Экзистенциальный шок: почему нам так сложно принять неизбежность смерти

Содержание

почему нам так сложно принять неизбежность смерти — Моноклер

Рубрики : Переводы, Последние статьи, Психология

Смерть не менее притягательна, чем жизнь — по крайней мере, с точки зрения психологических исследований. Каждый человек ощущает, что он жив, а также мы знаем, что когда-нибудь умрем. Но между знанием о неотвратимости смерти и действительным пониманием своего неминуемого конца вовсе не стоит знак равенства. Так как нам все-таки понять смерть, прочувствовать ее свершение по отношению к себе, своему Я? Помочь в этом может экзистенциальный шок. Джеймс Бейли, профессор психологии из университета Портленда (штат Орегон), делится историей личного переживания подобного состояния и рассказывает о разнице внешнего и внутреннего взгляда на смерть.

В новелле «Смерть Ивана Ильича» (1886) Лев Толстой представляет человека, который потрясен внезапным осознанием неизбежности своей смерти. И хотя мы легко можем понять, что диагноз неизлечимой болезни стал неприятным сюрпризом для главного героя, но все же для нас остается неясным — почему он открыл факт своей смертности только тогда? Однако в этой ситуации оказались не мы, а Иван.

Смерть стала для него не просто новостью — Иван не может полностью принять её:

«Тот пример силлогизма, которому он учился в логике Кизеветтера: Кай — человек, люди смертны, потому Кай смертен, казался ему во всю его жизнь правильным только по отношению к Каю, но никак не к нему. То был Кай-человек, вообще человек, и это было совершенно справедливо; но он был не Кай и не вообще человек, а он был совсем, совсем особенное от всех других существо».

История Толстого не была бы шедевром, если бы она описывала всего лишь аномалию, психологическую причуду вымышленного персонажа, не имеющего аналогов в реальной жизни. Сила книги заключается в выразительном описании таинственного опыта, который раскрывает суть того, что значит быть человеком.

Видео по теме Игорь Михайлов: «Бегство от жизни и смерти в XX веке»

В 1984 году, накануне своего 27-летия, я разделил мысль Ивана: однажды я перестану существовать. Это был мой первый и самый интенсивный приступ того, что я могу охарактеризовать как «экзистенциальный шок». Это было самым дезориентирующим событием в моей жизни — ничего подобного я прежде не испытывал.

Для того чтобы действительно понять, на что это похоже, вам необходимо самому пережить состояние экзистенциального шока; однако этот опыт все равно не даст вам до конца понять, через что вы прошли — ни в тот момент, ни позже. Острая тревога, вызванная таким состоянием, лишает способности ясно мыслить. И после того, как приступ проходит, практически невозможно вспомнить ни одной детали. Возвращение в реальность после экзистенциального шока — все равно что попытка воссоздать едва запомнившийся сон, разве что трудность состоит в том, чтобы вспомнить момент, когда ты был необычно бодрствующим.

При всем своеобразии экзистенциального шока содержание, выявленное в его процессе, нельзя назвать каким-то особенным. Оно неопровержимо. Вот что делает феномен таким удивительным. Я узнал, что я умру? Очевидно, что я уже был в курсе, так как это могло стать для меня откровением? Слишком легко просто сказать, мол, я давно уже знал, что когда-нибудь умру, потому что в этой фразе также присутствует смысл, в который я никогда не верил — и до сих пор не верю — но в то же время действительно верю. Эти противоречащие друг другу позиции возникают из двух основных способов мышления о себе, которые я назову внешним и внутренним взглядами.

Давайте разберем расклад, при котором неизбежность смерти является для меня давно известной новостью. Её основа произрастает из уникальной человеческой способности отключаться от наших дел и обязанностей, так что каждый может считать себя обитателем независимого мира — один среди миллиардов. Когда я рассматриваю себя «со стороны» таким образом, у меня не возникает проблем с утверждением того, что я умру. Я понимаю, что существую благодаря неисчислимому количеству непредвиденных обстоятельств и что мир будет существовать без меня — как это было до моего рождения. Подобные размышления меня не беспокоят. Моя невозмутимость объясняется тем фактом, что, хотя я размышляю о своем неизбежном конце, это почти как если бы я думал о ком-то другом. То есть внешний взгляд устанавливает когнитивную дистанцию между мной — как мыслителем этих мыслей, и между мной — как их непосредственным субъектом.

Другой основной способ постижения себя заключается в том, как мы воспринимаем свою жизнь «изнутри», занимаясь повседневными делами. Один из важных аспектов внутреннего взгляда недавно обсуждал Марк Джонстон в книге «Выжившая смерть» (2010), — а именно перспективистский характер перцептивного опыта. Мир представляется мне так, словно он обрамляет мое тело, а в особенности голову, в которой находится мой сенсорный аппарат. Я не могу понять мир иначе, кроме как признав себя центром Вселенной, осью, вокруг которой все вращается. Когда я перемещаюсь, эта феноменологически центральная позиция движется за мной и со мной. Этот локус воспринимаемых переживаний также является источником, из которого возникают мои мысли, чувства и телесные ощущения. Джонстон называет это «ареной присутствия и действия». Когда мы думаем о себе как о том, кто находится в центре этой арены, нам кажется непостижимым, что это сознание, эта точка зрения на мир когда-нибудь перестанет существовать.

Мы обладаем внутренним взглядом по умолчанию, воспринимаем мир так, как будто он буквально вращается вокруг нас, и это мешает нам полностью усвоить то, что мы знаем благодаря внешнему взгляду — что мир может и будет существовать без нас.

Чтобы полностью осознать факт своей смертности, мне нужно понять (и не только умом), что мой повседневный опыт вводит меня в заблуждение не в деталях, а в целом. Буддизм может помочь определить другой источник таких радикальных искажений. Этот вопрос рассматривает Джей Л. Гарфилд в своей книге «Притягательный буддизм» (2015), где он говорит о том, что мы страдаем от «изначальной путаницы» взгляда на мир и на самих себя через призму метафизики. Например, я воспринимаю себя как отдельную личность с постоянной сущностью, которая делает меня тем, кто я есть. Это основное «я» лежит в основе постоянных изменений моих физических и умственных свойств. Гарфилд не говорит, что мы все явно поддерживаем эту позицию. На самом деле, если говорить за себя, то я такую позицию отвергаю. По мне, изначальная путаница является продуктом нерационального рефлекса и обычно срабатывает значительно ниже уровня сознательного.

Когда мы объединяем феноменологический факт нашей очевидной центральности относительно мира с неявным представлением о себе как о метафизической субстанции, эти факторы делают наше небытие немыслимым «изнутри», так что лучшее понимание нашей собственной смертности, которого мы можем достичь — это независимое подтверждение, которое приходит с внешней стороны.

Читайте также Страх конца: четыре истории бессмертия, которые мы рассказываем себе

Буддийская альтернатива взгляду на людей, как на некие субстанции, — это понятие отсутствия Я («no-self»), которое открыл Дэвид Юм. Юм анализировал постоянно меняющийся набор человеческих мыслей, чувств и ощущений. Поскольку не было точного подтверждения наличия Я, он выдвинул это как аргумент в пользу того, что его вовсе не существует. В «Трактате о человеческой природе» (1739-1740) Юм сделал вывод, что Я — это просто удобное средство для ссылки на причинно-следственную связь психических состояний, нежели что-то отличное от них.

Хотя в буддийских текстах можно найти удивительно схожие мысли, философские аргументы составляют лишь одну из частей их учения. Буддисты утверждают, что развитая практика медитации позволяет непосредственно ощутить факт отсутствия себя, а не просто сделать вывод об этом. Теоретические и экспериментальные методы поддерживают друг друга и в идеале развиваются в тандеме.

Вернемся к экзистенциальному шоку. Можно было бы попытаться найти некий специальный фактор, который следовало бы добавить к нашему обычному состоянию, чтобы достичь состояния экзистенциального шока. Тем не менее, я считаю, что лучше обратить внимание на то, что может быть вынесено из нашего повседневного опыта. Экзистенциальный шок возникает из-за радикальной трансформации внутреннего взгляда — изначальная путаница исчезает, так что человек воспринимает себя иллюзорным, нереальным. Истина об отсутствии Я видится мне не просто как идея, а как впечатление. Я вижу, что мое эго — самозванец, маскирующийся под постоянную сущность. Самая запутанная особенность экзистенциального шока, а именно получение откровения о неизбежности собственной смерти, заключается в том, что моя смертность была повторно контекстуализирована как часть внутреннего признания более фундаментальной истины об отсутствии себя.

Но возникает вопрос о том, что заставляет изначальную путаницу временно исчезнуть, пока шок действует. Ответ заключается в наблюдении Юма о том, что естественное движение наших психических состояний регулируется ассоциативными принципами, когда ход мыслей и чувств имеет тенденцию двигаться по знакомым направлениям, при этом одно состояние без усилий приводит к другому. Безжалостная работа наших ассоциативных механизмов не дает шоку проявиться — но при крахе или сбое этих механизмов экзистенциальный шок прорывается наружу.

Неслучайно впервые я испытал экзистенциальный шок ближе к концу долгого и строгого уединения. Находясь вдали от привычного окружения — повседневных забот, знакомых вещей, отвлекающих факторов — я стал меньше действовать на автопилоте. Именно это и создало возможность для возникновения экзистенциального шока, который вызвал внутреннюю ОСТАНОВКУ — внезапный и радикальный разрыв в моих психических ассоциациях. На мгновение я увидел себя таким, какой я есть.

Эта статья впервые была опубликована на английском языке в журнале «Aeon» под заголовком «We all know that we will die, so why do we struggle to believe it?» 4 ноября 2019 года.

Обложка: фрагмент картины Густава Климта «Смерть и жизнь» (1910/15) / wikimedia Commons

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Вопросы к будущему: какими мы выйдем из пандемийного кризиса

Нынешний кризис часто сравнивают с Великой депрессией 1930-х или с Великой рецессией 2008-2010 годов. Однако по сути сегодня мы имеем дело не с экономическим кризисом, а с экономическими последствиями системного катаклизма. Точнее и правильнее всего сравнивать этот шок с войной — и в экономическом, и в социальном, и в философском смысле.

Как во всякой войне, общество оказалось перед экзистенциальным выбором — сохранять экономику или человеческие жизни. При этом надо понимать, что выбора на самом деле не существует: экономический коллапс сам становится опасным для физического выживания людей. В 2020 году, как и на войне, правительства многих стран должны были принимать непростые решения, причем не столько на основе экономических расчетов, сколько исходя из понимания ценности человеческой жизни и уровня доверия граждан к национальным институтам. Сравнения с войной звучат в выступлениях лидеров многих стран, и это не дань моде на героизм — это точное описание стоящего перед человечеством вызова.

Экономика военного времени. Как пандемия 2020 года изменит мир

Сегодняшний вопрос: в какой степени закрытие экономик поможет спасти человеческие жизни и в какой — приведет к депрессиям и тяжелым социальным проблемам. Мир движется на ощупь. В разных странах выбор зависит от отношений общества и государства. Кто-то может позволить себе жесткие меры в стиле Китая, Сингапура или Южной Кореи. Кто-то, как Австралия, в силу географических причин может практически закрыть страну. Высокий уровень общественного доверия позволяет Швеции выбрать путь выработки коллективного иммунитета, ограничиваясь рекомендательными мерами. Большинство европейских стран, в том числе Россия, пошли по пути поиска баланса между крайностями.

Из этой оценки ситуации следует несколько выводов.

Прежде всего идет структурная и организационная перестройка экономики («перевод на военные рельсы»). Наиболее существенные и зримые перемены — в резком росте дистанционных форм взаимодействия людей и организаций, в усилении роли пространственной организации производства, в переоценке роли здравоохранения и отчасти образования.

Реклама на Forbes

Одна из самых важных развилок сегодняшнего дня — какие из институциональных и организационных новаций являются временными, а какие останутся надолго или навсегда? Здесь уместна аналогия с ростом государственного регулирования экономики в годы Первой мировой войны. Тогда было неясно, является ли это чисто военным феноменом, который уйдет с наступлением мира, или происходит формирование социально-экономической модели будущего. Недооценка устойчивости новых институтов и попытка вернуться к старым (например, к золотому стандарту) в 1920-е годы на Западе стала важным фактором социально-экономической катастрофы 1930-х.

Новый статус Кремля: как Путин и пандемия разрушают миф о вертикали власти

Нам предстоит оценить перспективы дистанционных технологий в организации государственного управления и в других сферах жизни общества. Сейчас много спорят о перспективах дистанта в образовании — но это только наиболее видимая для всех проблема. Уйдет ли образование в онлайн? Или оно разделится на дорогое индивидуальное и общедоступное цифровое? А возможно, полностью вернется к привычному формату? Вопрос о будущем облике образования, о соотношении в нем доступности и элитарности еще только предстоит осознать, не говоря уже о нахождении социально приемлемых решений.

В центре внимания будет и здравоохранение. Пока понятно только, что модели, еще недавно считавшиеся успешными, в прекрасном новом мире вряд ли будут образцами для подражания. В какой мере модель страхового здравоохранения отвечает вызовам времени? В России со времен Н. А. Семашко была традиция поддержания коечного фонда — и сейчас этот фактор оказался жизненно важным.

Сегодня должно быть переосмыслено и понятие государственных резервов. С середины ХХ века считалось, что это прежде всего зерно, тушенка и боеприпасы, но ведь резерв системы здравоохранения не менее, если не более, значим для государства.

Почти как война: как пандемия ломает устоявшиеся экономические модели

Усиливается роль технологических компаний, трансформируется сектор услуг, возникают новые задачи организации производства и логистики (например, учет требований социального дистанцирования). Наблюдаются и совсем неожиданные последствия: в Великобритании обсуждается сокращение числа присяжных по эпидемиологическим соображениям — подобные решения по другим причинам принимались во время Второй мировой войны.

Что произойдет с транспортом — станут ли люди меньше путешествовать? И что произойдет с деловыми поездками? В 2020 году выяснилось, что огромное число командировок просто не нужны. Останутся ли в привычном формате рестораны и магазины? Можно предположить, что рестораны останутся, поскольку людям надо где-то общаться, а магазины или превратятся в некие культурные пространства, или вовсе постепенно исчезнут.

Диджитализация нашей жизни ставит вопрос о масштабных социальных проблемах. Приведет ли «цифра» к снижению неравенства, как думают многие, или к его нарастанию, чего также нельзя исключить? Будет ли она способствовать ограничению человеческих контактов или резко повысит их ценность?

Вирус против бедных: как пандемия повлияла на социальное неравенство в России

В какой мере современные технологии создают условия для реализации старой коммунистической мечты — о переходе к «единой фабрике» с «единой бухгалтерией» как минимум в рамках государственного сектора? Попытки создания такой системы в ХХ веке провалились — это оказалось технологически невозможно. Сейчас же мы видим принципиальную возможность решения этой задачи. Но не обернется ли это опять катастрофическим падением эффективности? Или «единая и всемогущая цифра» решит все проблемы?

Приведет ли нынешний кризис к усилению роли государства? Скорее всего, да. Сейчас реакция правительств на происходящее более или менее однотипна: это противоэпидемические меры плюс меры поддержки экономики. Если не говорить о снижении учетных ставок, которые во многих странах снижать дальше некуда, речь идет о бюджетном стимулировании. Если у денежно-кредитной политики есть естественные пределы, то бюджетная политика ограничена лишь ростом государственного долга. Однако бюджетные инструменты работают только в случае кризисов спроса, а в случае кризиса предложения есть риск попасть в ловушку стагфляции, как это происходило на Западе в 1970-х и в России в 1990-х.

Впрочем, согласно оптимистичному взгляду некоторых экономистов, мир вообще ушел от высокой инфляции: она переместилась на фондовый рынок, превратившись из инфляции потребительских цен в инфляцию активов. Однако это всего лишь экономическая гипотеза. Одна из отличительных черт нынешнего кризиса — очень неясная макроэкономика. Просто потому, что ничего подобного происходящему сегодня человечество не переживало никогда.

Коронавирус открыл ящик Пандоры: закрыть экономики оказалось возможно

И, наконец, главный вопрос: реализуется ли прогноз Дж. Оруэлла о «Большом Брате»? Каждое технологическое решение имеет две стороны — как писали в «Букваре» моего детства, «атом может быть и грозным, атом может быть и мирным». Как сделать так, чтобы надежда на высокую эффективность и всеобщее счастье не реализовалась в виде антиутопии? Как в очередной раз не превратить желание сделать «как лучше» в безнадежное «как всегда»?

В этой статье больше вопросов, чем ответов. Но это, по моему убеждению, и есть наиболее честный ответ при обсуждении ближайших перспектив. В переломную эпоху гораздо проще прогнозировать отдаленное будущее, чем давать оценки году наступающему.

Мнение автора может не совпадать с точкой зрения редакции

20 главных событий 2020 года по версии Forbes

20 фото

Марсель Г. Пятая лекция. Рефлексия первой и второй ступени. Экзистенциальный ориентир

На первый взгляд может показаться странным, что, обращаясь к вопросам, которым мы сейчас посвятим себя, я счел нужным предварительно остановиться на тех трудных, путаных рассуждениях, которые заняли весь последний урок. Однако я полагал, что анализ в первом приближении того, что следует понимать под истиной, должен предшествовать всему остальному. Интеллигибельная среда, как ни трудно определить ее природу, ибо она подразумевает не только место встречи, но, как мы явственнее увидим в дальнейшем, коммуникацию и стремление к коммуникации, это действительно та среда, в которой должно разворачиваться все наше исследование. Мне возразят, что такими же должны быть условия всякого мышления, заслуживающего этого названия. Разумеется. Однако особенность философского мышления, каким я его себе представляю (впрочем, вслед за многими другими), состоит в том, что оно развивается не только будучи направлено на объект, природу которого стремится выявить, но что одновременно оно прислушивается к некой мелодии, исходящей от него самого по мере того, как мнение осуществляет свою работу. Мы уже говорили, что философское мышление – это прежде всего работа рефлексии; и вот теперь настало время глубже вникнуть в природу этой деятельности.

Приведу здесь несколько простейших примеров, чтобы показать укорененность рефлексии в повседневной жизни.

Я опускаю руку в карман, чтобы вынуть часы, и обнаруживаю, что их там нет: а ведь они должны были быть там, поскольку обычно часы лежат у меня в кармане. Я испытываю что-то вроде шока: прервана цепочка моих привычных действий между тем, как я опускаю

– 144 –

руку в карман и как я достаю оттуда часы. Я воспринимаю этот разрыв как нечто необычное: он тревожит меня, тем более, что я дорожу своими часами; у меня мелькает мысль, что я потерял этот дорогой мне предмет, и это не просто мысль, это – беспокойство. Я призываю на помощь рефлексию. Постараемся избежать ошибок устаревшей психологии, отрывавшей одни наши способности от других. На выбранном мной примере, да и на множестве других, аналогичных, ясно, что рефлексия – это не что иное, как само внимание, активизировавшееся в связи с этим разрывом. Размышлять – значит спрашивать себя, как мог произойти такой разрыв. Однако здесь невозможно чисто абстрактное мышление, оно не способно привести ни к какому результату. Нужно, чтобы я как бы вернулся мысленно вспять, припоминая, в какой момент часы еще были при мне. Я вспоминаю, что справился по ним, который час, после завтрака: стало быть, тогда все еще было в порядке. Что-то должно было произойти именно в этот промежуток времени.

Невольно напрашивается сравнение с водопроводчиком, ищущим, откуда утечка. Может быть, в кармане случайно оказалась дыра? Проверив я убеждаюсь, что это исключено. Итак, продолжаю целенаправленно припоминать. Если б мне удалось вспомнить, что в такой-то момент я вынул их и положил на стол, это побудило бы меня вернуться и проверить, не остались ли они на столе. В самом деле, часы там! Рефлексия выполнила свою задачу, проблема решена. Заметим еще, в связи с этим почти детским по простоте примером: я сделал такое усилие лишь потому, что речь шла о чем-то существенном, о чем-то дорогом для меня. Рефлексия бывает задействована только в связи с тем, что стоит этих усилий. С другой стороны отметим также, что это был сугубо личный поступок: никто не мог предпринять эти шаги вместо меня. Рефлексия сопрягается с определенным прожитым опытом, и нет ничего важнее, чем постичь сущность этого сопряжения. Судя по всему, необходимо, чтобы наша повседневная жизнь натолкнулась на какое-то препятствие. Здесь можно было бы прибегнуть к следующему сравнению: путник выходит на берег реки, мост через которую снесло наводнением. Ему ничего не остается как звать паромщика. В вышеприведенном примере рефлексия действительно выполняет роль паромщика.

Все это может быть перенесено, с помощью конкретного примера, и в план внутренней жизни. Так, в беседе с другом, увлекшись, я сказал что-то такое, что было заведомой ложью. Оставшись наедине с собой, как бы опомнившись, я вынужден признать, что это была ложь. Но как все это могло случиться?.. Я обескуражен тем более, что

– 145 –

до сих пор считал себя человеком правдивым. Но как же мне самому расценить эту ложь? Должен ли я отсюда заключить, что заблуждался на собственный счет?

С другой стороны, какую позицию должен я сейчас занять относительно происшедшего? Признаться ли другу в том, что я солгал – или, сделав подобное признание, я выставлю себя на посмешище?.. Но, может быть, именно в том, что я буду смешон, и заключено мое наказание?

Как и в предыдущем случае, здесь налицо разрыв; а это значит, что я не могу продолжать действовать так, словно ничего не случилось. На самом деле произошло нечто такое, что требует с моей стороны усилий по исправлению положения.

Но вот третий пример, который облегчит нам переход в план философии. Меня разочаровало поведение человека, которого я любил. Первое мое побуждение – пересмотреть свое мнение о нем. Я, кажется, готов признать, что он не таков, каким я его считал. Однако может случиться, что в своем размышлении я не ограничусь этим. В моей памяти всплывет мой собственный поступок, совершенный когда-то давно, и неожиданно передо мной встанет вопрос: действительно ли этот поступок существенно отличается от того, который я сегодня склонен осудить так строго? И имею ли я в этом случае право осуждать другого? Итак, рефлексия привела меня к необходимости поставить под вопрос себя самого. Рассмотрим этот второй этап. Снова – ситуация, в которой я не могу продолжать вести себя так, словно ничего не случилось. Но что же произошло?.. Было – воспоминание, затем – это само собой напросившееся сопоставление человека, которого я судил столь строго, со мной самим. Однако что здесь означает понятие «я сам»?.. Так, я вынужден спросить себя, чего я стою. До сих пор я принимал себя, осмелюсь это сказать, за человека, которому несвойствен разлад с собой, подсознательно считал себя безусловно вправе выносить суждение и, в случае необходимости, приговор. Или, пожалуй, это будет не совсем точно: я не «считал себя…». Я действовал или, что то же самое, говорил как некто, имеющий на это право. Вот что прекратилось – во всяком случае, на данный момент. Здесь для меня – возможный источник тревоги; тем не менее я, кажется, испытываю чувство, похожее на освобождение, то самое, о котором говорил в предыдущей лекции, – словно я разрушил какую-то преграду.

И вот мне приходится констатировать два важных следствия: с одной стороны, становится шире моя коммуникация с самим собой, поскольку я свожу между собой мое «я», совершившее в прошлом этот

– 146 –

поступок, и «я», довольное собой, которое, не колеблясь, становилось в позу судьи; а с другой стороны – и это не может быть простым совпадением, – теперь, когда не стало барьера, разделяющего судью и обвиняемого, я чувствую себя способным на гораздо более душевный контакт с другом.

Вот, думается мне, разительное подтверждение того взаимодействия (intercourse), на которое я в прошлый раз обратил ваше внимание; позже, когда мы перейдем к собственно интерсубъективности, нам понадобится вновь вернуться к этому примеру.

Ну, а пока – другие соображения, касающиеся взаимоотношения рефлексии и жизни. Определенная философия романтического склада или происхождения очень любит их противопоставлять. Позволю себе заметить, что подобное противопоставление носит по преимуществу «термический» характер, то есть рефлексия «холодна», ибо она критична; она не просто сдерживает развитие жизни, она ее парализует, овевает ледяным дыханием. Но обратимся и здесь к конкретному примеру.

Некий человек в порыве увлечения сказал юной девушке необдуманные слова: это было на балу, он был опьянен атмосферой, музыкой, сама девушка была хороша необычайно. Дома наступает отрезвление, мысль здесь действительно выполняет чисто критическую функцию. К чему может привести это увлечение?.. Его материальное положение не позволяет ему вторично вступить в брак: если он женится на девушке, им придется вести жизнь очень стесненную; что станется с любовью в условиях жесточайшей экономии? И всё в таком духе. Очевидно, эта рефлексия здесь – это холодный душ. Однако было бы очень неосмотрительно спешить с обобщениями; к тому же, даже и этот пример дает повод задуматься, какова же подлинная связь между жизнью и рефлексией. Мне кажется, следует воздержаться от расхожей трактовки жизни как чистой спонтанности. Вдобавок, должен сказать, что понятие спонтанности не кажется мне четким в философском отношении: оно обретается в тех смутно различимых пределах, где почти сливаются психология и биология.

Молодой испанский философ Хулиан Мариас в своей замечательной работе «Введение в философию» высказывает очень ценную в этом отношении мысль. Он отмечает, что глагол «жить», без сомнения, имеет совершенно точный, четко формулируемый смысл, когда речь идет, например, об акуле или об овне: слово в этом случае означает: дышать посредством того, а не иного органа, питаться таким-то способом и т.д. Однако применительно к человеку смысл этого слома уже не может быть подобным образом отграничен: иначе говоря.

– 147 –

«жить» для человека, по-видимому, не сводится к этой совокупности функций, при всем том, что они предполагаются. Так, узник, не видящий конца своему заточению, без преувеличения может сказать, что это существование для него уже не жизнь, хоть он продолжает есть, дышать и т.п. Таким же образом, во всяком случае, во французском языке, – мать могла бы сказать: я не живу, когда мой сын водит в небе самолет. Этих примеров достаточно, чтобы показать, что всякая человеческая жизнь на чем-то сосредоточена, это может быть любимый человек, и тогда, если его больше нет, жизнь становится пустой видимостью, своим карикатурным подобием; это может быть излюбленное занятие, для одних – охота, для других – игра, еще для кого-то исследование или творчество. Каждый из нас может и безусловно должен спросить себя, как это делает один из моих персонажей: чем ты живешь? Речь здесь идет не только о цели, которой подчинена жизнь, но, в гораздо большей мере о том духовном горении, которое позволяет жизни длиться. Мы слишком хорошо знаем, что есть люди отчаявшиеся, которые чахнут и угасают, как светильник без масла…

Но с такой точки зрения жизнь уже не воспринимается как всего лишь чистая спонтанность; и в то же самое время мы не можем больше рассматривать рефлексию как направленную против жизни. Наоборот, мне кажется, главное здесь – понять, что сама рефлексия это жизнь, это определенная форма жизни или, если вникнуть глубже, что это, без сомнения, определенный способ, каким жизнь переходит от одного уровня к другому.

Именно это мы видели на одном из последних приведенных мной примеров. К тому же, надо иметь в виду, что рефлексия может проявлять себя в самых различных формах и что обращение (conversion) тоже может, в конечном счете, быть формой рефлексии. Возьмем, например, героя «Воскресения» Льва Толстого или даже Раскольникова в «Преступлении и наказании». Можно было бы сказать, что рефлексия кажется нам сторонней или чуждой жизни лишь в случае, если жизнь в нашем понимании оказывается сведенной к своему в каком-то роде животному выражению. Но надо добавить, что трактуемая подобным образом рефлексия становится чем-то невразумительным. Так, что даже трудно понять, каким чудом она вообще может быть «привита» жизни.

К аналогичным выводам мы приходим в вопросе, касающемся связи рефлексии и опыта; вспомним сказанное выше. Если я представляю себе опыт как некую пассивную регистрацию впечатлений, я не смогу понять, каким образом на нее «накладывается» рефлексия.

– 148 –

И напротив, чем более мы постигаем опыт в его комплексности, в том, что есть в нем активного, решусь сказать даже – диалектического, тем более мы понимаем, что он не может не превратиться в рефлексию, и мы даже вправе сказать, что чем полнее опыт, тем больше он – рефлексия. Но, по правде говоря, нужно сделать еще шаг и уяснить себе, что сама рефлексия может выступать на различных уровнях: так, есть первичная рефлексия – и есть другая, которую я назвал бы вторичной рефлексией, рефлексией второй ступени: фактически именно она часто бы вала задействована в этих первых лекциях, и я надеюсь, что чем дальше, тем больше она будет выступать в роли главного инструмента философского мышления. Скажем в общих чертах, что в то время как первичная рефлексия имеет тенденцию к разрушению изначально данного ей единства, рефлексия второй ступени является по сути деда восстанавливающей, она представляет собой возвращение, восполнение утраченного. Но каким образом возможно это восстановление? Именно это мы постараемся выявить на примере, который, при самом общем характере, имеет много преимуществ; на нем мы и сосредоточим свое внимание. При этом нам сразу же бросится в глаза, что речь здесь идет не просто о примере, а о действительно доступе к сфере, которая нам безусловно ближе чем что бы то ни было, однако в силу неких фатальных обстоятельств, впрочем, вполне объяснимых, современная философия способствовала все большему удалению ее от нас, пока она не стала казаться и вовсе проблематичной и нам не пришлось самым серьезным образом ставить ее под сомнение. Я намереваюсь поговорить о понятии «я сам», об этой реальности – «я сам» (moi-même): понятии, с которым мы сталкивались так часто, но лишь для того, чтобы подчеркнуть его обескураживающую, пугающую двусмысленность.

Сейчас мы подойдем к вопросу, который, по сути дела, определяет все другие; именно его я ставлю перед собой, когда опрашиваю себя, кто я есмь – и, если заглянуть глубже, то когда спрашиваю себя о самом смысле этого вопроса.

И хотя в подобном контексте такое замечание может показаться тривиальным и даже несерьезным, здесь стоит вспомнить, как часто в сегодняшнем мире нам приходится заполнять бланки ради так называемого «удостоверения» нашей личности. Бесконечный рост числа этих формуляров – безусловно, факт чрезвычайно показательный; стоило бы задуматься над его смыслом. Скажем в общих чертах, что он связан с бюрократизацией, о которой я уже говорил и чье роковое, метафизическое значение далеко не понято нашими современниками, за исключением Кафки и тех, кто вдумывался в его творения.

– 149 –

Однако мне кажется невозможным, заполняя эти формуляры, не испытывать ощущения глубокой абсурдности, как если бы нас заставляли облачаться в маскарадный костюм отнюдь не ради бала, а для отправления повседневных обязанностей. Что до меня лично, то мне кажется, я мог бы выразить это чувство абсурдности в утверждении: «я вовсе не осознаю себя тем, кого подразумевают эти разнообразные отметки: сын (такого-то).., место рождения (там-то).., такой-то профессии.» А между тем, здесь все абсолютно точно. Изменив какую-либо из этих пометок, я оказался бы повинен во лжи и, к тому же, навлек бы на себя самые серьезные неприятности. Если это игра, я, по меньшей мере, вынужден в нее играть. Примечательно, что любая другая группа отметок подобного же порядка вызывала бы во мне, вне всякого сомнения, те же чувства, – за исключением, быть может, момента чистого творчества, когда я сам сообщаю себе идентичность со своим выбором. Но, поразительная вещь, достаточно мне затем придерживаться этой выдуманной идентичности, чтобы по прошествии некоторого времени она вызвала у меня то же ощущение тошнотворной «особости». Поскольку она, в свою очередь, превратилась бы в ветошь, в старое платье, которое я должен был бы влачить за собой. Однако я, в конечном счете, протестую именно против существования этой ветоши: я – не она. Психиатр не преминул бы мне заметить, что я на пути, который может завести далеко, привести, возможно, к мифомании или даже к помешательству. Однако из этого замечания нельзя извлечь ничего, кроме чисто прагматических выводов, которые здесь не могут нас остановить. Единственное, что хотел бы отметить, – что чувство, которое я имею в виду, может быть, и даже наверняка, многим людям совершенно незнакомо. Но почему? Объясняется ли это только тем, что люди эти лишены всякой фантазии? Я думаю, что надо пойти дальше и сказать, что отсутствие подобного чувства связано с абсолютной ущербностью в плане творчества. Почему – нам станет яснее в дальнейшем.

Представим себе теперь, какая оторопь возьмет чиновника гражданского состояния, если в ответ на его вопрос, являюсь ли я действительно тем-то, ему доведется услышать: нет, конечно. Он неизбежно заключит из этого, что либо я помешан, либо путешествую под чужим паспортом. Точно во всех случаях одно – что он не заподозрит истинной причины, а именно, что мы с ним слово «быть» понимаем не в одном и том же смысле. И мне придется оставаться в очень тесных рамках, в которых функционирует то, что чиновнику заменяет мысль, и придерживаться этих категорий, какими бы рудиментарными они мне ни казались.

– 150 –

Зато ничто не мешает мне пристальнее всмотреться в странную двойственность, как бы заложенную в этом чувстве, и прямо спросить себя: если слова о том, что я такой-то, сын такого-то, проживающий там-то, меня не удовлетворяют – о каком существовании говорит в таком случае эта неудовлетворенность? В самом деле, кто я?

Прежде всего замечу, что заданный чиновником вопрос относится к кому-то, в частности, о ком можно было бы сказать, что он выступает как бы под порядковым номером. По сути все происходит так, как если бы мне было поручено: удостоверьте личность номера 98 и как если бы на мне лежала обязанность ответить за него, как «происходило бы, например, в случае, если б он был неграмотным или глухим. Однако я, кому надлежит ответить за номер 98-й, – кто я? В действительности все осложняется тем обстоятельством, что, по правде говоря, я ведь не являюсь кем-то другим. Будь я кем-то другим, совершенно очевидно, что тот же самый вопрос встал бы заново. Это говорит о том, что, по-видимому, существует некий смысл, в каком я не являюсь кем-то в частности. С момента, когда я начинаю размышлять, я предстаю перед собой как нe-кто-то, связанный, при принципиально не просматриваемых условиях, с этим «кто-то в частности», но поводу которого меня расспрашивают и по поводу которого я при этом анкетировании конечно же, не волен отвечать, что мне вздумается.

Таковы выводы, к которым мы приходим в первую очередь. Разумеется, мы на этом не остановимся. Однако они освещают аспект ситуации, который не может быть обойден вниманием.

Только в той мере, в какой я утверждаю себя как не являющегося кем-то в частности, я могу не только признать себя как кого-то в частности, но и признать существование кого-то другого. Хотя идеализм с солипсистским уклоном никогда не мог этого понять, но я, являющийся кем-то в частности, как таковой в действительности не обладаю никаким онтологическим преимуществом перед другими «кто-то»; более того, совершенно очевидно, что если я являюсь кем-то, то это одновременно в связи и в противополагании неограниченному числу других «кто-то»: а это, как нам предстоит повторять не раз, позволяет априори без всякого затруднения решить проблему, которая была усложнена но прихоти философов прошлого.

Зато остается парадоксом тот важнейший факт, что в собственном восприятии я одновременно «кто-то» и не «кто-то», и этот парадокс нам потребуется еще несколько углубить. Можно ли глубже понять суть этого опыта, в котором я выступаю для себя как не являющийся «кем-то»? Можем ли мы делать утверждения относительно

– 151 –

позитивного характера такого опыта? Мне кажется, его позитивное значение – в том, что он раскрывает случайный, в некотором смысле характер определений, конституирующих меня в качестве кого-то в частности; неслучайный – по отношению к чему? Могу ли я со всей убежденностью сказать, что воспринимаю себя одновременно мировым духом? Думаю, что несмотря на некоторые свидетельства – например, те, что приводит в своем дневнике Фредерик Амьель, – было бы рискованно претендовать на это.

Таинственная реальность, по отношению к которой я воспринимаю данные определения как случайные, не является для меня объектом – или, вернее было бы сказать, это объект полностью завуалированный: однако здесь, по-видимому, заключено противоречие, поскольку объект может быть таковым лишь при условии, что он нам доступен хотя бы частично. Итак, я бы сказан, что эти определения воспринимаются как случайные, признаются случайными по отношению ко мне как к субъекту. Но достаточно ли ввести здесь слово «субъект», чтобы распутать этот клубок трудностей? В каком смысле я могу постичь в себе субъекта, не делая себя тем самым объектом? Однако пусть нас здесь не останавливают трудности, по сути следующие из определенной «грамматизации» мысли (ибо винительный падеж для нас связан с объектом, с объективацией). На мой взгляд, одна из главных слабостей философии вплоть до нашей эпохи состояла – я об этом уже говорил, и в дальнейшем мы это рассмотрим еще детальнее, – в крайнем упрощении отношений, связывающих меня с самим собой, в том, что она не видела, что отношения эти поистине могут варьироваться до бесконечности, ибо я могу относиться к себе как господин, как друг, как противник и т.д. Я могу быть себе чужим либо, напротив, обращаться с собой как с близким. Но обращаться с собой как с близким – значит относиться к себе как к субъекту. Чувство некой священной реальности «я», столь сильное не только у многих христианских мистиков, но даже, к примеру, у того же Марка Аврелия, не может быть отделено от восприятия себя как субъекта.

И все же если мы продвинемся в нашем анализе чуть дальше, мы неизбежно натолкнемся на обескураживающий факт. Могу ли я сказать, что это «я», воспринимаемое или утверждаемое мной как не являющееся кем-либо в частности, – что оно действительно существует? Конечно, мне ответят, что это прежде всего вопрос дефиниции: но, тем не менее, я должен исходить из того, что в бесчисленном множестве случаев я творю, не колеблясь, не давая ни малейшего повода для возражений, что кто-то или что-то существует; вопрос в том, чтобы знать, могу ли я сказать (при условии, что слово «существовать» мы

– 152 –

берем в его обычном смысле, оставив в стороне всякие понятийные разработки, что то, что я назвал этой скрытой реальностью, существует тоже. Я не сомневаюсь в ответе – ответ будет отрицательным. В привычном смысле слова «существовать», смысле, который мы, конечно, еще разъясним в дальнейшем, реальность эта, взятая в себе, не существует, – из чего однако вовсе не обязательно следует, что это реальность воображаемая, поскольку мы безусловно вправе не предполагать априори, такое отношение между существующим и воображаемым, при котором то, что не есть одно, есть неизбежно другое.

Но здесь нам понадобится, по-прежнему избегая определений, задаться вопросом: а имеется ли твердая примета существования (un герèге de l’existence), или, точнее, существование-показатель (existence-repère), на которое можно было бы сослаться? Я очень определенно подразумеваю под этим такое существование, усомниться в котором значило бы сделать для меня немыслимым утверждение какого бы то ни было существования вообще. Заметим, что этот анализ носит феноменологический, а не онтологический характер. Я хочу сказать, что здесь я отнюдь не задаюсь вопросом о том, есть ли в порядке мироздания абсолютное сущее, которое могло бы быть только Богом и которое само даровало бы существование, – существование, надо сказать, производное, – всему, что берет начало от него. Высказывая суждение о существовании, я как бы исхожу из себя самого и спрашиваю себя: а есть ли смысл, относительно которого эти суждения располагаются и организуются? Итак, этим неоспоримым экзистенциальным могу быть только я, поскольку я уверен в своем существовании. Однако это нуждается в самом тщательном уточнении. Действительно, я рискую здесь натолкнуться на скептицизм, который может выступать в двух формах, как абсолютный или как умеренный.

Абсолютный скептицизм сказался бы в следующем выражении: «Я не уверен в том, что что-либо существует, чем бы оно ни было». Однако говорить: «Может быть, ничего не существует» – значит в любом случае иметь какую-то, хотя бы смутную, неэксплицированную, идею о том, чем было бы существование, и задаваться вопросом, представляет ли что-либо из того, с чем мы на опыте сталкивались, это самое существование, – и в итоге прийти к заключению, что в этом как раз нет уверенности. Рискну сказать, что вопрос этот, сформулированный в столь неопределенных понятиях, не имеет значения даже в метафизическом плане; но что, во всяком случае, абсолютно очевидно – это то, что он полностью лишен смысла с точки зрения феноменологической, с которой ведется наше исследование. В самом деле, с их позиций нам следует лишь сосредоточиться на

– 153 –

факте, что для нас есть существующее и не-существующее, и задаваться вопросом о смысле, который мы вкладываем в это различие; однако от нас вовсе не требуется задаваться вопросом, является ли это существование абсолютным, или даже о том, возможно ли вообще согласование этих двух слов между собой. Такой анализ может потребоваться позже, но в совершенно другой связи. Относительный, или умеренный, скептицизм выразился бы в следующих словах: «Возможно, что я, вопрошающий об экзистенции, в действительности не существую». Но, думаю, именно здесь мы столкнемся с тем, что я назвал выше неоспоримым существующим. Однако важно помнить, что здесь нужна определенная осмотрительность. Если в вопросе «существую ли я?» слово «я» берется отдельно и рассматривается как некое «это» и если задать такой вопрос означает по сути спросить, является ли существование предикатом, относящимся к данному «это» или нет, на поставленный подобным образом вопрос очевидно не будет никакого ответа, даже отрицательного. Но этим только будет доказано, что вопрос плохо поставлен, что он, рискну сказать, порочен, и это, безусловно, в силу двух причин: прежде всего, потому что «я» ни в каком случае не может рассматриваться как «это» – «я» есть, несомненно, самоотрицание понятия «это», любого «это» – а также потому, что существование не есть предикат, что Канту удалось обосновать в «Критике» раз и навсегда.

Итак, если «я существую» может рассматриваться как неоспоримая экзистенциальная данность, то это при условии, что оно берется в качестве неразложимого целого. Тем не менее, мне кажется необходимым углубиться в этот вопрос, поскольку очевидно, что вокруг природы этого «чисто непосредственного данного» (immèdiat pure) может возникнуть спор. Например, наверняка возникнет искушение утверждать, что это непосредственное, по сути, чувственного порядка, и некоторые современные философы, вероятно, склонны будут подменить картезианское cogito формулой «ощущаю, следовательно, существую». Правда, нетрудно показать, что подобное видоизменение формулы будет носить чисто внешний характер, поскольку с момента, когда вступает в силу что-либо похожее на заключение (что здесь предполагается словом ergo), в действительности налицо мысль: «я ощущаю» прикрывает «я мыслю», или же оно само есть «я мыслю» в завуалированном, неотчетливом виде. Но, по правде говоря, мне кажется, что утверждение «я существую» – иного порядка: к тому же, оно вне любых заключений. Именно оно с неповторимым эмоциональном оттенком выражено в начальных строках драмы Клоделя «Золотая голова»:

– 154 –

Вот я,

Неразумный, непосвященный.

Новый человек лицом к лицу с незнакомыми вещами,

И я обращаю взор к Году и к ковчегу под ливнем,

сердце мое полно тоски,

Мне ничто не ведомо и ничто не подвластно. Что говорить? Что делать?

Как мне быть с этими свисающими руками? С ногами, которыми я влеком словно грезами?

Вот – экзистенция во всей ее наготе. Но мне хотелось бы также напомнить о ней и на примере маленького ребенка, когда тот вбегает с сияющими главами и, кажется, сейчас воскликнет: «Вот я! Какая радость!». Как я писал в одной из прошлых работ: «Говоря «я существую».., я смутно подразумеваю тот факт, что я не есмь только для себя, но что я проявляю себя, и даже лучше было бы сказать – явлен: приставка «ех» в экзистенции исключительно важна. Я существую (j´existe), это означает: я располагаю возможностями делать себя узнаваемым, или признаваемым, другими или мною же, коль я сообщаю себе заимствованную инаковость». Правда, здесь может возникнуть трудность. Мне не преминут заметить, что существовать, с одной стороны, и утверждать (или говорить самому себе), что существуешь, с другой – не одно и то же. Но, по-видимому, глагол «говорить» здесь двусмыслен. Чтобы по возможности устранить эту двусмысленность, я готов утверждать, что сущее как неоспоримое связано, на мой взгляд, с восклицающим самосознанием (conscience exclamative): У маленького ребенка (а может быть, уже и у животного) оно выражается в возгласах, подпрыгивании, у взрослого же принимает, разумеется, более сдержанные формы, – к тому же, это непосредственное начало вуалируется привычкой, и затем, шаг за шагом, всеми структурами бюрократизированной жизни; ведь не подлежит сомнению, что мы все постепенно превращаемся в бюрократов, и не только в нашем внешнем поведении, но и во взаимоотношении с собой; в итоге экран между нами и нашей собственной экзистенцией становится все более непроницаемым.

Но если это так, то надо сказать со всей решительностью, что экзистенция и восклицающее самосознание существования действительно не могут быть разделены: такое разделение можно осуществить лишь ценой обесчеловечивания всего, о чем здесь шла речь; экзистенция, отделенная от этого восклицавшего самосознания, может стать трупом, и этот труп существования – никакая философия не в силах его воскресить! Обратим внимание прежде всего на тот факт,

– 155 –

что невозможно переоценить цельный характер экзистенции, этой неоспоримой данности. Однако, хотя мы здесь имеем дело с определяющий началом, надо прежде всего признать, что оно отнюдь не прозрачно для себя самого: ничто в нем не напоминает то трансцендентальное «я», которое в некотором смысле уже у Канта, но еще сильнее у его последователей воцаряется в самом сердце, в центре философской арены. Эта непрозрачность заложена в обстоятельстве, о котором я говорил выше, а именно в том, что я утверждаю себя в качестве существующего одновременно для себя и для другого; это утверждение неразрывно связано с данностью, которой мы теперь посвятим все своё внимание: я имею в виду мое тело – как мое, как тело, которого не лишил и того столь мистического по своей сути признака, что выражен здесь в местоимении собственном.

Сразу же отметим, что нигде роль рефлексии, которую я назвал вторичной, рефлексии восполняющей, не выступаете такой наглядностью. В самом деле, первичная рефлексия, в отличие от нее, направлена на то, чтобы разрывать непрочное единство, конституируемое здесь посредством слова «мое». Это тело, которое я называю моим телом, в действительности – лишь тело среди бесчисленного множества других. По отношению к ним у него нет никаких привилегий. И недостаточно сказать, что это объективно верно, это – условие любой объективности, основание научного знания вообще (в данном случае – анатомии, физиологии и всех родственных им дисциплин). Итак, рефлексия первой ступени обязана решительно пренебречь тем обстоятельством, что тело это – мое; она должна помнить, что оно наделено в точности теми же свойствами, предрасположено к такому же расстройству функций и обречено на то же разрушение, что и любое другое тело. Говоря объективно, оно принципиально непривилегированно: разумеется, я склонен спонтанно, простодушно строить иллюзии на этот счет, приписывая себе бог весть какой таинственный иммунитет; но универсальный опыт давно развеял эти иллюзии, и первичная рефлексия заставляет признать, что именно так это и должно быть.

Разумеется, все это нисколько не оспаривается рефлексией второй ступени. Единственное: последняя здесь выражается в отказе рассматривать размежевание, проводимое между этим телом (в качестве любого) и этим «я», которым я являюсь, как окончательное. Ибо опора, исходная позиция ее именно в экзистенциальной нерасчленимости, нераздельности, которую мы пытались выше – не определить, конечно (так как она очевидным образом предваряет любую рефлексию), а наметить, сделать темой разговора.

– 156 –

Нетрудно заметить, что дуализм души и тела в том виде, в каком он предстает у Декарта, восходит к первичной рефлексии. Правда, Декарт вынужден, в особенно туманном пассаже, говорить еще и о единстве души и тела как о третьей субстанции; но здесь я бы хотел, оставив в стороне известные философские доктрины, обратиться непосредственно к той нетранспарентной данности, какую представляет собой мое тело в качестве моего, минуя диссоциацию, осуществляемую первичной рефлексией.

Как может действовать здесь рефлексия второй ступени? Очевидно, что ей приходится влиять на процедуры, к которым прибегает первичная рефлексия, чтобы восстановить видимость единства между элементами, которые та первоначально разъяла. Но в этих попытках объединения она остается первичной, поскольку постоянно пребывает в плену предварительно установленных ею оппозиций, тогда как ей следовало поставить под вопрос сами их основания.

На самом деле все становится достаточно ясным при следующей постановке вопроса: если мы действуем согласно традиционной логике веши, с извечным вычленением субъекта и предиката, мы должны будем рассматривать либо душу и тело как вещи различные, между которыми должно существовать отношение, поддающееся абстрактной формулировке, – либо тело как вещь, по отношению к которой то, что мы очень неточно называем словом «душа», является всего лишь предикатом, или наоборот. Доводы против двух последних трактовок излагались очень часто, к тому же, они слишком очевидны, чтобы стоило их здесь развивать. И, помимо всего прочего, эти доводы ведь лежат в самом основании нашего исследования. Итак, остается дуализм, который, правда, может принимать самые различные формы, выступая как параллелизм, в духе Спинозы, или как учение о взаимодействии. Но и в том и в другом случае и тело и душа рассматриваются в качестве вещи и, будучи переведены в план дискурса, становятся терминами, которые принято считать строго определенными и между которыми, в свою очередь, предполагается жестко детерминированная связь. Я хотел бы показать, что если мы вдумаемся в смысл того, что я называю своим телом, того, что я не могу не называть своим телом, – данный постулат нам придется отбросить. Последствия такого отказа исключительно важны.

Прежде всего, заметим, что говорить «мое тело» – значит отрицать параллелистскую интерпретацию, потому что это предполагает между мной, каково бы ни было точное значение этого слова, и моим телом некую близость, которой нет места в параллелистской схеме. Возможно, мне возразят, что вера в подобную близость может быть

– 157 –

простой иллюзией, которую философ в качестве такового обязан развеять. Однако напомним еще раз, что во всем этом мы продвигаемся строго феноменологическим путем, то есть стремимся делать извлечения из опыта. А потому зададимся вопросом: на каких позициях стоит философ, стремящийся развеять подобную иллюзорную веру? Ему это может удаться только при условии абстрагирования от собственного опыта, но в этом случае мы всегда вольны будем думать, что он подменил этот опыт простыми абстрактными схемами и что в конечном счете он остался по сю сторону опыта, а не превзошел его.

Сам я должен принять во внимание прежде всего, что мой опыт таит для меня возможности одновременно очень конкретных и очень многообразных позиций относительно моего тела: я могу следовать его прихотям, могу, напротив, пытаться владеть им. Оно может стать моим тираном, но, по-видимому, я, в свою очередь, способен сделать его своим рабом. И только чудеса софистической акробатики могут позволить мне ввести эти факты в рамки параллелистской концепции; но в настоящий момент я не вижу никаких оснований это делать, и каждая из упомянутых разнообразных форм опыта имеет в своей основе эту непрозрачную данность: мое тело.

Посмотрим теперь, может ли нам помочь в прояснении этой данности анализ обладания как такового.

Могу ли я сказать, что мое тело – «мое» в том смысле, в каком я сказал бы, например, о домашней собаке, что это – моя собака? Отметим прежде всего, что здесь не важен вопрос о происхождении. Мой пес – это пес, который принадлежит мне, независимо от того, подобрал ли я его в самом жалком виде на улице или купил у торговца. Я могу объявить его своим, если никто на него не претендует; однако такая оговорка носит чисто негативный характер. Между тем, для того, чтобы он был действительно моим (не только номинально), нужно, чтобы между нами сложился определенный тип взаимоотношений; нужно, чтобы он жил у меня или, по крайней мере, жил в условиях, конкретно определенных мной, как, например, в случае, если я отдаю его на содержание слуге или фермеру: в обоих случаях я беру на себя заботу о его содержании. Это уже предполагает некую взаимность. Собака действительно моя, если она меня узнает, повинуется мне, если она мне выказывает чувство, которое может рассматриваться как привязанность или хотя бы как страх. Я выглядел бы нелепо, если б продолжал называть своим животное, которое меня полностью игнорирует, нисколько со мной не считается, стал бы объектом Насмешек, и это чрезвычайно показательно, так как связано с очень определенным представлением о том, чем должна была стать собака для меня, чтобы я подлинно имел право сказать: она моя.

– 158 –

Если мы теперь перейдем к уяснению того, какая может существовать связь между подобным видом обладания и узами, конституирующими мое тело в качестве моего, мы должны будем признать, что здесь возможна далеко идущая аналогия. Это прежде всего мое собственное неоспоримое притязание; я настаиваю на том, что это тело мое; так, – кажется, озаглавлен вышедший несколько лет назад очень плохой роман, «Мое тело принадлежит мне». Подобное декретирование встречает противодействие лишь там, где сохраняется рабство, поскольку хозяин напротив, утверждает, что тело раба принадлежит ему, так как он его купил, либо по какой-либо другой причине обусловленной исторической ситуацией. Однако к этому нужно добавить, что даже там, где существует рабство, оно тем не менее ощущается самим рабом, пусть смутно, как не находящее оправдания, как несовместимое с неким правом, глубоко заложенным в его природе; и я бы даже сказал, что человек, который утратил хотя бы смутное сознание совершаемого над ним насилия, уже не является человеком в полном смысле слова. Однако это крайняя ситуация, она не может быть реализована до конца, коль скоро существует сама жизнь: я хочу этим сказать, что даже раб не может не сохранять ощущения своего тела как собственного.

С другой стороны, аналогия распространяется и на роль ухода. Говоря о своем теле, я имею в виду, главным образом, необходимость заботиться о поддержании его существования. Кстати, и здесь есть рубеж, на этот раз уже – «верхний», его налагает аскетизм в высшей своей точке; в этом случае мы опять выходим из реальности жизни, теперь уже – поверху; разумеется, здесь следует вспомнить о йогах даже прежде, чем об отшельнике. Эти пределы с той и с другой стороны, эта двоякая возможность тем не менее чрезвычайно характерны для нашей человеческой ситуации, для нашего удела, и мы не должны упускать их из виду.

То, что я сказал по поводу повиновения собаки, относится и к моему единству с телом: ведь оно мое лишь постольку, поскольку я в состоянии его контролировать. Но в этом регистре, разумеется, есть внутренний рубеж: так, если вследствие какого-то серьезнейшего расстройства я теряю всякий контроль над своим телом, оно перестает быть моим по той веской причине, что я это уже не я. Но, возможно, на другом конце клавиатуры йог для себя тоже уже не «я», только в силу противоположной причины, поскольку его управление телом носит абсолютный характер; тогда как в промежуточной зоне, которую мы называем нормальной жизнью, это управление всегда частично, оно всегда в какой-то степени – под угрозой.

– 159 –

Признав таким образом это сходство, мы должны перейти к его объяснению, напомнив, однако, обо всем, что есть здесь специфического: моя собака, как, впрочем, любой объект, принадлежащий мне, является мне как нечто отдельное от меня как сущего в пространстве и во времени, как внешнее по отношению к этому сущему. Иными словами, она не является частью этого сущего, хотя в итоге длительного проживания вместе у нас и может возникнуть особая, таинственная связь, нечто вроде достаточно явственного приближения к тому, что мы в дальнейшем будем называть интер-субъективностью.

Однако главный вопрос здесь касается обладания. Мне кажется, нетрудно видеть, что в действительности моя связь с моим телом представляет собой модель не мыслимую, а прочувствованную, с которой соотносится всякое обладание, в частности собакой; однако было бы неверно думать, что сама эта связь может быть определена как способ обладания. Иначе говоря, пытаясь понять свое отношение к собственному телу через отношение к своей собаке, я вступил, буквально, на путь паралогизма. Истина гораздо скорее заключается в том, что в глубине всякого обладания, всякого способа обладать есть как бы чувственно воспринимаемое ядро, и этим ядром является сам по себе неинтеллектуализируемый опыт той связи, в силу которой мое тело есть – мое.

В какой-то степени это можно прояснить, указав на то обстоятельство, что «я» как обладающее, как субъект обладания, никаким образом, даже в мыслях, не может быть сведено к полностью дематериализованному ego. По-моему, невозможно себе представить, как могло бы дематериализованное ego как-то еще претендовать на обладание быть озабоченным этим; между тем, всякое обладание характеризуется именно претензией и озабоченностью.

Второе замечание как бы продолжает и проясняет предыдущее. Предметы моего обладания, поскольку я их держусь, предстают в моих глазах как приложение, физически воспринимаемое дополнение к моему телу: этос поразительной отчетливостью обнаруживается всякий раз, когда по тем или иным причинам связь между мной и моей собственностью рвется или хотя бы оказывается под угрозой. В подобной ситуации я в самом деле испытываю некий внутренний разлад; он, представляется мне совершенно аналогичным тому, какой я испытал бы в случае действительного нарушения целостности, невредимости своего тела; здесь особенно характерны столь часто употребляемые по поводу этих переживаний слова, как, например, душевный надрыв, надлом и др.

– 160 –

Итак, повторю еще раз, что «обладать» в полном и точном смысле этого слова, должно мыслиться по аналогии с единством sui generis, которое представляет собой мое тело в качестве моего. Конечно, как я уже сказал, в случае внешнего обладания такое единство небезусловно: предмет моего обладания может быть украден, испорчен, я же, обладатель, лишившийся собственности, остаюсь невредим. Однако я глубоко затронут этой потерей, и переживание мое тем глубже, чем более (решусь сказать: сильнее, основательнее) я был обладающим. Трагедия всякого обладания неизменно заключается в отчаянном усилии составить единое целое с чем-то, что, однако, не тождественно и не может быть тождественно бытию обладающего. Разумеется, это особенно очевидно в тех случаях, когда речь идет о стремлении обладать существом, которое противится такому обладанию уже в силу того, что оно живое существо. В частности, в этом смысл «Школы жен» нашего Мольера, остающейся, на мой взгляд, одним из непреходящих театральных шедевров всех времен; другой пример той же трагедии представляет собой, в предпоследней части романа «В поисках утраченного времени», отчаянная попытка Марселя обречь Альбертину на затворничество, упрочить свою власть над ней.

Однако что мне кажется как раз характерным и уникальным в том, что касается моего тела, так это то обстоятельство, что здесь эта независимость предмета обладания относительно обладающего существа, по-видимому, не может реально утверждаться. Или, точнее, структура моего опыта такова, что я лишен непосредственной возможности знать, могу ли я еще чем-то быть после того, как связь, vinculum, окажется разорванной тем, что я называю смертью. Разумеется, мы на этом подробно остановимся во второй части лекций, в поисках выхода из этого метафизического тупика. Но в данный момент мы должны признать, что моя ситуация воплощенного существа заключает в себе вопрос, который, будучи поставлен в измерении объектов, видимо, остается без ответа.

Чтобы глубже вникнуть в эту ситуацию, воспользуемся и еще одним окольным путем; конечно, здесь нам надо будет обратиться к рефлексии второй ступени.

Я неизбежно склонен рассматривать собственное тело главным образом как свой инструмент в самом широком смысле слова: или еще как орган, позволяющий мне действовать и тем самым активно включаться в мир. Но по-видимому, эта концепция должна быть отброшена, хотя на первый взгляд может показаться, что бергсоновская философия устанавливает между душой и телом отношение именно такого рода. Здесь следует прибегнуть к той же процедуре, к которой

– 161 –

мы прибегли при анализе обладания, то есть задаться вопросом, что означает понятие «инструмент» и каким образом осуществляется то или иное инструментальное действие.

Очевидно, что любой инструмент – это искусственное средство расширить, усилить или закрепить уже имеющуюся власть, которой обладает человек, использующий этот инструмент. Это верно в отношении самого простого орудия, как, например, нож или заступ. Но это верно и в отношении сложнейших оптических приборов: они могут быть использованы лишь на основе нашей зрительной способности, как ее продолжение. Однако сама эта способность представляет собой то, что можно назвать активным свойством организованного тела. Более того, можно сказать, что само наше тело, если рассматривать его доподлинно, то есть в его динамичности, в его функционировании, это совокупность его возможностей. Именно совокупность: слово «сумма» весьма неточно передало бы характер того единства, о котором здесь идет речь. Лучше было бы сказать, что каждая из этих возможностей есть не что иное, как спецификация самого этого единства. Говоря «это единство», я подхожу к этому телу как к некоему аппарату многоцелевого назначения, рассматриваемому мной извне. Однако вспомним, что речь здесь идет не об этом теле, а о моем теле. И именно в этой перспективе все меняется.

Мое тело является моим, поскольку я не созерцаю его, не ввожу дистанции между ним и собой, а также не воспринимаю его в качестве объекта; потому что я есмь мое тело. Конечно, первоначально смысл слова «есмь» здесь кажется неясным, он как бы носит преимущественно негативный характер. Сказать: я есмь мое тело – значит упразднить тот разрыв, который я как раз устанавливаю, говоря, что мое тело – это мой инструмент. Сразу же заметим, что, утверждая здесь инструментальное отношение, я неизбежно вступаю на путь бесконечной регрессии. Если действительно, как мы видели, всякий инструмент распространяет далее возможности тела – иначе говоря, в нашем случае, самого себя – то невозможно данное тело рассматривать как инструмент, не воображая при этом некое другое тело, пусть оно зовется ментальным, астральным или как угодно еще, инструментом которого данное физическое тело являлось бы. Но поскольку это тело – ментальное, астральное и т.д. – само утверждается в качестве тела, тот же вопрос возникает вновь, и так до бесконечности. Этой регрессии можно избежать лишь при одном условии, а именно: надо сказать, что это тело, которое я условно могу мыслить по аналогии с инструментами, продолжающими его способности, расширяющими его возможности, – оно, будучи моим телом, не есть

– 162 –

инструмент. Сказать: мое тело, значит в некотором роде сказать «я сам», поместить себя по ту или по эту сторону всякого инструментального отношения.

Однако здесь надо обратить внимание на следующее. Есть способ понимать, или, скорее, воображать себе это тождество «я» и моего тела, который может нас привести к грубому и нелепому материализму. Бессмысленно объявлять себя тождественным телу, которое другие видят, которого другие могут коснуться, и которое является другим для меня самого, поскольку я его уподобляю любому телу, одним словом, телу-объекту. Сказать: «я есмь мое тело» можно с полным правом лишь в том случае, если я признаю, что это тело, в конечном счете, не может быть уподоблено этому объекту, объекту вообще, что оно не есть пещь. Так мы приходим к понятию тела-субъекта. Именно постольку, поскольку я поддерживаю с ним отношения (слово, не вполне здесь подходящее), по характеру своему не поддающиеся объективации, я могу считать себя тождественным своему телу: правда, очевидно, что применительно к телу понятие «тождество» также неадекватно, в полную меру это понятие применимо лишь в мире вещей или, точнее, абстракций, который инкарнация как таковая неизбежно превосходит. Само собою разумеется, что слово «инкарнация», к которому я буду прибегать очень часто, здесь означает исключительно ситуацию существа, которое воспринимает себя как связанное со своим телом фундаментальным, а не случайным образом. В первой части моего «Метафизического дневника» для обозначения этой неинструментальной коммуникации я использовал выражение «médiation sympathique»*; не могу сказать, чтоб оно меня полностью удовлетворяло: и все же даже сегодня, то есть спустя более четверти века, мне думается, что оно подходит более других. Чтобы прояснить смысл этого, следует вспомнить, что тело мое – в качестве моего – является мне прежде всего как почувствованное, ощущаемое (senti): я есмь мое тело только потому, что я – чувствующее существо. Итак, с этой точки зрения складывается впечатление, что мое тело обладает абсолютным приоритетом по отношению ко всему, что может быть мной чувствуемо относительно другого; однако, строго говоря, могу ли я в самом деле чувствовать что-либо другое? Ощущать другое: не означает ли это ощущать самого себя как ощущающего это другое, таким образом, что я неизменно буду иметь дело лишь с модификациями самого этого ощущения?

______________________________________

* Досл.: со-чувствующее опосредование.

– 163 –

Но это не все: затем я стану спрашивать себя, не принужден ли я использовать своё тело для ощущения своего тела? Заметим однако, что в самом этом вопросе окольным путем снова вводится инструмент, то есть инструментальное отношение. Я ведь постулировал здесь, что ощущение – это функция, которая может отправляться лишь благодаря некоему аппарату – моему телу, и таким образом снова столкнулся со всеми уже знакомыми нам противоречиями. Не следует ли отсюда сделать заключение, что в действительности ощущение не является функцией, что не существует инструмента ощущения – и выражение «médiation sympathique» обозначает именно этот неинструментальный характер ощущения?

В итоге мы оказываемся перед необходимостью задаться вопросом о глубинной природе чувствования, тем самым подвергнув критике распространенное представление, которое мы себе создаем об этом, не опираясь на философскую рефлексию.

Перевод с французского Г.М.Тавризян

Грузия нашла себе экзистенциальную угрозу – Мир – Коммерсантъ

Судя по новому ежегодному отчету Службы государственной безопасности (СГБ) Грузии, у Тбилиси есть два смертельных врага: Россия и террористическая группировка «Исламское государство» (ИГ; запрещено в РФ). Об этом говорилось в понедельник на заседании парламентского комитета по обороне и безопасности Грузии. Россия обвиняется авторами отчета в кибератаках, информационной войне и применении других технологий «гибридной войны», а также в превращении «оккупационных режимов Абхазии и Южной Осетии» в «инструменты по подрыву грузинской государственности». В Москве подобные обвинения ранее многократно отвергали, уличая часть грузинского общества в желании любыми способами «затруднить процесс нормализации отношений».

Отчет «О деятельности Службы государственной безопасности за 2020 год» представил на заседании парламентского комитета по обороне и безопасности замглавы СГБ Алекси Батиашвили. Парламентские слушания проходили за закрытыми дверями. Но о сути документа можно было судить уже по предварительной служебной записке главы ведомства Григола Лилуашвили. Она начинается с утверждения о том, что российская «оккупация Абхазии и Южной Осетии» создает «экзистенциальную угрозу» для Грузии. Глава СГБ обеспокоен, в частности, тем, что Россия своей «экспансионистской политикой в регионе Черного моря и Южного Кавказа» мешает стабильному развитию Грузии, покушаясь тем самым «на безопасность не только Южного Кавказа, но и всей Европы».

Сам отчет открывается утверждением о переходе «российской оккупации» бывших грузинских автономий на этап их «фактической аннексии», то есть инкорпорирования местных государственных и управленческих институтов в общероссийские структуры. Москва обвиняется в том, что, используя свои финансовые рычаги, якобы пытается овладеть объектами стратегического значения на территории Абхазии. СГБ считает опасной также предварительную договоренность между Москвой и абхазскими властями о возобновлении эксплуатации Сухумского аэропорта.

Об «агрессивных планах Москвы», согласно отчету, свидетельствуют «120 военных учений российских армейских группировок в Абхазии и Южной Осетии», которые были проведены в 2020 году.

Также подробно описана вовлеченность России во внутриабхазские процессы в ходе политического кризиса в январе 2020 года, который привел к отставке «ослабевшего президента Рауля Хаджимбы» и «продвижению во власть» нынешнего главы республики Аслана Бжании. Российские спецслужбы, подчеркивается в отчете, постоянно пытаются дестабилизировать внутриполитическую обстановку и в самой Грузии, «трясти государственные институты», а также «оказывать влияние на значимые общественно-политические процессы».

Особо отмечены успехи СГБ в предотвращении распространения радиоактивных материалов. Грузинский военный эксперт Вахтанг Маисая объяснил “Ъ”: имеется в виду спецоперация, проведенная ранее в апреле в городе Кутаиси, где грузинская спецслужба арестовала «двух иностранцев», пытавшихся «перевезти через Грузию радиоактивный америций-214 в количестве, достаточном для изготовления так называемой грязной бомбы». В этом контексте СГБ называет своей особой заслугой инициирование тесного сотрудничества в сфере радиационной и химической безопасности со специальными службами Украины и Молдавии.

Что касается «гибридной войны», которая, по словам СГБ, ведется против Грузии, ведомство считает наиболее важным и опасным ее направлением «постоянные кибератаки» на грузинские государственные сайты, проведение «киберразведывательных операций», «информационную войну» с использованием эпидемии COVID-19 и ее возможных последствий для Грузии, «провоцирование общественных фобий» и «распространение конспирологических версий» о причинах пандемии, «применение российской мягкой силы» в сфере культуры, студенческих обменов, языковых программ, благотворительности и бизнеса.

Москва ранее не раз критиковала подобные претензии со стороны Тбилиси.

Признав 26 августа 2008 года суверенитет Абхазии и Южной Осетии, власти РФ утверждают: ни о какой «оккупации» и «фактической аннексии» не может быть и речи. Обвинения в «дестабилизации внутриполитической обстановки», как считают в РФ, также бессмысленны: если кто и дестабилизирует ее, так это сторонники оппозиционного «Единого национального движения» во главе с экс-президентом страны Михаилом Саакашвили. Так, «попыткой экстремистских сил в Грузии использовать любой повод для того, чтобы затруднить процесс нормализации российско-грузинских отношений» официальный представитель МИД РФ Мария Захарова называла осквернении памятника Александру Грибоедову в Тбилиси: в начале апреля на нем появилась надпись: «Россия — зло!».

Комментируя обвинения со стороны Тбилиси в кибератаках, российский МИД ранее отмечал: «Бездоказательность и политическая мотивированность явно срежиссированного информационного вброса очевидны». В ведомстве указывали на синхронность выступлений властей Грузии, США и Великобритании по этой теме. «Россия не собиралась и не собирается никоим образом вмешиваться во внутренние дела Грузии в том или ином виде»,— утверждал в разговоре с «РИА Новости» замглавы МИД РФ Андрей Руденко.

Отметим, что вторым вызовом для грузинской государственности авторы доклада называют ИГ. Сообщается, что один из руководителей террористической группировки — выходец из Грузии Цезар Тохосашвили — был арестован на Украине и в 2020 году экстрадирован в Грузию. Он уже приговорен судом Тбилиси к десяти годам лишения свободы за террористическую деятельность. Отмечено также желание многих полевых командиров ИГ — выходцев из Панкисского ущелья (с преимущественно чеченским населением) вернуться в Грузию после разгрома группировки. Беспокоят спецслужбы и «попытки террористов использовать Грузию для транзита» в неназванную страну, рекрутирование грузинских граждан в террористических целях и возможное финансирование ими международной террористической сети.

Георгий Двали, Тбилиси

Исследование экзистенциальных данностей — ЭКЗИСТЕНЦИЯ

Ирвин Ялом предлагает занимательное и ёмкое определение экзистенциальной психотерапии: «Экзистенциальная психотерапия – это динамический подход к терапии, который сосредоточивается на беспокойствах, коренящихся в существовании индивидуума».

Есть такие темы, которые так или иначе тревожат буквально всех людей на Земле. Мы называем их данностями бытия. Согласно постулатам экзистенциального подхода, они являются источниками для всех беспокойств, вызывают первичную тревогу, а вот справляется с этими фактами существования уже каждый по-своему. С этой точки зрения любые симптомы и психологические защиты сводятся к одной из конечных данностей: смерти, одиночеству, бессмысленности и свободе. Экзистенциальная психотерапия помогает человеку осознать этот факт, обнаружить источник беспокойств и использовать его энергию для личностного изменения и роста.

Любая жизнь конечна. Мы начинаем осознавать это еще будучи детьми, и у многих это поначалу вызывает шок: «Как это я перестану существовать? А что же будет потом?» Смерть — одна из наиболее очевидных данностей, в столкновении с которой рождается первый экзистенциальный конфликт: конфликт между осознанием неизбежности смерти и желанием продолжать жить, между боязнью несуществования и желанием быть.

Понимание, что жизнь рано или поздно закончится, подстегивает к действию. Многие из нас годами ходят на нелюбимую, но хорошо оплачиваемую работу, чтобы обеспечить существование себе и своим близким. Кто-то «проваливается» в трудоголизм, потому что постоянная активная деятельность защищает от тревоги приближения к небытию. Медицина и технологии развиваются, чтобы продлить жизнь и защитить от смерти. Религии стараются дать ответы о существовании по ту сторону жизни, чтобы снизить эту сильнейшую тревогу, а вера в эти ответы помогает совладать с тем, что от нее осталось. Философы и даже математики стараются найти слова, чтобы описать это «ничто», которое ждет каждого, чтобы хотя бы отдаленно представить, что нас ждет и как это ощущается. И все, абсолютно все ищут в себе силы выдержать эту неизвестность, которая лежит за пределами нашего опыта.

А неизвестность сама по себе тоже оказывается тревожным фактором. Миллионы людей читают гороскопы и ходят к гадалкам, потому что представление о будущем как бы структурирует его, делая более понятным, предсказуемым и безопасным. Экзистенциальный подход связывает это с темой свободы, которая в свою очередь тесно переплетена с волей и ответственностью. Невозможно быть свободным, не беря ответственность. Человек сам отвечает за свои решения, поступки, в широком смысле за свою жизнь. Но ведь это довольно непросто, верно?

Мы защищаемся от тревоги свободы множеством разных способов. Многие из нас имеют склонность приписывать внешним обстоятельствам или воле рока все или во всяком случае многое, происходящее в своей жизни. При этом мы часто парадоксально стремимся все контролировать. Так, иллюзию контроля дает знание всех деталей какого-то неприятного или опасного события, например, когда одна подруга выспрашивает у другой все обстоятельства ее расставания с парнем, вместо того, чтобы поддержать, а люди на улицах останавливаются рядом с местами аварий и ищут, у кого бы спросить, что же случилось.

Популярность поговорки про глаза, соломинку и бревно тоже возникла не на пустом месте, ведь у каждого найдется такой знакомый, у которого виноваты все вокруг, кроме него. В подобном избегающем ответственности поведении может быть заключено много выгод, которые вполне могут быть не очевидны и не осознаваться. И мы злимся, обижаемся и возмущаемся, забывая, что за подобным поведением на самом деле кроется мучительный страх.

Любая человеческая жизнь индивидуальна и неповторима, что не мешает разным людям проживать, кажется, одни и те же события: учиться ходить и говорить, заводить отношения, ходить в школу, выбирать профессию, определять свое мнение о гомосексуализме, музыке и политике, создавать семью, переживать предательства и успехи, искать помощи. Все, с чем мы сталкиваемся, в той или иной форме знакомо еще миллионам других людей. Практически каждая мелочь может оказаться тем, что объединяет нас с кем-то другим, вызывая чувства, имея значение. Тем не менее, мы можем лишь догадываться, что на самом деле чувствуют другие, и фантазировать о том, каково им, опираясь на наш личный опыт. Мы никогда не сможем разделить всю полноту субъективного опыта другого человека вместе с ним точно так же, как никто и никогда не сможет понять нас во всей полноте. В некотором смысле мы изолированны от мира и друг друга в своем опыте переживаний. И это одиночество тоже страшит.

Попытки человека избежать изоляции и того напряжения, которое она вызывает, могут сильно сказываться на отношениях с другими людьми. Стремясь пережить одиночество, ощущаемое как неполноценность, мы пытаемся заполнить эту пустоту отношениями с другими людьми: любовными, приятельскими, рабочими. Это проявляется в необходимости постоянно находиться рядом с другими людьми, а также часто в нарушениях межличностных границ: отчуждении или слиянии, эмоциональной зависимости, патологической ревности, жертвенности и спасательстве. Осознание этих сложностей в связи со страхом одиночества часто позволяет выйти на новый, намного более глубокий уровень отношений с людьми и миром.

Наконец, каждый из нас рано или поздно задумывается, для чего он живет. Зачем он появился на свет, в чем его предназначение, на то ли он тратит свою жизнь. Нередко ответы на последний вопрос делают кризис среднего возраста поистине невыносимым, а первые сводят с ума молодых людей, которые срочно должны выбирать будущую профессию, но пока мало что знают о мире и себе, чтобы сделать это осознанно.

Жизнь не имеет очевидного, определенного, всем понятного смысла. Поэтому каждому приходится искать свой смысл самостоятельно. Поиски неизбежно сопровождаются тревогой бессмысленности, и она может отражаться в склонности к авантюризму, поиску и решению сложных задач, достижениям, которые приобретают сверхценность, подчиняя себе жизнь человека. А кому-то ближе другая крайность — отрицание любых смыслов, поиск и высмеивание их. Такой человек может сказать против чего он, но не скажет за что. Бывает и так, что смысл утрачивается настолько, что пропадают и силы. Нам хочется плыть по течению, а предпринять какие-то действия и чем-то заняться кажется просто невозможным. Со стороны подобное поведение легко окрестить знакомым всем словом «лень», однако, в действительности все может оказаться не настолько просто.

Исследование глобальных и всеобъемлющих тем данностей существования очень сильно расширяют кругозор, способность к пониманию других людей, а также осознанность и глубину собственной жизни. Они затрагивают абсолютно все сферы нашей жизни, куда ни посмотри. Поэтому особенно здорово, когда существует возможность говорить на такие тревожные, но бесконечно важные темы с теми, кто тоже, как и мы, ищет свои ответы.

В Воронежской области сломалась математика коронавируса

Сегодня, 9 июля, обновилась статистика по выздоровлениям от COVID-19 в Воронежской области. Данные регионального и федерального оперативного штабов вновь не сошлись, что стало уже достаточно привычным. Воронежский оперштаб указывает, что за минувшие сутки заболевание победили 377 человек. Сайт официальной информации о коронавирусе в России дает немного более скромную цифру – 251 случай выздоровления. А паблик правительства Воронежской области в соцсети вообще написал: +120, чем поверг калькулятор в экзистенциальный шок.

По подсчетам областного оперативного штаба по борьбе с коронавирусной инфекцией, к настоящему времени число жителей региона, поборовших болезнь, превысило 7 тысяч и составляет 7024 человека. Федеральный оперштаб с этим не соглашается и указывает, что даже 6 тысяч еще «не набралось» – 5916 случаев выздоровления за все время. Разница видна невооруженным глазом.

Подобное расхождение ставит перед обывателем несколько вопросов. Первый и самый очевидный – какому числу верить? С одной стороны, у информации с федерального уровня есть некий «приоритет» важности. Она едина для всей страны. С другой же – на месте ситуация явно виднее, чем из Москвы. Да и вероятность эффекта «испорченного телефона» ниже, поскольку звеньев в цепочке передачи сведений меньше.

Второй вопрос – неужели правительство Воронежской области сломало математику? Подсчеты в их официальной(!) инфографике вызывают недоумение. Если вчера было 6647 вылечившихся от коронавируса воронежцев, а сегодня их стало 7024, как прирост может составлять 120? Калькулятор и арифметика подсказывают, что разница составляет 377. Забавно, что пресс-служба облздрава публикует то же самое. Никто даже не обращает внимания на цифры, за которыми жизни и здоровье воронежцев. Вот вчерашнее официальное сообщение:

В своем официальном паблике в соцсети воронежские власти сообщают: «…Иногда на обмен данными между федеральным и региональным штабом требуется время. Самая актуальная статистка в нашей группе». Сколько же времени требуется на «обмен данными», чтобы расхождение в статистике по выздоровлениям достигало тысячи человек, а по смертям – уже почти 30% от общего числа. Каналы связи явно находятся не в лучшем состоянии.

Подобные абсурдные ситуации и несовпадение данных дискредитируют официальную статистику по COVID-19. Отсюда и рождается недоверие граждан, а как следствие – их игнорирование мер эпидемиологической безопасности, что, явно, не может положительно сказаться на здоровье населения. Все из-за медленного «обмена данными» и сломанного калькулятора.

Обновлено в 14:30. Паблик правительства Воронежской области без объяснений заменил инфографику на корректную, сменив +120 на +377. На сайте департамента здравоохранения корректив по-прежнему не внесено.

Обновлено в 17:30. Областной департамент здравоохранения также поменял данные на своем официальном сайте.

Сергей Мохов «Death matters. Чему смерть и пандемия может научить нас»

С начала 2020 года люди по всему миру увлеклись новым для себя занятием. Запертые в домах на карантине, они стали тщательно следить за двумя вещами: за чистотой рук и за приростом числа заболевших и умерших от новой опасной инфекции COVID-19. И если с гигиеной все казалось более или менее понятно и не вызывало никаких споров, то последнее стало поводом для бурных дискуссий. Данные об умерших и заболевших, обновляемые каждые сутки, выстраивались в хитроумные графики с замысловатыми кривыми, которые должны были предсказывать, кто умрет, а кто будет жить. Пандемия неожиданно разрушила фундаментальные модерновые представления о жизни и смерти: впервые за очень долгое время европейской истории людям пришлось столкнуться с ужасающей близостью смерти и ее неконтролируемостью. Что надо делать, чтобы выжить? Спасут ли карантин, маски и антисептик — или нет? Что делать с теми, кто умрет?

Но если отбросить эти гадания, встают куда более серьезные вопросы. Как подобное экзистенциальное потрясение способно изменить нашу жизнь и наше отношение к смерти? Ниже я попытался представить краткий список этих глобальных трансформаций. Часть из них мы можем наблюдать уже сейчас, а некоторые, надеюсь, будем наблюдать в самом ближайшем будущем.

Похороны. Ритуалы, связанные с похоронами, — одна из самых консервативных частей духовной жизни человека. Даже в Средние века и ранее Новое время потребовалось несколько очень продолжительных эпидемий, чтобы изменился принцип устройства кладбищ (их вынесли за границы города) и были разработаны правила индивидуальных захоронений. Изменит ли коронавирус современную похоронную индустрию? Навряд ли так быстро, как нам хочется об этом мечтать, но изменения уже начались. Речь идет о постепенном внедрении различных цифровых технологий, способных разрушить привычные границы похорон. Подобные технологии уже внедряются в западных похоронных компаниях (онлайн-трансляции, удаленный заказ и исполнение траурных речей) и, очевидно, после пандемии этот процесс ускорится.

Анастасия Потемкина. Серия без названия. 2020
Калька, гелиевая ручка, маркер
Предоставлено художником

Умирание: хосписы и дома ухода. Почти 80 лет назад, с окончанием Второй мировой войны, солидарность, гуманизм и необходимость заботы друг о друге привели к рождению в Европе welfare state. Социальное государство подарило не только пенсии и пособия, но и широкий спектр практик заботы — например, все ту же паллиативную помощь и профессиональный уход за умирающими и тяжелобольными в хосписах. Начиная с 1960-х число хосписов и различных учреждений, которые облегчают умирание, растет. Как ни парадоксально звучит, но забота и уход вышли на авансцену в период пандемии: врачи, медсестры, работники социальных служб привлекли внимание своим героизмом. Станем ли мы более внимательны и благодарны к людям, создающим инфраструктуру заботы? Опыт умирания показал, насколько важно задуматься о качестве умирания в современном мире — возможно, нас ждет дальнейшее бурное развитие хосписов и профессионального ухода за умирающими.

Солидарность. Да-да, именно солидарность и способность людей объединяться. Война, природные бедствия и пандемии способны не только прямо разрушать и уничтожать, но и приводить к созиданию — с помощью мобилизации и солидарности. Особенно если это общая для всего человечества беда и великий уравнитель всего живого — смерть. Перед ее лицом люди способны вступать в плодотворную кооперацию несмотря на, казалось бы, устойчивые социальные, культурные и политические границы. Смерть может мобилизовывать — и речь идет не только о практических вещах, но и символических, таких как скорбь. Обсуждение смерти, эмоций и чувств, связанных с утратой, может привести к развитию инфраструктуры взаимопомощи и сопереживания.

Анастасия Потемкина. Серия без названия. 2020
Калька, гелиевая ручка, маркер
Предоставлено художником

Природа. Пандемия напомнила человечеству, пожалуй, самое главное, о чем оно уже успело крепко позабыть: мы живем в сложном мире, которым управляют не только придуманные человеком законы, но и законы так и не постигнутой природы. Человеку модерна нравится думать, что именно он является центром мироздания и все процессы вокруг он может подчинить себе, если постарается. В том числе и смерть. Теперь же природа, в форме крошечного по своим физическим масштабам вируса, очень аккуратно напомнила об истинном положении дел. Вирус, как и землетрясения, наводнения и другие бедствия продемонстрировал, что люди — прежде всего часть природы. Не романтичной и таинственной, а жестокой и живущей по собственным принципам, где смерть — это так же естественно, как и сама жизнь. Последствия этого осознания могут коснуться и нашего отношения к смерти — мы станем проще говорить о том, что касается каждого из нас.

Black Lives Matter. Несмотря на то, что недавний и продолжающийся революционный всплеск протестов против расизма и социального неравенства в США связывается с убийством полицейскими афроамериканца Джорджа Флойда, пандемия повлияла на него не меньше. Более половины погибших от коронавируса в США, если следовать статистике, — чернокожие люди. Именно они оказались наиболее уязвимой группой перед лицом вируса: не имеющие медицинской страховки, вынужденные выходить на работу для оплаты своих счетов, экономящие на средствах гигиены. Оказалось, что небелое население Америки не только не защищено перед произволом со стороны государственного аппарата насилия, но и вынуждено подвергать себя ежедневной опасности инфицирования и запоздало прибегать к медицинской помощи. Конечно, пандемия напомнила не сколько о важности жизни черных, сколько о социальном и расовом неравенстве современного общества, которое стало напрямую угрожать жизням миллионов людей.

Смерть — один из наиболее ярких и доступных нам инструментов осознания того, что происходит здесь и сейчас. Как это уже и случалось много раз, шок от экзистенциального кризиса способен придать человечеству мощный импульс, чтобы стать лучше. Чума привела к краху феодализма, испанка перекроила имперскую карту Европы, а угроза радиоактивного загрязнения после Чернобыльской аварии внесла свой вклад в распад СССР. Может быть, и в этот раз человечество будет пытаться стать лучше — до тех пор, пока ощущение смерти не отойдет на задний план.

Москва, июль 2020

Об авторах

Сергей Мохов — кандидат социологических наук, научный сотрудник ИЭА РАН. Редактор журнала «Археология русской смерти», автор книг «Рождение и смерть похоронной индустрии» (2018) и «История смерти» (2020). Лауреат Литературной премии имени Александра Пятигорского. Живет и работает в Москве.

О художнике

Анастасия Потемкина окончила Московский архитектурный институт и Академию изящных искусств в Вене. Соорганизатор и член Urban Fauna Laboratory (UFL). Живет и работает в Москве и Бангкоке.

6 способов преодолеть экзистенциальный кризис — Кливлендская клиника

Определенные жизненные перемены могут потрясти вас до глубины души. Другие заставляют задуматься, в чем смысл всего этого. Когда эти чувства овладевают вами, возможно, вы переживаете экзистенциальный кризис.

Клиника Кливленда — некоммерческий академический медицинский центр. Реклама на нашем сайте помогает поддерживать нашу миссию. Мы не поддерживаем продукты или услуги, не принадлежащие Cleveland Clinic. Политика

«Экзистенциальный кризис — это нормальная переходная фаза, которую переживают многие люди», — говорит психолог Сьюзан Альберс, психолог.«Когда что-то в вашей жизни заставляет вас противостоять тому, что в какой-то момент вы умрете — умирает ли кто-то в вашей жизни, есть болезнь или что-то подобное — вы можете начать задавать вопросы о том, где вы находитесь в жизни».

Но не отчаивайтесь. В этом вопросе и ответе Альберс делится шестью способами преодоления этих чувств и восстановления баланса в вашей жизни.

В. Что значит иметь экзистенциальный кризис?

A. В экзистенциальных кризисах обычно наступает поворотный момент и момент осознания, которые часто связаны с беспокойством о смерти.Этот поворотный момент заставляет людей задуматься и усомниться в смысле своей жизни.

Они смотрят на то, что они делают и почему они это делают. Они могут испытывать глубокое чувство неудовлетворенности своим жизненным положением.

Мы можем сдерживать идею смерти в течение долгого времени, но особенно в связи с пандемией коронавируса, она стала для многих людей в центре внимания. Как будто они каждый день бегают на колесе хомяка, просто пытаясь наверстать упущенное. Но затем внезапно пандемия остановила это колесо.Люди замедлились настолько, что начали задаваться вопросом: «Почему я нахожусь на этом конкретном колесе? Я вообще хочу участвовать? Почему я продолжаю идти? » Люди начали сомневаться в том, что они делали механически. Дело действительно в значении всего этого.

Экзистенциальный кризис — это не то же самое, что тревога и депрессия. Они сопоставимы, потому что люди часто испытывают похожие чувства, но экзистенциальный кризис обычно имеет какой-то спусковой крючок.

В. Что может вызвать экзистенциальный кризис?

А. Обычно кризис какой-то, в том числе:

Смерть родителя или другого близкого человека.
Болезнь.
Внезапное изменение обстоятельств, например потеря работы.
Возрастное изменение здоровья или жизни, например, уход детей из дома.

В. Каковы признаки того, что вы переживаете экзистенциальный кризис?

A. У вас может быть депрессия, беспокойство или чувство отсутствия мотивации. Вы можете начать задавать много вопросов, например, почему вы делаете ту работу, которую делаете.Вы можете сожалеть о своем прошлом выборе и даже иметь мысли о самоубийстве.

В. Как вы можете справиться с экзистенциальным кризисом?

A. Есть несколько вещей, которые вы можете сделать, чтобы преодолеть экзистенциальный кризис.

1. Измените свою точку зрения

Что наиболее важно, так это ваш образ мышления и объектив, через который вы смотрите на этот опыт. Вместо того, чтобы думать о ситуации как о кризисе или о чем-то плохом, рассматривайте это как возможность внести изменения, которые сделают вас счастливее.

2. Ведите дневник благодарности

Ведите дневник благодарности о вещах, за которые вы благодарны, что придает смысл вашей жизни. Чтобы выяснить, на что вы действительно хотите потратить свою энергию, время и усилия, может потребоваться некоторый самоанализ. Записывая то, что вам нравится и что вы считаете значимым, вы сможете понять, что хотите изменить.

3. Общайтесь с людьми

Экзистенциальный кризис может случиться, когда вы чувствуете себя оторванным от окружающих вас людей.Восстановление связей поможет вам почувствовать себя более заземленным. Так что обратитесь к друзьям и семье и поговорите с другими людьми, у которых был подобный опыт.

Если эти чувства длятся более пары месяцев или приводят к депрессии, которая не проходит, или к суицидальным ощущениям, обратитесь к терапевту. Очень важно иметь кого-то, кто поможет вам справиться с этими эмоциями.

Если вам нужна срочная помощь, 24/7 National Suicide Prevention Lifeline 800.273.8255 (или через чат) — это бесплатный ресурс, который связывает людей в кризисной ситуации с местным консультантом.

4. Практикуйте внимательность

Уделяйте больше времени вещам, от которых вам хорошо. Сделайте эти переживания осознанными, смакуя их всеми своими чувствами.

5. Перенаправьте свою энергию

Пандемия лишила многих людей карьеры. Это изменение помогло им осознать, что они вкладывают большую часть своего времени, энергии и смысла в свою карьеру. Когда его не стало, наступил кризис.

Вот почему помогает перенаправление вашей энергии.Ваша карьера — большая часть вашей жизни, но это только одна часть. Сосредоточьте энергию на своих отношениях и хобби, чтобы достичь лучшего баланса.

Это похоже на то, что происходит, когда человек вкладывает всю свою энергию в отношения, а затем разводится. Им необходимо восстановить баланс, больше сосредоточившись на своих друзьях и карьере. Баланс между всеми аспектами нашей жизни может поддерживать нас, когда одна часть дает сбой.

6. Не зацикливайтесь на прошлом

Люди могут очень впасть в депрессию, когда начинают смотреть в прошлое.Но мы не можем это изменить. Мой девиз всегда: «Не оглядывайся назад. Ты туда не пойдешь «. Вместо того, чтобы оглядываться назад и сожалеть о случившемся, смотрите вперед в том направлении, в котором вы хотите, чтобы ваша жизнь пошла по пути.

В. Как вы можете помочь кому-то, кто переживает экзистенциальный кризис?

A. Поддержка — отличный способ помочь. Признавайте, через что проходит человек, указывайте на то, что вы наблюдаете, и не критикуйте. Вы также можете предложить им помощь в прохождении терапии.

Иногда экзистенциальный кризис ассоциируется с клеймом, что это плохо. Но этот период также может означать возможность, рост и перенаправление к тому, что вам нравится в жизни.

Экзистенциальная депрессия у одаренных людей

В этой статье Джеймса Уэбба обсуждается экзистенциальная депрессия у одаренных молодых людей. Он исследует, что это такое, как это может проявляться у одаренного ребенка и что родители могут сделать, чтобы помочь своему ребенку преодолеть эти тяжелые чувства.Он указывает, что одаренные молодые люди более склонны к этому типу депрессии из-за их более высокой чувствительности.

По моему опыту, одаренные и талантливые люди более склонны испытывать депрессию, называемую экзистенциальной депрессией. Хотя эпизод экзистенциальной депрессии может быть спровоцирован у кого-либо серьезной утратой или угрозой утраты, что подчеркивает преходящий характер жизни, люди с более высокими интеллектуальными способностями более склонны к спонтанному переживанию экзистенциальной депрессии.Иногда эта экзистенциальная депрессия связана с положительным переживанием дезинтеграции, на которое ссылается Dabrowski (1996).

Экзистенциальная депрессия — это депрессия, которая возникает, когда человек сталкивается с некоторыми основными проблемами существования. Ялом (1980) описывает четыре таких вопроса (или «крайние проблемы») — смерть, свобода, изоляция и бессмысленность. Смерть — неизбежное явление. Свобода в экзистенциальном смысле означает отсутствие внешней структуры. То есть люди не входят в мир, который по своей сути структурирован.Мы должны дать миру структуру, которую создаем сами. Изоляция признает, что независимо от того, насколько мы близки к другому человеку, всегда остается разрыв, и тем не менее мы одиноки. Бессмысленность проистекает из первых трех. Если мы должны умереть, если мы построим свой собственный мир и если каждый из нас в конечном итоге одинок, то какой смысл имеет жизнь?

Почему такие экзистенциальные проблемы непропорционально возникают среди одаренных людей? Частично это связано с тем, что даже для рассмотрения таких понятий должны возникать существенные мысли и размышления, а не просто сосредотачиваться на поверхностных повседневных аспектах жизни.Другие, более специфические характеристики одаренных детей также являются важными предрасполагающими факторами.

Поскольку одаренные дети способны рассматривать возможности того, как все могло бы быть, они склонны быть идеалистами. Однако они одновременно могут видеть, что мир отстает от того, каким он мог бы быть. Поскольку они энергичные, одаренные дети остро чувствуют разочарование и разочарование, которые возникают, когда идеалы не достигаются. Точно так же эти молодые люди быстро замечают непоследовательность, произвол и абсурдность в обществе и в поведении окружающих.Традиции ставятся под сомнение или ставятся под сомнение. Например, почему мы налагаем на людей такие жесткие полоролевые или возрастно-ролевые ограничения? Почему люди проявляют лицемерие, когда говорят одно, а делают другое? Почему люди говорят то, чего на самом деле совсем не имеют в виду? Почему так много людей так бездумно и равнодушно относятся к другим? Насколько сильно может изменить мир жизнь одного человека?

Когда одаренные дети пытаются поделиться своими опасениями с другими, они обычно сталкиваются с реакцией, варьирующейся от недоумения до враждебности.Они обнаруживают, что другие, особенно их возраста, явно не разделяют этих опасений, а вместо этого сосредоточены на более конкретных проблемах и соответствуют ожиданиям других. Часто даже в первом классе эти молодые люди, особенно наиболее одаренные, чувствуют себя изолированными от своих сверстников и, возможно, от своих семей, поскольку они обнаруживают, что другие не готовы обсуждать такие серьезные проблемы.

Когда их интенсивность сочетается с многопотенциальностью, эти молодые люди особенно разочаровываются экзистенциальными ограничениями пространства и времени.В сутках просто не хватает часов, чтобы развить все таланты, которыми обладают многие из этих детей. Делать выбор среди возможностей действительно произвольно; нет никакого «в конечном итоге правильного» выбора. Даже выбор профессии может быть трудным, если кто-то пытается сделать карьерный выбор между по существу равными страстями, талантами и потенциалом в скрипке, неврологии, теоретической математике и международных отношениях.

Реакция одаренных молодых людей (опять же интенсивно) на эти разочарования часто выражается в гневе.Но они быстро обнаруживают, что их гнев бесполезен, поскольку на самом деле он направлен на «судьбу» или на другие вопросы, которые они не в состоянии контролировать. Бессильный гнев быстро перерастает в депрессию.

В такой депрессии одаренные дети обычно пытаются найти какое-то чувство смысла, какую-то точку привязки, за которую они могут ухватиться, чтобы выбраться из трясины «несправедливости». Часто, однако, чем больше они пытаются вырваться, тем больше они осознают, что их жизнь конечна и коротка, что они одиноки и являются всего лишь одним очень маленьким организмом в довольно большом мире, и что существует пугающий свобода в выборе образа жизни.Именно в этот момент они подвергают сомнению смысл жизни и спрашивают: «Это все, что есть в жизни? Разве в этом нет конечного смысла? Разве жизнь имеет смысл, только если я придаю ей смысл? Я маленький, ничтожный организм, одинокий в абсурдном, произвольном и капризном мире, где моя жизнь не может иметь большого влияния, а затем я умираю. Это все, что есть? »

Такие опасения не слишком удивительны для вдумчивых взрослых, переживающих кризис среднего возраста. Однако когда эти экзистенциальные вопросы возникают в первую очередь в уме двенадцатилетнего или пятнадцатилетнего ребенка, это вызывает серьезную озабоченность.Такие экзистенциальные депрессии заслуживают пристального внимания, поскольку могут быть предвестниками самоубийства.

Как мы можем помочь нашей способной молодежи справиться с этими вопросами? Мы ничего не можем поделать с конечностью нашего существования. Однако мы можем помочь молодежи научиться чувствовать, что их понимают и что они не такие одинокие, и что есть способы управлять своей свободой и чувством изоляции.

Изоляции в определенной степени помогает простое сообщение подростку о том, что кто-то другой понимает проблемы, с которыми он / она борется.Несмотря на то, что ваш опыт не совсем такой, как у меня, я чувствую себя гораздо менее одиноким, если знаю, что у вас были достаточно похожие опыты. Вот почему отношения так важны для долгосрочной адаптации одаренных детей (Webb, Meckstroth and Tolan, 1982).

Особый способ преодолеть чувство изоляции — прикосновение. Точно так же, как младенцев нужно обнимать и трогать, люди, испытывающие экзистенциальное одиночество, нуждаются в этом. Прикосновение кажется фундаментальным и инстинктивным аспектом существования, о чем свидетельствует связь матери и ребенка или синдром «неспособности развиваться».Часто я «предписывал» ежедневные объятия подростку, страдающему экзистенциальной депрессией, и советовал родителям неохотно сопротивляющихся подростков сказать: «Я знаю, что вы, возможно, не хотите обниматься, но мне нужны объятия». Объятие, прикосновение к руке, игривое толкание или даже «дай пять» могут быть очень важны для такого ребенка, потому что они устанавливают хотя бы некоторую физическую связь.

Проблемы и решения, связанные с управлением своей свободой, более интеллектуальны, в отличие от обнадеживающих аспектов прикосновения как сенсорного решения эмоционального кризиса.Одаренные дети, которые чувствуют себя подавленными бесчисленным множеством вариантов неструктурированного мира, могут найти большой комфорт в изучении и изучении альтернативных способов, которыми другие люди структурировали свою жизнь. Читая о людях, которые выбрали конкретные пути к величию и самореализации, эти молодые люди могут начать использовать библиотерапию как метод понимания того, что выбор — это просто развилки на пути жизни, каждый из которых может привести их к собственному чувству удовлетворения и достижение (Halsted, 1994).Нам всем необходимо создать свою собственную философию убеждений и ценностей, которая сформирует значимые рамки для нашей жизни.

Именно такие экзистенциальные проблемы заставляют многих наших одаренных людей так интенсивно зарываться в «причины» (будь то причины академические, политические или социальные, или культы). К сожалению, эти экзистенциальные проблемы также могут вызывать периоды депрессии, часто смешанные с отчаянными, яростными попытками «принадлежать». Помощь этим людям в осознании основных экзистенциальных проблем может помочь, но только в том случае, если это будет сделано добрым и приемлемым образом.Кроме того, этим молодым людям необходимо будет понять, что экзистенциальные проблемы — это не те, с которыми можно справиться только один раз, а, скорее, те, которые потребуют частого пересмотра и пересмотра.

Таким образом, по сути, мы можем помочь многим людям с экзистенциальной депрессией, если сможем заставить их осознать, что они не такие одиноки, и если мы сможем побудить их принять послание надежды, написанное афроамериканским поэтом Лэнгстоном Хьюзом:

Крепко держись за мечты,
Ибо, если мечты умирают,
Жизнь — птица со сломанными крыльями
Которая не может летать.

Крепко держитесь мечты.
Ибо если мечты сбываются,
Жизнь — бесплодное поле
Засыпанное снегом.

Лэнгстон Хьюз

Список литературы

Dabrowski, K. (1966). Теория позитивной дезинтеграции. Международный журнал психиатрии, 2 (2), 229-244.

Холстед, Дж. (1994). Некоторые из моих лучших друзей — книги: руководство для одаренных читателей от дошкольного до старшего школьного возраста. Скоттсдейл, Аризона: Gifted Psychology Press, Inc. (Ранее Ohio Psychology Press).

Уэбб, Дж. Т., Мекстрот, Э. А. и Толан, С. С. (1982). Руководство одаренным ребенком: практический источник для родителей и учителей. Скоттсдейл, Аризона: Gifted Psychology Press, Inc. (ранее Ohio Psychology Press).

Ялом И. Д. (1980). Экзистенциальная психотерапия. Нью-Йорк: Основные книги.

Мы все знаем, что умрем, так почему мы изо всех сил пытаемся в это поверить?

Толстой, сфотографированный Карлом Буллой в 1902 году. Courtesy Wikipedia

В новелле «Смерть Ивана Ильича» (1886) Лев Толстой представляет человека, потрясенного внезапным пониманием того, что его смерть неизбежна.Хотя мы легко можем понять, что диагноз неизлечимой болезни стал неприятным сюрпризом, как он мог только тогда обнаружить факт своей смерти? Но такова ситуация с Иваном. Для него это не только новость, но и он не может полностью это понять:

Силлогизм, который он усвоил из логики Кизеветтера — «Гай — человек, люди смертны, следовательно, Гай смертен» — всегда казался ему правильным применительно к Гаю, но ни в коем случае не к самому себе. Этот человек, Кай, представлял человека абстрактно, и поэтому рассуждения были совершенно здравыми; но он не был Каем, не абстрактным человеком; он всегда был совершенно отличным от остальных существом.

История Толстого не была бы шедевром, если бы она описывала аномалию, психологическую причуду вымышленного персонажа, не имеющую аналогов в реальной жизни. Сила книги заключается в ее вызывающем воспоминания изображении таинственного опыта, который затрагивает самую суть того, что значит быть человеком.

В 1984 году, накануне моего 27-летия, я поделился с Иваном осознанием того, что однажды я перестану существовать. Это был мой первый и самый сильный эпизод того, что я называю «экзистенциальным шоком».Это было, безусловно, самое дезориентирующее событие в моей жизни, не похожее ни на что из того, что я когда-либо испытывал.

Хотя вам необходимо испытать экзистенциальный шок, чтобы действительно понять, на что это похоже, этот опыт не обязательно должен давать какое-либо понимание того, через что вы прошли, ни в то время, ни позже. Острая тревога, вызванная состоянием, делает вас неспособным ясно мыслить. А когда состояние прошло, вспомнить в деталях практически невозможно. Вернуться к соприкосновению с экзистенциальным шоком — все равно что попытаться восстановить едва вспоминаемый сон, за исключением того, что борьба состоит в том, чтобы вспомнить время, когда человек был необычно бодрствующим.

Придавая странность экзистенциальному шоку, само раскрываемое содержание не является особенным. Действительно, это бесспорно. Вот что делает это явление таким загадочным. Я узнал, что умру? Очевидно, я уже знал это, так как же это могло стать откровением? Слишком просто сказать, что я давно знал, что умру, потому что есть также смысл, в котором я не верил — и до сих пор не верю — на самом деле в это. Эти противоречивые отношения возникают из двух основных способов мышления о себе, которые я назову вне и внутри взглядов.

Давайте посмотрим, что моя неизбежная смерть — это старые новости. Это проистекает из уникальной человеческой способности отказаться от своих действий и обязательств, так что каждый из нас может считать себя жителем независимого от разума мира, одним человеком среди миллиардов. Когда я так смотрю на себя «со стороны», мне не составляет труда утверждать, что я умру. Я понимаю, что существую из-за бесчисленных случайностей, и что мир будет существовать без меня, как это было до моего появления.Эти размышления меня не беспокоят. Моя невозмутимость объясняется тем фактом, что, хотя я думаю о своем неизбежном уничтожении, это почти как если бы я думал о ком-то другом. То есть внешний взгляд устанавливает когнитивную дистанцию между мной как мыслителем этих мыслей и мной как их субъектом.

Другой основной способ представления о себе состоит в том, как наша жизнь ощущается «изнутри», когда мы занимаемся повседневными делами. Один важный аспект взгляда изнутри недавно обсуждался Марком Джонстоном в работе Surviving Death (2010), а именно перспективный характер перцептивного опыта.Мир представлен мне так, как если бы он был окружен моим телом, особенно моей головой, где в основном расположен мой сенсорный аппарат. Я никогда не воспринимаю мир, кроме как со мной «в центре», как если бы я был осью, вокруг которой все вращалось. Когда я меняю местоположение, это феноменологически центральное положение перемещается вместе со мной. Этот локус перцептивного опыта также является источником моих мыслей, чувств и телесных ощущений. Джонстон называет это «ареной присутствия и действия». Когда мы думаем о себе как о тех, кто находится в центре этой арены, мы находим немыслимым, чтобы это сознание , эта точка зрения на мир перестало существовать.

Вид изнутри по умолчанию. То есть автоматическая тенденция состоит в том, чтобы воспринимать мир так, как будто он буквально вращается вокруг нас самих, и это мешает нам полностью усвоить то, что мы знаем со стороны, что мир может существовать и будет существовать без нас.

Чтобы полностью осознать факт моей смертности, мне нужно было бы осознать, не только интеллектуально, что мой повседневный опыт вводит в заблуждение не в деталях, а в целом. Буддизм может помочь выявить еще один источник радикального искажения.Как говорит Джей Гарфилд в книге Engagement Buddhism (2015), мы страдаем от «изначальной путаницы», когда видим мир и самих себя через призму субстанциальной метафизики. Например, я воспринимаю себя как замкнутого человека с постоянной сущностью, которая делает меня тем, кто я есть. Эта основная «я» лежит в основе постоянных изменений моих физических и умственных свойств. Гарфилд не говорит, что все мы однозначно поддерживаем эту позицию. На самом деле, говоря от себя, я это отвергаю.Скорее, изначальное замешательство является продуктом нерационального рефлекса и обычно действует значительно ниже уровня сознательного осознания.

Когда мы объединяем феноменологический факт нашей очевидной центральной роли в мире с имплицитным представлением о себе как о субстанциях, легко увидеть, как эти факторы делают наше небытие немыслимым «изнутри», так что лучшее понимание нашего собственная смертность, которую мы можем достичь, — это отстраненное признание, которое приходит с внешним взглядом.

Буддийская альтернатива основанному на субстанциях взгляду на людей — это теория «не-я», которая была независимо открыта Дэвидом Юмом. Юм исследовал только постоянно меняющийся набор мыслей, чувств и ощущений. Он принял отсутствие свидетельства субстанциального «я» как свидетельство его отсутствия и пришел к выводу в «Трактат о человеческой природе » (1739-40), что понятие «я» — это просто удобный прием для ссылки на причинно-следственную связь. связанная сеть психических состояний, а не что-то отличное от них.

Хотя в буддийских текстах можно найти удивительно похожие направления мысли, философские аргументы составляют лишь часть их учения. Буддисты утверждают, что развитая практика медитации позволяет человеку непосредственно переживать факт отсутствия «я», а не просто делать выводы о нем. Теоретические и экспериментальные методы взаимно дополняют друг друга и, в идеале, развиваются в тандеме.

Вернемся к экзистенциальному шоку. У кого-то может возникнуть соблазн поискать какой-нибудь необычный фактор, который нужно добавить к нашему нормальному состоянию, чтобы оно появилось.Однако я считаю, что лучше подумать о том, что нужно вычесть из повседневного опыта. Экзистенциальный шок возникает из-за радикального изменения взгляда изнутри, когда изначальное замешательство исчезает, так что человек непосредственно ощущает себя несущественным. Я вижу истину «не-я» не просто как идею, а как впечатление. Я вижу, что мое эго — самозванец, маскирующийся под постоянное «я». Самая озадачивающая черта экзистенциального шока, а именно ощущение откровения о моей неизбежной смерти, происходит из-за того, что моя смертность повторно контекстуализируется как часть интуитивного признания более фундаментальной истины о не-я.

Но это поднимает вопрос о том, что заставляет первичное замешательство временно исчезнуть, когда это происходит. Ответ заключается в наблюдении Юма, согласно которому естественное движение наших ментальных состояний регулируется ассоциативными принципами, при которых ход мыслей и чувств имеет тенденцию идти по знакомым путям, при этом одно состояние без усилий ведет к другому. Неустанная работа наших ассоциативных механизмов сдерживает шок, а коллапс этих механизмов позволяет ему пройти.

Это не совпадение, что моя первая встреча с экзистенциальным шоком произошла ближе к концу долгого и строгого ретрита. Находясь вдали от моего привычного окружения — моего социального распорядка, моего готового имущества, всех моих доверенных отвлекающих факторов и дестрессеров — я создавал условия, в которых я работал немного меньше на автопилоте. Это открыло путь экзистенциальному шоку, который вызвал внутренний СТОП! — внезапный и радикальный разрыв в моих мысленных ассоциациях. На мгновение я вижу себя такой, какая я есть.

Как справиться с экзистенциальным кризисом

Несмотря на странность существования, большинство из нас может жить своей жизнью и избегать изнурительного чувства отчаяния, личной неудачи и космической бессмысленности. Но время от времени мы теряем самоудовлетворение и вынуждены пересматривать свою жизнь. Вот что вам нужно знать об экзистенциальных кризисах и о том, как с ними справляться.

Как условие, «экзистенциальный кризис» не является чем-то, что официально описано в DSM-5 Американской психиатрической ассоциации.Но с этим хорошо знакомы психологи и терапевты. Это состояние они описывают как «экзистенциальную тревогу».

Шок бытия в этом мире

Экзистенциальный кризис может проявляться во многих формах, но фундаментальным аспектом его является глубокий вопрос и тревожное состояние самого себя, своего самосознания и своего личного смысла в жизни. мир.

Comet Pan-Starrs. Предоставлено: Крис Кук / Королевская обсерватория Гринвич

«Экзистенциальный кризис часто носит относительный характер, что означает, что отношение человека ко всему и ко всем вокруг них ставится под сомнение», — говорит Джейсон Винклер, психотерапевт из Торонто, специализирующийся на эта зона.«Бытие-в-мире внимательно изучается в условиях экзистенциального кризиса, и часто нет ответов на свои вопросы. Обычно это ощущение полной непривязанности, экзистенциального одиночества и потерянности — даже несмотря на то, что у человека много любящих друзей и семьи, успешная карьера и профессиональная репутация, материальные приобретения и религиозная / духовная вера ».

G / O Media может получить комиссию

Винклер говорит, что экзистенциальный кризис всеобъемлющ и может проникнуть во все аспекты жизни человека.Это может проявляться по-разному, включая потерю смысла, чувство глубокой разобщенности с близкими им людьми, отчаяние и страх перед существованием (например, много размышлений о том, «какой смысл»), а также озабоченность и беспокойство. большими вопросами жизни, такими как: почему я здесь? Имею ли я какое-то значение? Какое мое место во Вселенной?

Психотерапевт Кэтрин Кинг, также из Торонто, говорит, что экзистенциальная тревога проявляется по-разному в зависимости от человека и его социального положения.

«Например, как старение, так и длительное воздействие смерти (например, в семье или на работе) могут привести к повышенной экзистенциальной тревоге, связанной со смертью, или так называемой« тревоге смерти », — сказала она io9. Некоторые клиенты Кинга испытывают тревожную озабоченность страхом смерти.

«Эти клиенты сталкиваются с ужасающими вопросами, которые многие из нас ежедневно стараются не задавать, — говорит Кинг. «В ходе терапии они могут вызывать такие вопросы, как: зачем жить полноценной жизнью, если мы все равно умрем? Что останется в этом мире меня, когда я умру? Будут ли меня помнить? Как?»

Для этих клиентов страх смерти может быть острым ужасом, который вспыхивает во время стресса или утраты.Это не простой факт существования, который уходит на задний план. Это давит.

Крик Эдварда Мунка (1893)

Но, как указывает Кинг, страх смерти может возникать и в связи с другими потерями. Кто-то, склонный к смертельной тревоге, может столкнуться с дилеммами, связанными с любой привязанностью и потерей. Они могут удивляться, почему они осмелились любить, если всегда есть риск разрыва отношений. Кроме того, серьезные изменения в жизни могут вызвать ужас у человека, который склонен к такому виду беспокойства.

Ослабление свободы и выбора

Следует также учитывать экзистенциальную вину, сопутствующую тревогу жизни, которую иногда называют «онтологической виной». Эта форма вины включает в себя глубоко тревожные чувства, связанные с тем, что кто-то не реализует свой собственный потенциал или не имеет свободы, на которую он не действует.

«Свобода сама по себе может вызвать стресс и беспокойство — человек обязан правильно использовать свою свободу, но становится парализованным в своем выборе и не может действовать осмысленно», — сказал Винклер io9.«То, что выдается за« депрессию и тревогу », часто не имеет биологической, а онтологической / экзистенциальной основы».

Кинг заметила особую экзистенциальную нить в своей практике среди молодежи. Действительно, молодые люди более активно принимают решения, которые будут определять общий ход их жизни, и для некоторых это может парализовать. Это усугубляется такими факторами, как онлайн-культура, серьезные экономические сдвиги и одновременный рост так называемой «экономики знаний» с ростом временной и нестандартной занятости.Кинг говорит, что больше, чем когда-либо, молодые люди чувствуют давление, заставляя их действовать «самостоятельно» и брать на себя полную и единоличную ответственность за исход своей жизни.

«Мы рационально знаем, что некоторые из этих очевидных жизненных« выборов »иллюзорны или бессмысленны», — говорит Кинг. «Тем не менее, молодое поколение постоянно меняет или добавляет карьерные идентичности и развивает (множественные) онлайн-идентичности, и весь этот« выбор »парадоксальным образом создает сильный стресс — ощущение постоянного нахождения за восьмеркой.

Беспокойство распространяет широкую сеть

И Винклер, и Кинг говорят, что экзистенциальная тревога может случиться практически с каждым.

«Я определенно не думаю, что есть группы людей, которые более склонны испытывать экзистенциальную тревогу», — говорит Кинг. «Как и во всем, что касается психического здоровья, некоторые группы населения (молодежь, женщины) могут быть более очевидными как пользователи психиатрических услуг, но это, вероятно, потому, что они лучше знакомы с этими услугами с самого начала, а также ощущают большую поддержку со стороны общества в ищу услуги.

Кинг говорит, что экзистенциальные проблемы могут затронуть любого человека, независимо от национальности, социально-экономического статуса, пола, возраста, сексуальной ориентации и так далее.

«Мы говорим буквально о состоянии человека; не подлежащие обсуждению аспекты человеческого существования, включая смерть, и дилемму свободы и принуждения », — сказала она io9. «Никто не избегает этих болезненных аспектов человеческого опыта, хотя мы, безусловно, различаемся в своем понимании их или готовности размышлять о них.( Изображение: Скорбящий старик Ван Гога (1890 )

Винклер согласен с Кингом, но считает, что некоторые люди могут быть психологически предрасположены к экзистенциальному кризису.

«Иногда мне кажется, что существует таинственная сила — Я даже не знаю, как это назвать — это устанавливает «экзистенциальную ориентацию» (во многом схожую с сексуальной ориентацией, гендерной идентичностью или даже «типом» личности), которая заставляет определенных людей естественно ориентироваться на то, чтобы глубоко сомневаться в существовании и чтобы получить неуравновешенный эмоциональный ответ на эти вопросы и обряды », — говорит он.«Это правда, я считаю, что экзистенциальный кризис чаще всего случается в среднем возрасте (от 30 до 50 лет), но я видел его у людей всех возрастов, даже у детей».

В поисках смысла

Экзистенциальная тревога и чувство смысла неразрывно связаны. Работа Татьяны Шнелл из Университета Инсбрука (здесь и здесь) показывает, что чувство смысла может иметь огромное влияние на наше благополучие и степень счастья. Пять лет назад Шнелл разработал схему типичных экзистенциальных взглядов, матрицу из четырех категорий, которую можно резюмировать следующим образом:

Значимость : высокая значимость и низкий кризис смысла
Кризис смысла : низкий осмысленность и высокий кризис смысла
Экзистенциальное безразличие : Низкая значимость и низкий кризис смысла
Экзистенциальный конфликт : Высокая значимость и высокий кризис смысла

Итак, в соответствии с первой категорией некоторые люди приписывают высокая степень смысла жизни, но это не беспокоит.И наоборот, люди из категории «экзистенциальный конфликт» также приписывают жизни высокую значимость, но изо всех сил пытаются ее идентифицировать или осмыслить мир. Этот конфликт может привести к прямому внутриличностному кризису.

Чтобы лучше понять положение людей по отношению к этим категориям, Schnell опросил более 600 немецких участников. Результаты показали, что 61% людей проявляют осмысленность, 35% экзистенциальное безразличие и 4% кризис смысла.

Недавнее исследование Бруно Дамасио и Сильвии Коллер из Мадридского университета Комплутенсе дало аналогичные результаты.В опросе более 3000 бразильцев исследователи обнаружили 80,7% осмысленности, 9,6% экзистенциального безразличия, 5,7% кризиса смысла и 4% экзистенциального конфликта. Это означает, что 120 из 3034 опрошенных людей чувствовали высокую значимость и одновременно находились в кризисе смысла. Культурные, религиозные и социально-экономические факторы могут помочь объяснить некоторые различия между немецкими и бразильскими участниками, но интересно отметить, что примерно одинаковая доля людей в обеих странах переживает экзистенциальный конфликт.

В обоих исследованиях осмысленность положительно коррелировала с удовлетворенностью жизнью, счастьем, оптимизмом и надеждой, тогда как кризис смысла отрицательно коррелировал с этими показателями. Две причудливые категории безразличия и конфликта были схожи по этим показателям, хотя равнодушные люди имели более высокие показатели удовлетворенности жизнью, счастья и самоуважения, чем люди с экзистенциальным конфликтом.

Исследование Дамасио и Коллера также рассматривало поиск смысла жизни и его связь с четырьмя вышеупомянутыми группами.Распределение людей, активно ищущих смысл жизни, выглядит так:

Конфликт : 28,55%
Кризис : 24,95%
Осмысленность : 23,15%
Безразличие : 20.34%

Таким образом, конфликт ведет к большему поиску смысла жизни, чем просто кризис (хотя и незначительный). Неудивительно, что исследователи также узнали, что безразличие ведет к самой низкой степени поиска.

Интересно, что высокий поиск смысла жизни коррелирует с более низким уровнем удовлетворенности жизнью и более низким уровнем субъективного счастья по сравнению со средним и низким уровнем поиска смысла жизни. И, как отметили исследователи в своем исследовании, «люди, которые находятся в состоянии экзистенциального конфликта, но при этом лишь слабо ищут смысл, демонстрируют те же уровни счастья, что и люди в группе значимости».

Это поднимает ряд серьезных вопросов о том, является ли поиск смысла жизни продуктивным занятием.Ясно, что делать это неудобно; если человек ищет смысл, он либо в конфликте, либо в кризисе. Более того, если они ищут, они, вероятно, чем-то недовольны или недовольны в своей жизни.

Как справиться с экзистенциальным кризисом

Итак, если одержимость смыслом жизни бесполезна, что делать человеку, попавшему в муки экзистенциальной тоски?

Жизнь наполнена ими, но трудно не задаться вопросом о неиспользованных путях (фото: Николас Маттон / CC 2.о)

Как сказала мне Кэтрин Кинг, нам часто трудно противостоять вине, связанной с тем, что мы не проживаем свою жизнь так полно, как мы думаем или знаем, что мы могли бы — и чем более продвинуты мы на жизненном пути, тем больше это становится сложно.

«Бросить курить через 40 лет, или отказаться от деструктивного поведения, или разорвать отношения, которые были несчастливыми на протяжении десятилетий, или сменить карьеру — эти изменения неизбежно могут вызвать вопрос, почему человек этого не сделал. их раньше », — говорит она.

Вдохновленная работой психотерапевта Стэнфордского университета Ирвина Ялома, Кинг советует своим клиентам не только столкнуться со своим страхом сделать что-то рискованное и трудное, но и признать, что их жизнь пошла бы по другому пути, если бы они сделали это раньше в жизнь. Она напоминает своим клиентам, что то, что было в прошлом, сделано и не может быть изменено, и что они, вероятно, сделали все возможное в то время. Сказав это, она также говорит им, что будущее не определено и может содержать новые возможности.

«Если просто сказать это кому-то, это вряд ли вызовет немедленный эмоциональный сдвиг или уменьшит его экзистенциальную тревогу», — говорит Кинг, но «клиентам необходимо использовать терапию, чтобы постепенно интегрировать новые способы мышления и чувств на более глубоком психологическом уровне. поскольку они выполняют эмоциональную работу, осознавая свои собственные страхи, принимая свои потери и увеличивая свою способность принимать новые возможности ».

В своих лучших проявлениях «экзистенциальная психотерапия» в стиле Ялом утверждает волю, творчество, самореализацию и человеческий потенциал, допуская при этом неизбежные ограничения и ограничения.Кинг говорит своим клиентам, особенно тем, кто моложе 40 лет, что осознание свободы и выбора необходимо сдерживать принятием неизбежных ограничений и принятием риска и неопределенности.

«Несмотря на все наши усилия, жизнь часто складывается не так, как мы ожидаем», — говорит она. «Для более молодых клиентов, которые парализованы или подавлены жизненными решениями, это может привести к целенаправленной терапевтической работе, направленной на то, чтобы чувствовать себя более комфортно в условиях неопределенности, терпеть неудачи как ценные знания и ценить процесс выше результатов.»

Имея дело с экзистенциальной тревогой, Винклер говорит, что мы должны искать восприимчивых, понимающих и сочувствующих слушателей и участвовать в значимых занятиях в жизни. (Кредит: Колин Грей, CC 2.0)

Джейсон Винклер считает, что хорошие отношения, человеческие отношения могут предложить большинству людей отличный способ поднять настроение и взглянуть на свою личную ситуацию.

«Если кто-то разговаривает с другим человеком об их экзистенциальных тревогах и встречает резонанс и понимание, это часто уменьшает отчаяние, связанное с экзистенциальной изоляцией», — говорит он, добавляя, что для людей важно продолжать высказывать свои мысли и чувства. словами.

«Я считаю, что лучший ответ на экзистенциальный кризис — это продолжать искать восприимчивых, понимающих и сочувствующих слушателей и участвовать в значимых занятиях в жизни — какими бы« маленькими »или« большими »они ни были — сидя на скамейка в парке, вязание, прислушиваясь к ветру, шелестящему листвой на деревьях, к работе волонтером в гуманитарной организации, к общению с кем-то особенным », — говорит Винклер. «Чрезвычайно важно научиться целеустремленно вставать и участвовать в повседневной жизни.”

Дополнительная информация Леви Гадье.

Свяжитесь с автором по тел. [email protected] и @dvorsky . Верхнее изображение Тары Джейкоби.

4 типа людей, наиболее подверженных экзистенциальному кризису

Ищете смысл жизни ? Это лучшие 14,95 доллара, которые вы когда-либо потратили.
Щелкните здесь, чтобы узнать больше.

Поиск смысла жизни человечеством можно рассматривать через сотни религий, философий и идей.Несомненно, мы сталкиваемся со сложным существованием, в котором многие изо всех сил пытаются обрести счастье благодаря счетам, которые нужно оплатить, по делам, которые нужно выполнить, работать на содержание и семьям, которые нужно содержать.

Многие из нас поражены однообразной природой стабильной жизни, захвачены необходимостью выполнять свои обязанности. Мы теряем связь с нашим большим существованием.

Иногда происходит событие, которое искажает восприятие и заставляет задуматься о нашем месте в космическом порядке.Человек, переживающий экзистенциальный кризис, может начать сомневаться в своей жизни и личных истинах. Они могут изо всех сил пытаться найти свою личность или сомневаться в том, действительно ли то, что они вносят, имеет значение. Экзистенциальный кризис может вызвать драматический сдвиг в том, как мы воспринимаем или ведем свою жизнь, потому что мы понимаем, что истина намного важнее.

Каждый может испытать экзистенциальный кризис, но давайте взглянем на несколько типов людей, которые с большей вероятностью столкнутся с ним, чем большинство.

Депрессии

Депрессия — это слишком обычное явление.Он не различает, и каждый может это испытать.

Депрессия по-разному описывается людьми, которых она затронула — гнев, печаль, пустота и многие другие. По своей сути депрессия буквально снижает способность человека чувствовать. Вот почему скрининг часто включает такие вопросы, как: «Когда вы в последний раз чувствовали себя счастливыми?» и «Вам все еще нравятся ваши хобби и интересы?»

Степень тяжести и длина у всех разные. Человек, страдающий легкой или кратковременной депрессией, может не сильно повлиять на свое мировоззрение.С другой стороны, выживание в хронической депрессии в течение многих лет или десятилетий резко влияет на то, как человек воспринимает мир . Он лишает человека способности видеть красоту и тепло жизни. Депрессия все заглушает.

И нет, жизнь — это не всегда солнце и радуга. Довольно много в жизни наслаждается яркими моментами, преодолевая боль, которую приносит существующее. Депрессия приглушает яркие моменты жизни и делает средние точки жизни намного хуже, чем обычно.

Итак, что происходит, когда мы, наконец, начинаем восстанавливаться, вырываясь на поверхность после утопления в море депрессии? Теперь мы сталкиваемся с этой реальностью, которую мы даже не могли видеть, искажается, потому что вся наша энергия была вложена просто в попытки выжить. Это драматический шок системы после многих лет утопления.

Добрый и милосердный

Доброта и сострадание — важные качества человечества. Они дают не только чувство покоя и любви к себе, но могут помочь людям найти выход из тьмы.Люди, которые растут и живут в любящей, заботливой среде, где регулярно практикуются доброта и сострадание, могут уйти с узким взглядом на то, на что способно человечество.

Одно дело — листать новости или социальные сети и читать истории об ужасных вещах, которые происходят в мире. Но совершенно другое дело — сидеть в пространстве с человеком, который был сильно ранен другими или столкнулся с эгоистичными и злобными, которые только стремятся разрушить.Почему? Потому что могут. Потому что это приносит им удовольствие или прибыль. Не всегда есть причина — и для людей с добрым и сострадательным характером это может быть трудно принять.

«Но я всегда стараюсь видеть в каждом хорошее…»

Посмотрите достаточно внимательно, а хорошее можно найти буквально в каждом. Никто не может быть полностью прекрасным или ужасным, и жизнь не может быть полностью доброй или ужасной. Все находится в оттенках серого. Однако некоторые люди слишком ранены или злонамеренны, чтобы делать что-либо, кроме как избегать или сдерживать их.

Некоторые убегают от этой новой истины, которой они подверглись, в то время как другие стремятся понять ее, чтобы они могли функционировать и выжить в ее пространстве. Последний вариант сложнее, но лучше. Однако не все эмоционально здоровы или психически сильны, чтобы справиться с этим — и это нормально!

Вам также может понравиться (продолжение статьи ниже):

Мученик

Общество любит романтизировать полное бескорыстие. Есть люди, которые смотрят на великие дела сострадания, находят вдохновение и решают отдать себя так, как им кажется.Это может варьироваться от людей, занимающихся благотворительностью, до попыток поддержать друга, который борется, до отказа от собственных желаний и потребностей своих близких.

Проблема в том, что такие жертвы могут достигнуть нездорового уровня и привести к так называемому «выгоранию опекунов». Часто люди, работающие в социальных и благотворительных организациях, в конечном итоге ищут путь, отличный от стресса, переутомления, недофинансирования, умственного истощения и, как правило, слишком много отдают себе.Трудно быть свидетелем страданий других и общей апатии общества. Те, кто ухаживает за близкими, страдающими такими заболеваниями, как болезнь Альцгеймера или слабоумие, могут испытать то же самое.

Вы также можете найти его в семьях, где определенные члены должны или вынуждены нести большую часть ответственности на своих плечах. Это может быть родитель-одиночка, родитель-домосед, у которого никогда не было времени для себя, или человек, на которого возложена большая ответственность в молодом возрасте.

Человек может находиться на этой должности долгие годы без значимой поддержки. Но рано или поздно они поймут, что не могут нести тяжесть мира на своих плечах, не сломавшись в конце концов. У них должны быть и соблюдаться границы, чтобы они тоже могли наслаждаться жизнью. Этот момент часто будет моментом глубокого самоанализа и осознания того, что меняет их мировоззрение.

Невыполненное

Место человечества во вселенной намного больше, чем просто работа, оплата счетов и смерть.Но многие люди вовлечены в постоянную рутинную работу, чтобы не только выжить, но и преуспеть во все более конкурентном и сложном мире.

Люди обычно давали совет: «Делайте то, что любите, и вы не будете работать ни дня в своей жизни». На практике это плохой совет. На практике то, что вы любите, может оказаться невыгодным для продажи или прибыльным. На практике это может быть неэффективным способом держать еду на столе и крышу над головой семьи.

Нет ничего плохого в том, чтобы выбрать карьеру, вложить энтузиазм в ее хорошее обучение и использовать это как средство для удовлетворения жизненных потребностей.Однако нужно быть осторожным, чтобы сбалансировать это с действиями, которые приносят удовлетворение и смысл. Слишком большой наклон в любую сторону создаст дисбаланс в жизни человека, который рано или поздно его догонит.

Можем ли мы трудиться всю свою жизнь, не удосужившись оценить тепло любви, красоту природы или страсть к искусству? Можем ли мы растрачивать свою продуктивность и способности в гедонистической деятельности и корыстных удовольствиях? Ответ на оба вопроса отрицательный.Требуется баланс, иначе мы окажемся пустыми, бесцельными и бессмысленными.

Нет неправильного способа искать гармонию и баланс в жизни, пока он найден.

Walking The Path…

Жизнь может помочь неожиданно. Иногда бывает сложно найти правильный путь к равновесию и стабильности. Друзья и семья прекрасны, но иногда у них нет знаний или опыта, чтобы найти путь, который нам подходит. Хороший вариант для тех, кто чувствует себя потерянным, бесцельным или сбитым с толку, — это пройти несколько сеансов с консультантом.Многие люди думают, что консультирование предназначено только для душевнобольных, но иногда полезно поговорить с кем-то, кто помогает другим на их пути.

Консультант может сэкономить годы пути, если он сможет найти значимое место для поиска ответов.

Слушайте этот MP3 снова и снова, чтобы помочь найти свой смысл в жизни . Это лучшие 14,95 доллара, которые вы когда-либо потратили.

Эта страница содержит партнерские ссылки. Я получаю небольшую комиссию, если вы решите купить что-нибудь после того, как нажмете на них.

Руководство по выживанию в экзистенциальном кризисе

…

Экзистенциальный кризис характеризуется крайними отрицательными эмоциями, которые часто заставляют людей сомневаться в своем месте в жизни, своей ценности или своей цели. Однако переживание экзистенциального кризиса — это не то же самое, что депрессия, несмотря на схожие симптомы. Вот несколько стратегий преодоления экзистенциальных кризисов и то, как экзистенциальный кризис связан с депрессией. Выдержать бурю экзистенциального кризиса может быть сложно, но есть способы побороть чувство безнадежности.

Каковы причины экзистенциального кризиса?

Экзистенциальный кризис классифицируется по удивлению о смысле жизни или о том, какова цель жизни человека. Многие люди ищут смысл своей жизни, но в экзистенциальном кризисе кажется, что человек не может найти удовлетворительных ответов на свои вопросы. Это негативное чувство отчаяния и замешательства в отношении будущего можно охарактеризовать как «разрыв в образцах мышления», когда человек внезапно рассматривает все в негативном свете и ищет ответы о смысле своей жизни на Земле.

Экзистенциальный кризис может затронуть человека в любом возрасте, но могут быть и причины кризиса. Обычно те, кто переживает экзистенциальный кризис, чувствуют его после отчаяния или после серьезного события, изменяющего жизнь, подобно тому, что может вызвать период большого депрессивного расстройства. Некоторые причины экзистенциальных кризисов включают потерю любимого человека, осознание собственной смертности, чувство неудовлетворенности жизнью, важное жизненное событие / изменение (например, переезд в новое место) или чувство вины из-за того, что произошло.

Каковы различные типы экзистенциальных кризисов?

Различные типы экзистенциальных кризисов включают кризис свободы и ответственности, в котором человек может быть подавлен выбором, который он должен сделать, или обязанностями на работе или учебе. Они могут сомневаться в смысле выбора в жизни, свободны ли действия и почему существуют обязанности. Кризис смерти и смертности включает в себя смысл жизни и осознание неизбежности смерти. Старение обычно напрямую связано с таким мышлением.Есть также более экзистенциальные кризисы, связанные с чувством изолированности, с отсутствием цели, с ложным чувством счастья. К счастью, есть способы избежать этих разрушительных и парализующих эмоций.

Что такое экзистенциальная кризисная депрессия?

Экзистенциальный кризис может проявляться типичным чувством депрессии. Эти симптомы включают вялость, отсутствие интереса к повседневной деятельности, усталость, головные боли, грусть, одиночество и безнадежность. Учитывая, что люди, страдающие от экзистенциального кризиса, ставят под сомнение цель своей жизни, экзистенциальная кризисная депрессия также может привести к суицидальным мыслям.Безнадежность суицидальной депрессии включает в себя недоумение, зачем вы здесь и есть ли в жизни больший смысл, чем просто работа и смерть.

Способы борьбы со своим экзистенциальным кризисом

1. Переосмыслить свои мысли

Если вы считаете, что ваша жизнь бессмысленна, может быть трудно увидеть сквозь это мышление и найти более позитивную ситуацию. Но если вы скажете себе, что ваша жизнь не имеет ценности, вы воплотите это в жизнь. Итак, очень важно переосмыслить свое мышление, сделав вещи, которые повышают ценность вашей жизни.Это может включать вступление в клуб, волонтерство или изучение религии / вероисповедания.

2. Журнал

Ведение дневника может быть отличным способом выпустить негативные эмоции из тела на бумагу. Способы избавления от этих негативных мыслей могут включать создание положительного и отрицательного списка людей, мест и ситуаций в вашей жизни. Это может привести к созданию дневника благодарности, в котором вы поймете, что вам есть за что быть благодарным и что в вашей жизни гораздо больше положительных составляющих, чем отрицательных.

3. Разбейте вопросы на части

Спрашивая: «Какова моя цель?» или «что произойдет, когда я умру?» может быть чрезвычайно сложным и неуправляемым вопросом. Можно разбить ваш вопрос на более мелкие, например: «Что я могу сделать на этой неделе, чтобы повысить ценность своей жизни?» или «как я могу меньше бояться смерти?». Инвертирование и разбивка вопросов может привести к более позитивному взгляду на свое будущее.

4. Проведите исследование

Возможно, вы столкнетесь с серьезными вопросами, на которые невозможно ответить.Однако такие вопросы, как «что происходит после того, как мы умрем?» вопросы не редкость, и многие другие исследовали и нашли ответы. Вместо того, чтобы размышлять без ясности, может быть полезно начать исследовать свои чувства. Читайте исследования, смотрите видео, посещайте лекции в местных университетах или ходите на церковную службу, или найдите кого-нибудь, кто будет служить в роли наставника. Все это может помочь вам найти ответы на вопросы, которые вы задаете.

5. Стремитесь принять непознаваемое

Может быть трудно прийти к осознанию того, что иногда наше исследование нашего экзистенциального кризиса не дает ответов, которые нам нравятся или которые мы считаем возможными.В этих случаях важно избавиться от давления, чтобы получить каждый ответ или идеальный ответ на все ваши вопросы. Ваше исследование может не дать результатов, и это совершенно естественно. Принятие того факта, что вы не можете знать всего, может помочь немного ослабить давление вашего экзистенциального кризиса.

6. Положитесь на свою систему поддержки

Можно легко сжаться в себе, когда вы ищете смысл и просматриваете ответы в своем экзистенциальном кризисе или экзистенциальной депрессии.Однако сейчас важно напомнить себе о людях, которые есть в вашей жизни. Высказывайтесь о своих чувствах, задавайте своим близким свои вопросы, прислушивайтесь к их советам и стратегиям выживания. Важно помнить, что вы не одиноки в своих чувствах, и есть люди, которые поддержат вас через них.

7. Обратитесь за профессиональной помощью

Когда вы исчерпали все эти возможности, возможно, пришло время обратиться к врачу или лицензированному медицинскому работнику и поговорить с ними о своих чувствах.Консультант или психолог могут быть для вас безопасным местом, чтобы поговорить о своем экзистенциальном кризисе и, возможно, получить руководство, которое вы ищете. Экзистенциальная терапия — это форма лечения, при которой консультант позволяет вам направлять вашу собственную терапию, говоря о проблемах, которые имеют для вас значение, вместо того, чтобы исследовать всю вашу жизнь. Терапевт может переформулировать ваши собственные вопросы таким образом, чтобы прояснить то, что вы переживаете. Экзистенциальные терапевты также могут помочь вам сформулировать план, который сделает вашу жизнь более полноценной, добавив людей и занятия, которые помогут вам преодолеть кризис и потенциальную депрессию, чтобы обратить вспять ваши негативные мысли и чувства.Однако иногда экзистенциального терапевта бывает просто недостаточно. Если вы ищете другой вариант, то вам также может подойти ̧Терапия с использованием транскраниальной магнитной стимуляции (ТМС).

ТМС-терапия может рассеять туман вашей экзистенциальной депрессии и помочь увидеть свет.

ТМС для лечения экзистенциальной депрессии

Что такое ТМС?

TMS от компании My Transformations — это новое революционное средство для лечения различных психических расстройств, включая посттравматическое стрессовое расстройство, ОКР, тревогу и депрессию.TMS работает, используя электромагнитные импульсы, которые проникают через череп в мозг, тем самым активируя клетки мозга. Затем мозг использует электрические токи для связи внутри мозга, посылая сигналы остальному телу. Магнитные волны, излучаемые TMS, взаимодействуют с естественной химией мозга, изменяя пути передатчиков. Широко распространено мнение, что TMS работает, потому что помогает активизировать области мозга, которые функционировали из-за депрессии или других проблем с психическим здоровьем, на более низком, чем обычно, уровне.Это помогает им снова стать активными, высвобождая большое количество нейромедиаторов и тем самым повышая настроение человека, позволяя ему видеть свет и помогая избавиться от негативных мыслей.

Как работает процесс ТМС-терапии?

После консультации пациенты завершат сеанс картирования, чтобы специалисты TMS могли определить, где следует разместить электромагнитную катушку на головном мозге и как часто следует выпускать импульсы. Это зависит от мозга пациента и тяжести психического заболевания.Психиатр в штате и технический специалист TMS работают над стимуляцией моторной полоски пациента, части мозга рядом с префронтальной корой (целевая область). Движение руки пациента является показателем того, что он стимулирует правильную часть мозга. Когда излучаются магнитные импульсы, это должно казаться мягким постукиванием по черепу, а продолжительность лечения обычно составляет около тридцати минут за сеанс, и обычно пациентам требуется от шести до восьми сеансов для долгосрочных результатов.Также нет времени на восстановление, пациенты могут выйти после лечения.

Каждый может испытать экзистенциальный кризис или экзистенциальный кризис, который приводит к экзистенциальной депрессии. Ключ в том, чтобы знать, когда ваш кризис переходит от вопросов, которые вы можете решить самостоятельно, к вопросам, для решения которых вам нужен психолог или другая профессиональная помощь. Мои преобразования и ТМС-терапия могут помочь облегчить ваши негативные мысли и эмоции и помочь вам вернуться на путь осмысленной и полноценной жизни.

Экзистенциальный кризис приключенческого туризма, один год в

Сообщение от Шеннон Стоуэлл, генерального директора, ATTA

Я слышал, как в последнее время многие друзья и коллеги с удивлением восклицали от шока от осознания того, что мы только что прошли полный год в пандемии. При этом все обсуждают вызванные этим волны экономического разрушения, потерь на всех уровнях и кризисов психического здоровья.

Я тоже оглядываюсь на май 2020 года и помню, как обсуждал, возможно ли проведение нашей личной конференции в сентябре 2020 года.Ха. Ничего себе, мы были неправы и не могли увидеть длительность и силу кризиса.

В этой статье я расскажу, почему я считаю, что этот кризис ударит особенно сильно, вкратце, что я ожидаю дальше (в том числе много хорошего!), И предложу несколько советов, как стать сильнее, чем когда-либо.

Борьба с COVID-19

Как и большинство ваших путешествий, наше собственное ATTA от трагедии до отчаяния до горя и решимости было трудным. Трагедия случилась, когда 28 марта 2020 года наш любимый член команды Алия Абаза скончалась от COVID-19.Наступило отчаяние, когда все, что мы строили за 16 лет, начинает рушиться и распадаться. Наша команда поделилась вашим горем, услышав истории о том, что годы вашей страсти и упорного труда были разрушены чем-то совершенно неподвластным нам. И, наконец, пришла решимость — решимость найти новый путь, внедрять инновации, резко экономить и бороться за нашу организацию и сообщество.

Держу пари, что у многих из вас, читающих это, был очень похожий путь на наш. Хотя мы знаем о многих компаниях, которым пришлось бросить или хотя бы на какое-то время впасть в спячку, мы также знаем, как многие из вас борются за то, чтобы держать кончик трубки над водой.

Обычно говорят, что типичными стадиями горя являются отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. Если вы взрослый человек, вам, вероятно, приходилось сталкиваться с этим несколько раз в жизни, когда в вас кидались разные вещи. Смерть, развод, неудача, потеря… мы все с этим знакомы.

Однако, на мой взгляд, эта ситуация иная, потому что все находится на вершине темной платформы в состоянии неопределенности. Обработка каждой стадии горя дезориентирует, сбивает с толку, а иногда и ломает руки, потому что реальность такова, что год спустя мы не можем понять, как заменить все кусочки этого пережеванного, пропитанного топливом, зажженного — огонь, сброшенный с балкона головоломка.

По моему собственному опыту, самое худшее — это подвешенное состояние. В некотором смысле это хуже, чем плохие новости, потому что плохие новости, как правило, можно усвоить, столкнуться с ними и разобраться, по крайней мере, в конце концов. Лимбо коварен. Он никогда не позволит вам хорошо спать, хорошо просыпаться или хорошо ориентироваться. Лимбо кажется психологическим состоянием слепого полета. Или, может быть, даже лучше описать как полет через быстрые смены ясного и туманного воздуха. Никогда не знаешь, что будет дальше, но, вероятно, это нехорошо.

Мне не нужно здесь рассказывать о разрушении туристической индустрии.Об этом подробно рассказывается во многих статьях. Итак, давайте поговорим о том, что будет дальше и что ХОРОШО будет в сфере приключенческих путешествий.

Что будет дальше?

Все признаки есть на выздоровление. Настроения путешественников улучшаются, повсюду признаки отложенного спроса. Все ваши друзья, которые не работают в сфере путешествий, уверяют вас, что им не терпится вернуться в самолет. Euromonitor и ATTA обнаружили, что приключенческие путешествия, вероятно, оправятся на 3-4 года раньше, чем массовые путешествия.Министры туризма всего мира заявили, что они сосредоточатся на экотуризме, приключенческом туризме, природном туризме и т. Д. Очевидно, что у приключенческих путешествий есть несправедливое (и отличное) преимущество на будущее, основанное на небольших группах, более удаленных местах, здоровый образ жизни и множество других преимуществ.

В некоторых направлениях внутренний туризм ожил и, вероятно, продолжит то же самое в 2021 году. Все те, кому было отказано в рейсах в Бразилию, Японию, Чили и остальной мир, путешествуют по своим странам, обнаруживая, как крутая поездка может быть.В 2020 году в США 10 миллионов новых рыболовов купили лицензии на рыбную ловлю. Велосипеды стали таким же вымирающим видом, как и туалетная бумага. Палаточные лагеря были заполнены в США. (Дополнительное примечание — я знаю, что не в каждом пункте назначения было это внутреннее возрождение из-за множества различных факторов, исходя из наших разговоров с членами сообщества со всего мира).

Вот одна из моих главных проблем прямо сейчас. Я чувствую, как потенциально опасные мысли проникают в умы нашего туристического сообщества.Мы сами с этим боролись, поэтому я хорошо с ним знаком. Это звучит примерно так: «Если мы сможем просто перебраться на другую сторону этого пути, путешествие вернется назад, и все будет в порядке!» Я поймал себя на том, что думаю о том же. Как будто самолет набрал максимальную скорость, вы слышите грохот болтов и думаете, что как только вы преодолеете опасный момент, все встанет на свои места.

Не будет.

Если ваша единственная цель — выжить на другой стороне, у вас наверняка будут проблемы.Потому что все будет затронуто и по-другому. Если вы полагаетесь, что покупатели продают свои путешествия клиентам, вы подвергаетесь риску. Если вы считаете, что клиенты будут путешествовать и тратить одинаково, вы рискуете. Последствия этого кризиса будут практически необратимыми. Проблема в том, что мы еще даже не знаем, каковы многие из этих эффектов.

Это лишь некоторые из факторов, о которых я знаю:

Экономисты PRE-PANDEMIC предсказывали ужасный экономический спад в 2030 году в США.С., с глобальными афтершоками. Этим будет способствовать сочетание государственного долга, расходов на здравоохранение, льгот, инфляции, демографических изменений и поведения потребителей. ITR Economics описал это как грядущий «изменяющий жизнь сдвиг в богатстве и бедности».
На прошлой неделе я посетил онлайн-мероприятие «Будущее путешествий», модератором которого был экономист . Один из мудрецов в комнате напомнил всем участникам дискуссии, что деловые поездки уже давно субсидируют поездки на отдых. То, что передние сиденья самолета, купленные этими путешественниками, позволили задней части самолета добраться из пункта А в пункт Б.И эти деловые поездки будут невероятно медленными, поскольку (теперь кажущиеся несерьезными) рейсы на одну или две встречи в другой город, вероятно, будут прекращены. Мы все научились работать виртуально на деловых встречах и были вынуждены привыкнуть к этому.
Изменение климата изменит игру в сфере туризма. Потенциал биоразнообразия рушится.
Экономически слабые общины, которые обслуживали туристическую цепочку поставок, возможно, были вынуждены вернуться к добыче полезных ископаемых, чтобы положить на стол еду.
Хотя никто точно не знает числа, я слышал от экспертов, что от 50% до 70% туристических агентств обанкротятся. Сколько впадают в спячку? Никто не знает! Что это даст?
Снижение доходов не позволит некоторым путешественникам осуществить свои мечты о отложенном спросе.
Правительства будут открывать и закрывать границы, как мигающие рождественские огни, с совершенно разными правилами и положениями, касающимися вакцинации, тестов и карантина, что делает невозможным рассудок для планировщика путешествий, особенно для поездки с несколькими пунктами назначения.
Средства массовой информации, которые теперь, по-видимому, полностью увлечены рассказыванием только захватывающих и устрашающих историй, будут отпугивать путешественников от самолетов, поездов и автомобилей. Чокнутые СМИ будут подпитывать новые заговоры и сеять страх и ксенофобию.
Аэролифт — это система международных перевозок. IATA прогнозирует, что уровни не вернутся к уровням 2019 года до 2023/2024 года.

Кто-нибудь действительно думает, что в этом путешествии больше не будет неприятных сюрпризов !? Хахаха, возьми свой напиток, и давайте представим себе все другие бедствия, которые ждут нас, профессионалов туристической индустрии.

НО, и я имею ввиду НО! Я все еще верю, что путешествия вернутся с удвоенной силой, и такие специальные направления, как Приключение, Религия, Еда, Фитнес, будут впереди. Почему? Причин много, но люди, которые путешествуют ради приключений, ОПРЕДЕЛЯЮТ себя по этому, например. Альпинисты, велосипедисты, гребцы, орнитологи, путешественники, гурманы, культурологи должны вернуться туда, потому что это то, кем они являются.

Итак, я хочу здесь подчеркнуть, что да, вы должны «держаться до другой стороны» и делать все, что требуется с точки зрения закона, этики и морали, чтобы достичь этого.Но если вы не вводите новшества, не оцифровываете, не изучаете, как ДЕЙСТВИТЕЛЬНО работают ваши финансы, принимая во внимание совершенно другое будущее, не умеете мгновенно менять планы, ваше выживание на другой стороне может закончиться хныканьем.

бразильцев есть поговорка: «Они умерли на пляже». Это означает, что этот человек переплыл весь океан, сопротивляясь ветру, волнам, дикой природе, истощению и ужасу, просто чтобы медленно ползти по пляжу и затем умереть — очень неприятно.Достижение предполагаемой финишной черты, которая оказалась больше похожей на фальшивую вершину.

Мои рекомендации? Ну…

Не пытайтесь спасти то, что вы построили — смиритесь с тем, что все, что у всех нас было, потеряно и пропало. Затем по-новому взгляните на то, что у вас есть, и создайте новый бизнес вокруг этого. Это то, что мы сделали на ATTA. Признать, оплакивать, восстанавливать.

Перестань беспокоиться о конкуренции. Станьте ближе, чем когда-либо, к своим коллегам, даже если раньше вы думали, что они ваши конкуренты.

Не потребляйте слишком много информации — она сбивает с толку, унывает и, откровенно говоря, часто вводит в заблуждение. Лично я почти полностью перестал обращать внимание на большинство средств массовой информации. Сейчас я сосредотачиваюсь только на тех, где, как мне кажется, есть реальная проницательность и новейшие открытия, имеющие значение для индустрии приключений. Обратите внимание на то, что важно для повседневных операций.

Станьте ближе, чем когда-либо, к своим клиентам и, что еще важнее, к своей команде.

Узнайте, какая часть вашего бизнеса или организации пугает вас больше всего.Я слышу множество историй, свидетельствующих о том, что финансовый менеджмент — очень слабое место в индустрии приключенческого туризма. Что и понятно — мало кто из нас занимается бизнесом приключений, чтобы просматривать таблицы и сидеть в кабинке. Итак, наберите на работу этот набор навыков, если вы не понимаете или не понимаете его.

Каждый профессионал в области горных велосипедов знает, что целеуказание означает не смотреть на препятствие, иначе вы столкнетесь с ним. Посмотрите за препятствие, чтобы попасть в ту часть следа, по которой вы ХОТИТЕ пройти.

ATTA остается здесь как ресурс для всех, кому мы потенциально можем служить, поскольку все мы путешествуем не только на другую сторону, но и в будущее, которое будет радикально отличаться от прошлого века путешествий, из которого мы построили наши текущие знания и набор умений.

Есть надежда. Вакцинация, снижение уровня инфицирования во многих странах и глубокий внутренний энтузиазм людей по поводу путешествий подогревают двигатель отложенного спроса. Есть даже хорошие новости. Blackrock, крупнейший в мире управляющий активами, заметил, что, как это ни парадоксально, люди и компании удвоили свои усилия по борьбе с изменением климата ВО ВРЕМЯ пандемии.Подумайте об этом, — сказал генеральный директор крупнейшего в мире управляющего активами: «Я считаю, что пандемия вызвала такой экзистенциальный кризис — такое яркое напоминание о нашей хрупкости, — что она заставила нас более решительно противостоять глобальной угрозе изменения климата и подумать о том, как это, подобно пандемии, изменит нашу жизнь ».

почему нам так сложно принять неизбежность смерти — Моноклер

Видео по теме Игорь Михайлов: «Бегство от жизни и смерти в XX веке»

Читайте также Страх конца: четыре истории бессмертия, которые мы рассказываем себе

Обложка: фрагмент картины Густава Климта «Смерть и жизнь» (1910/15) / wikimedia Commons

Похожие статьи

Вопросы к будущему: какими мы выйдем из пандемийного кризиса

20 главных событий 2020 года по версии Forbes

Марсель Г. Пятая лекция. Рефлексия первой и второй ступени. Экзистенциальный ориентир

Грузия нашла себе экзистенциальную угрозу – Мир – Коммерсантъ

Исследование экзистенциальных данностей — ЭКЗИСТЕНЦИЯ

В Воронежской области сломалась математика коронавируса

Сергей Мохов «Death matters. Чему смерть и пандемия может научить нас»

Об авторах

О художнике

6 способов преодолеть экзистенциальный кризис — Кливлендская клиника

В. Что значит иметь экзистенциальный кризис?

В. Что может вызвать экзистенциальный кризис?

В. Каковы признаки того, что вы переживаете экзистенциальный кризис?

В. Как вы можете справиться с экзистенциальным кризисом?

1. Измените свою точку зрения

2. Ведите дневник благодарности

3. Общайтесь с людьми

4. Практикуйте внимательность

5. Перенаправьте свою энергию

6. Не зацикливайтесь на прошлом

В. Как вы можете помочь кому-то, кто переживает экзистенциальный кризис?

Экзистенциальная депрессия у одаренных людей

Мы все знаем, что умрем, так почему мы изо всех сил пытаемся в это поверить?

Как справиться с экзистенциальным кризисом

Шок бытия в этом мире

Ослабление свободы и выбора

Беспокойство распространяет широкую сеть

В поисках смысла

Как справиться с экзистенциальным кризисом

4 типа людей, наиболее подверженных экзистенциальному кризису

Депрессии

Добрый и милосердный

Мученик

Невыполненное

Walking The Path…

Руководство по выживанию в экзистенциальном кризисе

Каковы причины экзистенциального кризиса?

Каковы различные типы экзистенциальных кризисов?

Что такое экзистенциальная кризисная депрессия?

Способы борьбы со своим экзистенциальным кризисом

1. Переосмыслить свои мысли

2. Журнал

3. Разбейте вопросы на части

4. Проведите исследование

5. Стремитесь принять непознаваемое

6. Положитесь на свою систему поддержки

7. Обратитесь за профессиональной помощью

ТМС для лечения экзистенциальной депрессии

Что такое ТМС?

Как работает процесс ТМС-терапии?

Экзистенциальный кризис приключенческого туризма, один год в

Борьба с COVID-19

Что будет дальше?

Добавить комментарий Отменить ответ