кох (1843–1910) окончательно продемонстрировал инфекционную природу сибирской язвы. В своей статье под названием «Этиология сибирской язвы, основанная на истории жизни Bacillus anthracis », Кох уточнил естественный жизненный цикл Bacillus anthracis и эффективно заразил животных этим организмом [44]. Следующая крупная работа Коха в 1880 году предполагала, что туберкулез также является инфекционным заболеванием, и это открытие встретило сопротивление со стороны Рудольфа Вирхова, который рассматривал болезнь как следствие неправильной работы клеток-хозяев без внешних причин. В ответ Кох сформулировал набор критериев, призванных доказать причинно-следственную связь между микроорганизмами и болезнью, известных сегодня как постулаты Коха [44].

Рис. 3.

Лебединая горловина колб Пастера улавливала микробные организмы из воздуха и предотвращала их загрязнение богатого питательными веществами бульона внутри колбы. Первоначально в пастеризованном бульоне не было бактерий, но после того, как колбу перевернули, чтобы обеспечить контакт бульона с горлышком, бактерии начали размножаться внутри. Изображение предоставлено Wellcome Images, Лондон, Великобритания, и доступно по адресу https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Swan-necked_flask_used_by_Pasteur._Wellcome_M0012521.jpg.

Эти открытия оказали огромное влияние на патологию, поскольку они объяснили основные причины инфекционных заболеваний, которые были причиной большей части заболеваемости и смертности до двадцатого века. Знание микробиологии также изменило клиническую практику, и это стало очевидным благодаря британскому хирургу Джозефу Листеру (1827–1912), который в 1867 году ввел использование разбавленной карболовой кислоты для лечения сложных переломов и стерилизации кожи перед хирургическими разрезами, меры, которые привели к лучшие результаты лечения пациентов [45]. К последним десятилетиям девятнадцатого века многие патологоанатомы были привлечены к новым областям микробиологии и экспериментальной патологии, и все больше учреждались медицинские школы с кафедрами, возглавляемыми «кафедрами патологии и бактериологии» [42].

Иммуногистохимия и молекулярные методы

На рубеже ХХ века патологоанатомы активно занимались изучением опухолевых заболеваний, уделяя особое внимание морфологии, классификации и гистогенезу опухолей [46]. Исследование фиксированной формалином, залитой парафином ткани, окрашенной гематоксилином и эозином, считалось «золотым стандартом» для постановки диагноза в 1900 году, хотя точность была ограничена субъективностью в определении морфологических признаков. Требовался объективный метод определения типов клеток, а ранние подходы к дифференциации клеток, основанные на ферментативной активности, оказались бесполезными из-за инактивирующих эффектов фиксации формалином [47].

В 1941 г. Альберт Кунс (1912–1978) и его коллеги из Гарвардского университета успешно визуализировали пневмококковые антигены в инфицированных образцах тканей с помощью флуоресцентно меченных антител [48]. Описывая мысли, лежащие в основе этого замечательного достижения, Кунс классно написал: « Меня поразило, что эта теория [о реакции гиперчувствительности, вызывающей образование узла Ашоффа при ревматической лихорадке] никогда не проверялась и действительно не могла быть проверена без демонстрации антител или антигена, предпочтительно обоих, в местных поражениях. Я подумал, что, во всяком случае, для начала легче найти антиген, чем антитело, и что необходим видимый микропреципитат. Идея мечения молекулы антитела видимой меткой была совершенно очевидной в таком контексте [49].

Впоследствии, в 1975 г., Жорж Кёлер (1946–1995) и Сезар Мильштейн (1927–2002) разработали гибридомный метод получения моноклональных антител [50], что значительно расширило возможности иммуногистохимии за счет увеличения репертуара доступных антител. С концепцией структурной модели ДНК [51] Джеймсом Уотсоном (1928) и Фрэнсисом Криком (1916–2004), изобретением секвенирования по Сенгеру [52] Фредериком Сенгером (1918–2013) и открытием полимеразной цепи реакция [53] Кэри Маллис (1944–2019), стало возможным углубиться в изучение клеток в поисках генетических причин заболеваний, переопределив сегодняшнюю классификацию различных злокачественных новообразований.

Заключение

Человечество издавна увлекается болезнями, ведя записи о ее проявлениях еще в 1700 г. до н.э. Выявление причин болезни было необходимо для разработки методов лечения, поэтому история патологии тесно переплетается с историей самой медицины. Единого водораздела, определяющего зарождение патологии, не существует, и, несмотря на неизбежный риск краткости и чрезмерного упрощения, эта статья стремится наметить важные вехи, сформировавшие практику этой медицинской науки, с акцентом скорее на исторический, чем на современный. К ним относятся (1) изменение общественного отношения к вскрытиям человека с течением времени, что проложило путь анатомической патологии и локализации болезней в органах и тканях; (2) рост клеточной патологии и микробиологии с изобретением микроскопа; и (3) все более сложные технологии 20-го и 21-го веков, которые облегчили практику молекулярной патологии. Здесь можно задуматься: что ждет патологию в будущем? Использование искусственного интеллекта в качестве вспомогательного инструмента для диагностики злокачественных новообразований было описано недавно [54] и может оказаться интересным развитием событий, на которое стоит обратить внимание.

Заявление о конфликте интересов

У авторов нет конфликта интересов, о котором следует заявить.

Источники финансирования

Авторы не получали финансовой поддержки оригинального исследования. Затраты на публикацию этой статьи были профинансированы академической клинической программой SingHealth Duke-NUS по патологии после того, как исследование было проведено и представлено для публикации.

Вклад авторов

Доктор Эдвин Джун Чен Чу провел исследование по предмету и подготовил рукопись; Доктор Пуай Хун Тан задумал исследование и руководил написанием этой статьи. Все авторы прочитали и одобрили окончательный вариант.

Авторское право: Все права защищены. Никакая часть данной публикации не может быть переведена на другие языки, воспроизведена или использована в любой форме и любыми средствами, электронными или механическими, включая фотокопирование, запись, микрокопирование или любую систему хранения и поиска информации, без письменного разрешения издателя. .
Дозировка препарата: авторы и издатель приложили все усилия, чтобы гарантировать, что выбор препарата и дозировка, указанные в этом тексте, соответствуют текущим рекомендациям и практике на момент публикации. Тем не менее, в связи с продолжающимися исследованиями, изменениями в правительственных постановлениях и постоянным потоком информации, касающейся лекарственной терапии и реакций на лекарства, читателю настоятельно рекомендуется проверять вкладыш в упаковке для каждого лекарства на предмет любых изменений в показаниях и дозировке, а также для дополнительных предупреждений. и меры предосторожности. Это особенно важно, когда рекомендуемый агент является новым и/или редко используемым лекарственным средством.
Отказ от ответственности: заявления, мнения и данные, содержащиеся в этой публикации, принадлежат исключительно отдельным авторам и участникам, а не издателям и редакторам. Появление рекламы и/или ссылок на продукты в публикации не является гарантией, одобрением или одобрением рекламируемых продуктов или услуг или их эффективности, качества или безопасности.